Книги, научные публикации
ДИСКУССИЯ ОБ ИНСТИТУТАХ: ЭВОЛЮЦИЯ ИДЕЙ Автор: И. В. ЧЕТВЕРИКОВА ЧЕТВЕРИКОВА Ирина Васильевна -аспирант Европейского университета в Санкт-Петербурге (E mail: chetverykova
Аннотация. Анализируется развитие идей нового институционализма в социальных науках.
Рассмотрена логика построения объяснительных моделей институтов, отличия и сходства в концептуализации базовых элементов в новой институциональной экономике, экономической социологии и организационной теории.
Ключевые слова: институт * новый институционализм * социальное действие * экономическая социология * организационная теория Практически в каждой эмпирической статье, написанной в рамках нового институционального подхода, можно видеть, как автор на протяжении первых нескольких страниц определяет понятие института и отграничивает его от интерпретации другими течениями нового (и/или "старого") институционализма. В статье, написанной в любой другой традиции теоретизирования и посвященной какому-либо "институту", "институциональным аспектам" или "институциональным контекстам" чего-либо, наблюдается иная ситуация - зачастую автор, лишь кратко сославшись на тот или иной стр. теоретический подход, проводит далее эмпирический анализ исследуемой части социальной реальности, независимо от методологических принципов принятой концепции института. Однако понимание институтов в социологии имеет под собой часто несовместимые (по крайней мере, механически) методологические основания, что связано с различием ряда базовых допущений, лежащих в основе представлений о природе социального действия и концептуализации агент структурных отношений, индивидуального и коллективного в социальной жизни. В статье делается попытка проанализировать основные отличия объяснительных моделей институтов в исследовательских программах нового институционализма в экономике и социологии, а также рассмотреть дискуссию о понимании институтов в более широком контексте.
Для этого я сначала остановлюсь на основных положениях и логике теоретизирования современных исследовательских программ отдельных направлений нового институционализма, затем перейду к анализу основных различий в интерпретации институтов и оснований ее критики представителями различных направлений нового институционализма в социальных науках.
Новый институциональный подход(ы) к пониманию институтов и его роль в социальных науках. Примерно с 80-х годов XX столетия исследования институтов в социальных науках испытывают своего рода ренессанс. Как отмечают П. ДиМаджио и У. Пауэлл, такое бурное развитие институциональных исследований во многом представляло собой реакцию против бихевиористкой революции предыдущих лет, которая "интерпретировала коллективное политическое и экономическое поведение как агрегированный результат индивидуального действия" [DiMaggio, Powell, 1991: 2]. На настоящий момент новый институционализм приобрел популярность в таких дисциплинах, как экономика, социология и политология.
В экономической теории выделяют два направления: неоинституционализм, который не посягает на основы экономической теории, и новую институциональную экономику, которая подвергает ревизии ряд базовых допущений неоклассики. В то же время существуют определенные сложности с разнесением авторов по этим двум категориям;
в любом случае, общим для обоих направлений является активное продвижение "экономического империализма" [Радаев, 2001: 110]. Основные "революционные" открытия сделали уже ставшие классическими представители новой институциональной экономики Р. Коуз, О. Уильямсон и Д. Норт. Здесь мы рассмотрим наиболее важные (конечно, с точки зрения социолога и темы статьи) изменения в экономической теории (более детальный анализ см.: Williamson, 1994, Richter, 2001 и Nee, 2003).
Так, Коуз открыл завесу над издержками, затрачиваемыми предпринимателями на координацию своей деятельности (деятельности компании), заключение договоров, показал, что не вся экономическая жизнь регулируется ценовым механизмом [Coase, 1937];
"когда трансакции сопровождаются издержками, институты приобретают значение" [Норт, 1997: 28].
Уильямсон, восприняв идеи Г. Саймона об ограниченной рациональности и оппортунистическом поведении, а также ряд положений юриспруденции (о контрактном праве) и теории организаций (о функционировании организаций), сформулировал следующие необходимые элементы теории трансакционных издержек: описание акторов в терминах ограниченной рациональности, а также оппортунизма, который является следствием специфичности активов и приводит к асимметрии информации;
сочетание рынка и иерархии;
включение "длительности" в анализ в связи с рассмотрением неполных контрактов, предполагающих повторяющиеся взаимодействия контрагентов;
разделение издержек на предполагаемые (поиск информации, переговоры и т.д.) и фактические (обеспечение выполнения контрактов и т.д., то есть после заключения соглашения);
основным критерием выбора структуры и формы управления контрактом является минимизация трансакционных издержек и др. [Williamson, 1994].
