Книги, научные публикации
Иванъ Александровичъ Ильинъ.
О РУССКОЙ ИДЕ.
Если нашему поколню выпало на долю жить въ наиболе трудную и опасную эпоху русской истори, то это не можетъ и не должно колебать наше разумне, нашу волю и наше служене Росси. Борьба Русскаго народа за свободу и достойную жизнь на земл Ч продолжается. И нын намъ боле чмъ когда-либо подобаетъ врить въ Россю, видть ея духовную силу и своеобразе и выговаривать за нея, отъ ея лица и для ея будущихъ поколнй ея творческую идею.
Эту творческую идею намъ не у кого и не для чего заимствовать: она можетъ быть только русскою, нацональною. Она должна выражать русское историческое своеоб разе и въ то же время Ч русское историческое призване. Эта идея формулируетъ то, что русскому народу уже присуще, что составляетъ его благую силу, въ чемъ онъ правъ передъ лицомъ Божимъ и самобытенъ среди всхъ другихъ народовъ. И въ то же время эта идея указываетъ намъ нашу историческую задачу и нашъ духовный путь;
это то, что мы должны беречь и растить въ себ, воспитывать въ нашихъ дтяхъ и въ грядущихъ поколняхъ и довести до настоящей чистоты и полноты бытя во всемъ:
въ нашей культур и въ нашемъ быту, въ нашихъ душахъ и въ нашей вр, въ нашихъ учрежденяхъ и законахъ. Русская идея есть нчто живое, простое и творческое. Росся жила ею во вс свои вдохновенные часы, во вс свои благе дни, во всхъ своихъ вели кихъ людяхъ. Объ этой иде мы можемъ сказать: такъ было, и когда такъ бывало, то осуществлялось прекрасное;
и такъ будетъ, и чмъ полне и сильне это будетъ осу ществляться, тмъ будетъ лучше...
Въ чемъ же сущность этой идеи?
Русская идея есть идея сердца. Идея созерцающаго сердца. Сердца, созерцающа го свободно и предметно и передающаго свое видне вол для дйствя и мысли для осознаня и слова. Вотъ главный источникъ русской вры и русской культуры. Вотъ главная сила Росси и русской самобытности. Вотъ путь нашего возрожденя и обнов леня. Вотъ то, что друге народы смутно чувствуютъ въ русскомъ дух, и когда врно узнаютъ это, то преклоняются и начинаютъ любить и чтить Россю. А пока не умютъ или не хотятъ узнать, отвертываются, судятъ о Росси свысока и говорятъ о ней слова неправды, зависти и вражды.
1. Итакъ, русская идея есть идея сердца.
Она утверждаетъ, что главное въ жизни есть любовь, и что именно любовью стро ится совмстная жизнь на земл, ибо изъ любви родится вра и вся культура духа. Эту идею русско-славянская душа, издревл и органически предрасположенная къ чувст ву, сочувствю и доброт, восприняла исторически отъ христанства: она отозвалась сердцемъ на Боже благовсте, на главную заповдь Божю, и увровала, что Богъ есть Любовь. Русское Православе есть христанство не столько отъ Павла, сколько отъ оанна, акова и Петра. Оно воспринимаетъ Бога не воображенемъ, которому нужны страхи и чудеса для того, чтобы испугаться и преклониться передъ силою (первобытныя религи);
не жадною и властною земною волею, которая въ лучшемъ случа догматически принимаетъ моральное правило, повинуется закону и сама требуетъ повиновеня отъ другихъ (удаизмъ и католицизмъ), не мыслью, которая й Иванъ Ильинъ, й Im Werden Verlag. Некоммерческое электронное издание. Мюнхен. hp://imwerden.de ищетъ пониманя и толкованя и затмъ склонна отвергать то, что ей кажется непонят нымъ (протестантство). Русское Православе воспринимаетъ Бога любовью, возсыла етъ Ему молитву любви и обращается съ любовью къ мру и къ людямъ. Этотъ духъ опредлилъ собою актъ православной вры, православное богослужене, наши цер ковныя пснопня и церковную архитектуру. Русскй народъ принялъ христанство не отъ меча, не по расчету, не страхомъ и не умственностью, а чувствомъ, добротою, совстью и сердечнымъ созерцанемъ. Когда русскй человкъ вруетъ, то онъ вруетъ не волею и не умомъ, а огнемъ сердца. Когда его вра созерцаетъ, то она не предается соблазнительнымъ галлюцинацямъ, а стрмится увидть подлинное совершенство.
