Книги, научные публикации
МЕЖПОКОЛЕНЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ А. А. СМОЛЬКИН СМОЛЬКИН Антон Александрович - кандидат социологических наук, доцент кафедры социологии Саратовского государственного технического
университета (E-mail: antonpsevdonimov
Аннотация. Межпоколенческие конфликты молодёжи и представителей "третьего возраста" анализируются через призму постсоветского стиля коммуникации и проблемы отсутствия форм солидарности поколений.
Ключевые слова: повседневность * конфликты * поколения Повседневные межпоколенческие конфликты - нередкое явление. Традиционно вина за них делегируется младшему поколению, что, по всей видимости, не всегда оправдано [см., например: 1, с. 116 - 119].
Повседневные конфликты отличаются низкой степенью рефлексии и традицией рассуждать о них "без деталей", предельно абстрактно. Фоном выступает конструкт о пожилых людях как о "страдающих". Но имеющиеся исследования межпоколенческих отношений свидетельствуют о том, что проблема, хотя и не носит антагонистического характера [2, с. 112], всё же достаточно существенна [см.: 3, с. 62;
4, с. 29].
Логика анализа опирается на конфликтологическую теорию И. Галтунга о "структурном насилии" [5, 6] как легитимированной в общественном сознании системе дискриминации. В этом контексте пожилые люди рассматриваются как заложники существующей социальной системы, жертвы "институционализированных нарушений" (institutional wrongdoing) из-за "культурно обусловленной моральной слепоты" [7, p. 98].
Некоторые из способов, с помощью которых они пытаются решить свои проблемы, вызывают у окружающих неприятие и негативно сказываются на их социальном статусе.
Сбор и анализ материала1 проводился по методике "двойной рефлексивности", с помощью неструктурированного неформализованного интервью, которая связывает категории качественного исследования и качественно-количественного интерфейса со стратегиями полевого исследования, которому присущи вживание, интервью, а также коллективная интеллектуальная поддержка в режиме "длинного стола" [подробнее о методике см.: 8].
Респонденты с аттитюдами/жизненным опытом, релевантными целям исследования, были отобраны посредством предварительного анкетирования;
кроме того, использовался весь массив интервью, собранных автором по геронтологической проблематике. В качестве респондентов выступали студенты 2 - 5 курсов (более 50 интервью) различных факультетов Саратовского государственного технического университета. Интервью проводились в здании университета, в спокойной обстановке, без участия третьих лиц;
записаны на цифровой диктофон;
в приведенных ниже цитатах сохранена живая речь и специфика словоупотребления респондентов.
стр. Пользуясь случаем, хочу поблагодарить руководителя школы-студии глубинного интервью при каф. социологии СГТУ к.филос.н. И. Е. Штейнберга и коллег по семинару - к.соц.н. Т. В. Темаева и аспирантку С. В. Филиппову за участие в обсуждении полученных результатов.
Рассматриваемые конфликты обладают рядом особенностей, отличающих их от конфликтов со сверстниками или даже от конфликтов между представителями других возрастных групп. Типичный межпоколенческий конфликт ситуативный, мировоззренческая составляющая в нём выражена ярче, он обычно разворачивается в противопоставлении ценностей и часто понимается участниками как групповой, - через поколенческую идентичность, - а не как индивидуальный. Характерна быстрая децентрализация - собственно конфликтный эпизод нередко не развивается, но становится поводом для дальнейшей коммуникативной активности (обсуждение с другими свидетелями, нотации оппоненту);
само противостояние почти исключительно вербальное - случаи его обострения вызваны скорее сторонними факторами (например, алкогольное опьянение), чем глубиной/неразрешимостью собственно конфликтной ситуации.
Наиболее частый повод к конфликтам - действительные или мнимые формы "непроявления уважения" со стороны молодёжи (не уступают место в транспорте, не пропускают в очереди) или отсутствие/недостаток инициативы. Как правило, в действительности суть конфликта составляют претензии не столько к конкретному человеку, сколько к сложившимся отношениям, на острие которых (время/место) оказались конфликтующие. Вследствие этого, агрессорами чаще оказываются именно пожилые люди. Они занимают позицию "агрессивной жертвы", которая не имеет достаточных ресурсов для полноценной автономной защиты своих интересов или "восстановления справедливости", а потому публично апеллирует к нормам, которые обвиняемый должен был бы соблюдать. Выход из конфликтной ситуации происходит, как правило, по инициативе молодёжи, обычно, через уклонение.
