Книги, научные публикации
Алексй Ремизовъ Бдовая доля <Часть первая.> 1. Верейскй тигръ.
Я Ч тигръ древняго, засыпаннаго пепломъ каменнаго города, рожденъ по ука заню Бога, духъ мой обреченъ на терпне по пророчеству царя Давида. Азъ есмь до вка, во вки и вкъ вка.
Лниво и удобно я лежалъ въ Лтнемъ саду на дорожк около ддушки Крылова и глазлъ на публику. Гуляющихъ попадалось мало, смха не было, только кое-гд хихикали гадко. Большинство же серьезно проходило по своимъ дламъ, и дло, ко торое несъ каждый, выставлялось такимъ важнымъ, что отъ совершеня его, казалось, зависло чуть ли не спасене всего мра. Видя лишь одн спины прохожихъ, я только по ихъ словамъ и отзывамъ, долетавшимъ до меня, могъ заключить о ихъ лицахъ и каке у нихъ глаза.
Возмущене подняло меня на мои крпкя ноги, въ ярости вскочилъ я на Домикъ Петра Великаго и, вонзивъ когти въ дерево, принялся совстить и доказывать этимъ обманщикамъ, что они обманщики, что не совершить имъ и самаго пустяшнаго дла, такъ какъ зрне ихъ мутно и коротко, души ихъ дряблы, а лица перекошены на сто рону.
Обличая спасителей, я замололъ такую чепуху, что и у меня самого помутнло въ глазахъ, душа обмочалилась, а лицо перекосило. И вдругъ какимъ-то чудомъ я пре вратился въ голосистую птицу.
Я такъ громко плъ, что, казалось, не было въ мр уголка, гд бы не раздавалась моя псня. И оттого, что вс меня слушали, и оттого, что какъ разъ на томъ мст на солнышк, гд я любилъ пть, была ужъ искусно подвшена клтка, и я зналъ, что меня поймаютъ и посадятъ въ эту клтку, стало мн неловко и опасно жить птицей.
И вотъ, чтобы какъ-нибудь спастись и остаться на свобод, я, опустивъ крылья, вороватой лисой прокрался на Верейскую въ самый грязный паскудный кабакъ Ве селые острова, и кое-какъ протолкавшись сквозь гущу захмелвшихъ и вдрызгъ пья ныхъ гостей, прислъ къ первому попавшемуся столику, а для отвода глазъ спросилъ себ бутылку самаго пьянаго забористаго вина.
Несмотря на то, что народу было тьма и негд было повернуться, все-таки какая то Саша Тимофеева присосдилась ко мн и, охвативъ рукой мою шею, зла прямо къ лицу.
Ч Милый другъ, увези меня куда-нибудь! Ч приставала она, похрустывая сво имъ желтымъ кожанымъ ремнемъ.
И по мр того, какъ лицо ея темнаго мата съ огромными безъ зрачковъ срыми глазами приближалось къ моему лицу, тонкя, какъ паутина, сти откуда-то съ потол й Ремизовъ А. М. Бдовая доля // Сочинения. Ч СПб, <1911>. Ч Т. 3. Ч С. 165-213.
й Im Werden Verlag. Некоммерческое электронное издание. Мюнхен. 2005. Подготовка текста: С. Виницкий, 2000.
hp://imwerden.de ка медленно, но врно опускались надо мной. Я чувствовалъ, птичьи сти шелковыя опускались надо мной. А когда глаза моей возлюбленной такъ очутились близко, что слились въ одинъ срый глазъ, сть коснулась моего темени, и въ тотъ же мигъ от точенный тонкй крючокъ вошелъ мн въ живое сердце и, зацпивъ за живое, чуть дернулъ Ч и ужъ грубо и слпо поволокъ меня черезъ Сашу Тимофееву, черезъ столъ вверхъ по потолку.
2. Обезьяны.
Насъ стянули со всхъ концовъ свта: изъ Австрали, изъ Африки и Южной Аме рики, и я, предводитель шимпанзэ, опоясанный тканымъ гагажьяго пуха поясомъ ло малъ себ голову и рвалъ на себ волосы, не зная, какъ вырваться изъ цпей, которыми мы были скованы по рукамъ и ногамъ, и улепетнуть на родину. Но было ужъ поздно.
Прогнавъ по цлин черезъ поля, насъ выстроили, какъ солдатъ, на Марсовомъ пол, и герольды въ золот со страусовыми перьями на шляпахъ, разъзжая по рядамъ, читали намъ приговоръ.
Насъ обезьянъ обвиняли въ непроходимомъ распутств, злости, бездльничань, пьянств и упорно-злонамренной вороватости и, признавая необыкновенно блес тящя природныя способности къ развитю и усовершенствованю, приговаривали примнить къ намъ секретныя средства профессора Болонскаго университета рыца ря Альтенара Ч потомка викинговъ Гренланди, Исланди и Свернаго Ледовитаго Океана.
Со слпой материнской любовью и негодованемъ я слдилъ, какъ по совершени всхъ шутовскихъ церемонй, началась расправа. Эти богобоязненные умники потхи ради прокалывали насъ сапожнымъ шиломъ и потомъ били желзными молотка ми, а другимъ намазывали шерсть мягкимъ и горячимъ варомъ и, закатавъ въ масс вара веревку и прикрпивъ ее къ тлу, продергивали въ хомутъ свободной и сильной лошади и волокли по земл подъ гикъ и гамъ, покуда не издыхала жертва, третьимъ же тщательно закалывали губы мдными металлическими булавками. И много еще было сдлано, какъ обуздане, потхи ради.
Когда же Марсово поле насытилось визгомъ и стономъ, а земля взбухла отъ про литой обезьяньей крови, а крещеный и некрещеный русскй народъ надорвалъ себ вс животы отъ хохота, прискакалъ на мдномъ кон, какъ втеръ, всадникъ, весь за кованный въ зеленую мдь. Высоко взвившйся арканъ стянулъ мн горло, и я упалъ на колни. И въ замеревшей тишин, дерзко глядя на страшнаго всадника передъ ли цомъ ненужной, ненавистной, непрошенной смерти, я, предводитель шимпанзэ Авс трали, Африки и Южной Америки, прокричалъ гордому всаднику и ненавистной мн смерти трижды птухомъ.
3. Клей Ч синдетиконъ.
Убирали комнаты Ч это самое несносное время передъ праздниками, разв срав нимое только съ перездомъ на другую квартиру Ч убирали, старались. Съ потолка щетками поснимали закопченную пыль и паутину, вымыли окна и подоконники и принялись за полы. А грязи Ч не отмыть, не отскоблить. И отъ босыхъ ногъ слды.
Уборкой заправлялъ какой-то мн неизвстный человкъ, шершавый съ собачьей мордой. Этотъ самый человкъ съ собачьей мордой, видя, что толку нтъ, забралъ свои пыльныя щетки и скребки, плюнулъ и скрылся.
Оставшись одинъ, я тихонько заглянулъ подъ кровать.
Эге, Ч подумалъ я, Ч да вотъ гд она сидитъ, эта грязная жила! Ч и такъ мн стало досадно и такъ не хотлось гнуть спину Ч просить извести эту грязь подъ кро ватью и самому пачкаться, Ч снялъ я съ себя пиджакъ и все до рубахи, взялъ синдети кона, обмазался имъ, какъ слдуетъ, легъ на полъ и давай кататься.
4. Черти.
Я лежалъ, прикованный къ желзной койк, и не въ Обуховк лежалъ я, а въ могил, и не изъ Спасской части стащили меня сюда замертво, а прямо отъ Покрова посл отпваня.
Сердце рвется на части! Да за что же эти гробовщики такъ злобно похорони ли меня, Ч вдь я не сдлалъ имъ зла, ей Богу, я и мухи не обижу, я ружья не умю въ рукахъ держать. Или вся вина моя въ томъ, что Емеля подарилъ мн свои семь драгоцнныхъ дней молоть языкомъ, сколько влзетъ?
Когда я такъ терзался и мучился въ моемъ печальномъ состояни, три чорта постили меня. Двое изъ нихъ были мн совершенно неизвстны: тихеньке, сла беньке, такъ въ чемъ душа держится. А третьяго, хотя онъ и старался въ моихъ гла захъ передлаться, я сейчасъ же узналъ по голосу: это почтовый чиновникъ десятаго отдленя Киселевъ.
Вс трое чертей притворились смирными, ласковыми, безобидными и тонкимъ ребячьимъ голоскомъ что-то такое наивное и простенькое лепетали надо мной. Но я какимъ-то наитемъ понялъ, что таилось у нихъ на ум: они облюбовали и теперь опредленно подбирались къ моимъ конечностямъ и позвоночному хребту.
Ну нтъ ужъ, подаркомъ вамъ не достанусь, Ч ршилъ я самъ съ собою, Ч на кормлю васъ овсянкой! Ч и, напрягши вс мои силы, я оторвался отъ желзной кой ки и, врасплохъ бросившись на чертей, сталъ съ ними расправляться по-свойски.