Когда его вра желаетъ, то она желаетъ не власти надъ вселенною (подъ предлогомъ своего правовря), а совершеннаго качества. Въ этомъ корень русской идеи. Въ этомъ ея творческая сила на вка.
И все это не идеализаця и не миъ, а живая сила русской души и русской ис тори. О доброт, ласковости и гостепримств, а также и о свободолюби русскихъ славянъ свидтельствуютъ единогласно древне источники Ч и византйске, и араб ске. Русская народная сказка вся проникнута пвучимъ добродушемъ. Русская псня есть прямое изляне сердечнаго чувства во всхъ его видоизмненяхъ. Русскй танецъ есть импровизаця, проистекающая изъ переполненнаго чувства. Первые истори ческе русске князья суть герои сердца и совсти (Владимръ, Ярославъ, Мономахъ).
Первый русскй святой (еодосй) Ч есть явлене сущей доброты. Духомъ сердечнаго и совстнаго созерцаня проникнуты русскя тописи и наставительныя сочиненя.
Этотъ духъ живетъ въ русской поэзи и литератур, въ русской живописи и въ рус ской музык. Исторя русскаго правосознаня свидтельствуетъ о постепенномъ про никновени его этимъ духомъ, духомъ братскаго сочувствя и индивидуализирующей справедливости. А русская медицинская школа есть его прямое порождене (дагнос тическя интуици живой страдающей личности).
Итакъ, любовь есть основная духовно-творческая сила русской души. Безъ любви русскй человкъ есть неудавшееся существо. Цивилизующе суррогаты любви (долгъ, дисциплина, формальная лояльность, гипнозъ вншней законопослушности) Ч сами по себ ему мало свойственны. Безъ любви Ч онъ или ниво прозябаетъ, или скло няется ко вседозволенности. Ни во что не вруя, русскй человкъ становится пустымъ существомъ безъ идеала и безъ цли. Умъ и воля русскаго человка приводятся въ духовно-творческое движене именно любовью и врою.
2. И при всемъ томъ, первое проявлене русской любви и русской вры есть жи вое созерцане.
Созерцаню насъ учило прежде всего наше равнинное пространство, наша при рода съ ея далями и облаками, съ ея рками, сами, грозами и метелями. Отсюда наше неутолимое взиране, наша мечтательность, наша созерцающая нь (Пуш кинъ), за которой скрывается сила творческаго воображеня. Русскому созерцаню да валась красота, плнявшая сердце, и эта красота вносилась во все Ч отъ ткани и кру жева до жилищныхъ и крпостныхъ строенй. Отъ этого души становились нжне, утонченне и глубже;
созерцане вносилось и во внутреннюю культуру Ч въ вру, въ молитву, въ искусство, въ науку и въ философю. Русскому человку присуща потреб ность увидть любимое вжив и въяв и потомъ выразить увиднное Ч поступко мъ, псней, рисункомъ или словомъ. Вотъ почему въ основ всей русской культуры лежитъ живая очевидность сердца, а русское искусство всегда было Ч чувственнымъ изображенемъ нечувственно узрнныхъ обстоянй. Именно эта живая очевидность сердца лежитъ и въ основ русскаго историческаго монархизма. Росся росла и вы росла въ форм монархи не потому, что русскй человкъ тяготелъ къ зависимости или къ политическому рабству, какъ думаютъ многе на запад, но потому, что Госу дарство въ его понимани должно быть художественно и религозно воплощено въ единомъ лиц, Ч живомъ, созерцаемомъ, беззавтно любимомъ и всенародно сози даемомъ и укрпляемомъ этою всеобщей любовью.
3. Но сердце и созерцане дышатъ свободно. Они требуютъ свободы, и твор чество ихъ безъ нея угасаетъ. Сердцу нельзя приказывать любить, его можно толь ко зажечь любовью. Созерцаню нельзя предписать, чт ему надо видть и чт оно должно творить. Духъ человка есть быте личное, органическое и самодятельное:
онъ любитъ и творитъ самъ, согласно своимъ внутреннимъ необходимостямъ. Этому соотвтствовало исконное славянское свободолюбе и русско-славянская привержен ность къ нацонально-религозному своеобразю. Этому соотвтствовала и православ ная концепця Христанства: не формальная, не законническая, не морализирующая, но освобождающая человка къ живой любви и къ живому совстному созерцаню.
