Книги, научные публикации
СОЦИАЛЬНЫЕ ИННОВАЦИИ И КВАЗИИННОВАЦИИ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ИЗМЕРЕНИИ Автор: Л. А. ГУЦАЛЕНКО ГУЦАЛЕНКО Леонид Авксентьевич - доктор философских наук, профессор Белорусского государственного университета
(E-mail: tanya-mary
Аннотация. Рассматривается влияние противоречивой природы человека на характер социальных инноваций и их деформацию. Акцентируются источники и факторы современных квазиинноваций, сложившихся в ходе преобразований двух последних десятилетий в странах СНГ.
Ключевые слова: человек * личность * "человеческое измерение" * социальные институты * социальные инновации * квазиинновации Произошедшую на рубеже двух веков в мире волну судьбоносных изменений можно приравнять к инновационной революции в социально-политической сфере мироустройства. Качественные сдвиги во всех сферах жизнедеятельности людей обеспечивает информационно-технологическая революция.
Размышляя об инновациях, аналитики упускают квазиинновации: параллельно с инновационными сдвигами происходят, иногда с ними пересекаясь, явные рецидивы. Можно привести примеры стр. противоречивого развертывания инновационных процессов в сфере социально-экономической (в частности, переход значительной доли собственности из рук партийно-государственной в руки номенклатурно-олигархической элиты в постсоветских странах);
в области культуры маги бизнес-шоу растворяют культуру подлинную (классическую) в псевдокультуре.
Опасность социально-ценностной дезориентации участников мирового инновационного процесса состоит в том, что, затрудняясь в определении признаков подлинной и ложной инновации, они ограничиваются в возможности содействовать первой и блокировать вторую. В результате люди оказываются перед фактом негативных последствий псевдоинновационной модернизации.
В статье обозначены некоторые признаки квазиинноваций, порождающие их причины и факторы.
Противоречивость инновационного процесса и самовыражение личности. Источником инноваций и квазиинноваций является сам человек. Именно он задает направление и содержание историческому процессу, "человеческое измерение" социального прогресса и регресса. Между тем в методологии рассмотрения проблемы в ее инновационном аспекте выдерживается односторонний детерминизм, доминирует объективный фактор. Даже когда предпринимаются попытки установить паритет между субъектом и объектом, крен делается в сторону объективной детерминации, хотя в реальном измерении без усилий людей социальное бытие само по себе не возникает. Казалось бы, это учитывают: признают, что инновационные императивы фактически исходят от человека: "творцом революционных прорывов... способен быть только человек" [1, с. 421]. Характеризуя базовые ценности, благодаря которым обеспечивается реализация указанных императивов, авторы акцентируют объективные образования: совокупность общественных институтов, экономикосистем, экосистем, технопарков, технополисов. Следует традиционный перечень качеств личности [там же, с.
179, 444 - 446] и - ни слова о том, что именно она, пусть в составе социальных групп, общностей, в принципе является главным субъектом реализации инновационных императивов и революционных прорывов.
Социология и другие науки преодолевают представления о второразрядной роли человека, личности в социальной жизни и мировой истории. "На другом полюсе - агентность (важная инновация современной социологии, выросшая из понятия "субъект действия"), наделяющая мотивированного и осознанно действующего человека ролью "толкача" истории (развития общества)" [2, с. 293].
Инновационная составляющая социальной истории есть наиболее цивилизованная форма развертывания человеческой природы (био-психо-социальных ипостасей разумного существа). Так, в антропологической философии М. Бубера утверждается, что функция обновления себя и окружающего мира генетически и онтологически присуща людям. "С рождением каждого человека в мир вносится нечто новое, чего еще не было, нечто первозданное и неповторимое" [3, с. 15].
Инновационность проявляется во всех сферах деятельности.
Специфика социологического контекста обновленческой стратегии в том, что инновация "самым существенным образом, качественно меняет наши представления о социальной реальности во всех многообразных ее проявлениях" [4, с. 4]. Различные профили инновации - в экономике, политике, науке и т.д. получили достаточно широкую разработку. Чего не скажешь об инновации социальной.
Учитывая, что посвященную ей социологическую работу одним из первых в России Бестужев-Лада опубликовал двадцать, а вторую - семнадцать лет тому назад [5], теоретические достижения в этой области социологического знания могли быть более весомыми. Поправил положение В. С. Дудченко содержательной работой о методологических основах социальных инноваций [6]. Недавно вышла монография о "социологии инноваций" Е. Е. Кучко. В ней представлен комплекс вопросов специальной социологической теории [7], дана характеристика более пятидесяти её категорий.
Инновации представлены как стр. целесообразный процесс изменений, опирающихся на фундаментальные и прикладные исследования в области культуры и материального производства, отличающихся принципиальной новизной и способных удовлетворять потребности людей [там же, с. 181].