Отъ одного чорта остался мн на память клокъ волосъ, другому чорту я проку силъ палецъ, а когда я торжествовалъ, Киселевъ схватилъ какой-то дряни въ горсть, и я не усплъ оглянуться, какъ онъ уже замазалъ мн ротъ. И я сталъ задыхаться.
5. Иванъ Грозный.
И ровно и вперегонку, уступая и толкаясь, мы бжимъ по Моросейк на Крас ную площадь. Вс мы спшимъ къ Лобному мсту послушать Объявлене, о которомъ возвщалось съ перекрестковъ и въ тупикахъ.
На Спасской башн ужъ пропли часы полдень. Народъ все прибывалъ. Но Лобное мсто оставалось свободнымъ, и только каке-то мальчишки по временамъ завладвали имъ и тотчасъ же къ общему удовольствю и развлеченю летли вверхъ тармашками.
Съ помощью знакомаго полотера съ Зацпы я взобрался на кровлю Василя Бла женнаго, и отъ меня прекрасно видно было даже всякую мелочь.
Наконецъ, толпа, крякнувъ, осадила, головы обнажились, а на Лобномъ мст показался маленькй человчекъ: онъ былъ въ высокихъ воротничкахъ и смокинг, а голова его была повязана платкомъ по-бабьи.
Ч Юродивый, Ч прокатилось по площади изъ устъ въ уста, Ч это юродивый самъ.
На Спасской башн снова пропли часы и пли долго: тринадцать.
Ч Садитесь, господа, Ч сказалъ Юродивый, кланяясь на вс четыре стороны:
Кремлю, Замоскворчью, Историческому музею и Рядамъ.
Такъ какъ я сидлъ, то, не смя ослушаться, все-таки подобрался, будто усажи ваясь, вс же проче, стоявше внизу, хотя и было не совсмъ удобно, безпрекословно присли.
Ч Милостивыя государыни и милостивые государи, Ч заплъ Юродивый зна меннымъ распвомъ, Ч вс мы учились заповдямъ, и всякй знаетъ, что ихъ десять штукъ. Не такъ ли, десять штукъ?
И въ отвтъ прогудла толпа, какъ гудятъ Воистину воскресъ на Пасх въ церк вахъ.
Ч Ну, вотъ, господа, Ч продолжалъ Юродивый тмъ же распвомъ, Ч а на са момъ дл ихъ не десять, а четырнадцать. Отцы наши утаили отъ насъ, но и они муд рые, да и вс мы искони блюли ихъ вс четырнадцать.
Ч Блюли, Ч проблеяла толпа.
Ч А! вотъ, видите! Ч проплъ Юродивый, Ч а теперь по исчисленямъ Кугель гейма фонъ Густава пришло время провозгласить ихъ полностью и начать исполнять не тайно, а въ открытую. Внимайте же и пишите въ сердц, вотъ новыя заповди:
11-я. Ч Не звай.
12-я. Ч шь пирогъ съ грибами, а языкъ держи за зубами.
13-я. Ч Прелюбы сотвори.
14-я. Ч Укради.
Юродивый залился такимъ веселымъ смхомъ и такъ затрясъ головой, что пла токъ съхалъ ему на шею, и передъ опшеннымъ, сбитымъ съ толку народомъ вдругъ метнулись глаза, и грозное стало лицо царя Ивана.
На Спасской башн пропли часы и пли долго: четырнадцать.
6. Вдьма.
Я попалъ въ пустой домъ. Обстановка всякая Ч столы, стулья, все есть, но ка кой-то онъ весь нежилой. Я не одинъ, со мною студентъ П. въ черной студенческой тужурк, самъ съ черной бородой клиномъ, въ темныхъ очкахъ.
Одна за другой фигуры сначала неясно, потомъ отчетливе начинаютъ появлять ся вокругъ меня. Это каке-то маленьке тучные карапузы. И мн становится страшно отъ ихъ присутствя въ этомъ нежиломъ дом.
Ч Смотрите въ окно, Ч говоритъ мн студентъ, догадавшйся должно быть, что мн страшно въ этомъ нежиломъ дом.
Я подошелъ къ окну и сталъ смотрть. Окно выходило въ садъ. Но какъ-то такъ случилось, что я помимо воли бросилъ смотрть и перевелъ глаза въ комнату. Изъ движущихся фигуръ выдлилась теперь высокая женщина съ ребенкомъ на рукахъ. Я подумалъ:
Если ее перекрестить, она исчезнетъ.
И я перекрестилъ ее истово большимъ крестомъ разъ и другой, но высокая жен щина, глядя на меня съ недоумнемъ и какъ бы показывая мн, что я ошибся, сама перекрестилась. Студентъ исчезъ. Я было къ двери. Остановился. Не могу. Не увренъ, не знаю: а что, если и въ другихъ комнатахъ то же? И вдругъ я увидлъ другую женщи ну. Она лежала въ углу на кушетк. Она была маленькаго роста, плотная, густо-румя ная, носъ плоскй, а ротъ съ безобразно выступающей нижней челюстью.
Ч Не этимъ надо, Ч сказала она, приподнявшись съ кушетки, и махнула крас нымъ одяломъ.
И тотчасъ лицо высокой женщины съ ребенкомъ стало измняться, принимая самыя отвратительныя выраженя: носъ удлинился Ч совсмъ длинный, за губы захо дитъ, а глаза, выскочивъ изъ орбитъ, повисли, какъ два мшечка.
А та съ кушетки румяная плосконосая, съ безобразно-выступающей нижней челюстью снова какъ махнетъ краснымъ одяломъ, и ребенокъ на рукахъ женщины сталъ таять, туловище становилось все меньше и меньше, не стало у него ни рукъ, ни ногъ, и осталась одна голова.
7. Пиленый сахаръ.
Скатился я съ крутого обрыва въ садъ. Да это загородный увеселительный садъ Ху торокъ. Вонъ и касса. Подошелъ я къ касс билетъ взять. Заглянулъ въ окошечко, а кас сиръ-то знакомый Ч Бляковъ. Надо сказать, что съ этимъ Бляковымъ вышла у меня одна нехорошая исторя и такъ все запуталось: сталъ я ему бльмомъ въ глазу.
Бляковъ пилъ чай въ прикуску, а другой кассиръ искалъ ему въ голов.
Ну, Ч думаю, Ч пропалъ я, безъ побоя не отпуститъ, убьетъ онъ меня.
Ч Моръ на воши! Ч говорю имъ и вижу: Бляковъ побагровлъ весь отъ злости, зажалъ въ кулакъ кусокъ пиленаго сахара, всталъ и пошелъ къ выходу.
Ч Убью! Ч отчеканилось во мн.
И я прислъ на корточки, сталъ такимъ маленькимъ и такимъ тоненькимъ да въ щель подъ дверь и затиснулся, затаилъ дыхане, слушаю.
Бляковъ походилъ около кассы и презлой вернулся.
Ч Не нашелъ, а попадись только, я ему! Ч сказалъ Бляковъ другому кассиру, и они стали искаться.
А меня точно кто-то все подстегиваетъ: хочу не дышать и не могу удержаться, и, какъ на грхъ, языкъ зачесался, я съ дуру-то ползъ почесать и чихнулъ.
Бляковъ тутъ-какъ-тутъ.
Ч А! вотъ онъ! Ч да какъ хватитъ: кусокъ сахара прямо такъ въ високъ мн и вткнулся.
8. Dame de Nоl.
Очень узкая, очень высокая комната безъ оконъ. Одинъ маленькй фонарикъ освщаетъ комнату. Посреди кровать подъ пологомъ.
Я осторожно подошелъ къ кровати, приподнялъ одяло и отшатнулся: на простын сидло нсколько штукъ отвратительныхъ наскомыхъ Ч это какя-то раз бухшя миндальныя шкурки съ черными пятнышками на спин.
Вотъ до чего довели! Ч и, негодуя, я отошелъ къ двери, чтобы итти куда-то, отыскать кого-то и отомстить: я зналъ, чья это кровать...
На порог стояла незнакомка: она была въ бломъ, подъ покрываломъ, золотая корона на голов, и блый свтъ шлейфомъ падалъ у ея ногъ.
Ч Завтра Рождество, Ч сказала она.
Я отступилъ, давая дорогу.
Ч Ты меня не узналъ?
Ч Въ первый разъ вижу.
Ч Dame de Nоl.
Ч Dame de Nоl. Ч я подпрыгнулъ отъ радости, Ч и у насъ будетъ елка, серебря ный дождь, золотые орхи!
Ч Ты самъ не знаешь, о чемъ просишь, а такъ лучше для нея...
Ч Они заводныя? Ч обрадовался я, подумавъ о тхъ отвратительныхъ наскомыхъ съ черными пятнами на спин, которыя сидли на кровати подъ пологомъ.
Dame de Nоl уже не было, да и я попалъ куда-то въ подворотню и сижу, какъ старикъ на пчельник.
9. Чуть было не съли.
