Книги, научные публикации
О ГРАНИЦАХ РАДИКАЛЬНОЙ ФЕМИНИСТСКОЙ ТЕОРИИ В ОБЪЯСНЕНИИ НАСИЛИЯ В СЕМЬЕ Автор: А. В. ЛЫСОВА ЛЫСОВА Александра Владимировна - доктор социологических наук, профессор Гуманитарной школы
Дальневосточного федерального университета (E-mail:
alexandra.lysova@trudeaufoundation.net).
Аннотация. На основе анализа литературы и результатов авторского исследования показываются границы радикальной феминистской теории в объяснении насилия в семье. Рассматриваются проблемы женской агрессии и мужской виктимности в постпатриархальных обществах.
Предлагаются приоритетные направления в исследовании насилия в семье в России.
Ключевые слова: насилие в семье * радикальная феминистская теория * женская агрессия * мужская виктимность * перспективные направления в исследовании насилия Большинство исследований насилия в семье (включая все другие формы интимных отношений) в России и за рубежом проводятся с позиции феминистской теории, и это не удивительно. Феминистки привлекли внимание ученых и общественности в США и других развитых странах к тяжелой участи женщин в семье в 1970-е гг., настояли на общественном признании насилия против женщин общественной проблемой, а не частным делом семьи. Они также внесли огромный вклад в оказание помощи женщинам - жертвам насилия через организацию сети убежищ и телефонов доверия. Однако обзор результатов современных (прежде всего, западных) исследований демонстрирует нарастающую критику доминирующей теоретической перспективы в объяснении насилия в семье феминисткой теории.
Цель статьи - провести критический анализ современной литературы, направленной на поиск эмпирического подтверждения радикальной феминистской теории в объяснении насилия в семье. В силу недостаточной изученности данного феномена в России опираюсь в основном на современные исследования, проведенные в других странах и доступные на английском языке в ведущих рецензированных международных изданиях. Показав границы феминистской теории в объяснении насилия в семье, предложены варианты последующих перспективных направлений в исследовании домашнего насилия в России. Одной из задач настоящей работы также является ознакомление отечественных исследователей с современной литературой по данной тематике, которая не везде доступна.
Критический анализ теории радикального феминизма в применении к насилию в семье некоторыми исследователями воспринимается как "антифеминистский" по стр. своему характеру [Johnson, 2011]. Эти ученые обеспокоены отвлечением внимания на мужчин жертв насилия, что влечет за собой перераспределение финансовых потоков, которые ранее предназначались только для разрешения проблемы "насилия против женщин". Однако переведение предмета научного рассмотрения на политическую арену с идеологической борьбой и поиском сторонников и врагов феминизма не только не уместно, но и вредно, в первую очередь, для жертв насилия. Задача ученых - получить как можно более точное представление о том, что в действительности происходит в необычайно сложных, скрытых от посторонних глаз и эмоционально насыщенных интимных отношениях. Для этого необходимо не только применять современные подходы и методы, но и стараться воздержаться от воздействия субъективных, стереотипных и "удобных" воззрений. Если мужчины становятся жертвами насилия в семье (и это факт), мы не имеем права игнорировать их в пользу теоретического подхода, который не считает мужчин жертвами. Насилие в семье - это не гендерная проблема, это человеческая проблема [McNeely et al., 2001].
Признавая концептуальную неоднородность, а также эвристическую и методологическую ценность феминистской перспективы в социальных науках, я, тем не менее, указываю на примере рассмотренных ниже исследований, включая предварительные результаты собственного исследования женской агрессии, на ограничения доминирования феминисткой теории в объяснении насилия в семье. Прежде чем приступить к анализу основных постулатов феминисткой теории в отношении насилия в семье, отмечу, что феминистская перспектива неоднородна и включает в себя несколько направлений, позиции которых нередко расходятся. Рассмотрим два основных и наиболее различающихся направления внутри феминизма: радикальный и либеральный феминизм (в реальности их намного больше). В статье проводится критический анализ теории радикального феминизма.
С позиции радикального феминизма женщина видится в основном в роли жертвы насилия, а мужчина - почти всегда в роли агрессора. На этом основании радикальный феминизм заявляет о проблеме "насилия против женщин", а не о "насилии в семье", где предполагается, что мужчины тоже могут страдать от насилия со стороны женщин. Даже в случаях очевидной агрессии, например, когда жена убивает ножом или застреливает спящего мужа, женщина часто представляется жертвой, а ее поведение объясняется переживанием насилия со стороны мужа или отца. На этом основании и при поддержке влиятельных радикальных феминисток (например, Ленор Уолкер, которая ввела понятие "синдрома избиваемой жены") некоторые женщины в США избежали уголовной ответственности за убийства или травмы, которые они нанесли своим мужьям или партнерам.
Радикальный феминизм также был успешен в усилении роли государства в реагировании на насилие против женщин. Основываясь на убеждении, что женщины слишком слабы, беззащитны и не способны постоять за себя, под давлением радикального феминизма роль защитника жертв взяло на себя государство в лице полицейских, судей, врачей и социальных работников, применяя меры обязательного ареста, судопроизводства и обязательного информирования [Лысова, Щитов, 2003].