Социологическое осмысление инновационности современного общества можно распространить на истолкование разнообразных аспектов социальной системы. Прослеживается объединяющая все их доминанта: артефакты инновационной деятельности пронизаны "человеческим измерением" - они создаются людьми и для людей. Ответственность за последствия человекомерной деятельности лежит на каждом, не на объективных факторах, обезличенных социальных институтах и структурах.
Именно с этим признаком социальных инноваций связаны перспективы их развития, применения, как и сбои в данном процессе. Расширение инновационной среды современного общества, деятельности ее субъектов усиливает индивидуальную идентификацию;
соответственно актуализируется проблема творческого социального самовыражения личности [см.: 8].
Из видов, уровней и функций социального самовыражения: экзистенциальной, идентификационной, саморегуляции, коммуникативной, самовоплощения и других в нашем исследовании целесообразно выделить функции творческую и преобразовательную. Они способствуют преодолению внешних факторов, противодействующих социальному творчеству (неготовность отдельных социальных институтов дать простор инновациям, склонность определенной части социального окружения к традиционализму, нигилизму, догматизму, консервативности, индифферентности, уравниловке, бюрократизму). На преодоление социальной инерции творческим субъектам инновации приходится затрачивать часть энергии, времени, так необходимых для созидания. Не исключено, что и во внутреннем мире инноватора могут быть черты, сдерживающие его позитивное самовыражение, - охранительные, консервативные и др.
Итогом усилий агента инновационной деятельности могут быть радикально обновляющие картину мира продукты удовлетворения материальных и духовных потребностей, ценности, отношения, способы деятельности, образа и стиля жизни. В качестве инноваторов выступают создатели инновационного продукта, его распространители, реализаторы. В социальной цепочке инноваторов, судя по исследованиям данной темы, пока отсутствует важное звено, - акторы, создающие условия для деятельности других, в свою очередь "создающих условия" для деятельности третьих. К примеру, законодатели призваны формулировать нормативы деятельности органов исполнительной власти, их субъекты обеспечивают творчество сотрудников фирм, учреждений, предприятий, а те - остальных участников инновационного процесса. Помимо этого, чиновники и представители судебной власти призваны отслеживать соблюдение законодательных норм.
Казалось бы, все здесь ясно, но как оно выглядит реально? Агентов законодательных социальных институтов избирают, исполнительных - назначают. Деятельность первых население в состоянии как то контролировать (вплоть до невероятного отзыва депутата). Но чиновника можно призвать к порядку только с помощью вышестоящего органа, в конечном счете - через суд. Правда, вышестоящий начальник, солидарная корпорация защищают его до, во время и после суда. Впрочем, судьи не всегда придерживаются буквы и духа закона.
Не удивительно, что обвинительный уклон при разбирательстве судебных дел, порожденный в СССР, сохранился в странах СНГ. Так, в Беларуси количество оправдательных приговоров - 0,3 процента от общей массы судебных решений, в России 3 процента, тогда как в США - 20 процентов. Недоумением здесь трудно ограничиться, когда в материале, содержащем эту тревожную статистику, ниже следует пассаж: "В нашем обществе идут процессы демократизации, появляются круглые столы, ра- стр. ботают социологические службы, правозащитники... Для нашего общества - это инновация" [9, с. 35].
Воля гражданина в ветвях власти на постсоветском пространстве, за исключением прибалтийских стран, представлена скорее виртуально. В этих условиях на пути тех, кто стремится к активному самовыражению, стоят люди, для которых отсутствие перемен, обновления общественных структур, отношений - гарантия беззаботного "кабинетосидения". Любую социальную, юридическую норму бюрократы (а их численность все растёт) могут воплотить не в триумф, а в осмеяние разума.
Для того, чтобы предупреждать и обнаруживать рецидивы бюрократизма, скажут нам, существуют органы социального контроля. Действительно, благодаря ему, согласно Т. Парсонсу, "расхождения между системой экспектаций и фактическим поведением сводятся к минимуму" [10, с. 372]. Это, конечно, правда, но не вся. Во-первых, представители контрольного сектора фиксируют негативные моменты, когда делу уже нанесен урон. Во-вторых, недостатки устраняются не сразу, хотя в актах обозначаются сроки. В-третьих, как показывает практика, контрольные акции часто носят характер показухи, поскольку им обычно предшествует информация о предстоящей "неприятности". Затем, до следующей "тревоги" администраторы, хозяйственники мирятся с продолжающими иметь место недостатками, аналогичными "выявленным". В-четвертых, для агентов контрольных инстанций также еще не найден иммунитет против коррупции.
В чем же ключ к более эффективному функционированию социальных институтов, ветвей власти?
