Экономическая политика БАГОСОСтОянИе нАСеленИя ДОРеВОлюцИОннОй РОССИИ:

О чеМ ГОВОРят ФАКты о книге б. Миронова благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII Ч начало XX века* звестно, что в отечественной Геннадий боГоМАзоВ историографии уже более ста доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой Илет господствует мнение о поч истории экономики и экономической ти непрерывном снижении уровня мысли экономического факультета СПбГу жизни населения России, начиная с петровских реформ, а некоторые полагают, что даже со времен Киев ской Руси и до 1917 года. При этом пауперизация населения рассматри вается как основная причина посто янно возникавших в период империи так называемых революционных си туаций, а также русских революций начала ХХ века.

В принципе, для многих современ ных ученых это утверждение является далеко не бесспорным. В социумах, даже в рамках отсталых, тормозящих развитие институтов, часто имеет место экономический рост, который не может не сказаться на повышении благосостояния населения. Поэтому сама постановка задачи по провер ке этой парадигмы, предпринятая Б. Н. Мироновым, вызывает безу словный интерес и заслуживает вся ческой поддержки и одобрения. Ведь тот или иной взгляд на поставленную в книге проблему определенно влияет на понимание многих вопросов эко номического, социального и полити ческого характера в истории России имперского периода.

Дело в том, что Б. Н. Миронов, вслед за классиками теории модер низации, рассматривает благососто яние населения как главный крите * Миронов Б.Н. Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII Ч начало XX века. М.: Новый хронограф, 2010.

O I K O N O M I A Х P O L I T I K A Х Plt И с т о р и я n g a e h V C i X e w F e D r P w Click to buy NOW!

m w o w c.

.

d k o c c a r u t 5 благосостояние населения дореволюционной России: о чем говорят факты рий успешности модернизации. Если уровень жизни в стране систематически повышался, значит модернизация имела место быть и проходила достаточно успешно. Если же материальное положение большинства людей ухудшалось, то оценка модернизации должна быть прямо противоположной.

Начнем с объяснения происхождения мифа о пауперизации. Автор ви дит его истоки в идеологических установках противников самодержавия.

Очевидно, что апелляции к лобнищанию крестьянства (особенно в поре форменный период) помогала либеральной общественности вести борьбу с существовавшим политическим режимом. И можно полностью согласиться с утверждением автора о живучести мифа о пауперизации в современной ис ториографии, включая труды многих зарубежных историков, о чем в работе приведена почти исчерпывающая информация. В то же время, на наш взгляд, этот миф родился не только из оппозиционных умонастроений революцион ной и просто критически настроенной интеллигенции. В мифе отразилась, скорее всего, реакция традиционного русского общества на модернизацию, которая несла перемены, воспринимаемые широкими массами населения как кризис и упадок (даже независимо от реальных изменений в уровне жизни). Подобное восприятие реформ характерно и для России конца XX века Ч эпохи краха социалистической системы. В начале 2000-х годов население в массе своей не оценило ряда положительных сторон в своем благосостоянии вследствие исчезновения дефицита, очередей, расширения ассортимента предлагаемых товаров и услуг, а видело только низкую поку пательную способность и, более широко, трудности от потери привычного уклада жизни (например, необходимость искать новую работу, осваивать новые специальности и т. п.). Этим обусловлена несколько преувеличенная оценка снижения уровня благосостояния в 1990-х годах.

По причине недостатка достоверной статистики в период империи, осо бенно за XVIII Ч первую половину XIX века, Б. Н. Миронов обращается к антропометрическим сведениям, которые в современной экономической науке считаются достаточно надежным показателем для характеристики уровня жизни населения. Автор, в частности, опирается на исследование известного американского экономиста Р. Стекела, который установил, что вариация среднего роста людей в разных странах примерно на 67Ч77% объ ясняется величиной ВВП на душу населения (с. 77). На основании этого делается вывод о том, что изменения в среднем росте представителей различ ных социальных групп свидетельствуют об изменениях в их благосостоянии:

прибавка в росте положительно коррелируется с повышением благосостоя ния, а уменьшение роста Ч с его понижением.