Как справедливо отметил В. Радаев, построения Уильямса более формальны и логически строги, чем "мягкий", историко-ориентированный подход Норта [Радаев, 2001: 111]. Норт ввел "игровую" метафору понятия институтов, получившую большое распространение в экономической науке и политологии. Институты -это формальные стр. и неформальные "правила игры" в обществе, где организации являются "командами игроков", то есть институты - это "созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми....задают структуру побудительных мотивов человеческого взаимодействия - будь то в политике, социальной сфере или экономике" [Норт, 1997: 17]. Согласно Норту, институты (формальные писанные правила и неформальные обычно неписанные кодексы поведения) уменьшают неопределенность, призваны способствовать кооперации между людьми, содержат в себе как запреты, так и указания на условия, при которых индивидам разрешены определенные действия. За нарушение правил полагается наказание. Формальные правила (санкционированные государством нормы) дополняются неформальными, которые отличаются от первых степенью проявления.
В данной исследовательской программе институты могут меняться как вследствие "объективных" причин (фундаментальное изменение соотношения цен, которое изменяет стимулы экономического поведения;
конфликт между формальными и неформальными правилами, например), так и под целенаправленным давлением акторов, но характер изменений зависит от предшествующего развития (path dependence). Такова достаточно инструментальная логика "социальной" корректировки оторванных от действительной жизни моделей неоклассической экономики. В исследовательской программе новой институциональной экономики объяснение действия интенционально, актор действует рационально, в целом максимизируя полезность, но в заданных институтами ограничениях.
В то же время для социологов открытие экономистов о том, что "институты имеют значения", абсолютно не стало новостью. С самого зарождения социологической науки она имела дело с институтами. Однако, с ревизией неоклассической теории, социология (или скорее какая-то ее часть) стала пристальней следить за развитием экономической дисциплины.
В социологии новый институционализм стал развиваться, главным образом, в экономической социологии (см.: [Nee, 2003]) и организационной теории (см.: [Powell, 1991]);
последнюю стоит отличать от социологии организаций, занимавшейся стратификационными процессами, социологии труда и социологии профессий. Такое разделение достаточно условно: как будет показано ниже, и то, и другое направление пересекаются. Сложность с отнесением авторов к экономической социологии или организационной теории (далее я буду подразумевать именно социологическое направление, если не будет оговорено иначе) также осложняется наложением одного поля исследования на другое.
Если посмотреть на классификации самих авторов и их состав в коллективных монографиях или публикации в журналах соответствующего направления, то и там наблюдается изрядная путаница, и без специально проведенного исследования можно сделать только общие примечания, снабдив иллюстративным материалом.
Например, Р. Сведберг полностью включает социологических организационных теоретиков в состав экономической социологии [Swedberg, 1997]. Однако сборник статей, посвященный новому институционализму в организационном анализе [Powell, 1991], демонстрирует отсутствие статей таких авторов экономической социологии, как Сведберг, Грановеттер, Берт, Уцци и других (за исключением, пожалуй, Н. Флигстина), а также более-менее заметных отсылок к ним (указание на одну, максимум две работы основных авторов присутствует в библиографии, но в самих текстах упоминания практически не встречаются). В книге Р. Скотта властно-ориентированный подход Флигстина обсуждается применительно к дискуссии об институциональной логике внутри "организационных полей" ДиМаджио и Пауэлла [Scott, 2008]. Хотя сам Флигстин активно ссылается на работы своих коллег, принадлежащих к когорте организационных теоретиков [Флигстин, 2001].
Несмотря на указанные сложности для четкой классификации, все-таки можно говорить о существовании отличий в исследовательских программах, принятых двумя направлениями.