Чтобы они действовали самостоятельно, автономно и в то же время стимулировали друг друга в самообновлении и обновлении общества. Этот ключ -в принципе разделения властей. Разделить их можно чисто условно, потом заявлять: у нас судят по закону, сформулированному демократично юристами и парламентом. Как ни парадоксально, разделение властей должно означать одновременно их взаимоисключение и взаимодополнение. Первое выражает их независимость, автономность, невмешательство в компетенции другой ветви. Второе - возможность взаимной критической оценки и корректировки действий. Фиктивное разделение властей ведет к их подчинению одной группе, чаще всего правящей элите, партии, вождю. Это лишает их автономности, независимости, свободного использования своих компетенций (формулировать законы, управлять процессом их реализации, отправлять судебные, правоохранительные и другие функции). Тем более это делает невозможным взаимодействие ветвей власти с целью дополнять одна другую, корректировать принятие оптимальных решений и контролировать степень общих усилий по обновлению социального порядка.
Только подобным путем можно направить основные усилия власти на социальный прогресс. В такой обстановке массовый потребитель законоуправленческих брендов, поощряемый "сверху", ответит социальным творчеством "снизу", активизируется взаимодействие социальных институтов с гражданами страны.
Квазиинновации - антитеза социальному обновлению. Особенностью социально-инновационного процесса на постсоветском пространстве является заимствование западного опыта развития современного общества. У институциональных инстанций (законодательных органов, министерств, ведомств) есть "любимцы" и "пасынки". Иногда "реципиенты" западного опыта не замечают, что у "донора" не все в порядке. В связи с этим довольно поучительны наблюдения американского профессора Д. Арментано. "...Пока антимонопольное законодательство отвлекало внимание, шумно преследуя конкурентные компании на открытых рынках, отдельные представители деловых кругов использовали власть правительства, добиваясь введения одобренных и санкционированных государством мер по ограничению конкуренции" [11, с. 408].
По всей вероятности, в реалиях постсоветского социального пространства возрождаются госмонополии, готовая к схваткам за богатство и власть плутократия, бю- стр. рократизм, авторитаризм, общинно-социалистическая ментальность, кумовство, чем ростки цивилизованной инновационной практики. Однако ситуация намного сложнее. Как писал О. И.
Шкаратан, в России и в других республиках бывшего СССР "реформы контролировали представители номенклатуры... Они создавали не новое, а реорганизовывали старое..." [12, с. 42]. В странах СНГ не исключено сознательное заимствование не лучших образцов западного "реформационного капитала".
Преференции при перераспределении политических и экономических полномочий во многом зависели не столько от государственных интересов, сколько от номенклатурной и общинно-земляческой принадлежности, кумовства, от напористости.
Нельзя объяснить лишь объективными трудностями, к примеру, такой факт: в России инновационно активных предприятий всего... 9 процентов. Тогда как в Польше, также недавно начавшей движение к рынку, - 38 процентов, средний показатель по странам ОЭСР - 50 процентов [13, с. 127]. Ко всему прочему, даже на отнесенных к инновационным предприятиях часто преобладают поддерживающие инновации, обеспечивающие выживание и сохранение приемлемых объемов производства и продаж, возможность удерживать клиентуру. В механизмах принятия решений здесь преобладает авторитарность и, конечно, также знакомая нам по недавним временам "роль личности" - директора, "который часто является и собственником" (14, с. 32, 33). Под вывеской "внедрения" рыночных отношений происходит институционализация псевдоинноваций.
Даже если учесть объективные трудности молодого бизнеса в постсоветском регионе, можно констатировать следующее. Лица, возглавившие институт частной собственности, в массе оказались недостаточно предрасположенными к новаторским решениям. Опрос трехсот менеджеров российских компаний показал, что "отсутствие инноваций большинством респондентов (около 70% - Л. Г.) не считается серьезным препятствием для роста конкурентоспособности" [15, с. 59].
В инновационном процессе взаимодействуют все социальные институты. Так, психологическую готовность к инновациям следует закладывать в начальном институте социализации - семье, развивать в школе, вузе. Но редкий родитель, педагог не сталкиваются с массой трудностей, связанных с понижением образовательных ценностей своего питомца. Здесь сказывается тенденция непродуманной стратегии школьной реформы. За последние несколько лет в Беларуси школьное обучение переводили то на 12-летний, то на 11-летний сроки. В младших классах с учебным планом еще полбеды. А в старших - необходимость пройти двухлетнюю учебную программу за год вызывает у иного подростка нервный срыв, затем - апатию. В вузе преподаватели вынуждены наверстывать нехватку общеобразовательных знаний;
до креативной информационной и мотивационной готовности студентов часто "руки не доходят". Инновации обернулись падением качества образования, хотя переход к информационному обществу требует большего объема и эффективности знаний.