Такой подход, с нашей точки зрения, в целом оправдан, если не забы вать про соответствующие ограничения. Во-первых, следует четко представ лять, что средний рост во многом закладывается в детстве и ранней юно сти, во-вторых, учитывать временные лаги, в-третьих, необходимо всегда иметь представительные выборки данных. В огромном большинстве случаев для решения принципиальных вопросов собранная Б. Н. Мироновым база данных является репрезентативной для получения надежных выводов: она включает 306 тыс. индивидуальных и около 11,7 млн суммарных сведений, почерпнутых из архивов, о росте, весе и других антропометрических пока зателях мужского и женского населения, родившегося в 169 Ч1920 годах.

Например, оценки динамики роста (а для XIX века Ч и веса) всего на селения и крупных социальных групп Ч государственных и помещичьих крестьян, мещан и рабочих (в любой период более 90% всего населения России) за 220 лет, так же как и оценки географической вариации роста n g a e h V C i X e w F e D r P w Click to buy NOW!

m w o w c.

.

d k o c c a r u t Геннадий боГоМАзов по основным районам страны, опираются на большие выборки и являются надежными. Но оценки роста привилегированных социальных групп, на долю которых приходится менее 10% всего населения империи, основы ваются на малых выборках и не всегда репрезентативны. Например, при анализе табл. VI.2 бросается в глаза, что за 1791Ч1800 годы новобранцев из крестьян в анализе участвовало 11 841 человек, из мещан Ч 308, из дворян Ч лишь 1, из духовенства Ч 16 (с. 274). При этом некоторые со циальные категории могли накладываться друг на друга: офицеры и чи новники могли быть дворянами, почетные граждане Ч купцами. Правда, нельзя не отметить, что автор сам указывает на этот недостаток некоторых своих данных, порожденный дефицитом фактических сведений о росте малочисленных социальных групп, особенно тех, которые по закону были освобождены от призыва в армию до введения всесословной воинской по винности в 1874 году. И вообще, он всегда показывает степень надежности всех используемых данных, показателей и коэффициентов, всех произве денных статистических расчетов.

Стоит особо подчеркнуть, что в своем исследовании Б. Н. Миронов отнюдь не игнорирует традиционные показатели уровня жизни. В соответствующих главах он привлекает к анализу данные о посевах, урожаях, сборе, избытках и недостатках хлебов, о численности скота, питании, потреблении алкоголя, ценах, зарплате, о прямых, косвенных налогах и натуральных повинностях, о ренте, о демографических процессах (брачности, рождаемости, смертнос ти), о климате, отходничестве, вкладах в банки, о крестьянских бюджетах и др. При анализе географии роста автор использует сведения о 23 эконо мических, социальных и демографических факторах (гл. VII, с. 386Ч387;

Приложения 2Ч3). Для пореформенного периода, 1861Ч1914 годов, автор использует и такой комплексный показатель качества жизни, как индекс человеческого развития, для расчета которого, как известно, необходимы данные о ВВП на душу населения, средней продолжительности жизни и гра мотности (с. 636). Словом, к анализу привлекается вся совокупность на копленных к настоящему времени сведений о социально-экономическом развитии страны в имперский период. При этом все эти сведения, включая антропометрические, подвергаются тщательному источниковедческому ана лизу, проверяются их точность и надежность, при необходимости вносятся поправки и делаются оговорки. Таким образом, рецензируемая работа как бы обобщает экономическую историю России периода империи с точки зрения благосостояния населения.

С точки зрения экономистов, наибольший интерес представляет анализ динамики цен и зарплаты (глава X). Здесь, на наш взгляд, Б. Н. Миронову удалось не только произвести расчет динамики цен и зарплаты и постро ить первый в России индекс потребительских цен за 210 лет (с 1703 по 1913 год), но и объяснить, что уровень жизни рабочих, тесно связанных с сельским хозяйством, определялся не только изменениями реальной за рплаты. Конечно, автор сталкивается с многочисленными описываемыми им трудностями при построении индекса цен, но, по всей видимости, они не помешали ему представить правдоподобную картину динамики цен, а также динамики номинальной реальной зарплаты в столице империи и в стране в целом. В книге выделены два пика уровня зарплаты Ч перед отменой кре постного права, а затем Ч накануне Первой мировой войны. Первый связан с растущим спросом на рабочую силу в городах при ее дефиците вследствие существовавшего еще крепостного права;

второй Ч с общим подъемом эко номики в столыпинский период 1907Ч1914 годов. Заметное снижение за n g a e h V C i X e w F e D r P w Click to buy NOW!

m w o w c.