У меня было двнадцать подземныхъ каморокъ и двнадцать ключей. Ихъ у меня отняли. Я набралъ на двор тряпокъ. Ихъ тоже отняли. Ключи и тряпки унесли въ кладовую. А Власовъ Ч мой недавнй сожитель, безъ котораго я шагу не ступлю, Ч ушелъ отъ меня.
Я совсмъ голый, а все-таки грабятъ меня Ч отнимаютъ послднюю кровь изъ тла. Какая-то трясучка накинулась на меня. Со слезами я прошу ее оставить, не кор чить такъ больно. Не слушается.
Я былъ нагло ограбленъ и зналъ, что меня не оставятъ живымъ, что меня гонятъ въ могилу, и ужъ больше не могъ терпть: я послалъ Авдотью на Лиговку къ знакомо му гробовщику за гробомъ.
Смерть моя приближалась, и съ каждой минутой мн становилось ясно, что че резъ нсколько дней тло мое съдятъ съ хлбомъ, а кости въ гробъ положатъ.
Кое-какъ я сползъ съ стницы и обратился къ швейцару за помощью. Я про силъ швейцара изъ послднихъ силъ моихъ и съ пролитемъ послдней крови моей послать къ почтеннымъ лицамъ города извщене, чтобы прхали завтра же похоро нить меня, пока я еще не съденъ съ хлбомъ.
И когда я такъ просилъ швейцара и кланялся ему въ ноги, со стны соскочило объявлене о сняти калошъ, и внезапно изъ стны, гд висло это объявлене, поя вился Власовъ. Покручивая свои колюче пожарные усы, вроломный Власовъ подалъ мн ключи, тряпки и пшеничной и аржаной муки для заварки густого клейстера.
10. Пожаръ.
Большущй домъ. Сколько этажей Ч не считалъ: много. А вокругъ дома народъ такъ кишмя кишитъ. Я подбгаю къ дому, но зачмъ мн этотъ домъ, Ч самъ не знаю.
Я знаю: мн надо во что бы то ни стало пробраться въ домъ. Съ трудомъ проталкива ясь, добрался я до дверей и вошелъ въ комнаты. Комнаты все неизвстныя. Изъ одной въ другую перехожу, ищу чего-то и вдругъ вижу: маленькая, какъ клтушка объ од номъ окн, да и то въ заборъ выходитъ. Я туда. Остановился среди комнаты. Я узналъ памятную мн, страшную по воспоминанямъ комнату.
И обои цлехоньки, Ч обрадовался я, Ч срыми цвтами съ красной жилкой по водянистому полю, а тутъ вотъ мой столъ стоялъ, а тутъ вотъ... и съ тхъ поръ все пошло по другому безповоротно.
И хотя, кром меня, никого не было въ комнат, я обратился къ кому-то и все спрашивалъ объ этомъ безповоротномъ: какъ его вернуть и какъ забыть.
Ч Пожаръ! Ч донеслось со двора и съ улицы и, скользнувъ по пустымъ комна тамъ, вернулось: Ч пожаръ!
И я почувствовалъ, что мн тсно, холодно и скучно. Кто-то плъ въ комнатахъ.
Комнаты не казались пустыми. И вдругъ чмъ-то горячимъ обдало меня Ч и моя ком ната вспыхнула.
И въ огн мн стало весело.
Я подумалъ:
Дай проснуться, отыщу я большущй домъ, найду эту тсную комнату и по дожгу.
11. Татаринъ.
Я взбирался на башню по крутой, необычайно узкой стниц. Мн говорили, что стоитъ только достичь верхней площадки, и оттуда уже прямой ходъ на небо тамъ къ твоимъ услугамъ будетъ облако въ вид лодки Ч каюкъ, Ч садись въ каюкъ и плы ви, куда хочешь.
Ужъ подымался я, подымался, едва ноги плетутся и терпня нтъ Ч весь черепъ сжало, а все-таки какъ-никакъ понатужился и добрался. И что же вы думаете никакого облака Ч каюка нтъ, а стоитъ на площадк татаринъ-старьевщикъ, и руки у него длин ныя, до самой земли доходятъ. Я ужъ хотлъ было назадъ Ч въ самомъ дл, что жъ это? Ч а старьевщикъ свои длинныя руки поднялъ да меня хвать за шиворотъ:
Ч Паразитъ ты, мерзкй, да не видать теб, какъ ушей своихъ, ни облака, про которое ты изъ книжекъ вычиталъ, ни того, что тамъ за облакомъ, прочисти напередъ глаза свои, видяще во всемъ одну гадость, а тогда ужъ Ч милости просимъ.
Я не усплъ ни возразить, ни оправдаться, какъ ужъ татаринъ-старьевщикъ сталъ медленно опускать меня на землю. И когда до земли оставалось всего ничего, я отъ внезапнаго толчка заклевалъ носомъ и, ахнувъ, шлепнулся въ теплый пометъ.
12. Двойник.
Въ эту ночь я долго ворочался и не могъ заснуть: то зябъ, то мн казалось, что какя-то блохи прыгаютъ по мн. И когда, наконецъ, пришелъ сонъ, я очутился въ просторной комнат. Навзничь я лежалъ на кровати. И странно, лежа такъ на крова ти, я вмст съ тмъ видлъ себя лежащаго, но какимъ не похожимъ на себя.
И вотъ тотъ непохожй, который былъ мною, поднялся съ кровати и пошелъ че резъ узенькй коридоръ въ другую комнату. Ну, ничуть онъ не походилъ на меня: онъ былъ высокй, остролицый, съ впалыми щеками и хищнымъ орлинымъ носомъ, на немъ надтъ былъ короткй шелковый пурпурный плащъ, поношенный и порядоч но полинявшй, а въ глазахъ кипло столько злобы и такой жгучей и острой, что до вольно было одного его взгляда, чтобы прихлопнуть человка тутъ же на мст, какъ муху. Онъ подошелъ къ кровати, на которой спалъ кто-то, завернувшись съ головой въ одяло, и, всхлипнувъ отъ бшеной злобы, переполнившей съ краями всю его душу, схватился пальцами за простыню и потянулъ, и тянулъ ее изъ-подъ спящаго, выме щая что-то, срывая сердце на неповинной блой ткани.
Моя дикая душа пьянла, я помиралъ отъ злобы.
Но тутъ сонъ меня покинулъ.
Я лежалъ и не смлъ пошевелиться. Въ моей комнат, гд, кром книгъ и игру шекъ, ничего не было, кто-то квакалъ. А была ночь.
13. Рысакъ.
Горлъ Петербургъ. На пожарныхъ каланчахъ вывшено было: сборъ всхъ час тей, Ч да ничего не могли подлать. Горлъ Петербургъ со всхъ концовъ.
Я и еще одинъ человкъ, нердкй спутникъ моихъ ночныхъ похожденй, поки нувъ домъ, прхали въ бараки. Въ баракахъ намъ отвели огромную комнату, и тутъ оказалось, что мы не одни: съ нами неотлучно находился одинъ извстный русскй поэтъ.
Мы смотрли въ окно: улицы были запружены бглецами, и какя-то дамы, на груженныя чемоданами и желтыми коробками изъ подъ шляпъ, тянулись по троту ару, словно въ крестномъ ходу. Вс говорили, что пожаръ страшный, и не кончится.
Пахло гарью.
Мы тоже ршили ухать. Взяли извозчика и втроемъ отправились въ Москву. Въ Москв, не останавливаясь, мы прохали прямо на дачу въ Петровскй паркъ. На дач никого не застали. Потомъ явился знакомый, актеръ, и мы стали разсказывать, какой въ Петербург страшный пожаръ, какъ мы сидли въ баракахъ, какъ гарью пахнетъ и какъ мы заплатили извозчику семьдесятъ пять копекъ.
Ч Теперь лошадь пропадетъ, Ч сказалъ поэтъ, Ч какъ же? Сдлать безъ пере дышки отъ Петербурга до Москвы двадцать девять верстъ и сейчасъ же обратно въ Петербургъ двадцать девять, лошадь не выдержитъ.
14. Мдные пятаки.
Я стоялъ на берегу рчки съ фотографическимъ аппаратомъ и снималъ двухъ носороговъ. Носороги Ч на той сторон, и съ ними три балбеса. Балбесы все зли впередъ и застили мн. Бился я немало времени и не могъ снять носороговъ.
Кричу балбесамъ:
Ч Эй вы, балбесы, на ту сторону переходите!
Послушали балбесы, вошли въ воду. А я скинулъ съ себя сапоги и тоже бухъ въ рчку, хочу къ носорогамъ переплыть. Плылъ, плылъ и закрутило. Дна нтъ, четыре стны желзныхъ, а руки у меня крестомъ сложены. И крутитъ и крутитъ. Вотъ из ловчился я, пошевелилъ ногами и вынырнулъ. Влзъ на чугунный столбъ Ч на столб парниковая редиска Ч услся на редиску и просидлъ семь дней и ночей, пока не сняли.