Попятное движение наблюдается и в других сферах. По мнению С. А. Шавеля, индивидуальное предпринимательство из инновации 80-х годов переросло в "самозанятость", "совместительство" и др.;
"челночный бизнес" [16, с. 321 - 322] - не столько расширение ассортимента и повышение качества предлагаемых населению продуктов и товаров, сколько обман, о чем свидетельствует история с "Черкизовским рынком". То же можно сказать о кооперативах, занятых перепродажей продукции крупных предприятий по завышенным ценам и уходом от налогов.
Немало нареканий, по мнению автора, вызывает и "новая" форма социальной дискриминации работника, - контрактная система. Контракт предполагает договоренность, согласие сторон, его заключающих. Введенная недавно, эта инновация чревата возможностью субъективных решений руководителей относительно не столько профессиональных качеств, сколько личной позиции работника в оценке ситуации на предприятии, в организации (там же). Заключение, продление, прекра- стр. щение контракта зависят от одной стороны, - "Не всякое нововведение полезно" [17, с. 550].
Форма совместной деятельности людей, обособленная от официальных институтов, - негосударственные гражданские организации (НГО), способные оказывать влияние на социально инновационный климат в обществе. По их количеству, степени влияния на общественную жизнь республики бывшего Советского Союза значительно уступают странам Запада. В высококонкурентных обществах больше свободы, прозрачности в принятии общественно значимых решений и возможности для выражения мнений, чем в обществах менее конкурентоспособных [18, с.
7]. К сожалению, не преодолена акцентация функций государства за счет ограничения возможностей гражданского сектора в регулировании социальной жизни. Так называемые государственники, сторонники всемерного усиления государственного воздействия на общество, забывают о простой вещи: государство должно быть не сильнее общества, основная сила первого - в служении второму.
Значительное место среди инновационных технологий заняли СМИ - неофициальная "четвертая власть". Среди них выделяются электронные СМИ. Кому принадлежат эти эффективнейшие средства воздействия на сознание и поведение миллионов людей, тот и выступает фактическим автором общественного мнения. В этом смысле поучительна интерпретация двадцатилетнего юбилея телевизионного проекта "Взгляд", некогда символа демократического обновления общества эпохи "перестройки". Один из "взглядовцев" на вопрос, возможно ли возрождение "Взгляда" в современных условиях, ответил так: "Новый "Взгляд" возможен, но без помощи государства, фондов, депутатов и прочих олигархов - на свободном производстве спутникового цифрового ТВ, при условии абсолютной смелости, неподцензурности, свободы информации, неангажированности и интерактивности" [19, с.
13]. В связи со сказанным напомню: среди функций СМИ первейшей является общественная экспертиза решений и действия управленческих инстанций всех уровней.
Таким образом, можно выделить следующие моменты во взаимоотношениях социальных институтов и их субъектов в области инновационного развития общества. Во-первых, не изжит анахронизм авторитарного сосредоточения всех ветвей власти у одной элитарной группы или ее лидера. Это смещает институциональные компетенции с модернизации на консервацию отношений. Даже если учесть устойчивость исторически сложившихся институциональных форм регулирования жизни общества, их обновление затягивается. Это может привести к повторению брежневского застоя в худшем варианте. Во-вторых, наблюдается замкнутый круг, поскольку ускорить существенные изменения в обществе, выработку эффективной инновационной стратегии могут лишь социальные институты и их субъекты, взаимодействующие на равноправной основе, свободные в отстаивании своих позиций, в критических оценках работы коллег по собственному и сопредельному социальному институту.
В-третьих, не входящие во властные и управленческие структуры НГО, СМИ не могут выполнять присущие им социальные функции в инновационной транзиции, поскольку зачастую жестко контролируются системой власти, вместо того, чтобы от имени граждан контролировать эту власть. В результате властные институты продолжают наряду с инновационной выполнять и охранительную функцию консервации не лучших традиций прошлого. В-четвертых, вертикальная система власти (централизация, назначения, неразвитость НГО, подчиненное положение СМИ и др.) ослабляет обратные связи с населением, его действенное участие в решении проблем обновления общества.
Парадоксальность "человеческого измерения" инноваций и квазиинноваций. Выше рассматривались в основном объективные факторы инновирования и квазиинновирования (прежде всего социальные институты). Теперь о роли в этом процессе субъективного фактора, во всей противоречивости его. В реальном "человеческом измерении" (в масштабах "меры всех вещей") самого человека, его свойств и резуль- стр. татов деятельности нет гарантии от противоречивого сочетания позитивного и негативного, ценностей и антиценностей. И теоретически, и практически речь может идти лишь о том, какая из альтернатив превалирует. Их пропорции могут варьировать в зависимости от сферы деятельности, среды, институционально-групповой принадлежности индивида и других обстоятельств. Обычно больше отрицательных, тяготеющих к витальным (биологическим потребностям) черт человека проявляется в быту и меньше в профессиональной сфере, соответственно, в межличностном и деловом общении, на ментальном и рациональном уровнях и т.д.
