202 A propos Шломо Авинери Возвращение к истории События в Центральной и Восточной Европе, начавшиеся в 1989 г., вызвали к жизни целый ряд вопросов Си тщетных надежд), которые в первую очередь

касаются альтернатив коммунизму в странах, где на протяжении десятилетий у власти были марксистско-ленинские правительства. Падение коммунистических режимов в государствах, входивших в недавнем прошлом в Варшавский Пакт, распад Советского Союза превратили вопрос об альтернативах в центральный пункт международной политики. Одновременно эта ситуация бросает вызов компетентности политологов.

Очевидно, что поражение коммунизма рассматривают на Западе сквозь призму идеологии. Столь же очевидно, что такой угол зрения, задаваемый позицией победителей, может искажать восприятие фактов. Так, на первой волне эйфории, вызванной поражением коммунизма, некоторые западные аналитики поторопились возвестить о Конце Истории. В конце концов, рассуждали они, либеральная демократия, в основе которой лежит свободный рынок, одержала окончательную победу. Взяв верх в ходе Второй мировой войны над фашизмом и нацизмом, западный либерализм теперь с триумфом вышел из столкновения с другой альтернативной идеологией Ч коммунизмом. Никакая иная система или идеология не способна ему противостоять. Сыны Света нанесли полное поражение Сынам Тьмы. Gloria in excelsis*.

Однако последние события в Восточной Европе и драма, которая на наших глазах разворачивается в бывшем Советском Союзе, заставляют воздерживаться от поспешных суждений. Хотя уже нет сомнений, что коммунистическая система как таковая Ч то есть однопартийная диктатура в сочетании с плановой командной экономикой Ч умерла и была похоронена в Центральной и Восточной Европе (Китай, Вьетнам и Северная Корея Ч это особая история), с течением времени становится все менее ясно, является ли нарождающаяся альтернатива демократическим обще ством, основанным на экономике свободного рынка. Отчетливые различия, наметившиеся в развитии ряда посткоммунистических обществ в период после 1989 г., свидетельствуют о том, что они идут разными путями, а может быть и в разных направлениях. Например, модели развития, принятые в Чехословакии и в Румынии, совершенно отличны друг от друга.

* Слава в вышних (лат.).

Вглядываясь в эти различия, которые становятся еще более очевидными, если принять во внимание события, происходящие в бывших Союзных республиках, можно прийти к заключению, что более всего они детерминированы историческими факторами. Отнюдь не конец истории, а грандиозное возвращение истории (и к истории), вот что происходит сейчас в Восточной Европе. Структуры и идеи, существовавшие в прошлом, становятся ныне самым надежным из всех ориентиров, позволяющих судить о вероятном развитии событий, подобно тому, как атласы, выпущенные до 1914 г., обнажают пружины запутанных конфликтов, возникающих в посткоммунистических обществах (например, в Югославии), гораздо лучше, чем современные карты. Парадоксальным образом старое вдруг оказывается актуальным именно потому, что оно старое, Всякий, кто изучал историю Балканских войн 1910-х гг,, будет лучше подготовлен к пониманию нынешних событий в Югославии, чем тот, кто знаком лишь с современными показателями жизни этой страны, будь то валовый национальный продукт или что-то еще.

Истоки Чтобы оценить значение этого возврата к истории, полезно взглянуть на события последних лет в более широкой исторической перспективе, В противном случае картина оказывается фрагментарной, не складывается в осмысленное целое и не может служить подспорьем для выработки основ будущей политики. С исторической точки зрения события, свидетелями которых мы стали, являются не просто распадом коммунизма, а частью гораздо более сложного и масштабного процесса.

Три империи, существовавшие в течение столетий, рухнули с началом Первой мировой войны: Оттоманская, Австро-Венгерская и Российская.

Хотя падение первых двух было окончательным, отзвуки его до сих пор доходят до нас в виде застарелых региональных конфликтов. То, что происходит сегодня на Ближнем Востоке, Ч израильско-пакистанский конфликт, гражданская война в Ливане, греко-турецкие столкновения на Кипре и в связи с Кипром, даже некоторые аспекты разногласий между Ираком и Кувейтом, Ч все это по существу споры наследников Оттоманской империи по по-воду доставшегося им наследства. Точно так же в Центральной и Восточной Европе напряжение, существующее между Венгрией и Румынией в связи с вопросом о Трансильвании, война, идущая на территории бывшей Югославии, распад Чехо-Словацкой федера- ции Ч суть последствия незавершенной работы по разделу Австро Венгерской империи.

Тот факт, что последствия распада этих двух континентальных империй преследуют нас вот уже более семидесяти лет (и конца этому пока не видно), может послужить хорошим отрезвляющим примером для всех, кто считает, что удастся быстро разрешить проблемы, связанные с распадом Советского Союза и Варшавского Пакта.