И растворились желзныя стны. Тамъ балъ, музыка, танцы. А омутъ, гд меня крутило Ч несгораемый шкапъ съ люкомъ и подпольемъ. Ползъ я въ подполье за мдными пятаками, Ч ихъ тамъ мшокъ на мшк. Сталъ я выбирать изъ мшковъ пятаки и кидать въ воду, чтобы узнать, глубока ли рка. А пятаки не тонутъ, выплы ваютъ и не пятаками ужъ, а красными коробочками. Сталъ я вылавливать красныя коробочки.
А меня стыдятъ:
Ч Къ чему теб эти дырявыя коробочки?
И знаю я, что коробочки ни къ чему мн, и все-таки вылавливаю: брошу пятакъ, а выловлю коробочку.
Ч Я коллекцю собираю, Ч говорю виновато и отъ злости начинаю плевать на балбесовъ.
Плевалъ я, плевалъ, да всего себя съ ногъ до головы и оплевалъ.
15. Цвтокъ.
Я пересаживалъ мой любимый цвтокъ. Насилу-то собрался. И такъ я виноватъ передъ нимъ Ч за длами не досмотришь и траву не выполешь во-время Ч вотъ кус ты каке! Все дла: то одно, то другое, Ч не поспваешь. Въ этомъ-то и жизнь, когда не поспваешь! Ч слышалъ я отъ кого-то. Ну, и Богъ съ нимъ, пускай себ не поспваетъ на здоровье!
Я вытряхнулъ изъ горшка землю, бережно взялъ цвтокъ за стебель и, уткнув шись въ него, замтилъ, у корней, гд они узломъ спутаны, маленькй червякъ сидитъ.
И только-что протянулъ я руку за червякомъ, какъ мигомъ превратился червякъ въ змйку, а змйка, не мигнувъ, выросла въ змю. Тутъ ужъ отъ страха затряслись у меня поджилки, и я бухъ цвтокъ на полъ, хочу бжать, а ноги не слушаются, и закри чать не могу.
Огромный страшный кольчатый змй Аспидъ вывивалъ свою пасть надо мной и, коснувшись горячимъ жаломъ моего холоднаго носа, вдругъ превратился въ зубастую рыбищу.
Ч Господи, да это сама Ехиня!
А Ехиня не Аспидъ. Не долго думая, поддала Ехиня пастью Ч ай! Ч крышка!
Только всего и усплъ за карманъ схватиться, бултыхъ въ нутро Ч поминай, какъ звали!
16. Желзный царь.
Наша Софоровна, старуха старая, двушка. А я будто вхожу въ кухню и прошу Софоровну молока купить и шеколаду и вижу, на Софоровниной кровати лежитъ старикъ Ч старичекъ такой гаденькй въ кудряшкахъ Ч мужъ Софоровны.
Ч Не пойду я вамъ за шеколадомъ, Ч говоритъ мужъ Софоровны, Ч съ какой стати!
Ишь, какая гадина, думаю себ, никто тебя и не проситъ ходить! А Софоровна ужъ топочетъ по стниц, несетъ молоко, шеколадъ и... воблу.
Увидалъ я воблу, говорю Софоровн:
Ч Зачмъ воблу-то принесли, отнесите ее обратно.
А старичекъ Ч мужъ Софоровны посматриваетъ на меня и нехорошо такъ: лицо у него до зелени блдное, кожа студенистая, а на кончик носа красное пятнышко.
И входитъ нашъ старый прятель литераторъ Ф., для котораго и весь этотъ шеко ладъ затяли.
Ч Пойдемте Ч говоритъ Ф., Ч на площадь къ Совту, весь Петербургъ собира ется.
Я и пошелъ. И вотъ будто стоимъ мы съ Ф. на площади у памятника. Памятникъ большой и высокй: высокая площадка со ступеньками, вокругъ ограда и посреди во весь ростъ желзный царь, а по бокамъ царя по три желзныхъ часовыхъ. И вдругъ вижу, желзная фигура царя зашевелилась, и желзные часовые зашевелились, и въ ужас я говорю:
Ч Шевелится! Шевелится!
А онъ желзный ужъ сдвинулся съ мста и идетъ. Онъ желзный идетъ къ сту пенькамъ, а за нимъ гуськомъ желзные часовые.
И я услышалъ, какъ съ разныхъ концовъ переполненной народомъ площади за говорили:
Ч Онъ идетъ!
Ч Онъ ходитъ передъ несчастьемъ!
Ч Несчастье надъ Петербургомъ! Желзный царь спустился съ стницы и, ког да ступилъ онъ на послднюю ступеньку, изъ желзнаго сталъ человкомъ и такой самый, какъ на Крюгеровскомъ портрет, высокй, глаза на выкат, только волосы свтлые и кудрями завиваются. И часовые изъ желзныхъ стали живыми Ч старыми щетинистыми солдатами.
Царь обратился къ народу;
Ч Господа, Ч сказалъ царь, Ч я хотлъ вамъ сказать: сейчасъ въ квартир худож ника Б. собралось все, что есть талантливаго и культурнаго въ Росси.
Ч Талантливаго!! Культурнаго?! Ч захохоталъ, издваясь, мой спутникъ.
Ч Тише, Ч говорю ему, Ч что вы длаете, вдь за это васъ...
И въ это время слышу, какъ кто-то изъ толпы называетъ меня по имени. Бросилъ я моего прятеля, выбрался изъ толпы и вижу старикъ стоитъ Ч мужъ Софоровны.
Онъ еще отвратительне въ срой мягкой рубашк, подпоясанный кожанымъ поя сомъ, до зелени блдный и студенистый съ краснымъ пятнышкомъ на кончик носа, онъ протягивалъ мн об руки:
Ч Цлуй!
И глядя съ отвращенемъ на его до зелени блдныя руки, я подумалъ: вотъ за то, что я такой гордый, вотъ онъ, гадкй старикъ хочетъ, чтобы я унизился и поцловалъ его гадкую руку съ обручальнымъ кольцомъ!. И стиснувъ зубы, я поцловалъ гадкую руку съ обручальнымъ кольцомъ.
А старикъ, словно спохватившись, отдернулъ руки.
17. Красная капуста.
Я стою на берегу рки въ толп народа. Кто-то говоритъ, что этотъ народъ соскочилъ съ фресокъ, изображающихъ Страшный судъ въ Сольвычегодскомъ Благовщенскомъ собор, и что рка Дунай, Сафатъ и еще какъ-то, я не могъ разо брать названя, такъ какъ все это говорилось на тарабарскомъ язык.
Мы вс чего-то ждемъ и очень волнуемся. Я не могу спокойно стоять и поминут но подбгаю то къ одному, то къ другому:
Ч Скоро ли?
Но вмсто отвта мн показываютъ пальцами на какую-то темную массу, движу щуюся со стороны са.
На самомъ берегу, почти надъ водой, огорожено пространство. Тамъ стоятъ два боченка. На боченки положена доска. Я пододвинулся къ загородк и, удобно при мостившись, сталъ вглядываться въ движущуюся темную массу.
И понемногу начали обрисовываться странныя фигуры. Впереди всхъ халъ на вол церемонимейстеръ Ч важный сановникъ съ коричневой бородой въ золотомъ кафтан, въ рукахъ его блестло золотое жезло. За церемонимейстеромъ попарно шли дамы въ длинныхъ блыхъ одяняхъ босикомъ. А за каждой парой слдовали слуги, несше по два складныхъ стула и опахало. Наконецъ, подъ балдахиномъ по казался король. Король былъ въ голубой, какъ рка, манти, усянной серебряными звздами, на рукахъ блыя рыцарскя перчатки, лицо темное негритянское, а носъ въ вид серебрянаго серпа.
Мой сосдъ, по професси фокусникъ, въ рыжемъ пыльномъ парик, фыркнувъ, сказалъ по-русски:
Ч У этого короля, Наполеона, носъ приставной! Ч и вдругъ упалъ замертво.
И я увидлъ, какъ въ толп еще многе упали мертвыми, должно быть, наказан ные за свое богохульство. Теперь почему-то выяснилось, что это совсмъ не простой король.
Шестве приближалось. Я разглядлъ стройнаго благо царедворца, очень юна го. Слдуя за королемъ, юный царедворецъ отдавалъ приказаня. Потомъ опять потя нулись дамы и слуги, а за слугами тряслись мужицкя телги, доверху нагруженныя красной капустой.
Вс глаза были устремлены на короля. Король ступилъ къ берегу въ огороженное пространство. И тутъ я догадался, что лицо его закрыто маской, а тотъ стройный ца редворецъ неживой Ч автоматъ.
Слуги между тмъ сложили балдахинъ, разставили стулья. Блыя дамы, подо бравъ платья, услись и, болтая босыми ногами, забормотали молитву. Король покло нился рк, и, подозвавъ автомата, услся съ автоматомъ на доску, положенную на боченки, но такъ, что середина доски осталась свободна.
Мы вс закричали ура и кричали, до тхъ поръ, пока церемонймейстеръ съ ко ричневой бородой, въ золотомъ кафтан, не сдлалъ жезломъ знака. Наступила мерт вая тишина.
Ч Что же ты говоришь, Ч сказалъ король, обращаясь къ автомату, Ч будто эта скамья сломается, а видишь, мы сидимъ на ней вдвоемъ, и она цла.