Этому соотвтствовала и древняя русская (и церковная, и государственная) терпимость ко всякому иноврю и ко всякой иноплеменности, открывшая Росси пути къ импер скому (не лимпералистическому) пониманю своихъ задачъ (см. замчательную ста тью проф. Розова: Христанская свобода и Древняя Русь въ № 10 ежегодника День русской славы, 1940, Блградъ).
Русскому человку свобода присуща какъ бы отъ природы. Она выражается въ той органической естественности и простот, въ той импровизаторской легкости и не принужденности, которая отличаетъ восточнаго славянина отъ западныхъ народовъ вообще и даже отъ нкоторыхъ западныхъ славянъ. Эта внутренняя свобода чувствует ся у насъ во всемъ: въ медлительной плавности и пвучести русской рчи, въ русской походк и жестикуляци, въ русской одежд и пляск, въ русской пищ и въ русскомъ быту. Русскй мръ жилъ и росъ въ пространственныхъ просторахъ и самъ тяготелъ къ просторной нестсненности. Природная темпераментность души влекла русскаго человка къ прямодушю и открытости (Святославово лиду на вы...), превращала его страстность въ искренность и возводила эту искренность къ исповдничеству и муче ничеству...
Еще при первомъ вторжени татаръ русскй человкъ предпочиталъ смерть рабст ву и умлъ бороться до послдняго. Такимъ онъ оставался и на протяжени всей своей истори. И не случайно, что за войну 1914-1917 гг. изъ 1.400.000 русскихъ плнныхъ въ Германи 260.000 человкъ (18,5%) пытались сбжать изъ плна. Такого процента попытокъ не дала ни одна наця. (Н. Н. Головинъ). И если мы, учитывая это органи ческое свободолюбе русскаго народа, окинемъ мысленнымъ взоромъ его исторю съ ея безконечными войнами и длительнымъ закрпощенемъ, то мы должны будемъ не возмутиться сравнительно рдкими (хотя и жестокими) русскими бунтами, а прекло ниться передъ той силою государственнаго инстинкта, духовной лояльности и хрис танскаго терпеня, которую русскй народъ обнаруживалъ на протяжени всей своей истори.
Итакъ, русская идея есть идея свободно созерцающаго сердца. Однако это со зерцане призвано быть не только свободнымъ, но и предметнымъ. Ибо свобода, принципально говоря, дается человку не для саморазнузданя, а для органически творческаго самооформленя, не для безпредметнаго блужданя и произволеня, а для самостоятельнаго нахожденя предмета и пребываня въ немъ. Только такъ возника етъ и зретъ духовная культура. Именно въ этомъ она и состоитъ.
Вся жизнь русскаго народа могла бы быть выражена и изображена такъ: свобод но созерцающее сердце искало и находило свой врный и достойный Предметъ. По своему находило его сердце юродиваго, по-своему Ч сердце странника и паломника;
по-своему предавалось религозному предметовидню русское отшельничество и старчество;
по-своему держалось за священныя традици Православя русское старо обрядчество;
по-своему, совершенно по-особому вынашивала свои славныя традици русская армя;
по-своему же несло тягловое служене русское крестьянство и по-своему же вынашивало русское боярство традици русской православной государственности;
по-своему утверждали свое предметное видне т русске праведники, которыми дер жалась русская земля, и облики коихъ художественно показалъ Н. С. Лсковъ. Вся исторя русскихъ войнъ есть исторя самоотверженнаго предметнаго служеня Богу, Царю и отечеству;
а, напр., русское казачество сначала искало свободы, а потомъ уже научилось предметному государственному патротизму. Росся всегда строилась ду хомъ свободы и предметности и всегда шаталась и распадалась, какъ только этотъ духъ ослабвалъ, Ч какъ только свобода извращалась въ произволъ и посягане, въ само дурство и насиле, какъ только созерцающее сердце русскаго человка прилплялось къ безпредметнымъ или противопредметнымъ содержанямъ...