Интересно и то, как эти два направления "взаимодействуют" с новой институциональной экономикой. Если экономические социологи обращают внимание больше на "нортовское" стр. направление новой институциональной экономики, то приверженцы организационной теории скорее склонны к диалогу с О. Уильямсоном, заимствуя идеи о трансакционных издержках, структурах управления и некоторые другие. Однако основанием разделения социологических направлений исследований служат не различия в отношениях с экономической теорией, а закладываемые (в какой-то степени еще формирующиеся) базовые концептуализации по поводу социального действия.
Так, экономическая социология скорее восприняла веберианское понимание социального действия:
"социально только то действие, которое по своему смыслу ориентировано на поведение других" [Вебер, 1991: 602 - 603]. Экономическое действие есть форма социального, оно укоренено в социальных отношениях и структурах. Разработка понятия укорененности (embeddedness) американским социологом М. Грановеттером является попыткой преодолеть "недосоциализированный" подход к пониманию действия экономической теории и сверхсоциализированный социологический подход [Granovetter, 1985]. Embeddedness-аргумент (укорененность в социальные сети) подчеркивает роль индивидуальных взаимоотношений и структур (networks) в принятии решений, а более широко - в поведении индивидов и фирм.
В дальнейшем этот концепт был переосмыслен как самим Грановеттером, на которого оказало сильное влияние развитие идей П. Бергера и Т. Лукмана о социальном конструировании реальности организационными социологами, так и другими экономическими социологами. На основе единого концепта "embeddedness" в анализе как на микро-, так и на макроуровне были сформулированы два:
укорененность поведения и укорененность структуры [Swedberg, 1997]. Наибольшее распространение идея структурной укорененности нашла в теории социальных сетей и в общих чертах формулируется как степень включенности ("связанности") индивида или фирмы в социальные сети. В связи с разнообразием подходов внутри экономической социологии ряд исследователей (например, Н. Флигстин и А. Мара-Дрита) в корне отвергают эту идею [Swedberg, 1997:170 - 171]. Идея укорененности экономического поведения позволяет включить в анализ социальный контекст функционирования рынков и фирм, рассматриваемых неоклассической экономической теорией как автономных.
Экономическая социология призвана разработать такой подход к социальному действию, который, с одной стороны, был бы легко приложим к изучению сегментов хозяйствования, а с другой - не был оторван от действительного поведения актора, его включенности в социальные отношения и структуры [Радаев, 2001]. Примерно такая же позиция была занята к понятию института: с одной стороны, инструментальный подход новой институциональной экономики, отдающий предпочтение формальным правилам и дополняющим их неформальным, с другой, культурно-социологический подход организационной теории, определяющий институты через когнитивные схемы, образцы поведения, рутины и практики. Здесь уместно привести два примера определения институтов представителями экономической социологии. В совокупности они отражают в целом подход экономической социологии.
1) В. Радаев: Институты- это "правила поведения и способы поддержания этих правил. Очевидно, что институты одновременно ограничивают и стимулируют повседневное действие хозяйственных агентов. Вместе с тем мы хотим подчеркнуть важный дополнительный момент - помимо этого институты фиксируют типологические элементы действия, связанного с соблюдением или несоблюдением правил. В таком понимании институты образуют не жесткий каркас, а гибкую поддерживающую структуру, изменяющуюся под влиянием практического действия" [Радаев, 2001:
113].
2) Н. Флигстин: "Институты - это правила и разделяемые участниками взаимодействия смыслы, подразумевающие, что люди знают об их существовании или что они могут быть осознаны.
Институты определяют социальные отношения, помогают установить, кто и какую позицию в этих отношениях занимает, а также направляют взаимодействие, задавая акторам когнитивные рамки или наборы смыслов, позволяющие интерпретировать поведение других. Они интерсубъективны (т.е.
могут быть признаны другими), когнитивны (т.е. зависят от познавательных способностей акторов) и в какой-то степени требуют саморефлексии со стороны акторов" [Флигстин, 2001: 30].