Дело в том, что распад старой Российской империи, начавшийся в г., шел более сложно, чем в случае Оттоманской или Австро-Венгерской систем. Придя к власти в ноябре 1917 г., Ленин и большевики объявили, что они признают право нерусских наций, входивших в состав прежней царской империи, отделяться и создавать самостоятельные государства, В результате Финляндия и государства Прибалтики обрели независимость с благословения Советов. Часть Польши, входившая в Россию, воссоединилась с теми частями, которые принадлежали Австрии и Германии, и вместе они образовали независимую Польскую республику.

Украина провозгласила независимость. То же самое сделали Закавказские республики Грузии и Армении, а также ряд среднеазиатских территорий, принадлежавших царской России, Однако большевики вскоре отказались от принципа самоопределения наций. Во время гражданской войны и западной антикоммунистической интервенции, когда некоторые дочерние государства выступили против коммунистического режима в России, Советы изменили свою политику на прямо противоположную. В результате в большинстве отделившихся регионов, прежде всего на Украине и в Закавказье, была силой восстановлена власть Москвы. Таким образом, Российская империя была фактически восстановлена, но Ч под лозунгом революционного интернационализма. Во время и после Второй мировой войны эта обновленная Российско-Советская империя получила возможность опять присоединить к себе Прибалтийские республики, некоторые районы Польши и северной Румынии. А после победы над нацистской Германией Советская армия триумфально прошла по Восточной Европе и установила коммунистические режимы в Польше, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии и Восточной Германии (события в Югославии развивались по другому сценарию), создав таким образом буферную зону, беспрецедентно расширившую и укрепившую Российско-Советское господство.

Не только силой оружия Было бы, однако, неправильно объяснять существование этой протяженной империи только действием силовых факторов. Ее це ментирующим началом явилось сочетание силы и идеологии Ч мессианского коммунистического учения, возвещавшего наступление Нового Мира, основанного на принципах равенства, социальной справедливости и солидарности. Коммунистическое общество было чрезвычайно неэффективным, но нельзя приписывать его стабильность только действию механизмов принуждения. Всегда существовали еще идеалы, которые давали возможность жителям Москвы или Киева, Риги или Ташкента, Еревана или Тбилиси верить, что, несмотря на их различия в языке и обычаях, религии и происхождении, культуре и расовой принадлежности, всех их объединяет участие в беспрецедентной попытке создания нового мира и нового человека.

В самом деле, многие считали, что homo soveticus вылупился из скорлупы старого мира. Лучшие представители восточноевропейской интеллигенции нередко искренне верили, что в ситуации, сложившейся в этом регионе с его характерной экономической отсталостью, социальным консерватизмом, межнациональной враждой и фашистскими или почти фашистскими правительствами, только перспектива коммунизма может вывести народы из тупика и направить их по пути к новому, светлому и мирному будущему. Мечта эта, может быть, и была наивной, но она возникла из самых благородных побуждений, чистота которых только усугубила трагедию, когда под ногами разверзлась пропасть ужасов сталинизма. Все это очень ярко показано в Слепящей тьме Артура Кестлера. Только поняв привлекательность идей коммунизма для восточноевропейских интеллектуалов, можно по-настоящему оценить, насколько катастрофичным стал для них сталинизм и его последствия.

Сегодня рухнули оба столпа коммунизма Ч и сила, и идеология.

Репрессивная машина более не действует, и никого уже не влечет мечта.

Никто не верит в спасительный потенциал идей коммунизма. Образовалась зияющая, пугающая пустота.

Что же возникает на месте этой мечты и тех политических структур, которые она породила? Те, кто еще недавно наивно полагал, что на смену коммунизму неизбежно придет демократия и рыночная экономика, начинают теперь понимать, что в странах Центральной и Восточной Европы отсутствуют необходимые социальные структуры, строительные блоки, из которых могут быть сложены рынок и демократия: здесь нет ни сети добровольных ассоциаций и объединений, ни соответствующей ментальности, ни традиций и институтов Ч культурных, экономических, религиозных, Ч без которых такое общество просто немыслимо. Дело в том, что -До пришествия коммунизма только в одной стране Восточной Европы Ч Чехословакии Ч была жизнеспособная демократия и процветающая рыночная экономика, хотя и здесь ситуацию /омрачали серьезные проблемы национальных меньшинств (су- детских немцев, словаков, венгров). В Польше между Первой и Второй мировыми войнами предпринимались попытки создания демократических структур Ч сколь искренние и благородные, столь и безуспешные с точки зрения политических и экономических реальностей, Неоперившуюся польскую демократию погубили тогда бесконечные парламентские дискуссии и то обстоятельство, что почти треть населения страны составляли национальные меньшинства (украинцы, немцы, евреи). В Венгрии, Румынии, Болгарии, Югославии и государствах Прибалтики в период с 1918 по 1939 гг. существовали более или менее авторитарные режимы, отличавшиеся различной степенью ксенофобии и выраженными фашистскими наклонностями. И, наконец, в самой России по существу никогда не было жизнеспособных демократических традиций Ч самоуправ ления, плюрализма, гражданского общества, терпимости и индивидуализма, Ч хотя многие российские поэты и ученые грезили об этом и к этому призывали. Таким образом, если не считать грез и благих намерений, в посткоммунистических обществах в большинстве случаев отсутствуют необходимые кирпичики, из которых могла бы сложиться демократия западноевропейского или североамериканского типа.