Такова русская идея: свободно и предметно созерцающая любовь и опредляющаяся этимъ жизнь и культура. Тамъ, гд русскй человкъ жилъ и тво рилъ изъ этого акта, Ч онъ духовно осуществлялъ свое нацональное своеобразе и производилъ свои лучшя созданя во всемъ: въ прав и въ государств, въ одинокой молитв, въ общественной организаци, въ искусств и въ наук, въ хозяйств и въ се мейномъ быту, въ церковномъ алтар и на царскомъ престол. Божьи дары Ч исторя и природа Ч сдлали русскаго человка именно такимъ. Въ этомъ нтъ его заслуги, но этимъ опредляется его драгоцнная самобытность въ сонм другихъ народовъ.
Этимъ опредляется и задача русскаго народа: быть такимъ со всей возможной пол нотою и творческою силой;
блюсти свою духовную природу, не соблазняться чужими укладами, не искажать своего духовнаго лица искусственно пересаживаемыми черта ми и творить свою жизнь и культуру именно этимъ духовнымъ актомъ.
Исходя изъ русскаго уклада души, намъ слдуетъ помнить одно и заботиться объ одномъ: какъ бы намъ наполнить данное намъ свободное и любовное созерцане на стоящимъ предметнымъ содержанемъ;
какъ бы намъ врно воспринять и выразить Божественное Ч по-своему;
какъ бы намъ пть Божьи псни и растить на нашихъ поляхъ Божьи цвты... Мы призваны не заимствовать у другихъ народовъ, а творить свое по-своему;
но такъ, чтобы это наше и по-нашему созданное было на самомъ дл врно и прекрасно, т.- е. предметно.
Итакъ, мы не призваны заимствовать духовную культуру у другихъ народовъ или подражать имъ. Мы призваны творить свое и по-своему: русское по-русски.
У другихъ народовъ былъ издревл другой характеръ и другой творческй ук ладъ: свой особый Ч у удеевъ, свой особый Ч у грековъ, особливый у римлянъ, иной у германцевъ, иной у галловъ, иной у англичанъ. У нихъ другая вра, другая кровь въ жилахъ, другая наслдственность, другая природа, другая исторя. У нихъ свои достоинства и свои недостатки. Кто изъ насъ захочетъ заимствовать ихъ недостатки?
Никто. А достоинства намъ даны и заданы наши собственныя. И когда мы сумемъ преодолть свои нацональные недостатки, Ч совстью, молитвою, трудомъ и воспи танемъ, Ч тогда наши достоинства расцвтутъ такъ, что о чужихъ никто изъ насъ не захочетъ и помышлятьЕ Такъ, напримръ, вс попытки заимствовать у католиковъ ихъ волевую и умст венную культуру Ч были бы для насъ безнадежны. Ихъ культура выросла истори чески изъ преобладаня воли надъ сердцемъ, анализа надъ созерцанемъ, разсудка во всей его практической трезвости надъ совстью, власти и принужденя надъ свобо дою. Какъ же мы могли бы заимствовать у нихъ эту культуру, если у насъ соотношене этихъ силъ является обратнымъ? Вдь намъ пришлось бы погасить въ себ силы серд ца, созерцаня, совсти и свободы или, во всякомъ случа, отказаться отъ ихъ преоб ладаня. И неужели есть наивные люди, воображающе, что мы могли бы достигнуть этого, заглушивъ въ себ славянство, искоренивъ въ себ вковчное воздйстве на шей природы и истори, подавивъ въ себ наше органическое свободолюбе, изверг нувъ изъ себя естественную православность души и непосредственную Ч искренность духа? И для чего? Для того чтобы искусственно привить себ чуждый намъ духъ уда изма, пропитывающй католическую культуру, и дале Ч духъ римскаго права, духъ умственнаго и волевого формализма и, наконецъ, духъ мровой власти, столь харак терный для католиковъ?.. А въ сущности говоря, для того чтобы отказаться отъ собст венной, исторически и религозно заданной намъ культуры духа, воли и ума: ибо намъ не предстоитъ въ будущемъ пребывать исключительно въ жизни сердца, созерцаня и свободы и обходиться безъ воли, безъ мысли, безъ жизненной формы, безъ дис циплины и безъ организаци. Напротивъ, намъ предстоитъ вырастить изъ свободнаго сердечнаго созерцаня Ч свою особую, новую русскую культуру воли, мысли и орга низаци. Росся не есть пустое вмстилище, въ которое можно механически, по произ волу, вложить все что угодно, не считаясь съ законами ея духовнаго организма. Росся есть живая духовная система съ своими историческими дарами и заданями. Мало того, Ч за нею стоитъ нкй божественный историческй замыселъ, отъ котораго мы не смемъ отказаться и отъ котораго намъ и не удалось бы отречься, если бы мы даже того и захотли... И все это выговаривается русскою идеей.