стр. Оба определения (как и ряд определений других авторов) не уточняют, охватывает ли институт и формальные правила. Скорее в экономической социологии устанавливается приоритет реально сложившихся правил поведения, где формальные, санкционированные государством правила выступают внешним, хоть и мощным ограничением деятельности хозяйствующих субъектов. Таким образом, экономическая социология избегает излишней формализации подхода Норта к объяснению социальных механизмов выстраивания локальных порядков, приближая их к тому, что действительно происходит между участниками рынков, между государственными органами и частными компаниями. Например, права собственности, являющиеся институтом, понимаются "как обоснованные (легитимные) притязания хозяйственных агентов на распоряжение ограниченными ресурсами и извлекаемыми доходами. Эти права предполагают существование формального правила (закона), но не сводятся к нему, а включают также специфический способ его интерпретации хозяйственными агентами" [Радаев, 2001: 114].
Помимо признания приоритета реальных правил, экономическая социология обращает внимание исследователей на повседневность, на складывающиеся практики взаимодействия. Именно там необходимо искать правила, которые скорее предстают как нормы и ценности ("нельзя платить все налоги, станешь неконкурентоспособным";
"работа в тени не является криминалом" [Радаев, 2001:
126]), ограничивающие и/или стимулирующие "рационального" индивида. Но агент, который чаще всего рассматривается как актор, в этой исследовательской программе не пассивно следует правилам, а активно стремится достичь целей, которые конструируются в контексте действия других коллективных акторов путем интерпретации их намерений, ситуаций взаимодействия, саморефлексии.
Еще одно наблюдение, которое можно сделать, в том числе, из приведенных выше определений институтов Радаева и Флигстина, заключается в том, что правила поведения даже в случае их непринятия отдельными акторами должны быть осознаны участниками (или доступны осознанию). В этой части можно увидеть большую восприимчивость экономической социологией идей социального конструктивизма в объяснении институциональных правил, чем организационной теории. Согласно Бергеру и Лукману, "типизации опривыченных действий, составляющих институты, всегда разделяются;
они доступны для понимания всех членов определенной социальной группы" [Бергер и Лукман, 1995: 93]. Следуя указанной логике, институциональные правила всегда распознаваемы: они доступны для понимания акторов, включая организации.
В организационной теории под институтами понимаются устойчивые социальные паттерны, которые поддерживаются социальными механизмами воспроизводства и напрямую не зависят от действий отдельных акторов [Jepperson, 1991]. Организационная теория не подверглась влиянию новой институциональной экономики в части, касающейся понимания и объяснения институтов и принципов социального действия. Вслед за Бергером и Лукманом [Бергер и Лукман, 1995] большинство авторов этого направления под институтами понимают не правила и нормы поведения, а образцы поведения, возникающие в процессе типизации практик, "опривыченных действий".
На современный институционализм организационной теории оказали наибольшее влияние феноменология, этнометодология, социальный конструктивизм и когнитивная психология (более подробно см. [DiMaggio, Powell, 1991: 19 - 26;
Scott, 2008: 36 - 44]). В то же время именно на это направление нового институционализма повлиял прагматический поворот в социальных науках. В отличие от экономической социологии, организационная теория допускает нерефлексивность по отношению к действиям, соответствующим устоявшимся образцам поведения, составляющим институт. Понимание динамики институтов акцентировано скорее на естественном механизме возникновения институтов в силу типизации "опривыченных" действий в ходе исторического процесса, чем на сознательных действиях. "Институты всегда имеют историю, продуктом которой они и являются" [Бергер, Лукман, 1995: 93].
стр. Важной категорией, разработанной ДиМаджио и Пауэллом [ДиМаджио, Пауэлл, 2010], является понятие организационного поля, которое в дальнейшем было заимствовано и другими направлениями нового институционализма и приспособлено к собственным концепциям действия институтов. Организационное поле понимается как "те организации, которые в совокупности составляют идентифицируемую сферу институциональной жизни - это ключевые поставщики, потребители ресурсов и продуктов, регуляторы и другие организации, производящие сходные продукты или услуги" [ДиМаджио и Пауэлл, 2010].
Флигстин пересмотрел понятие организационного поля с позиции властного дискурса "полей" Бурдье: "Основным источником динамики современного общества являются непростые взаимоотношения между привилегированными группами и теми, кто стремится изменить ситуацию, борьба между господствующими группами в рамках полей и за их пределами, направленная на создание и поддержание полей, а также намеренное и непреднамеренное вторжение на соседние поля как результат этой борьбы" [Флигстин, 2001: 31]. Несмотря на различия в акцентах понимания "полей", иногда называемых "полями стратегического действия", "секторами", "играми" [Флигстин, 2001], можно говорить о том, что и современная экономическая теория, и экономическая социология, и организационная теория, рассматривая в рамках своих подходов те или иные институты и их действие, показывают, как конструируются локальные социальные порядки.