Однако представители другого направления - либерального, критиковали радикальный феминизм за преувеличение агрессивности мужчин, отрицание или оправдание женской агрессии, а также за то, что они чрезмерно полагались на государство в разрешении этой проблемы. Представители либерального феминизма выявили, что меры обязательного реагирования имели, скорее, непредвиденный и неожиданный негативный эффект на жертв насилия. Либеральные феминистки призвали к изучению женской агрессии, признавая право женщин на свой собственный выбор, способность испытывать негативные эмоции, например, злость и ярость, способность совершать насилие, но при этом также равную (с мужчинами) ответственность за свои действия. Они признают мужчин возможными жертвами насилия и уделяют особое внимание динамике насилия в интимных отношениях, когда оба партнера участвуют в развитии семейного скандала, который нередко перетекает в насилие.
В большинстве западных исследований домашнего насилия и насилия против женщин радикальная феминистская теория, несомненно, доминирует [Straus, 2010].
стр. Эта теория также доминирует в российских социологических и криминологических исследованиях.
Достаточно указать на крупное исследование насилия в супружеских парах в трех городах России [Vannoy et al., 1999], насилие над женами на репрезентативной выборке россиян [Горшкова, Шурыгина, 2003] и анализ супружеских убийств, где жертвами становятся женщины [Gondolf, Shestakov, 1997]. Кроме того, нередко диссертационные работы по социологии выполнены на основе гендерной теории (так часто называют радикальную феминистскую теорию в отечественных работах).
Однако в последнее время помимо авторского исследования насилия на свиданиях и женской агрессии [Лысова, 2006, 2008] появляются отдельные российские исследования, включая диссертационные, направленные на изучение насилия совершаемого женщинами. Например, уникальные данные актов судебно-психиатрической экспертизы женщин, обвинявшихся в убийстве своих мужей и близких родственников, приведены в коллективной монографии "Женщины - убийцы.
Очерки судебной психиатрии" [Шумский и др., 2004]. В диссертационном исследовании "Женское супружеское насилие" Е. А. Брайцева описала специфические формы женского насилия, такие, например, как единоличное решение об аборте, ограничение сексуальных контактов, упреки в низких заработках мужа [Брайцева, 2008]. Даже попытка обозначить и классифицировать формы насилия, совершаемые женщинами, которые предположительно не всеми воспринимаются насилием, заслуживает одобрения. Брайцева в своем исследовании также выявила, что роль инициатора агрессии в супружеских отношениях чаще всего принадлежит женщине. Наблюдая за супружеской коммуникацией, она пришла к выводу о невозможности четко закрепить роль "жертв" и "агрессора", так как эти роли гибкие и постоянно переходят от одного партнера к другому. Эти результаты в целом согласуются с данными западных ученых. Анализируя статистические данные женской преступности в России, Н. В. Сарычева отмечает высокую латентность женской преступности и, несмотря на это, значительный рост зарегистрированных преступлений, совершенных женщинами в конце 1990-х и середине 2000-х годов [Сарычева, 2010]. Однако подчеркнем, что речь идет о числе зарегистрированных преступлений, что не всегда точно отражает истинное состояние дел.
Рассмотрим основные положения радикальной феминистской теории и соответствующую критическую литературу.
Положение 1. Патриархат или гендерное неравенство в пользу мужчин в распределении власти в экономической, политической и социальной сферах общества также характерны для области семейных отношений. Мужчины используют принудительный контроль и физическое насилие над женщинами для поддержания существующего неравенства в отношениях [Dobash, Dobash, 1979;
Stark, 2007].
Некоторые исследования, в которых единицами анализа выступили страны [Yodanis, 2004], штаты в США [Straus, 1994] или провинции в Канаде [Brownridge, 2002], действительно обнаружили положительную корреляцию между высоким уровнем гендерного неравенства в той или иной структурной единице и высоким уровнем насилия против женщин. Однако обнаруженная корреляция не позволяет делать выводы о причинной связи между двумя явлениями. Кроме того, было бы "экологической ошибкой" (ecological fallacy) применять выводы исследований, полученные на агрегированных выборках, к объяснению поведения на индивидуальном уровне, т.е. говорить о патриархальности отдельных мужчин в конкретной стране. По этой причине Д. Даттон считает, что "патриархат" - это еще один из терминов, который не объясняет насилие [Dutton, 1994]. Более того, Даттон убежден, что феминистская теория обладает чертами "парадигмы" по Т. Куну, так как эта теория игнорирует потенциально противоречивую информацию, включая роль психопатологии в совершении насилия, а также насилие в гомосексуальных отношениях и женскую агрессию.