Будем считать, что понятия "человек", "личность", "индивид" при всем различии семантически близки, а отмеченная особенность "человеческого измерения" свойственна им всем. Социологи статус меры человека как наиболее приемлемой для измерения окружающего мира признают. "Лучшие умы человечества, - утверждает Ж. Т. Тощенко, - начали изучать человека как меру всех явлений и вещей" [20, с. 6]. Вместе с тем люди "переломного" времени, подобно инициируемым ими эпохальным переменам, отмечены противоречивостью, амбивалентностью социально-психологических черт, что не может не сказаться на результатах. Такая особенность сторонников радикального социального "транзита" отмечена в первой же работе, посвященной исследованию методологических основ инноваций на постсоветском пространстве [6, с. 13].
То, чего не поняли многие оппоненты софистов, гениально угадавших диалектичность мышления и поведения субъектов кардинальных исторических перемен, опрокинувших вековые стереотипы традиционного общества, сегодня хорошо понимают исследователи того, как выражаются в людях грандиозные перемены и контрасты на пороге двух тысячелетий. 3. Бауман в предисловии к монографии Ж. Т. Тощенко о парадоксальном человеке восклицает: "И что за создания эти люди?
Бунтари или консерваторы? Творцы или конформисты? Коллективисты или индивидуалисты?
Альтруисты или эгоисты? Мирные или агрессивные? Добрые или злые? Философы старались дать ответы, ломали головы, но загадку не решили" [см.: 20, с. 4]. Кстати, такая точка зрения подтверждает ту философскую истину, что противоречие в конечном счете и есть основной источник развития.
В своей неодинаковой зрелости, разнонаправленности отмеченные модальности личности оказывают противоречивое воздействие на ее социальное поведение. Познание этого источника зарождения и экстраполяции через деятельность человека на социальную реальность противоречивых свойств возможно на междисциплинарном уровне. Здесь уместны размышления австрийского психиатра В.
Франкла. Его подход интересен охватом внутренней и внешней сторон концепции "человеческого измерения". Оно имеет два уровня: низший, когда анализируются отдельные стороны структуры личности в относительной обособленности: биологическая, психологическая, социальная. Отмечается неправомерность редуцирования феномена человека к одной из составляющих в их разрозненном виде, что "укорачивает... специфически человеческое измерение" (выделено мной - Л. Г.) [21, с. 47].
Опасно каждой науке, изучающей конкретные грани человеческого существа, замыкаться в самой себе. Тогда биология превращается в "биологизм, психология - в психологизм, социология - в социологизм" [там же, с. 46]. В. Франкл считает неприемлемым измерение человека в рамках одной науки, допуская подобную мерку лишь как "нижний" уровень измерения, полагая в качестве оптимального, "верхнего" уровня единство всех сторон и проявлений homo sapiens. Это позволяет индивиду трансцендировать, выходить за собственные пределы, быть относительно свободным даже от самых неблагоприятных условий существования [там же, с. 77, 78].
Человеку нелегко быть свободным к внешним обстоятельствам и еще труднее -к внутреннему миру, к самому себе, постоянно делая выбор между разно- и противоположно направленными мотивами, целями, ценностями, преодолевая инстинкты, неблагоприятную наследственность и т.д. Человек - не статическая или стихийно ме- стр. няющаяся вещь среди других вещей. "Вещи детерминируют друг друга. Человек же сам определяет себя" [там же, с. 112]. Его природе органически противопоказана консервация в одном состоянии, положении, статусе, ограниченном наборе социальных ролей и действий. Свобода человека, - "это свобода быть иным" (там же). У него на первом месте ценности, которые реализуются в продуктивных творческих действиях, ценности созидательного творчества [там же, с. 173]. Вместе в тем самотрансценденция не означает действия атомарного. Она целиком социальна. Индивидуальное, обогащенное социальными связями, коллективным опытом, не ослабляет, а усиливает социальный эффект личного авторства артефакта.
Самотрансцендирование, сознательная включенность в разнообразные групповые действия и взаимодействия позволяют индивиду выполнять универсальную роль "меры всех вещей" не только по отношению к внешнему социальному, но и собственному внутреннему миру. Всякий раз он "возвращается к себе" обновленным и вновь "входит" в социальное окружение. Говоря иначе, индивид во внутреннем и внешнем плане выступает субстанцией (лат. - substantia - сущность, нечто лежащее в основе) [22, с. 632 - 633]. Мыслящее существо, - акцентировал И. Кант эту привилегию человека, - существует только как субъект, т.е, как субстанция [23, с. 376]. Если девизом -человек как высшая ценность, самоценность, - основатель немецкой классической философии сделал индивида мерой духовной культуры, на этот раз Кант трактует его как онтологическое первоначало, мерило сущего.