.

d k o c c a r u t 5 благосостояние населения дореволюционной России: о чем говорят факты рплаты в 1880-е годы объясняется, напротив, массовым притоком сельских мигрантов в промышленность после отмены крепостного права.

Итоги своего исследования Б. Н. Миронов подводит в финальной гла ве Модернизация России и благосостояние населения, где он предлага ет периодизацию динамики уровня жизни за весь период империи с по 1917 год, разделяя его на шесть периодов. В первом периоде (1701Ч 1730 годы), охватывавшем 30 лет, уровень жизни понижался, во втором (1731Ч17 0 годы), продолжительностью 20 лет, Ч повышался, в третьем (17 1Ч179 годы), продолжительностью приблизительно 4 лет, Ч падал, в четвертом (1796Ч18 годы), продолжительностью 60 лет, Ч возрастал, в пятом (18 6Ч186 годы), продолжительностью 10 лет, Ч снижался, и на конец, в шестом (1866Ч191 годы), продолжительностью 0 лет, Ч увеличи вался. Общая протяженность 3 периодов понижения уровня жизни населения составила, таким образом, 8 лет из 21 лет, а трех периодов его повыше ния Ч 130 лет (с. 623). В данном случае автору следовало особо оговорить, что этот важный вывод делается на основании не только антропометричес ких данных, а опирается на всю совокупность накопленных к настоящему времени сведений о социально-экономическом развитии страны. Без такой оговорки вывод для читателя, не знакомого со всей работой, может прозву чать недостаточно убедительно.

Большой интерес представляет критика Б. Н. Мироновым современных мальтузианцев, утверждающих, что Россия в XIX Ч начале ХХ века попала в мальтузианскую ловушку, что и привело ее к революциям. Расчеты, произ веденные автором, показывают, что страна никогда не испытывала дефицита земли и перенаселения во всероссийском масштабе, а следовательно, не могла попасть в мальтузианскую ловушку. Огромные пространства страны вполне могли обеспечить потребности населения в сельскохозяйственных угодьях и соответственно Ч в продовольствии. Численность населения, ко торое могло прокормиться на данной территории при распашке всех пригод ных для обработки земель, при средней для данного периода урожайности и уровня потребления по минимальной возможной норме (так называемая емкость экологической ниши), никогда не достигала опасной черты. Даже в 1913 году плотность населения на территории Российской империи без тундры, тайги и сухих степей Казахстана и Средней Азии была менее 16 че ловек на 1 кв. км, в то время как при трехпольной системе земледелия на 1 кв. км могло прокормиться от 18 до 40 человек. Весьма существенно при этом, что с середины XVI века колонизация новых пространств происходила в южном и восточном направлениях, вследствие чего центр населенности смещался на юго-восток, в те регионы, где плодородие почвы было выше и условия для сельскохозяйственного производства лучше. Продвижение на юг уменьшало издержки производства и повышало производительность труда, которая в районах земледельческой колонизации была благодаря более высокому естественному плодородию почвы в 2Ч4 раза выше, чем в районах старого заселения. Можно даже сказать, что быстрый рост населения был благом для России, так как позволил колонизовать огромные территории и стать великой державой с точки зрения численности населения, ресурсов, военной и экономической мощи (с. 642).

Весьма убедительно автор монографии опровергает применимость к Рос сии и другого варианта мальтузианства Ч так называемой структурно демографической теории, согласно которой рост населения, превышающий увеличение производительности сельскохозяйственных угодий, вызывает кризис государства не прямо, а косвенно, посредством воздействия на эко n g a e h V C i X e w F e D r P w Click to buy NOW!

m w o w c.

.

d k o c c a r u t Геннадий боГоМАзов номические, политические и социальные институты. Структурно-демогра фическая теория постулирует существование лага между кризисом внизу, в потреблении народных масс, и кризисом наверху Ч в элите и государстве.

На основании лага конструируется механизм воздействия экзистенциаль ного кризиса на социальные институты Ч через дефицит государственных финансов, перепроизводство элиты и внутриэлитную конкуренцию, паупе ризацию и недовольство широких масс, увеличение в населении доли моло дежи, идеологические конфликты и т. п. Сущность же концепции осталась прежней, мальтузианской Ч увеличение населения обгоняет рост ресурсов.