Прошлое как пролог Как свидетельствуют события, происходящие с 1989 г., лучшим прогностическим показателем посткоммунистического будущего той или иной страны является ее прошлое. Это не означает, что всем им грозит буквальное повторение собственной истории. Еще Гераклит понимал, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Но прошлое в значительной степени предопределяет логику и конструктивный потенциал их политического мышления.

Поэтому сегодня наиболее успешные попытки продвижения по демократическому пути можно наблюдать в Чехословакии, где всегда была сильна либеральная, светская традиция и западная ориентация. Но даже и в этом случае более успешным является опыт Чехии, а не Словакии, история которой дает гораздо меньше оснований для демократических ожиданий, ибо она прошла через фазу вполне самобытного фашизма (словацкое независимое фашистское государство существовало с 1938 по 1945 гг.).

Польша и Венгрия могут рассчитывать опереться в какой-то степени на свои исторические ресурсы и традиции: все-таки идея представительных органов правления не является для них совсем чуждой. Но такие страны, как Румыния и Болгария, не говоря уж об Албании, где нет и намека на демократические традиции или гражданское общество, демонстрируют, насколько сложен и тернист в этих обстоя- тельствах путь к демократии и свободному рынку. В Югославии же отчетливо проявились две идущие параллельно линии исторической регрессии. С одной стороны, возвращаются исторические конфликты, главным образом между сербами и хорватами, которые принимают форму самых жестоких столкновений. С другой Ч на фоне этого этнического противоборства оба государства Ч и независимая Хорватия, и остатки Югославии, в которой доминируют сербы, Ч совершенно очевидно идут по пути возрождения автори-тарных структур, характерных для их политической истории. Пожалуй, только Словения, которая какое-то время развивалась под Габсбургами, обладает относительно прочными традициями порядочности и терпимости, которые позволят ей не скатиться к той или иной разновидности этноцентрического авторитаризма и тем самым избежать искушения, преследующего ныне бывших коммунистов, пытающихся таким образом разрешить застарелые конфликты.

Возвращение к историческим образцам ярко проявляется и в ситуации объединения двух Германий. До 9 ноября 1989 г., когда рухнула Берлинская Стена, мало кто ожидал, что это может случиться так быстро. Но когда Стена все-таки рухнула и коммунистическая система начала перестраиваться, само существование Германской Демократической Республики как отдельного государства вдруг потеряло смысл, и силы национального единства, мобилизовав ресурсы исторической памяти, очень быстро переделали боевой клич восточногерманских диссидентов Wir sind das Volk (Мы Ч это народ) в формулу Wir sind ein Volk (Мы Ч единый народ).

Советское господство, которое еще недавно покрывало Центральную и Восточную Европу чем-то наподобие слоя вечной мерзлоты, теперь стало оттаивать, и все когда-то посеянные здесь семена, и вся грязь начали всплывать на поверхность. Пятьдесят или семьдесят пять лет коммунизма выглядят как эпоха безвременья, и посткоммунистические общества оказываются отброшенными в своем политическом развитии соответственно к 1917 или к 1945 гг.

Когда в бывшем Советском Союзе исчез коммунизм как идеология и как система подавления, вторая в мире по своей мощи сверхдержава сразу стала распадаться на национальные составляющие. Процесс этот в общем уже завершился, но даже и сейчас самой России угрожают изнутри малые народы, включенные в свое время в ее состав либо царями, либо комиссарами (татары, чеченцы и многие другие). Вчерашние коммунистические руководители стали сегодня лидерами национальных государств и поборниками национализма (Леонид Кравчук на Украине, Нурсултан Назарбаев в Казахстане). Грузия и Армения стали самостоятельными национальными государствами, и по крайней мере в первой из них уже проявились отчетливые репрессивные тенденции. Хотя правительство России стремится к демократии и рынку, в стране, к сожалению, нет необходимой инфраструктуры ни для одного, ни для другого. Поэтому опасность появления здесь авторитарного популистского режима по-прежнему остается вполне реальной. Поскольку 25 миллионов этнических русских живут за границами современной России (11 миллионов из них Ч на Украине), не исключено возникновение таких же проблем, как в Югославии. Однако крушение старой Российской империи Ч задержанное на семьдесят пять лет благодаря советской власти Ч является, по всей видимости, окончательным.