Дать такую высокую аксиологическую и онтологическую аттестацию человеку не помешало признание в нем "задатков животности", которые в зависимости от отношения к собственной природе могут стать "скотскими пороками: обжорства, похоти и дикого беззакония" [24, с. 97]. Так что степень парадоксальности любого человека и ее проекция на результаты социальной деятельности зависят прежде всего от него самого.
Берущий начало от Протагора аксиологический и онтологический аспект человекомерности позволяет из всех видов монистических подходов к истолкованию Универсума в его природной и социальной разновидностях отдать предпочтение монизму антропологическому. Непонятно, почему в статье "Социальный универсализм: новый взгляд" [25] В. Е. Гарпушкин, считая "гуманистический универсализм" наиболее адекватным учением о мире, одновременно отвергает концепцию антропологического монизма, согласно которому человек, как никакой другой феномен, соизмерим со всем Универсумом и выступает ведущей силой миропознания и миропреобразования. По сути, перед нами - очередная версия гуманизма без... humanus (в переводе с латинского - человеческий). Короче, трудно говорить о гуманизме, если в нем фундаментально не конституирован человек, антропос в его самом возвышенном понимании.
Оппонент упрекнул меня в том, что предложенный метод совпадает с антропоцентризмом. Не станем воспроизводить формулировку антропомонизма - она приводится в публикации, указанной В. Е.
Гарпушкиным. В ней нет ничего общего с антропоцентризмом, о котором в энциклопедической литературе сказано: "Провозглашая существование надмирового целеполагающего начала, творящего человека и определяющего его место во Вселенной, антропоцентризм органично вписывается в систему религиозного мышления" [26, с. 28]. Скорее наша точка зрения тяготеет к концепции П. А.
Сорокина о "человекоцентризме", т.е., по сути дела, об универсальном характере человекомерного мироосознания и миросозидания, охватывающими "все материальное и духовное, что создано или улучшено сознательной или не сознательной человеческой деятельностью" [27, с. 142].
Антропологический монизм нам представляется предпочтительным по сравнению с другими монизмами, поскольку в нем не абсолютизируется какая-либо сторона человеческой природы, сущности, поведения и средовых факторов существования индивида. Переключение метода (принципа) антропологического монизма с гносеологического и онтологического в аксиологический аспект, помимо всего прочего, по- стр. буждает каждого человека осознать свою ведущую роль в историческом времени и пространстве как ответственность, по крайней мере, за тот его отрезок и сектор, где индивид присутствует не только реально, но и актуально: соучаствует, инновирует своей работой, судьбой, всей жизнью.
Если человека не считать основой социально-исторического процесса, ведущим субъектом, субстанцией социальности, то и в дальнейшем весьма значительная доля инертного населения в той или иной стране и в мире будет считать себя свободной от ответственности за неблагоприятные последствия своей перманентной социальной индифферентности, пассивности. Две с половиной тысячи лет назад Платон делал оговорку, что мудрец будет "законодательствовать на благо отечества, если только положение дел не окажется вконец безнадежным из-за повальной испорченности народа" (подчеркнуто мной - Л. Г.) [28, с. 172].
Кстати, понятие "народ", как и "homo sapiens", во многих случаях является предметом пиара. Как правило, сознательные граждане не выделяются из массы обывателей, представителей андекласса и маргинальных групп. Их субъект "бежит от свободы", дабы не отвечать за обязанность употребить ее во благо себе, людям и отечеству. И не мудрые правители, государственные мужи, а столпы авторитаризма склонны солидаризироваться с этой "социальной базой", которую исследовали Э.
Фромм и Т. Адорно. Авторитаристы абсолютизируют социальную значимость "большинства", массы и в такой же степени уничижают критически мыслящего интеллигента, меньшинство, творчески самостоятельно мыслящего человека, от которого чаще всего и исходят инновационные импульсы. В обозначенном здесь контексте В. Е. Гарпушкину не стоило к названию своей статьи присовокуплять и такую ее оценку: "Новый взгляд". В принципе подлинно гуманистический универсализм - это не столько свобода отрицательная (снимающая все ограничения), ибо помимо внешнего есть еще внутреннее, то есть самоограничение (Гегель). Свобода быть "мерой всех вещей" налагает на человека ограничение - обязанность быть ответственным за реализацию этого социального статуса.
Следовательно, "бегство от свободы" (Э. Фромм) означает бегство от ответственности за положительную сторону свободы [29, с. 268, 269].
Натерпевшись от социального прессинга тоталитарного режима, к моменту его краха наше общество всерьез "заболело" мечтой о свободе. Как показали социологические исследования, большинство опрошенных среди терминальных ценностей на первое место ставили свободу [30, с. 7]. Спустя десять лет 57% опрошенных в России заявили, что поступятся ею ради материального благополучия [31, с.