С точки зрения сторонников данной концепции, причины русской рево люции 1917 года сводились, во-первых, к быстрому росту социального не равенства и, во-вторых, к перепроизводству элиты, аналогичному, по сути, общему перенаселению. Таким образом, мальтузианский кризис состоял в не достатке ресурсов для элиты, а не для народа. Недовольство элит, в отличие от недовольства народа, напрямую ведет к ослаблению и в конечном счете к развалу государства, революциям и гражданским войнам (с. 644).

Приведенные Б. Н. Мироновым данные об изменении численности при вилегированных страт не подтверждают гипотезу о перепроизводстве элиты:

доля любой привилегированной группы в населении России в 1719Ч1913 годы уменьшалась. Естественно, сократилась и их суммарная доля Ч с 4,6 до 2, %, в том числе в пореформенное время Ч с 3,2 до 2, %. Если идентифициро вать российскую элиту на основании образования, то и в этом случае не приходится говорить о ее переизбытке относительно ресурсов. Доля людей с высшим образованием среди лиц в возрасте от 20 лет и старше составила в конце 18 0-х годов Ч 0,12%, в 1897 году Ч 0,23%, в 1939 году Ч 1,21%.

Интерполяция по средним темпам увеличения доли лиц с высшим образо ванием за 1897Ч1939 годы дает на 1917 год Ч 0, 1% (с. 64 Ч647).

Не подтвердился эмпирически и широко распространенный в мальтузи анской, как, впрочем, и в марксистской историографии, тезис o быстром увеличении неравенства в пореформенное время как о важнейшем факторе русской революции. Степень расслоения вольно или невольно преувеличива лась советскими историками с целью доказать готовность позднеимперского российского общества к социалистической революции. На самом деле уро вень неравенства среди крестьянства на рубеже XIXЧXX веков, если оцени вать его наиболее адекватным способом Ч коэффициентом Джини по доходу на душу населения, был невысоким Ч 0,133Ч0,206, и к 1917 году едва ли мог увеличиться сколько-нибудь значительно. Именно поэтому в 1897 году во всей империи (без Финляндии) рабочих и прислуги в возрасте 1 лет и старше, для которых работа по найму служила главным средством к существованию, насчитывалось всего 8432,3 тыс. из 77 332 тыс., то есть 10,9% всего насе ления. В 0 губерниях Европейской России Ч 6401 из 7 430,2 тыс., или 11,1% (с. 6 ).

Для оценки уровня неравенства в обществе использовался децильный коэффициент дифференциации. Расчеты подводят Б. Н. Миронова к выво ду, что доходы 10% наиболее обеспеченного и 10% наименее обеспеченного населения в 1901Ч1904 годы различались примерно в,8 раза, что было на много ниже, чем в западных странах. Например, в США в 1913Ч1917 годах он находился в интервале 16Ч18, в Великобритании Ч еще выше. Можно согласиться с автором, что децильный коэффициент дифференциации, рав ный 6Ч7, следует признать невысоким и социально безопасным (с. 6 9).

В заключительной главе содержится немало положений, которые, несом ненно, вызовут острые споры. Например, дискуссионным является тезис об n g a e h V C i X e w F e D r P w Click to buy NOW!

m w o w c.

.

d k o c c a r u t 0 благосостояние населения дореволюционной России: о чем говорят факты окупаемости затрат на расширение границ, если территориальную экспан сию рассматривать как инвестиции в будущее (с. 334Ч339). Правда, следует оговорить, что у автора речь идет о XVIII веке, когда были присоединены действительно полезные и функциональные территории на Балтике и Чер ном море. И все же, с точки зрения экономиста, любое утверждение об окупаемости затрат должно подтверждаться конкретными экономическими расчетами (сопоставлением произведенных затрат и дисконтированных выгод будущих периодов), которые в работе отсутствуют. Далее, заметим, что в ряде случаев окупаемость затрат даже на добровольное присоединение сомнитель на. Если завоевание Крыма и ликвидация агрессивного Крымского ханства, возможно, и были как политически, так и экономически оправданны, то присоединение Грузии и Закавказья, произошедшее, правда, уже в XIX веке, в целом до сих пор обходится стране очень дорого. Оно втянуло Россию в бесконечные кавказские войны. Лауреат Нобелевской премии Дуглас Норт на примере Испании и ее латиноамериканских колоний прекрасно показал, как издержки на содержание империи высасывают метрополию.