Голосъ короля былъ такъ молодъ и силенъ и обаятеленъ, что каждый изъ насъ подпрыгнулъ отъ поднявшагося въ каждомъ изъ насъ чувства молодости, силы и оба ятельности. Мы готовы были умереть за короля.
Дамы прокричали ура.
Ч Императоръ, ты сидишь не такъ, сядь посередин! Ч сказалъ автоматъ королю и, вставъ, отошелъ къ оград, къ тому мсту, гд я такъ хорошо примостился.
Не утерпвъ, я потрогалъ автомата. Что-то металлически-холодное коснулось моей руки, и я машинально отдернулъ ее, почувствовавъ судорогу, какъ отъ электри ческаго тока.
Король поднялся. Король оправилъ мантю. Король опускается на середину скамьи.
И едва король коснулся скамьи, какъ доска переломилась, и король полетлъ въ рку.
Дамы заплакали. Мы закричали ура и бросились качать автомата и, подбрасы вая автомата къ небу, подбрасывали вмст съ нимъ красную капусту.
18. Свтлый и двочка въ лохмотьяхъ.
Я стоялъ посреди сводчатой комнаты и глядлъ въ окно, выходящее въ садъ. Я глядлъ туда за окно въ зеленый весенней зеленью садъ. И вдругъ кто-то сзади обнялъ меня. Я повернулъ голову и замеръ: такъ необыкновенно было чувство мое. Тотъ, кто обнялъ меня, смотрлъ на меня сначала съ упрекомъ, но потомъ кротко и любовно.
Лицо его было просвтленно, и глаза свтились, онъ былъ очень юный, а зналъ онъ несравненно больше меня Ч мн же представлялось, что я знаю очень много. Онъ не опускалъ своихъ рукъ. И, глядя на него, я думалъ:
Если бы и всегда его руки лежали на моихъ плечахъ! Если бы онъ всегда былъ со мною! И я увидлъ въ углу комнаты маленькую двочку въ лохмотьяхъ: она съ плачемъ протягивала мн свои худыя рученки. А его уже не было.
Я нагнулся къ двочк и кликалъ его и жаллъ, что онъ ушелъ отъ меня, и зналъ я, что двочка въ лохмотьяхъ не виновата въ этомъ. Вотъ она перестала плакать, она улыбнулась мн.
А за окномъ пошелъ дождикъ Ч весеннй первый дождикъ.
19. Жандармы и покойники.
Передо мной появилась черная морда, шерстяная, съ блыми длинными зуба ми, помигала мн и скрылась.
Я въ старомъ дом въ Москв въ Толмачевскомъ переулк, въ комнат, гд я ро дился. Маленькая двочка, развернувъ альбомъ, показываетъ мн сушеные цвты и о каждомъ цвтк спрашиваетъ: узналъ я его или нтъ? Я не успваю отвчать, за меня кто-то отвчаетъ.
Ч А вонъ эти цвты отъ уды, ты ихъ узналъ? Ч спрашиваетъ двочка.
А я ужъ не въ комнат, а въ собачьей конурк и кричу благимъ матомъ. Накри чался я досыта и опять попалъ въ комнату. На стол собранъ обдъ. Я прислъ къ столу и задремалъ.
И мн ужъ во сн приснилось, будто съ цвтами въ рукахъ входятъ въ домъ три жандарма.
Тутъ я проснулся во сн и сталъ обдать. И не усплъ куска проглотить, дверь растворилась и вошли три жандарма.
Ч Я сейчасъ васъ во сн видлъ, Ч говорю я жандармамъ, Ч а куда же вы цвты двали?
Ч Собака съла, Ч отвчаютъ жандармы, по-собачьи облизываясь.
Какой-то въ штатскомъ горбатый, Богъ всть, откуда явившйся, усаживается противъ меня. Онъ мн очень не нравится. Я даже хотлъ его ударить, но почему-то раздумалъ.
Горбатый, подвязавъ себ салфетку, говоритъ, не сводя съ меня глазъ:
Ч Вашъ обвинительный пунктъ: вы, переправляясь черезъ рку, объясняли ес тественное происхождене родителей.
Я слушаю и недоумваю:
Ч Я ничего подобнаго не объяснялъ.
Ч Кто-нибудь подслушалъ: взялъ да и записалъ ваши мысли, тянетъ свое горба тый и катаетъ катушекъ изъ чернаго хлба.
Ч Ничего подобнаго! Ч отмахиваюсь я обими руками и, слыша, какъ наяву ста рая нянька Иринья мететъ пылъ въ сосдней комнат и прибираетъ, думаю:
Что же это такое: сонъ это, или дйствительно сидитъ передо мной горбатый и обвиняетъ меня, Богъ знаетъ, въ чемъ? Ч А я съ вами давно хотлъ познакомиться, Ч говоритъ мн извстный русскй писатель, умершй совсмъ недавно, котораго я нагналъ шедшаго по безлюдной улиц съ какимъ-то мальчикомъ.
Ч Гд же вы теперь живете? Ч спрашиваю я писателя и низко кланяюсь ему.
Ч Въ Москв, Ч отвчаетъ писатель, Ч въ дом Грузинской церкви на Ворон цовомъ пол: церковь на гор, а мой домъ подъ горой въ репейник, такое пустое мсто есть.
Я хотлъ спросить его, пишетъ ли онъ, и о чемъ пишетъ, но его ужъ не стало, да и я очутился въ пустой церкви, посреди которой вповалку лежали прямо на каменныхъ плитахъ покойники.
Я сталъ вглядываться въ лица покойниковъ и скоро замтилъ, что одинъ изъ нихъ, хотя уже совсмъ такой покойникъ настоящй, а шевелится. И вдругъ покой никъ поднялся и сталъ въ царскихъ вратахъ.
И мы смотрли другъ на друга. Онъ былъ голый, ноги дегтемъ измазаны, а по облику вылитый Сомовскй рисунокъ къ книг приключенй Эме Лебефа.
А старая наша нянька Иринья ужъ наяву все мететъ полъ и прибираетъ. И коте нокъ Дымка Ч любимецъ мой трется у меня на плеч и мурлычетъ.
20. Финалъ.
Увы! Ч я издохъ. Окруженный фруктами и цвтами, среди яблокъ, абрикосовъ, персиковъ, айвы, лимоновъ, грушъ, апельсиновъ, я валялся бездыханный въ чулан и ждалъ послдней моей участи.
Царь той страны, гд случилась со мной эта скверная исторя, славнаго царя Салтана внукъ Ч царь Авениръ Ч Индй повеллъ въ наказане тому, у кого чешет ся языкъ и кто говоритъ глупости, състь меня Ч издохшую крысу.
И вотъ нашелся балагуръ, котораго схватили на какомъ-то костюмированномъ бал, и отправили ко мн въ чуланъ меня състь. И балагуръ, улыбаясь, явился ко мн въ чуланъ и, тронувъ меня кончикомъ своего остроносаго сапога, сказалъ...
Но что онъ сказалъ и чмъ все это кончилось, сълъ ли онъ меня, или только пола комился фруктами, сколько ни старался, не могу возстановить въ моей куриной памяти и, хоть убейте меня, ничего не помню, въ чемъ и прошу глубоко извинить.
Часть вторая.
1. Гуси да Лебеди.
Провалился желзнодорожный мостъ. Нашъ вагонъ упалъ въ рку. Какимъ то чудомъ я уцллъ, и ужъ не могу сказать, какъ это случилось, только очнулся я на берегу и совсмъ какъ мать родила. Мн стало неловко, задумалъ я изъ цвтовъ попону сдлать, собираю цвты, а по рк далеко-далеко, вижу, мелькаетъ лодка. И вотъ плавно и чуть колеблясь стала подо мной земля отходить, и скоро я догадался, что я лечу.
Я летлъ надъ ркой.
А утро было такое чудесное, такъ бы и летлъ вкъ вчный, а по рк плывутъ все гуси да лебеди, гуси да лебеди.
2. Волкъ сълъ.
Послали меня въ съ за орхами.
Ч Ступай, Ч сказали, Ч собери намъ орховъ побольше.
Вотъ я хожу по су, высматриваю, да неудобно больно, все спотыкаюсь, и все нтъ ни одной оршни. Наконецъ, напалъ, да только ни одного зрлаго, вс зеленые.
Все равно, понесу я имъ хоть зеленыхъ, если ужъ такая охота пришла...
Нагибаю втку, хочу сорвать, а изъ-за куста, хвать, волкъ на меня. Вижу, дло плохо, и говорю:
Ч Ты что жъ, волкъ, неужели меня състь захочешь?!
А онъ будто молчитъ. И опять я къ нему.
Ч Не шь, Ч говорю, Ч срый, я теб пригожусь.
А самъ себ думаю: чмъ это я ему пригожусь?
И пока я такъ раздумывалъ... волкъ меня сълъ.
3. Не могу уйти.
Надъ головой высоченное дерево, скрипитъ, вотъ повалится. А я стою подъ дере вомъ, стою, будто къ мсту прикованный.