35]. Мониторинг 2006 - 2007 гг. также дал результаты не в пользу свободы [32, с. 35]. Подобная тенденция наблюдается в Беларуси [33, с. 79, 127].
Почему же ценностно-инновационные рывки вперед так тесно чередуются с инволюционными тенденциями? Пожалуй, здесь можно согласиться с наблюдениями профессора МГИМО, депутата Госдумы Российской Федерации В. Ф. Медынского [34]: основные причины торного пути реформационного обновления постсоветского общества следует искать не в объективных, а субъективных факторах. Точнее - в самом субъекте, причем не отдельном, а массовом. Отсюда проистекают многие недуги российского общества, в том числе "недоразвитость демократических процедур, и многое другое... Никаких "исторических предпосылок" нашему пьянству, мздоимству, лени и грязи ПРОСТО НЕТ. Корни этих современных проблем - в нас самих... Не надо искать себе никаких "исторических оправданий"" [там же, с. 15 - 16].
Агентам социализации личности, субъектам всех причастных к этому общественных институтов с детского, подросткового возраста и особенно со времени социального взросления следовало бы помочь каждому органически сочетать осмысление социальных нормативов жизнедеятельности с формированием в себе диспозиционной установки на их соблюдение как гарантии остаться готовым к свободному творчест- стр. ву и самотворчеству. Содержательный социальный диалог и диспут индивида с самим собой явится залогом результативного диалога с "другим", группой, обществом. В формировании такой социально ценностной ориентации личности никакая политика, никакая экономика, никакой самый важный социальный институт не заменят профессионально и нравственно зрелого Учителя. К сожалению, он материально и социально в наших странах низведен до полунищего поденщика самодовлеющих социальных (прежде всего, образовательных) институтов и чиновных людей. О непозволительно депривационном положении, унижении школьного агента социализации, на котором привыкло экономить государство (оно получает не ярких креативных личностей, а обезличенные "трудовые ресурсы"), автор этих строк писал в разделе "Доколе будем "наступать на грабли"" одной из своих монографий [35, с. 408 - 429].
Среди качеств творчески ориентированной личности в особом внимании нуждается воспитание и самовоспитание ответственности. Но пока что под давлением реальности из меры человека, из "человеческого измерения" действительности "вымывается" самый деликатный компонент - моральный аспект социальной ответственности. Фигурирующие в нашей статье социальные институты меньше всего взаимодействуют с институтом морали и нравственности. Он не дает быстрого прагматического (благосостояние, карьера и др.) результата. От морального поступка чаще получает отдачу не тот, кто его совершает, а те, ради которых это делается. Та же, скрытая за наслоениями повседневности истина, что от морального поступка в конечном счете выигрывает все сообщество, не "греет сердце" равнодушным, не желающим быть благородными "задаром".
В научной литературе авторы сокрушаются именно по поводу нравственной деформации современного постсоветского общества. Эмпирические исследования нравственных аспектов его "человеческого измерения" порой дают обескураживающие результаты. Так, в опросе более россиян на тему: "Готовы ли вы совершить некрасивый и даже аморальный поступок ради сохранения работы в условиях кризиса?" 49 процентов признались, что готовы солгать, присвоить чужие заслуги, подсидеть, подставить и прочее в этом роде (36, с. 6). Нравственная аномалия поразила часть общества, с которой связаны надежды на модернизацию, а именно "отечественных предпринимателей" [35, с. 5]. Исследователи предлагают пути выхода из диагностируемой ситуации:
рекомендуется последовательно соблюдать в школьной, вузовской и служебных характеристиках для выдвижения по лестнице карьерного роста пункт о моральных качествах личности. Отмечается, что одной из главных проблем российского общества "является не дефицит свободы..., а прямо противоположное - дефицит контроля" [37, с. 10]. Возможно, автор прав. Вместе с тем, коль речь идет о сугубо внутреннем регуляторе мыслей и действий индивида - морали, стоит говорить скорее о дефиците не внешнего "надзора", а самоконтроля как важнейшего механизма формирования и реализации отношения человека к своей человеко-мерности. Разумеется, не стоит не признавать важную роль социального контроля. Но если в людях, а таких немало, не выработано духовно нравственных механизмов противостояния собственным порокам, внешние механизмы в состоянии лишь временно, частично выполнить эту функцию. "Именно человек оказался в фокусе главных событий, - справедливо отмечает А. Н. Данилов, - на всем обширном трансформационном пространстве" [38, с. 72], уточню: событий, влекущих к социальному обновлению или только имитирующих его.
Сказанное выше свидетельствует о настоятельной необходимости повышения культуры мероосмысления, мерообладания, мероизмерения и меродетерминации во всех видах социализации и самостоятельной деятельности личности, как главной социообразующей и социообновляющей силы.