Эта русская идея созерцающей любви и свободной предметности Ч сама по себ не судитъ и не осуждаетъ инородныя культуры. Она только не предпочитаетъ ихъ и не вмняетъ ихъ себ въ законъ. Каждый народъ творитъ то, что онъ можетъ, исходя изъ того, что ему дано. Но плохъ тотъ народъ, который не видитъ того, что дано именно ему, и потому ходитъ побираться подъ чужими окнами. Росся иметъ свои духов но-историческе дары и призвана творить свою особую духовную культуру: культуру сердца, созерцаня, свободы и предметности: Нтъ единой общеобязательной запад ной культуры, передъ которой все остальное Ч темнота или варварство. Западъ намъ не указъ и не тюрьма. Его культура не есть идеалъ совершенства. Строене его ду ховнаго акта (или, врне, Ч его духовныхъ актовъ), можетъ быть, и соотвтствуетъ его способностямъ и его потребностямъ, но нашимъ силамъ, нашимъ заданямъ, нашему историческому призваню и душевному укладу оно не соотвтствуетъ и не удовлетво ряетъ. И намъ незачмъ гнаться за нимъ и длать себ изъ него образецъ. У запада свои заблужденя, недуги, слабости и опасности. Намъ нтъ спасеня въ западничеств. У насъ свои пути и свои задачи. И въ этомъ Ч смыслъ русской идеи.
Однако это не гордость и не самопревознесене. Ибо, желая итти своими путями, мы отнюдь не утверждаемъ, будто мы ушли на этихъ путяхъ очень далеко или будто мы всхъ опередили. Подобно этому мы совсмъ не утверждаемъ, будто все, что въ Росси происходитъ и создается, Ч совершенно, будто русскй характеръ не иметъ своихъ недостатковъ, будто наша культура свободна отъ заблужденй, опасностей, недуговъ и соблазновъ. Въ дйствительности мы утверждаемъ иное: хороши мы въ данный моментъ нашей истори или плохи, мы призваны и обязаны итти своимъ пу темъ, Ч очищать свое сердце, укрплять свое созерцане, осуществлять свою свободу и воспитывать себя къ предметности. Какъ бы ни были велики наши историческя несчастья и крушеня, мы призваны самостоятельно быть, а не ползать передъ други ми;
творить, а не заимствовать;
обращаться къ Богу, а не подражать сосдямъ;
искать русскаго видня, русскихъ содержанй и русской формы, а не ходить въ кусочки, собирая на мнимую бдность. Мы западу не ученики и не учители. Мы ученики Бога и учителя себ самимъ. Передъ нами задача: творить русскую самобытную духовную культуру Ч изъ русскаго сердца, русскимъ созерцанемъ, въ русской свобод, раскры вая русскую предметность. И въ этомъ Ч смыслъ русской идеи.
Эту нацональную задачу нашу мы должны врно понять, не искажая ее и не пре увеличивая. Мы должны заботиться не объ оригинальности нашей, а о предметности нашей души и нашей культуры;
оригинальность же приложится сама, расцвтая непреднамренно и непосредственно. Дло совсмъ не въ томъ, чтобы быть ни на кого не похожимъ;
требоване будь как никто неврно, нелпо и не осуществимо. Чтобы расти и цвсти, не надо коситься на другихъ, стараясь ни въ чемъ не подражать имъ и ничему не учиться у нихъ. Намъ надо не отталкиваться отъ другихъ народовъ, а ухо дить въ собственную глубину и восходить изъ нея къ Богу;
надо не оригинальничать, а добиваться Божьей правды;
надо не предаваться восточнославянской мани величя, а искать русскою душою предметнаго служеня. И въ этомъ смыслъ русской идеи.