Ответная агрессия [относительно] редка: сложившаяся культура повседневного взаимодействия не содержит предписаний для ситуаций, в которых виноватыми оказываются представители третьего возраста, по умолчанию их вина исключается, поэтому легетимных стратегий конфликтов с пожилыми людьми фактически нет, они все рассматриваются как проявление девиантности. Агрессия со стороны представителя младшего поколения - поведенческий маркер, исходя из которого можно предположить, например, готовность к физическому насилию. Но мы не рассматриваем те случаи, в которых речь идёт о преступлениях (в них действует логика оппозиции не "старый/молодой", а "сильный/слабый").
В ожидании конфликта: "Бывают такие, злые на весь мир..." Практически все респонденты сообщают о своем уважительном отношении к пожилым людям, но эти утверждения сопровождаются регулярной оговоркой о необходимости симметричной реакции: "...я сам отношусь так, как ко мне относятся. (...) Если видишь, что та же самая бабушка на меня орёт, какое уважение может быть? А если там "сынок, уступи место", то, конечно, я уступлю" (интервью N 6). Любопытно, что проговаривать свои претензии к пожилым людям респонденты были склонны исключительно в тех случаях, когда их поощряли к этому прямым вопросом ("Бывает ли, что пожилые люди сами виноваты в том, что к ним отнеслись неуважительно?" и т.п.). "Но не все люди одинаковы, и с одинаковым уважением я не могу относиться ко всем пожилым людям." (интервью N17).
Настораживает регулярное проговаривание подобных утверждений. Видимо, они выступают частью горизонта ожиданий;
сам преклонный возраст не включает автоматически уважительных моделей поведения.
Нередко молодёжь старается по возможности избегать прямых контактов с пожилыми людьми в силу отсутствия общих интересов и нежелания вступать в бессодержательные, по их мнению, диалоги.
Описывая своё поведение в общественном транспорте, некоторые респонденты говорили о том, что стараются даже не садиться, чтобы потом не пришлось уступать место. В числе прочих объяснений такого поведения - безусловно, и попытка уклониться от дискомфортных вариантов коммуникации. Эта позиция сама по себе показательна - межпоколенческие контакты могут быть стр. дискомфортны/конфликтоопасны уже на уровне ожиданий, и даже при склонности к нормативному поведению не гарантируют социального удовлетворения.
Следует отметить, что такое предохранительное поведение само по себе может создавать/усиливать эффект плохого отношения. Подобные опасения и возникающая в их результате некоторая коммуникативная настороженность - следствие убеждённости, что пожилые люди к молодёжи предвзяты.
И.: А как вы считаете, сами пожилые люди думают, что к ним плохо молодежь относится?
Р.: Думаю, да. Ну, не то чтобы плохо, а... безразлично. Они считают себя никому не нужными, (интервью N 3).
По крайней мере, в отдельных случаях эти опасения оправданы - усиление межпоколенческой напряжённости может быть инициировано не только реакцией пожилых людей на действительное неуважение, но и склонностью последних к расшифровке всякого неоднозачного поведения как неуважительного, своего рода презумпции виновности. Это типичный пример мышления через имплицитные стереотипы, к которому сами представители третьего возраста склонны, кажется, в большей степени, чем молодёжь (возможно, это может быть объяснено как следствие институциональных нарушений, когда ущемления своих интересов начинают ожидать практически везде). "...Один раз я штраф оплачивал, перед кассой стою, за мной мужчина молодой, и потом бабушка, лет 80, тоже штраф оплачивает. Ну мы так с парнем переглянулись - "ничего себе!". 80лет... А так получилось, что бабушка немножко встала между мной и парнем. И он ей говорит: "бабушка, что ж вы так нарушили-то?". Он имел в виду, что её оштрафовали на дороге. А она поняла фразу так: "что ж вы в очередь влезли?!" И отвечает: "Нет, чтоб бабушку вперед пропустить, ты мне ещё замечание делаешь!". Вот так человек воспринял неправильно" (интервью N2).
Гармония социального взаимодействия завязана на экспектациях, нередко работающих как усечённые случаи самореализующихся пророчеств, и, по всей видимости, именно общий фон негативных ожиданий фундирует многие практические проблемы межпоколенческого взаимодействия.
Охотники за общением: мелкий конфликт как способ коммуникативного бытия. Как имеющиеся стереотипы, так и сами служащие им фундаментом некоторые поведенческие практики пожилых людей подсказывают способ взгляда на старость как на период одиночества, пребывания в состоянии острой коммуникативной недостаточности. Распространённая среди пожилых женщин практика подкармливания птиц, кошек и собак, общение с ними в отсутствии человеческих собеседников маркирует индивида как одинокого;
кроме того, отдельные элементы такого поведения содержат потенцию к подозрениям на ментальное нездоровье. В известной степени отмеченный стереотип справедлив, и, по всей видимости, определённая часть мелких повседневных конфликтов с участием пожилых людей есть лишь способ заполнения коммуникативных лакун, ситуативная попытка преодоления одиночества.