Основные положения исследовательской программы нового институционализма в организационной теории сводятся к следующим пунктам. Во-первых, институты поддерживаются рутинизацией практик взаимодействия внутри локальных социальных порядков. Во-вторых, институты представляют собой "когнитивные схемы [frameworks] программ или правил возникающих идентичностей и сценариев деятельности для таких идентичностей" [Jepperson, 1991: 146], что снижает неопределенность во взаимодействии различных акторов, которые интерпретируют события и поведение других акторов, основываясь на наборах смыслов, заданных в рамках того либо иного института. В-третьих, стабильность институтов отнюдь не означает невозможность их трансформации или разрушения (и, соответственно, возникновения новых институтов вместо старых), которые могут происходить под воздействием эндогенных или экзогенных факторов.
Рассмотренные выше три основных направления нового институционализма в социальных науках отличаются в понимании основы институтов (формальные, главным образом, и неформальные правила;
нормы и ценности;
когнитивные схемы), позиции, отводимой индивидуальному субъекту (более или менее активной), концептуализации агент-структурных отношений, источников институциональных изменений и т.д. Скотт выделил три основных элемента в исследованиях институтов, каждый из которых признается авторами разных направлений в качестве ключевого для своего теоретического подхода: регулятивное, нормативное и культурно-когнитивное [Scott, 2008:
50], которые формируют континуум: "от осознанного до неосознанного, от законодательно обеспеченного [legally enforced] до само собой разумеющегося [taken for granted]" [Hoffman, 1997, цит. по Scott, 2008: 50]. Следуя разработанной Скоттом схеме, исследовательская программа новой институциональной экономики представляет собой регулятивный подход, экономическая социология ближе к нормативному, а организационная теория - к культурно-когнитивному.
Анализ логики исследовательских программ нового институционализма и их критика в социологии. Наибольшую критику вызывает механистическое определение институтов как формальных и неформальных правил. Даже внутри дисциплины подобный подход вызывает критику, опирающуюся на работы Дж. Серля и Р. Туомелы [Hodgson, 2006]. Кроме того, критикуется включение правил в анализ как данности, без должного внимания к истокам их институционализации. Помимо критики социологией концепции институтов в новой институциональной экономике, внутри дисциплины также развернулась широкая дискуссия. Так, Флигстин выделил три ключевых, с его точки зрения, вопроса, по которым расходятся исследовательские позиции стр. разных направлений нового институционализма: о роли акторов, культуры и власти [Флигстин, 2001:
43]. Главные претензии к "социологическому подходу" (имеется в виду культурно-когнитивная концепция институтов по Скотту) формулируются в следующем виде: акторы нерефлексивны (в концепции Мейера и Роуэна), "к сожалению, в этой модели теории действия акторы представлены как "бескультурные болваны" (cultural dopes) [Giddens, 1984], пассивно следующие институциональным предписаниям", соответственно, как возможны тогда институциональные изменения;
коллективные акторы не могут целенаправленно менять своими действиями институциональные правила;
культурные исследования (в первую очередь проводимые ДиМаджио и Пауэллом) игнорируют роль распределения власти в "поле" [Флигстин, 2001].
Анализ исходных допущений культурно-когнитивной программы Флигстином сосредоточен на позиции актора, но постоянно смещается в сторону критики недостаточности властного дискурса, что мешает заметить кардинальное отличие объяснительной модели институтов в организационной теории, в том числе в статье ДиМаджио и Пауэлла, в которой выдвигается идея "институционального предпринимателя" [ДиМаджио, Пауэлл, 2010]. Я бы хотела остановиться на различиях в основе исследовательских программ, которые закладываются на базе решения проблемы структурно агентских отношений. В зависимости от этого решения становится единственно возможным принятие исследователем той либо иной "довлеющей" структуры института в качестве основы (правила, нормы, паттерны). Для настоящего анализа важно проследить, как в той либо иной концепции объясняются институциональные изменения, так как это позволяет прояснить решение проблемы структуры и агента.