Вотъ почему такъ важно представить себ наше нацональное призване со всею возможной живостью и конкретностью. Если русская духовная культура исходитъ изъ сердца, созерцаня, свободы и совсти, то это отнюдь не означаетъ, что она лотрица етъ волю, мысль, форму и организацю. Самобытность русскаго народа совсмъ не въ томъ, чтобы пребывать въ безволи и безмысли, наслаждаться безформенностью и прозябать въ хаос;
но въ томъ, чтобы выращивать вторичныя силы русской куль туры (волю, мысль, форму и организацю) изъ ея первичныхъ силъ (изъ сердца, изъ созерцаня, изъ свободы и совсти). Самобытность русской души и русской культуры выражается именно въ этомъ распредлени ея силъ на первичныя и вторичныя: пер вичныя силы опредляютъ и ведутъ, а вторичныя вырастаютъ изъ нихъ и премлютъ отъ нихъ свой законъ. Такъ уже было въ истори Росси. И это было врно и прекрас но. Такъ должно быть и впредь, но еще лучше, полне и совершенне.
1. Согласно этому Ч русская религозность должна попрежнему утверждаться на сердечномъ созерцани и свобод и всегда блюсти свой совстный актъ. Русское Православе должно чтить и охранять свободу вры Ч и своей, и чужой. Оно долж но созидать на основ сердечнаго созерцаня свое особое православное богослове, свободное отъ разсудочнаго, формальнаго, мертвеннаго, скептически слпого резо нерства западныхъ богослововъ;
оно не должно перенимать моральную казуистику и моральный педантизмъ у Запада, оно должно исходить изъ живой и творческой хрис танской совсти (лкъ свобод призваны вы, братя, Гал. 5, 13), и на этихъ основахъ оно должно выработать восточно-православную дисциплину воли и организаци.
2. Русское искусство Ч призвано блюсти и развивать тотъ духъ любовной созер цательности и предметной свободы, которымъ оно руководилось досел. Мы отнюдь не должны смущаться тмъ, что западъ совсмъ не знаетъ русскую народную псню, еле начинаетъ цнить русскую музыку и совсмъ еще не нашелъ доступа къ нашей див ной русской живописи. Не дло русскихъ художниковъ (всхъ искусствъ и всхъ на правленй) заботиться объ успх на международной эстрад и на международномъ рынк Ч и приспособляться къ ихъ вкусамъ и потребностямъ;
имъ не подобаетъ лучить ся у запада Ч ни его упадочному модернизму, ни его эстетической безкрылости, ни его художественной безпредметности и снобизму. У русскаго художества свои завты и традици, свой нацональный творческй актъ: нтъ русскаго искусства безъ горящаго сердца;
нтъ русскаго искусства безъ сердечнаго созерцаня;
нтъ его безъ свободнаго вдохновеня;
нтъ и не будетъ его безъ отвтственнаго, предметнаго и совстнаго слу женя. А если будетъ это все, то будетъ и впредь художественное искусство въ Росси, со своимъ живымъ и глубокимъ содержанемъ, формою и ритмомъ.
3. Русская наука Ч не призвана подражать западной учености ни въ области изслдованя, ни въ области мровоспрятя. Она призвана вырабатывать свое мро воспряте, свое изслдовательство. Это совсмъ не значитъ, что для русскаго человка необязательна единая общечеловческая логика или что у его науки можетъ быть другая цль, кром предметной истины. Напрасно было бы толковать этотъ призывъ, какъ право русскаго человка на научную недоказательность, безотвтственность, на субъективный произволъ или иное разрушительное безобразе. Но русскй ученый призванъ вносить въ свое изслдовательство начала сердца, созерцательности, творчес кой свободы и живой отвтственности совсти. Русскй ученый призванъ вдохновенно любить свой предметъ такъ, какъ его любили Ломоносовъ, Пироговъ, Менделевъ, Сергй Соловьевъ, Гедеоновъ, Заблинъ, Лебедевъ, князь Сергй Трубецкой. Русская наука не можетъ и не должна быть мертвымъ ремесломъ, грузомъ свднй, безраз личнымъ матераломъ для произвольныхъ комбинацй, технической мастерской, школой безсовстнаго умня.