Скрипитъ дерево жутко, листья осыпаются, а тамъ не то втеръ, не то ужъ сама по себ, какъ передъ паденемъ, трясется верхушка. А я ни съ мста.
Скрипитъ дерево, скрипитъ, подламывается, упадетъ оно, задавитъ... А я не могу уйти.
4. Двери.
Она сказала мн:
Ч Эти двери мы взяли съ собою, нельзя было оставить ихъ въ старомъ дом. Ты знаешь, какъ он намъ дороги.
Я тихонько протворилъ дверь и вошелъ въ мою комнату. И чугунныя, старыя двери, плавно раскрывшяся на невидимыхъ блокахъ, плавно и плотно затворились за мной. Я схватился за ручку двери, дернулъ изъ всей силы, но дверь не шевельнулась. И я принялся колотить и стучать кулаками и звалъ. И, выбившись изъ силъ, упалъ у порога и слышалъ только какъ колотилось ея сердце за старыми чугунными дверями.
5. Качели.
Я прошелъ узенькй трясущйся мостикъ отъ скалы къ скал надъ пропастью. А ступить съ мостика прямо на берегъ невозможно: надо или перепрыгнуть, Ч такъ и сдлалъ мой спутникъ, онъ ужъ стоялъ на берегу, протягивая мн руки, Ч или стать на перекладину, на тоненькую дощечку, прикрпленную веревками къ какому-то гвоздю гд-то въ облакахъ, а ужъ съ перекладины шагъ Ч и берегъ. Такъ я и хотлъ сдлать.
Я ступилъ на перекладину, и только усплъ схватиться за руки моего спутника, какъ перекладина качнулась, закачалась и Ч пошла вверхъ и внизъ, выше и выше.
И я взлеталъ на адскихъ качеляхъ, и мой спутникъ леталъ вмст со мной.
Мы качались надъ бездною.
Замирало сердце, духъ захватывало.
6. Розанчикъ.
Тихй осеннй дождь, пылящй по густому туману. Я не знаю, куда я иду и зачмъ, и что меня гонитъ идти? Я долго шелъ и, наконецъ, остановился у городскихъ воротъ.
Стражники молча отворили ворота, и я очутился на узкой улиц между двумя высо кими стнами домовъ. Каке-то мужчины и женщины, на головахъ которыхъ были полныя корзины съ хлбомъ, двигались мн навстрчу. Поровнявшись съ этимъ страннымъ шествемъ, я остановилъ одного и сказалъ:
Ч Дай мн розанчикъ.
И мн подали. А я и не знаю, сть мн розанчикъ или въ карманъ положить и снести домой, и вообще то: куда я иду?
Ч Зврей выпустили! Зврей выпустили! Ч кричалъ какой-то человкъ, пробгая мимо меня, а лоскутья красной изодранной рубахи разввались у него за плечами, какъ красныя крылья.
И на всхъ проходящихъ напалъ такой страхъ, и вс, кто былъ поблизости меня, побросали корзины съ хлбомъ и пустились бжать.
А этотъ отчаянный крикъ... да, теперь ясно, это былъ мой крикъ.
Зври, едва замтные, быстро вырастая, наступали. Черная и дымчатая шерсть на ихъ спинахъ щетинилась, и ярко-желтыя пятна на брюх, переливаясь жирныя, лоснились. И я стоялъ одинъ, окруженный со всхъ сторонъ красными разинутыми пастями. Языки красные ходили въ нихъ, какъ маятники.
Ч Нате вамъ, зври, розанчикъ!
И едва я проговорилъ нате вамъ, зври, розанчикъ, какъ вс зври до одного, и больше и малые, срые и черные, одноухи и однозубы, рогатые и кусатые, пригнули лапы и задремали.
7. У голыхъ.
Попалъ я въ кружокъ голыхъ: такъ вс безъ всего и ходятъ.
Не очень-то ловко этимъ несчастнымъ, Ч подумалъ я, глядя на вс эти тощя, толстыя, желвастыя, костлявыя, безобразныя фигуры.
Ч Вотъ было бы неловко, если бы мы вдругъ да одлись, Ч сказалъ мн одинъ голый, видимо, подслушавшй мою мысль.
Ч А разв такъ зазорно въ плать?
Ч Зазорно не зазорно...
Ч Каке вы вс уроды Ч перебилъ я.
Ч А уроды, такъ и убирайся отсюда, пока цлъ, Ч осердился на меня другой голый.
Ч А какой самый большой грхъ? Ч спросилъ я у голаго.
Ч Огонь погасить считалось большимъ грхомъ. Только мы въ этомъ неповин ны, голышомъ въ пожарную команду не примутъ.
Ч Я тоже не хочу въ пожарные, Ч согласился я и, отойдя въ сторонку, снялъ са поги.
8. Подъ водою.
Подымалась буря на мор, а я слъ въ лодку, потому-то мой спутникъ безстраш ный гребецъ. Но когда мы достигли глубочайшаго мста, мой гребецъ сложилъ весла и, насмшливо глядя мн въ глаза, поднялся и, схвативъ меня за шиворотъ, какъ кош ку, бросилъ въ воду. И я пролетлъ вс подводные слои Ч зеленый, мутный, черный, густо черный, и опять Ч мутный, зеленый, и снова очутился въ лодк. И мы плывемъ, какъ ни въ чемъ не бывало, но доходитъ какая-то точка, и мой гребецъ складываетъ весла, и повторяется все сначала. И, кажется, нтъ конца, безъ передышки Ч зеленый, мутный, черный, густо черный.
9. На новую квартиру.
Перезжаемъ на новую квартиру: я да мой прятель Ч старый чудакъ, который то и длалъ въ жизни, что мнялъ квартиры, пока смерть не уложила его въ послднюю, откуда трудно уже двигаться. Вещей у насъ много Ч цлый возъ, а лошаденка крохот ная, еле тащитъ, такъ какая-то сивка. Съ грхомъ пополамъ мы все таки добрались до дома. И только что въхали въ ворота, возъ Ч на бокъ, а сивка подогнула подъ себя ноги и стала кошкой, кошка мяукнула и сю же минуту подъ мостикъ. Прятель мой за ней, шарилъ-шарилъ.
Ч Поймалъ Ч кричитъ и тянетъ.
А какъ вытянулъ, смотримъ: вмсто кошки мячъ и доска.
Ч Ну, теперь, значитъ, въ лапту будемъ играть! Ч обрадовался чудакъ и, какъ бывало въ дтств, пустился по двору скакать да мячъ подшвыривать.
А я перетаскалъ въ домъ вс вещи, разставилъ по порядку, затопилъ печку, пос тавилъ самоваръ, вымылъ руки и слъ на табуретку отдохнуть. Входитъ прятель, лица на немъ нтъ, подслъ ко мн, плачетъ:
Ч Не могу, Ч говоритъ Ч привыкъ я къ нашему старому дому, а мячикъ кошка съла.
Всталъ онъ и вышелъ.
Отворилъ я окно, гляжу, а онъ ужъ на пустомъ возу, хлестнулъ сивку и поскакалъ во весь духъ, свиститъ да похлестываетъ.
10. Мои цвты.
Я проходилъ по полю среди зацвтающей нивы. Плъ жаворонокъ, а со скошен наго луга доносило свжимъ сномъ. Мн встртились дв женщины, он несли кор зину съ полевыми цвтами, а въ цвтахъ сидла двочка.
Ч Куда идете? Ч спросилъ я женщинъ.
Ч Цвты идемъ собирать, Ч отвчали женщины съ корзиной.
И я пошелъ за ними. Шли мы молча. И молча дошли до озера.
Ч Вонъ твои цвты! Ч засмялись женщины, показывая на озеро.
И я одинъ стоялъ на берегу озера, а цвтовъ на озер никакихъ не было. И съ пус тыми руками я повернулъ домой. Зацвтая, колыхалась нива, и плъ жаворонокъ. И вдругъ я увидлъ въ колосьяхъ ту самую двочку, которую женщины несли въ корзин.
Она бросилась ко мн, обняла меня за шею рученками и тихо на ухо сказала:
Ч Возьми меня съ собой!
Взялъ я двочку на плечи, но и шагу не сдлалъ, какъ кругомъ все потемнло, задвигались тучи, и только надъ головой воронкой сновалъ зеленоватый свтъ.
А съ земли подымались какя-то странныя птицы съ змиными хвостами, и все летло туда къ этому снующему свту. Птицъ было великое множество, он не карка ли, а, какъ нмыя, мычали и скоро хвостами закрыли свтъ. Погасъ свтъ, замолкли птицы. И среди ночи я опять услышалъ откуда-то изъ страшной дали голосъ малень кой двочки:
Ч Возьми меня съ собой!
А я, вдь, и самъ не знаю, куда себя-то двать.
11. Лягушки въ перчаткахъ.