стр. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Философия и идеология жизнедеятельности Беларуси: исторические основы антикризисной модели и механизмы ее реализации. Минск, 2009.
2. Романовский Н. В. Историческая социология. М., 2009.
3. Цит. по: Ценности, смыслы, поступки (философско-психологический семинар памяти Г. И.
Челпанова) // Человек. 1995. N 4.
4. Тощенко Ж. Т. Теоретические и прикладные исследования новых явлений в общественном сознании и социальной практике // Социол. исслед. 2010. N 7.
5. Бестужев-Лада И. В. Социальный прогноз и социальное нововведение // Социол. исслед. 1990. N 8;
его же: Прогнозное обоснование социальных нововведений. М., 1993.
6. Дудченко В. С. Основы инновационной методологии. М., 1996.
7. Кучко Е. Е. Социология инноваций. Минск, 2009.
8. Майерс Д. Социальная психология. СПб., 1998;
Зинченко Е. В. Самораскрытие личности как социально-психологический феномен. Ростов-на-Дону, Психологический вестник РГУ, 1997. Вып. 2;
Коган Л. Н. Цель и смысл жизни человека. М., 1984;
Социальные технологии. Толковый словарь. Изд.
2-е. Москва - Белгород, 1995;
Никитин Е. П. Феномен человеческого самовыражения. СПб., 2006;
Шкуратова И. П. Индивидуальные особенности самовыражения личности в общении // Психология общения: социокультурный анализ. Ростов-на Дону, 2003;
Цыбра Н. Ф. Самоутверждение личности:
социально-философский анализ. Киев, 1999, и др.
9. Крючкова А. Орган карательный или правоохранительный? // АиФ в Белоруссии. N 4, 2010.
10. Парсонс Т. Общий обзор // Американская социология: Перспективы, проблемы, методы. М., 1972.
11. Арментано Д. Т. Антитраст против конкуренции. М., 2005.
12. Шкаратан О. И. Социальная политика. Ориентир - новый средний класс // Общественные науки и современность. 2006. N 4.
13. Санина А. Г. Условия интеграции науки, образования и бизнеса в современной России // Социол.
исслед. 2010. N 7.
14. Бурнышев К. В., Донова И. В. Управление инновациями на предприятии: новые контексты и старые проблемы // Социол. исслед. 2007. N 5.
15. Глобализация и конкурентоспособность: стратегия успеха. Сб. статей. М., 2003.
16. Шавель С. А. Общественная миссия социологии. Минск, 2009.
17. Даль В. И. Толковый словарь великорусского языка. Т. 2. М., 1979.
18. Рукавишников В. О. Конкурентоспособность и демократия // Социол. исслед. 2005. N 2.
19. Додолев Е. Двадцать лет без "Взгляда" // "КП" в Белоруссии. 28 дек. 2010.
20. Тощенко Ж. Т. Парадоксальный человек: монография. 2-е изд., переработ, и доп. М., 2008.
21. Франкл В. Человек в поисках смысла: Сборник. М., 1990.
22. Философский энциклопедический словарь. М., 1989.
23. Кант И. Сочинения: В 6 т. Т. 3. М., 1964.
24. Кант И. Трактаты и письма. М., 1980.
25. Гарпушкин В. Е. Социальный универсализм: новый взгляд // Социол. исслед. 2010. N 9.
26. Словарь философских терминов. М., 2010.
27. Цит. по: Громов А. И., Мацкевич Ю. А. Западная теоретическая социология. СПб., 1996.
28. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979.
29. Козловский В. В., Уткин А. И., Федотова В. Г. Модернизация: от равенства к свободе. СПб., 1995.
30. Лапин Н. И. Ценности как компоненты социальной эволюции // Социол. исслед. 1994. N 5.
31. Романович Н. А. Демократические ценности и свобода по-русски // Социол. исслед. 2002. N8.
32. Лапин Н. И. Функционально-ориентирующие кластеры базовых ценностей населения России и ее регионов // Социол. исслед. 2010. N 1.
33. Ценностный мир современного человека: Беларусь в проекте "Исследование современных ценностей". Минск, 2009.
34. Медынский В. Ф. О русском воровстве, душе и долготерпении. М., 2010.
35. См. подробнее: Гуцаленко Л. А. Человек - мера добра и зла. США. XLibris. 2009.
36. Миронов Н. Боясь работу потерять, я буду... врать и подставлять // "КП" в Белоруссии. 10 - февраля 2010.
37. Юревич А. В. Нравственность как психологическая проблема // Вопросы психологии. 2009. N4.
38. Данилов А. Н. Системная трансформация постсоветского общества и новый мировой порядок // Кафедре социологии БГУ - 20 лет: сборник научных трудов. Минск, 2009.