Русскй ученый призванъ насыщать свое наблюдене и свою мысль живымъ со зерцанемъ, Ч и въ естествознани, и въ высшей математик, и въ истори, и въ юрис пруденци, и въ экономик, и въ филологии, и въ медицин. Разсудочная наука, не ведущая ничего, кром чувственнаго наблюденя, эксперимента и анализа, есть наука духовно слпая: она не видитъ предмета, а наблюдаетъ одн оболочки его;
прикосно вене ея убиваетъ живое содержане предмета;
она застрваетъ въ частяхъ и кусочкахъ и безсильна подняться къ созерцаню цлаго. Русскй же ученый призванъ созерцать жизнь природнаго организма;
видть математическй предметъ;
зрть въ каждой де тали русской истори духъ и судьбу своего народа;
растить и укрплять свою право вую интуицю;
видть цлостный экономическй организмъ своей страны;
созерцать цлостную жизнь изучаемаго имъ языка;
врачебнымъ зрнемъ постигать страдане своего пацента.
Къ этому должна присоединиться творческая свобода въ изслдовани. Науч ный методъ не есть мертвая система премовъ, схемъ и комбинацй. Всякй настоя щй, творческй изслдователь всегда вырабатываетъ свой, новый методъ. Ибо ме тодъ есть живое, ищущее движене къ предмету, творческое приспособлене къ нему, лизслдоване, лизобртене, вживане, вчувствоване въ предметъ, нердко импро визаця, иногда перевоплощене. Русскй ученый по всему складу своему призванъ быть не ремесленникомъ и не бухгалтеромъ явленя, а художникомъ в изслдовани;
отвтственнымъ импровизаторомъ, свободнымъ понеромъ познаня. Отнюдь не впа дая въ комическую претенцозность или въ дилетантскую развязность самоучекъ, рус скй ученый долженъ встать на свои ноги. Его наука должна стать наукою творческаго созерцаня Ч не въ отмну логики, а въ наполнене ея живою предметностью;
не въ попране факта и закона, а въ узрне цлостнаго предмета, скрытаго за ними.
4. Русское право и правовдне должны оберегать себя отъ западнаго форма лизма, отъ самодовлеющей юридической догматики, отъ правовой безпринципнос ти, отъ релятивизма и сервилизма. Росси необходимо новое правосознане, нацо нальное по своимъ корнямъ, христански-православное по своему духу и творчески содержательное по своей цли. Для того чтобы создать такое правосознане, русское сердце должно увидть духовную свободу какъ предметную цль права и государства и убдиться въ томъ, что въ русскомъ человк надо воспитать свободную личность съ достойнымъ характеромъ и предметною волею. Росси необходимъ новый госу дарственный строй, въ которомъ свобода раскрыла бы ожесточенныя и утомленныя сердца, чтобы сердца по-новому прилпились бы къ родин и по-новому обратились къ нацональной власти съ уваженемъ и довремъ. Это открыло бы намъ путь къ исканю и нахожденю новой справедливости и настоящаго русскаго братства. Но все это можетъ осуществиться только черезъ сердечное и совстное созерцане, черезъ правовую свободу и предметное правосознане.
Куда бы мы ни взглянули, къ какой бы сторон жизни мы ни обратились, Ч къ воспитаню или къ школ, къ семь или къ арми, къ хозяйству или къ нашей много племенности, Ч мы видимъ всюду одно и то же: Росся можетъ быть обновлена и бу детъ обновлена въ своемъ русскомъ нацональномъ строени именно этимъ духомъ Ч духомъ сердечнаго созерцаня и предметной свободы. Что такое русское воспитане безъ сердца и безъ интуитивнаго воспрятя дтской личности? Какъ возможна въ Рос си безсердечная школа, не воспитывающая дтей къ предметной свобод? Возможна ли русская семья безъ любви и совстнаго созерцаня? Куда заведетъ нас новое разсу дочное э к о н о м и ч е с к о е д о к т р и н е р с т в о, по-коммунистически слпое и проти воестественное? Какъ разршимъ мы проблему нашего многонацональнаго состава, если не сердцемъ и не свободою? А русская армя никогда не забудетъ суворовской традици, утверждавшей, что солдатъ есть личность, живой очагъ вры и патротизма, духовной свободы и безсмертя...
Таковъ основной смыслъ формулированной мною русской идеи. Она не выдума на мною. Ея возрастъ есть возрастъ самой Росси. А если мы обратимся къ ея религоз ному источнику, то мы увидимъ, что это есть идея православнаго христанства. Росся восприняла свое нацональное задане тысячу тъ тому назадъ Ч отъ Христанства:
осуществить свою нацональную земную культуру, проникнутую христанскимъ ду хомъ любви и созерцаня, свободы и предметности. Этой иде будетъ врна и гряду щая Росся.