Развитие идей нового институционализма в социологии во многом должно было способствовать преодолению противопоставления агента и структуры, эту идею как миссию восприняла прежде всего экономическая социология [Granovetter, 1985;
Радаев, 2001]. В объяснительной модели, доминирующей в экономической социологии, агенты становятся акторами посредством стратегического действия, основанного не на теории рационального выбора, а напротив, осуществляемого в связи с необходимостью кооперации (как данность, включенность в контекст любого социального действия, понимаемого в веберовском духе), вынуждающей агентов постоянно взаимодействовать [Granovetter, 1985;
Swedberg, 1997;
Радаев, 2001 и др.]. Проводниками динамики институтов выступают группы коллективных акторов, представленных, главным образом, различными организациями. Крайняя позиция такого подхода была выражена Флигстином:
"Существует несколько способов построения стабильных институтов. Например, одни группы начинают доминировать и навязывать наборы правил и отношений другим группам. Или порядок может определить внешняя сила, например, правительство, которое отводит привилегированные позиции себе или наиболее приближенным группам. Иногда группы формируют политическую коалицию с целью переговоров по поводу условий, которые обеспечат правила, выгодные их участникам. Если ситуация достаточно изменчива и появляется множество различных групп, не исключено, что наиболее квалифицированные социальные акторы помогут группам преодолеть существующие между ними различия, предложив новую идентичность для данного поля" [Флигстин, 2002: 32]. Под словом "квалифицированные" Флигстин понимает социальный навык (с позиции символического интеракционизма), развиваемый в процессе интерпретации ситуаций и производства смыслов для себя и для других [Флигстин, 2002].
Критикуя культурно-когнитивное направление нового институционализма, Флигстин критикует нерефлексивную позицию актора, который "беспрекословно" подчиняется институтам. В то же время представители этого направления отстаивают ту точку зрения, согласно которой в центре их внимания не "актор", а само действие [Jepperson, 1991]. К тому же акторы не обязательно нерефлексивны.
Организационные теоретики спорят с позицией, согласно которой институты можно создать или изменить в нужную сторону с помощью намеренных действий акторов, даже коллективных. В работе М. Дуглас [Douglas, 1986] показывается, что образующиеся на основе случайного совпадения интересов конвенции очень подвижны.
стр. В процессе институционализации поведенческие конвенции должны поддерживаться параллельными когнитивными конвенциями, однако не все конвенции могут поддерживать их "натуралистические аналогии", а только те, которые "соответствуют структуре авторитета или старшинства". Таким образом, институты появляются как "часть универсального порядка и становятся основой аргумента" [Douglas, 1986: 52]. К объяснению Бергером и Лукманом институционализации, которая "имеет место везде, где осуществляется взаимная типизация опривыченных действий деятелями разного рода" [Бергер и Лукман, 1995: 93], добавляется когнитивный аспект. Типизация интеракций - необходимое условие и маркер устойчивости социальных паттернов, образующих институт. В то же время институционализация должна поддерживаться и на когнитивном уровне. Можно согласиться с наблюдениями Джепперсона относительно движения исследовательских принципов в социологии, занимающейся институтами: от дискурсивной к практической причинности, от интернализации к имитации, от обязательств к этнометодологическому доверию, от норм к скриптам и схемам, от формальных правил к рутинам [DiMaggio, Powell, 1991: 27].
Развитие идей нового институционализма приобрело популярность в различных научных дисциплинах. Здесь были рассмотрены только две из них: экономическая теория и социология. Даже внутри этих дисциплин нет полного консенсуса об объяснении институтов в целом и их базовых категорий в частности. Различия в понимании институтов наблюдаются и в конкретных исследованиях, но в целом можно говорить о том, что сложились определенные исследовательские традиции, объединенные общими методологическими принципами. В основном они совпадают с отраслевым делением дисциплин. Примечательно, что экономическая социология заняла компромиссную позицию между новой институциональной экономикой и организационной теорией, попытавшись оставить место рациональному актору и наполнить "жесткий каркас" института, принятый в экономической теории, практическими действиями, включенными в социальный контекст. В то же время организационная теория развивает понимание институтов независимо от экономики, претерпевая когнитивный и практический поворот вместе с остальной "мэйнстримной" социологией.