Здесь следует расшифровать/детализировать коммуникативные тактики младшего поколения:
несклонность к не имеющим (с точки зрения молодёжи) практической ценности межпоколенческим коммуникациям формирует позицию, с которой любое общение воспринимается как ненужное и утомительное. Есть основания говорить о недостаточной социальной ответственности/солидарности, редукции чувства социального долга, и прочих негативных последствиях социализации в условиях аномии и социокультурных/мировоззренческих межпоколенческих разрывов. Именно такая позиция молодёжи вынуждает пожилых людей прибегать в поисках общения к указанным манёврам. Эта специфическая черта именно межпоколенческих конфликтов с участием пожилых людей, для прочих видов повседневных конфликтных ситуаций представляется нехарактерной. Таким образом, конфликт может выполнять специфическую функцию коммуникативного сближения с оппонентом, выход на дистанцию разговора.
Способы поиска собеседника могут принимать комплиментарную форму, где конфликту отведена роль объединяющего начала, точки опоры для дальнейшего диалога - через логику "молодёжь нынче совсем старших не уважает, но ты, я вижу, не такой". В данном случае описываемая повсеместность межпоколенческого конфлик- стр. та через указание на многочисленность "неправильных других" - действительная или мнимая - исключительно фоновая, пролегомен к дальнейшей беседе, межпоколенческий вариант разговора "о погоде". Кроме того, такие утверждения могут усиливать чувство вины за сверстников и общество в целом, не уделяющих достаточного внимания представителям третьего возраста, побуждая к сочувствию в форме внимания. Таким образом, межпоколенческий конфликт может изначально быть преувеличенным или даже надуманным/ложным, и конструируется пожилым человеком для того, чтобы в случае необходимости отталкиваться от него к разговору (с позиции "снисходительного обвиняющего").
Другая важная причина конфликтного поведения - стремление к психологической разрядке. На неё оказывает формирующее влияние опять же негативные межпоколенческие ожидания: предполагается, что конфликт будет развиваться в ожидаемых рамках и никого не удивит, поскольку молодёжь - это те, к кому необходимо приложить воспитательные/поучающие усилия (см. ниже "Советский стиль общения").
Границы типовых ожиданий поднимают вербальный конфликт до варианта нормы, создавая в повседневности зоны сброса негативной энергии, подобно тому, как болельщики на стадионе ведут себя экспрессивнее, чем в повседневной жизни. Таким образом, пространство межпоколенческого взаимодействия - место, где конфликт, исполняясь в форме наставления/поучения, оказывается достаточно легитимен.
"Свой мир уходит": апелляции к гармонии старых порядков. Мир современной России для пожилых людей неожиданный: происходящее не сообразно ни с их желаниями и надеждами, ни с представлениями о допустимом, что усиливает естественный дискомфорт старости. Многие не смогли приспособиться к постсоветской действительности, вынуждены отказываться от привычного образа жизни, свыкаясь с утратами и ограничениями. Обычно представители этой возрастной группы деятельность правительства оценивают негативно, и, как следствие, склонны к пессимистическим ожиданиям/настроениям [9, с. 7 - 8, 11, 13]. В ходе наших исследований (анкетный опрос 2003 г.) было сделано предположение о том, что представители третьего возраста по большей части не просто не могут вписаться в новую систему отношений, но и, воспринимая новые ценности/стандарты как "порочные", предпочитают пассивные формы адаптации [10, с. 71], что даёт известное моральное право выступать в качестве судей и хранителей старых (-истинных) ценностей.
Пожилые люди, претерпевающие ресоциализационное насилие, не имея внятного адресата критики, склонны персонализировать ответственность, перенося ее на удачливых "представителей нового мира".
Из всех потенциальных объектов критики молодёжь является, во-первых, однозначно идентифицируемой [как молодёжь] и потому/при этом наиболее доступной для контактов (в отличие от, например, чиновников), во-вторых, более чувствительной к новым влияниям [прозападного толка], чем другие возрастные группы, в результате чего визуально представители младшего поколения легче воспринимаются как "другие", в-третьих, как уже отмечалось выше, молодёжь - с точки зрения пожилых людей - традиционный объект воспитания, в то время как она сама подобные пассивные роли сегодня уже отвергает.
На межгрупповом уровне поколенческий конфликт может выступать как способ артикуляции поколенческой идентичности, не случайно респонденты, даже дистанцируясь от ситуации в ходе интервью, нередко описывают столкновения с пожилыми людьми в терминах мы/они. Вследствие этого обе стороны имеют склонность воспринимать свои диспозиции относительно друг друга как конфронтационные, подразумевающие некие неустранимые разногласия, в результате чего практически всякая ситуация соприсутствия может пониматься как предконфликтная.