Я прятался въ кают парохода, но т, отъ кого я прятался, какимъ-то песьимъ нюхомъ отыскивали меня. Вс они были съ человчьими лицами, а туловище ихъ было лягушиное и на рукахъ у всхъ перчатки Такъ какъ они были очень вжливы и любезны, то не убивали меня, какъ простые разбойники, а, будто лаская, давили меня мягкимъ своимъ лягушинымъ брюхомъ и, тихонечко забираясь ко мн подъ рубаш ку, будто гладя, пальцами надавливали мн на сердце.
На окн сидитъ галка и кричитъ. Я знаю, чего она кричитъ. Она сейчасъ влетитъ въ комнату, сядетъ мн на плечо и станетъ глаза мн клевать...
Ч Галка, Ч прошу я мою черную гостью, Ч побереги мн глаза, я теб жемчуж ную ленточку на горлышко навяжу, галка, я теб отдамъ мои руки, вую и правую, только оставь мн глаза!
12. Гимнастика.
Скользя руками по карнизу и опустивъ ноги внизъ на воздухъ, я передвигаюсь по нескончаемой деревянной крыш какого-то высокаго зданя. Солнечный свтъ ударя етъ мн прямо въ глаза. Подъ руками отваливаются гнилушки. Соскальзываютъ руки.
И хотлось бы упасть что ли, чтобы конецъ! Но я передвигаюсь. Мелькаютъ деревья, рки, рчки, городъ.
13. Полюсъ.
Вс говорятъ, что мы демъ на полюсъ.
Мы, дйствительно, плывемъ по какой-то рченк, и мой спутникъ Ч шерша вый, закутанный въ синюю столовую скатерть, правитъ весломъ. И какъ-то такъ про изошло, что мы и прхали на полюсъ. Стоитъ на полюс большой каменный домъ, а около дома кучка народа, и вс суетятся и о чемъ-то спорятъ.
Ч Что случилось? Ч спрашиваю оборваннаго, засаленнаго парня, шелушащаго смечки.
Ч Да на проходномъ чердак вора ищутъ, вс семь дворниковъ весь чердакъ обыскали, а нашли всего-навсего пиджакъ старый, теперь трое сидятъ тамъ, карау лятъ.
Пропадетъ наше блье, Ч подумалъ я.
Ч Да пожалуйте въ эмалированныя комнаты! Ч сказалъ парень и загоготалъ.
14. Не лазай!
Я подползъ подъ строющйся огромный домъ. Домъ строили такъ, что вся пос тройка, хоть и висла на воздух, а не падала только потому, что толстый канатъ, прикрпленный къ фундаменту, соединялъ ее съ землей. Я подползъ съ топоромъ въ рукахъ подъ этотъ огромный домъ и, примостившись какъ разъ въ центр у каната, ударилъ по немъ топоромъ и рубилъ его изъ всей силы. И когда казалось мн, что еще ударъ, и домъ рухнетъ... кто-то сверху плюнулъ на меня.
15. Въ церкви.
Я съ моимъ братомъ вошелъ въ церковь. Шла вечерня. Образовъ не было. Про изводился, должно быть, ремонтъ въ церкви. На пустомъ иконостас сбоку свтился золотой кругъ. Передъ этимъ кругомъ стоялъ священникъ въ эпитрахили. Плъ дья чекъ. Никого, кром насъ, не было. И намъ было неловко, что никого, кром насъ, не было.
Вечерня кончилась. Мы подошли къ священнику подъ благословене. Вышелъ изъ алтаря дьяконъ и говоритъ брату:
Ч У васъ все есть, чтобы рости, а у васъ, Ч онъ обратился ко мн Ч нтъ ничего.
А я подумалъ:
И вправду, на брат Ч матросская курточка, если бы онъ ее носилъ, она зла бы вверхъ, на мн же Ч нтъ.
И замеръ отъ страха: носъ къ носу стоялъ передо мной человкъ, который, я это почувствовалъ, замышлялъ противъ меня недоброе. Я бросился въ окно. Думаю:
Зачмъ это братъ дружитъ съ такимъ? А въ домъ, въ которомъ я очутился, входитъ мой знакомый Ч хромой Ч и пода етъ мн сапожное шило:
Такъ вотъ онъ чмъ собирался пырнуть меня! Мы сли въ лодку и, свистя соловьями, стали отчаливать. И подвернулся какой то мальчикъ, прыгнулъ къ намъ, и медленно стала погружаться лодка ко дну.
16. Бухгалтеря.
Я подошелъ къ позду, который стоялъ далеко за городомъ въ пол. Я прошелъ вс вагоны, остановился у послдняго, раздлся и хочу купаться. И вдругъ поздъ тро нулся и, пыхтя, сталъ ускорять ходъ. И я побжалъ за нимъ, хотлъ нагнать, но онъ спшилъ и уходилъ отъ меня все дольше въ глубь поля. А тутъ подошли каке-то бри тые люди и говорятъ:
Ч На теб билетики, считай!
Билетиковъ была цлая кипа, а требовалось, вс пересчитавъ, уложить по но мерамъ. Сталъ я считать и раскладывать, и когда дошелъ до послдняго билетика, явились опять бритые и принесли новую кипу, смшали старые билетики, и началъ я сызнова считать и раскладывать. И всякй разъ, какъ я доходилъ до послдняго би летика, приходили бритые, несли новые и новые билетики, мшали старые, а я счи талъ Ч чортъ бы ихъ побралъ!
17. Шершавое.
Лежу въ пустой комнат и чувствую, что подъ моей кроватью привсталъ кто-то, повернулся и затихъ. Я насторожился, слышу: хрустнули лапы. И ужъ шершавое что то поползло по полу и, должно быть, наткнувшись брюхомъ на мои сапоги, завороча лось, отдохнуло и опять поползло.
Я лежу, не шелохнувшись. Я знаю, что оно близко, что вотъ обойдетъ оно стулъ, намтится и вспрыгнетъ на меня.
18. Мышка.
Завелись въ дом мыши и бгаютъ. Я подкараулилъ одну мышку и поймалъ за хвостъ. А она хвать! Ч и укусила меня за палецъ. А изъ того мста, куда она укусила меня, выросли длинные волосы. Я выпустилъ мышь, упала она на полъ, сидитъ и не уходитъ.
Ч Надо осторожно, нешто можно такъ? Надо приласкать! Ч сказалъ кто-то изъ подъ пола.
И я взялъ тихонько за лапку, погладилъ мышку, и ужъ она на шею ко мн, вытя нула мордочку, усиками водитъ.
19. Макароны.
Мы стояли на краю кратера. Длинный, который отъ меня не отходитъ вотъ ужъ сколько времени и разсказываетъ мн всякя глупости, перепрыгнулъ, не облизнув шись, а я упалъ въ кратеръ. И вотъ со страшными усилями въ чернот кратера я цпляюсь руками за какя-то вшалки и подымаюсь вверхъ на землю. А Длинный будто кричитъ мн:
Ч Вылзай скорй, я теб макароны сварилъ, боюсь простынуть, солененькя.
Ч Богъ съ тобой и съ макаронами Ч чернота стъ глаза, хоть бы вылзти-то!
20. Блый голубь.
Изъ скворешницы вылетла стая голубей. Одинъ голубь блый, съ красными глазами покружился со стаей и камнемъ упалъ къ моимъ ногамъ. Я поднялъ его и, высоко подбросивъ вверхъ, крикнулъ:
Ч Лети, догоняй свою стаю, эвона!
А голубиное сердце такъ и ходило подъ блыми перьями. И ужъ снова голубь лежалъ у моихъ ногъ.
Я снова подбросилъ его и крикнулъ ему еще громче, чтобы летлъ онъ за стаей и догонялъ ее.
Но блый голубь, взлетвъ высоко, куда выше стаи, упалъ ко мн, и голубиное сердце подъ блыми перьями больше не билось.
21. Не кусайся.
Красная, раскаленная, слегка покрытая пепломъ степь. Два красныхъ и сильныхъ борца схватились въ отчаянной схватк. И тотъ который былъ старше и тло котора го было смуглй, побдилъ. Я бросился къ побдителю и, схвативъ за руку, укусилъ его и, не вынимая зубовъ и захлебываясь въ темной густой крови, выбивающейся изъ раны, смотрлъ въ его глаза, помутнвше отъ боли, смотрлъ долго и зналъ врно:
онъ вырветъ руку и прихлопнетъ меня.
А кровь такъ и лилась изъ раны.
22. Битый небитаго везетъ.
Весь домъ содрогался отъ грома. На мигъ голубовато-блый свтъ открывалъ небо, и снова становилось темно, какъ осеннею ночью. А былъ полдень. И я, какъ слпой, бродилъ по угламъ, ища ключъ отъ двери моей комнаты, гд я самъ себя заперъ. И когда я упалъ отъ отчаяня и думалъ о дн, котораго никогда не будетъ, странное разлилось вокругъ, будто радужное облако, которое выплывало въ окно изъ благо дня.
А знакомый голосъ, гнусавый, сказалъ съ оттяжкой:
Ч Битый небитаго везетъ!
23. Ахъ!