По поводу различий в объяснении институтов, которые во многом затрагивают вопрос о структурно агентских отношениях, степени предполагаемой свободы актора в той или иной объяснительной модели, может быть, уместно вспомнить замечание Дюркгейма: "Из того, что социальные верования и обычаи проникают в нас извне, не следует, что мы пассивно воспринимаем их, не подвергая их изменениям... Осмысляя коллективные институты, приспосабливая их к себе, мы их индивидуализируем, мы так или иначе отмечаем их своей личной меткой... Тем не менее, область дозволенных отклонений ограничена. Она ничтожна или очень незначительна в религиозных и нравственных явлениях, где отклонение легко становится отклонением. Она более обширна во всем, что касается экономической жизни. Но раньше или позже, даже в последнем случае, мы сталкиваемся с границей, которую нельзя переступать" [Дюркгейм, 1995: 20].
Здесь я хочу подчеркнуть идею о том, что базовые допущения по поводу свободы индивидов и коллективов и характера их связанности правилами, нормами или когнитивными схемами в каждом из рассмотренных направлений нового институционализма могут иметь под собой основания, заложенные в сегменты общественной жизни, являющиеся предметной областью анализируемой дисциплины. Это отнюдь не означает, что объяснительные модели экономической теории и социологии могут применяться только к экономике или социальной сфере соответственно. Скорее это попытка сказать, что предметные области изучения обоснованно накладывают свой отпечаток на объяснительные модели "своих" дисциплин, и механическое, без должного осмысления, смешение методологических принципов может приводить к оторванным от реальности объяснениям.
стр. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: трактат по социологии знания / Пер.
с англ. М.: Медиум, 1995.
Вебер М. Основные социологические понятия // Избранные произведения, М.: Прогресс, 1990.
ДиМаджио П. Дж., Пауэлл У. В. Новый взгляд на "железную клетку": институциональный изоморфизм и коллективная рациональность в организационных полях / Пер. с англ. Экономическая социология. Т. 11. N 1. Январь 2010.
Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение / Пер. с фр. Гофмана А. Б. М.: Канон, 1995.
Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Пер. с англ.
М.: Начала, 1997.
Радаев В. В. Новый институциональный подход: построение исследовательской схемы // Журнал социологии и социальной антропологии. 2001. Т. 4. N 3.
Флигстин Н. Поля, власть и социальные навыки: критический анализ новых институциональных течений // Экономическая социология. 2001. Том 2. N 4.
Coase R. H. The Nature of the Firm // Economica, 1937. N 4.
DiMaggio P. J., Powell W. W. Introduction // The New Institutionalism in Organizational Analysis.
Chicago: The University of Chicago Press, 1991.
Douglas M. How Institutions Think. N.Y.: Syracuse University Press. 1986.
Hodgson G. M. What Are Institutions? // Journal of Economic Issues. 2006. Vol. XL No. 1 March.
Granovetter M. Economic Action and Social Structure: The Problem of Embeddedness // American Journal of Sociology. 1985. Vol. 91. N 3.
Jepperson R. L. Institutions, Institutional Effects and Institutionalism // The New Institutionalism in Organizational Analysis. Chicago: The University of Chicago Press, 1991.
Nee V. New Institutionalism, Economic and Sociological // Handbook for Economic Sociology. Princeton:
Princeton University Press, 2003.
Powell W. W., DiMaggio P. J. ed. The New Institutionalism in Organizational Analysis. Chicago: The University of Chicago Press, 1991.
Richter R. W. New Economic Sociology and New Institutional Economics // Annual Conference of the International Society for New Institutional Economics (ISNIE). Berkeley, 2001.
Scott R. Institutions and Organizations // California: Sage Publication, 2008.
Swedberg R. New Economic Sociology: What Has Been Accomplished, What Is Ahead? // Acta Sociologica, 1997. Vol. 40.
Williamson O. E. Transaction Cost Economics and Organization Theory // The Handbook of Economic Sociology. New York: Russell Sage Foundation, 1994.