Советский стиль общения. Одной из важнейших обоюдоострых причин рассматриваемых конфликтов является всё ещё характерная для отечественной коммуникативной культуры советская стилистика общения.
Советская повседневная культура общения конца 1980-х как культура воспитательных практик в великолепном ироничном стиле была описана А. Гофманом: "... право воспитывать друг друга заменило другие права и стало восприниматься как наипервейшая обязанность... мы живем в обществе если не воспитанных, то, во вся- стр. ком случае, воспитывающих людей.... Квалификация наставляющих, их собственные... умения могут вызвать сомнения, но... их призвание - не самосовершенствование, а совершенствование других. Большой популярностью пользуется воспитание в общественных местах" [11, с. 173]. Несмотря на значительные изменения последних десятилетий, культура реакции на замечания в России не сложилась: типовым ожиданием является именно конфликтный ответ как сопротивление поучениям.
Отечественным традициям публичной коммуникации не хватает деликатности, искусства замечания, исправляющего ситуацию, не роняя при этом ни собственного достоинства, ни достоинства оппонента. В позднесоветский (и [особенно] ранний постсоветский) период уважение со стороны других - не ожидаемая реакция, а желаемая цель, такой же объект повседневного завоевания, как место в очереди или дефицитный товар. Повседневные языковые практики не содержали типовых бесконфликтных моделей устранения межпоколенческих противоречий;
в лучшем случае речь шла об уклонении от конфликта.
На грубость пожилого человека молодёжи тяжело адекватно/симметрично среагировать, ситуация остаётся незавершённой, так как легитимного выхода из неё нет. В результате молодёжь заранее прибегает к таким ответным действиям, которые не содержат прямых нарушений - перестраивает модель отношений на "не замечать" и "игнорировать", распространяя её на возможно большее число конфликтоопасных ситуаций.
Следует отметить, что откровенно агрессивные межпоколенческие конфликты довольно редки (обычно респонденты с трудом вспоминали "из недавнего" 1 - 2 эпизода), но прекрасно запоминаются. И они не просто встраиваются в габитус индивида, но, как и всякое выходящее за пределы ожиданий событие, часто рассказываются друзьям/знакомым в повседневном общении в качестве "случаев из жизни" (с возможной радикализацией сюжета в процессе пересказов), в результате чего надёжнее удерживаются памятью рассказчика. Кроме того, в молодёжной среде подобные сюжеты распространяются с большей скоростью и на большую аудиторию (через рассказы однокурсникам, Интернет-форумы и т.п.), чем среди представителей других поколений.
Агрессивное поведение способно приносить чисто прагматические выгоды, но стратегически оказывается убыточным - например, пожилого человека могут пропустить в очереди или на свободное место не в качестве демонстрации уважения, а чтобы "не связываться". Наиболее радикальное следствие - изменение самой установки на уважение, которое теперь не исполняется автоматически, а соизмеряется с контекстом и самим объектом гипотетического уважения [см., например: 1, с. 119 - 120].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Смолькин А. А. Парадоксы отношения к пожилым людям в современной России // Социологический журнал. 2008. N 3. С. 106 - 121.
2. Лисовский В. Т. "Отцы" и "дети": за диалог в отношениях // Социол. исслед. 2002. N 7. С. 111 - 116.
3. Саралиева З. М., Балабанов С. С. Пожилой человек в Центральной России // Социол. исслед. 1999. N12.
С. 54 - 63.
4. Иванова Е. И., Смирнова Е. А. Риск конфликта между поколениями в современной России: семья, общество, государство. Итоговый научный отчёт. М., 2003.
5. Galtung J. Violence, Peace, and Peace Research // Journal of Peace Research. 1969 Vol. 6. N 3. P. 167 - 191.
6. Galtung J. Cultural Violence // Journal of Peace Research. 1990. Vol. 27. N 3. P. 291 - 305.
7. Pleasants N. Institutional Wrongdoing and Moral Perception // Journal of Social Philosophy. 2008. Vol. 39. N1.
P. 96 - 115.
8. Шанин Т. Методология двойной рефлексивности в исследованиях современной российской деревни // Ковалёв Е. М., Штейнберг И. Е. Качественные методы в полевых социологических исследованиях. М.:
Логос, 1999. С. 317 - 344.
9. Левада Ю. Варианты адаптивного поведения // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2002. N 1(57). С. 7 - 13.
10. Смолькин А. А. Возрастные группы: позиционирование в отношении к старости // Современный дискурс социальной эксклюзии. Саратов: СГТУ, 2005. С. 68 - 83.
11. Гофман А. Б. О необычайном расцвете одного социального института: всеобщего воспитательного права // Рубеж (альманах социальных исследований). 1991. N 1. С. 172 - 178.