Один из главных выводов монографии состоит в том, что парадигмы пауперизации и кризиса не соответствовали действительному развитию им перской России и они, по сути, стали мифологемами (с. 690). Правомерность вывода о несостоятельности тезиса о непрерывной пауперизации автору удалось убедительно аргументировать, подтвердив многочисленными рас четами, фактами и наблюдениями. А что касается системного кризиса, то, позволим себе заметить, иногда кризис может быть и не связан со сни жением уровня жизни. Если, в соответствии с теорией модернизации, под системным кризисом понимать конфликт между традиционным обществом (в данном случае прежде всего крестьянской общиной) и развивающимся индустриальным обществом (о чем применительно к России убедительно пишет автор в других своих работах), то такой системный кризис мог сущест вовать и при повышающемся уровне жизни. Однако говорить о системном кризисе в России в смысле глобального, всестороннего и перманентного упадка российского социума в течение всего пореформенного периода с по 1917 год, против чего возражает Б. Н. Миронов, действительно неправо мерно, в особенности экономисту, поскольку, как показал Б. Н. Миронов, страна в пореформенное время достигла впечатляющих результатов Ч ин декс человеческого развития вырос в 1,7 раза, валовой внутренний продукт увеличивался самыми высокими в Европе темпами, грамотность населения повысилась с 1 до 40%, уровень жизни существенно подрос, в обществе произошли важные институциональные изменения (с. 662Ч664).

Ссылаясь на данные двух массовых опросов населения в 1872 году и в 1902Ч1904 годах, автор пишет, что одна из возможных причин недовольства широких масс населения состояла в том, что, хотя уровень жизни в абсо лютном смысле повышался, потребности и запросы росли еще быстрее (с. 670). Весьма вероятно, что так и было. Но такое положение вещей наблю дается во всех современных обществах. При этом в самых развитых странах разрыв между ростом потребностей и ростом уровня жизни может быть не меньшим, а даже большим, чем в развивающихся.

Б. Н. Миронов полагает, что российская модернизация, при всех ее из держках, привела к росту благосостояния населения. Поэтому ее следует признать успешной. Почему же успешная в целом модернизация была прерва на революцией? Ссылаясь на работы классиков теории модернизации, ав тор полагает, что в модернизации, даже успешной, заключено множество подводных камней, проблем и опасностей для социума. Россия не стала n g a e h V C i X e w F e D r P w Click to buy NOW!

m w o w c.

.

d k o c c a r u t Геннадий боГоМАзов здесь исключением. Модернизация в стране протекала неравномерно, в раз личной степени охватывая экономические, социальные, этнические, террито риальные сегменты общества;

город больше, чем деревню, промышленность больше, чем сельское хозяйство. Наблюдались побочные разрушительные последствия в форме роста социальной напряженности, девиантности, на силия, преступности и т. д. На этой основе возникали серьезные противо речия и конфликты между отраслями производства, социальными слоями, территориальными и национальными сообществами. Рост экономики стал дестабилизирующим фактором даже в большей степени, чем стагнация, по скольку вызвал изменения в ожиданиях, образцах потребления, социальных отношениях и политической культуре, которые подрывали традиционные устои старого режима. Если бедность плодит голодных, то улучшения вы зывают более высокие ожидания. Кстати говоря, такое положение вещей наблюдается во всех современных обществах. Трудности военного време ни в годы Первой мировой войны после длительного периода повышения уровня жизни также послужили важным фактором возникновения револю ционной ситуации.

Итак, по оценкам Б. Н. Миронова, с которыми мы в целом согласны, динамика благосостояния населения России в период с 1701 по 1917 год была разнонаправленной. Аргументированно и на самых разнообразных данных (антропометрических, экономических, демографических и др.) по казано (впервые как в отечественной, так и в зарубежной историографии), что в 1701Ч179 годы уровень жизни населения российской империи имел тенденцию к понижению, а в 1796Ч191 годы, наоборот, Ч к повышению.

n g a e h V C i X e w F e D r P w Click to buy NOW!

m w o w c.

.

d k o c c a r u t    Книги, научные публикации