Возврат к истории ни в чем не проявляется так ярко, как в перемене топонимов;

Ленинград стал вновь Санкт-Петербургом, Калинин Ч Тверью, Свердловск Ч Екатеринбургом, Орджоникидзе Ч Владикавказом (последнее Ч памятник царской завоевательной политике на Кавказе).

Возвращение к религии Частью процесса воскрешения исторической памяти является и возвращение к религии, которая в Восточной Европе тесно переплетена с национальной культурой и этническим самосознанием. Пустота, открывшаяся с исчезновением коммунистической идеологии, заполняется сегодня благодаря возрождению (часто некритическому) религиозности и религиозного символизма. Когда в Польше шло сражение Солидарности с компартией, церковь, с одной стороны, была источником веры и убеждений, а с другой Ч выступала в качестве удобной альтернативной организационной структуры. Но явление это в действительности гораздо шире. Не только Ченстохова, но и Сергиев Посад и многие другие обители Восточной Европы играют в общественной жизни такую роль, какая на Западе знакома лишь очень немногим.

Похоже, что общества, пережившие опыт коммунизма, станут в результате более религиозными, чем многие современные западные общества, но также и Ч более религиозными, чем были они сами в докоммунистическую эпоху. В бывших советских республиках Средней Азии на месте коммунистических структур может расцвести исламский фундаментализм. Многие евреи, живущие в России, рассматривали коммунизм (с его антиеврейской репрессивной политикой) как благо, ибо в определенном смысле он обеспечивал им равноправие в обществе. Теперь, когда понятие советский человек исчезает и все больше утверждает себя русский (или укра- инский, или узбекский) национализм, нередко имеющий религиозные коннотации, евреи вынуждены по-новому определять свое место в обществе. Они уже не могут считаться гражданами СССР еврейского происхождения. Если к этому добавить экономические трудности, а также выходки отдельных антисемитов, можно понять, почему так много Сбывших) советских евреев стремятся сегодня уехать в Израиль.

История как фундамент наук об обществе Такое возвращение истории, со всеми сопровождающими его опасностями, заставляет сформулировать один вывод, важный для методологии общественных наук. Надо признать, что представители этих наук не смогли уловить сути начавшегося драматического процесса разрушения коммунизма, не говоря уж о том, чтобы его предсказать.

Из этого можно извлечь урок (я вынужден коснуться этой темы лишь очень кратко), и он, на мой взгляд, заключается в том, что, анализируя процессы, происходящие в современном обществе, надо меньше доверяться количественным данным как таковым, и с большим вниманием относиться к историческому контексту, то есть к той роли, которую в делах человеческих играет сознание. История Ч это не онтологическая сущность, бытие которой не зависит от сознания людей. В конечном счете, история Ч это тот отбор и выбор, который совершают люди, когда они фиксируют что-то в памяти и передают следующим поколениям. Как заметил однажды Гегель, всем революциям предшествует тихая и долгая революция, происходящая в сознании, незаметная для неискушенного глаза, особенно непостижимая для современников, трудноразличимая и не поддающаяся описанию. Лишь неумение видеть эту духовную революцию, говорит он дальше, делает столь удивительными события, которые являются ее результатом.

Фундаментальные изменения образа мыслей невозможно зафиксировать в диаграммах или наблюдать с дистанции, пользуясь обзорами официальных источников или прессы (обычно полученных в переводе). Их можно усматривать лишь в живом самовыражении и поведении людей Ч через их язык, литературу, их суждения о конкретных вещах. Приведу только два примера. В 1974 г. в Троице-Сергиевой Лавре в Загорске (ныне Сергиев Посад) собрались в день Успения Богородицы тысячи молодых женщин: все они родились уже после того, как в стране произошла коммунистическая революция. И еще одна ситуация: в 1986 г. московская интеллигенция обсуждала вопрос, не следует ли вернуть улицам города их дореволюционные названия, чтобы не утратила смысла русская литература XIX в. Излишне говорить, что ни одно из этих предвестий драматических событий последних лет не нашло отражения в толстых томах документации, которую скрупулезно ведут западные эксперты по Советскому Союзу.

Изучение общества требует смирения. Если мы в самом деле хотим когда-нибудь понять смысл знаменательных событий, связанных с падением коммунизма и Советской империи, нами должно руководить смирение перед упрямым по своей природе человеческим сознанием.

Перевод М.Б.Гнедовского    Книги, научные публикации