Нечего было длать, я взялъ единственное, что нашелъ во всемъ дом, старый тю фякъ, и понесъ его куда-то по широкой дорог, которой конца не видать. И когда еще я подымалъ мою ветхую ношу, мн она показалась необыкновенной. И вотъ я снялъ чехолъ и прислъ, увидвъ на тюфяк сплошное гнздо: срыя наскомыя кишли и, подая другъ друга, липкя, тутъ же выводились.
Ч Ахъ! Ч кто-то вскрикнулъ за моей спиной!
А я наклоняюсь все ближе къ отвратительной живой гущ. А тотъ же голосъ опять.
Разсвтало.
24. Сфинксъ.
Ко мн пришелъ К., мой знакомый музыкантъ и сочинитель, узжаетъ онъ надол го, можетъ быть, навсегда, пришелъ проститься.
И я поцловалъ его въ макушку. А онъ обертывается ко мн и, притрогиваясь носомъ къ моему носу, говоритъ:
Ч Надо вотъ такъ, такъ цлуются сфинксы.
Я же подумалъ:
Ты-то, можетъ быть, и сфинксъ, а я всего только птица.
25. Одн ноги торчатъ.
Вотъ уже нсколько дней, какъ я не отхожу отъ больной старухи: у нея толстыя ноги и птичй носъ. Она лежитъ на кровати и охаетъ, а я сижу возл на стул и испол няю вс ея прихоти. Я боюсь ее оставить, она очень безпокойная. И показалось мн, что старуха заснула. Слава Богу, старуха заснула! Я тихонько вышелъ изъ комнаты. А потомъ отворяю дверь, смотрю, а изъ печки только старухины ноги торчатъ, толстыя, въ шерстяныхъ срыхъ чулкахъ. Господи, что же это такое! бросился я, чтобы изъ печ ки старуху вытащить, ухватился за ноги, а ноги уже мертвыя.
26. Жена архимандрита.
Попалъ я на литературный вечеръ. Скучища смертная. Предсдатель Ч старецъ въ черныхъ очкахъ, въ черной оправ, конечно, спитъ. А читаютъ все извстные лите раторы о извстныхъ истинахъ, но съ такимъ глубокомыслемъ, будто до этого вечера никто о нихъ и не слыхивалъ. Я лежалъ у эстрады и смотрлъ въ ротъ глубокомыслен нымъ чтецамъ. Потомъ взялъ извозчика и похалъ по первопутк на санкахъ домой.
Но дома мн сказали, что меня ждетъ какая-то дама.
Ч Кто такая?
Ч Жена архимандрита.
Ч Что вамъ надо?
А она Ч огромная, подъ потолокъ, и вдругъ, какъ заплачетъ да тоненько такъ... а губы у ней соленыя.
27. Въ бродъ.
Долго шли мы по рк въ бродъ. Видны были только наши головы. Впереди шелъ мой прятель, умершй нсколько тъ назадъ, вчно пьяный съ краснымъ отекшимъ лицомъ. За нимъ Ч я. Прятель шелъ ниво, опустивъ свою взлохмаченную сдую голову, изрдка оглядываясь и лукаво подмигивая мн. И мы добрались до какого-то дома и мокрые вошли въ залъ. А въ дом балъ, танцы, веселая музыка. И сразу все ос тановилось, вс обратили на насъ глаза. А мы мокрые какъ гуща.
Ч Танцовать! Танцовать! Ч вдругъ закричали, и грянула музыка, и звуки таке были веселые, подмывали кружиться, безъ конца, безъ передышки...
А мн ужъ больше не хотлось итти въ бродъ, я слъ въ вагонъ и похалъ. Поздъ остановился среди открытаго поля. Я пошелъ въ станцонную будку и слъ у окна.
Ч дутъ, дутъ! Ч пробормоталъ стрлочникъ, проходя мимо.
И тотчасъ прокатила карета. Въ карет сидла невста въ внчальномъ убор и женихъ во фрак Ч молодые. И только-что молодые скрылись, загрохотали огром ныя дроги, а на дрогахъ лежалъ громадный трупъ. Лошади неслись во весь духъ, не было кучера, никто не правилъ.
Я выскочилъ изъ будки, пошелъ по полю. Поле пыльное, втеръ пыльный, Гос поди!
28. Умеръ нашъ отецъ.
Умеръ нашъ отецъ. Насъ четыре брата. И вотъ, будто мы вс вчетверомъ под няли гробъ и спускаемся внизъ по стниц. И вдругъ крышка у гроба треснула, и большой кусокъ откололся отъ гроба. А мы все несемъ и страшно намъ, потому что не знаемъ, что въ гроб осталось, а не знаемъ потому, что не видимъ, а посмотрть не можемъ. И спускаемся съ гробомъ по стниц внизъ.
29. Бабье то.
Ясный день бабьяго та. Я вышелъ на террасу и смотрю на облетвшй садъ, а по желтой, листьями покрытой дорожк, ведущей къ террас, вижу, старуха идетъ ста рая-престарая, оборванная, лицо мокрое, такое сморщенное, кажется, совсмъ черное.
И взяла меня жуть, страшно мн старухи: не спроста она идетъ, чувствую, замышляетъ она какую-то пакость. Я отъ террасы Ч къ двери, да по стниц на верхъ, самъ бгу, а самъ слышу: старуха тоже бжитъ. Я Ч въ одну комнату, и она за мной, я Ч въ другую, и она тутъ-какъ тутъ. Я забился въ уголъ за кровать, скорчился весь!
Господи, думаю, пронеси, хоть бы мимо прошла! Ч Чего ты боишься, Ч слышу голосъ старухи, Ч я твоя мать!
Ч У меня мать совсмъ не такая, Ч говорю ей.
А самъ думаю:
Неужто моя мать стала такой? А старуха наклонилась ко мн, да за шею меня цапъ.
30. Краснокоже схватили и конецъ.
Подыматься было очень трудно въ этомъ странномъ здани, похожемъ на башню, съ пустой середкой. Почти невозможно. Мстами ступеньки были обглоданы, такъ что сажени полторы приходилось перешагивать и ползти. Насъ взбирается много, но мы другъ друга не знаемъ, хоть и длаемъ видъ, что до самыхъ корешковъ въ каждомъ каждому ясно. Внизъ смотрть нельзя, а кто посмотритъ Ч были и таке смльчаки, Ч тотъ Ч готово дло! Ч прямо головою въ погребъ. Погреба никто не видитъ, только всмъ извстно, что погребъ существуетъ, холодный и темный. Наконецъ, достигли мы площадки: площадка крпкая, желзная, на желзныхъ брусьяхъ.
На площадк стоитъ не то классная дама, не то монашенка изъ классныхъ дамъ, стоитъ и каждому показываетъ въ окошко мръ. Она такъ и говоритъ:
Ч Смотрите, дти, мръ Божй.
И я вижу, съ площадки солнечный закатъ, огромные дома, гигантске колодцы Ч журавли, пожарныя части и церковь Ч высокая колокольня. А на крест прицпились люди и тоже на мръ смотрятъ, только у нихъ страшне, чмъ у насъ, и какъ только они держатся!
На мръ долго смотрть не разршается, и классная дама даетъ каждому сало.
Мы мажемъ правый бокъ саломъ, женщины подвязываютъ юбки, и такъ спускаемся:
на веревк по салу спускаться легко.
Ч Здсь внизу, наврное, фрески есть старыя? Ч обращаюсь я къ моему сосду Ч старикъ въ алюминевыхъ сапогахъ.
Ч Старое, очень старое здане, Каиново.
Старушка съ мышиными лапками крестится.
Ч Образа, Ч говоритъ старушка съ мышиными лапками, показывая единствен нымъ человчьимъ пальцемъ на стну, Ч всяке обмоленные и не обмоленные, Си ротка-Спаситель, Четыре Праздника.
Иконъ, дйствительно, много, а въ маленькя ршетчатыя окна, по которымъ приходится скользить туловищемъ, видны схимники.
Мимо погреба проходили очень осторожно, боялись упасть.
Ч А если итти Богу молиться? Ч спрашиваетъ старуха съ мышиными лапками.
Ч Все зависитъ отъ Миракса Мираксовича, Ч отвчаетъ молодой рогатый человкъ.
И мы незамтно скучиваемся и стараемся, если можно, такъ держаться, чтобы разнять насъ нельзя было, иначе краснокоже, которые живутъ въ комнатахъ, окружа ющихъ погребъ, проснутся. Да они уже проснулись. Вотъ они схватили одного маль чика и потащили, а куриныя перья, покрывающя красныя ихъ бедра, такъ и замель кали. Насъ все меньше и меньше, а краснокожихъ цлая армя.
Ч Теперь васъ потащутъ! Ч говоритъ, какъ бы шутя, больная женщина съ мшкомъ для провизи, на мшк левъ нарисованъ.
А мн одного хочется, попасть бы мн въ середку, и я начинаю быстро считать, полагая, что счетъ поможетъ, а ноги уже дервенютъ... Пропалъ, Ч схватили! * 1900-1909 г.
* Примчане. Ко всякому сну одинаковое заключене: Тутъ я и проснулся.