Однако еще более вескую критику данного положения радикальной феминистской теории продемонстрировала С. Робертс в исследовании 2011 г., где она проанализировала результаты более 30 исследований (включая 102 конкретных результата), по стр. священных связи гендерного неравенства с насилием против женщин [Roberts, 2011]. Оказалось, что числу исследований, которые нашли подтверждение феминистской теории (гендерное неравенство коррелировало или способствовало насилию против женщин), противостояло примерно такое же число исследований, которые опровергли эту теорию (высокое гендерное равенство, напротив, способствовало совершению насилия над женщинами). Таким образом, одно из основных положений феминистской теории не является самоочевидным или доказанным и требует дальнейшей проверки.
Причем, предпочтение должно отдаваться более сложным моделям, тестирующим взаимодействие факторов на нескольких уровнях анализа: интрапсихическом, диадическом, структурном и социетальном [White, Kowalski, 1994].
Другое ограничение роли патриархата в объяснении насилия над женщинами связано с тем фактом, что треть современных развитых обществ (где проводится большинство исследований насилия в семье), включая Россию, являются постпатриархальными обществами, так как женщины добились почти равных прав и свобод с мужчинами [Therborn, 2004]. Россия и другие постсоветские государства унаследовали от советского режима систему, крайне деструктивную, в первую очередь для мужчин, а не для женщин [Watson, 1995]. Индикатором таких различий служит беспрецедентная разница в ожидаемой продолжительности жизни между мужчинами и женщинами в России, которая на протяжении последних двух десятилетий составляет 13 лет (60 лет среди мужчин и 73 года среди женщин в 2011 г.) [Central..., 2011]. В силу особой ситуации, характерной для советских социалистических обществ, мужчины в гораздо большей степени, чем женщины были пойманы в ловушку между высокими ожиданиями и невозможностью их осуществления. Это положение способствовало развитию "кумулятивной фрустрации" и усилению чувства беспомощности и безнадежности, прежде всего, среди мужчин [Watson, 1995]. Тот факт, что дом и семья традиционно были (и часто еще остаются) вотчинами женщин, послужил своего рода смягчающим обстоятельством для женщин и позволил им более стойко перенести процесс резкой социальной, экономической и политической трансформации советского общества в 1990-е годы.
Положение 2. Насилие в семье совершается в основном мужчинами против женщин.
Более 200 исследований в США и других странах, включая Россию, демонстрируют примерно одинаковый уровень насилия, совершаемого женщинами и мужчинами против своих партнеров или супругов [Archer, 2000;
Straus, 2010]. В большинстве случаев насилие в интимных / семейных отношениях взаимно или обоюдно по своему характеру [Langhinrichsen-Rohling, 2010]. Результаты этих многочисленных исследований часто игнорируются или критикуются радикальными феминистками на том основании, что большинство из них использовали Конфликтные тактические шкалы (the Conflict Tactics Scales или CTS), разработанные ученым М. Страусом в качестве инструмента для измерения частоты и уровня насилия. Критики этого инструмента в числе прочего указывают на неадекватное внимание в нем контексту или обстоятельствам насилия, что, возможно, позволило бы показать превалирующую роль самозащиты в мотивах насилия среди женщин. Хотя контекст, безусловно, важен, он должен измеряться отдельно, чтобы у исследователя была возможность проверить связи между контекстом и последствиями (совершением насилия) [Straus, 2007]. Несмотря на существенные усовершенствования шкал, радикальным феминисткам трудно отказаться от привычки их критиковать. Однако большинство исследователей по всему миру, включая феминисток, выбирают именно этот инструмент для измерения насилия, который демонстрирует высокие показатели надежности и валидности [Straus, 2007].
Более того, среди сторонников радикального феминизма появляются ученые, которые признают существование разных типов внутрисемейного насилия. В частности, М. Джонсон отстаивает позицию, что существует как минимум три типа насилия: интимный терроризм, физическое сопротивление и ситуационное насилие в паре [Johnson, 2008]. Несмотря на то, что первые два типа относятся соответственно к стр. насилию с элементами контроля в основном мужчинами над женщинами и ответному насилию женщин над мужчинами, подавляющее большинство совершается в равной степени мужчинами и женщинами в контексте нарушенной семейной коммуникации, из-за финансовых проблем и проблем с детьми [Johnson, 2011]. Таким образом, даже в среде радикальных феминистически ориентированных исследователей консенсус по вопросу игнорирования и отрицания женского насилия заметно ослабевает.
Положение 3. Если женщины совершают насилие в семье или в интимных отношениях против мужчин, то почти исключительно в целях самообороны.
Вопреки феминистским представлениям, мотивы совершения насилия женщинами в семейных / интимных отношениях могут быть весьма разнообразны. Мотивы для совершения насилия и агрессии среди мужчин и женщин часто совпадают [Medeiros, Straus, 2006] - это негативные эмоции (злость, ярость, ревность, зависть и др.), психопатология (пограничное и садистическое расстройства личности), проблемы в коммуникации, злоупотребление алкоголем, а также контроль и доминирование. Студентки университетов в 32 странах мира руководствовались стремлением контролировать партнеров и для этого применяли насилие примерно в той же степени, как это делали мужчины [Straus, 2008]. Авторы исследования в Новой Зеландии на примере трех разных выборок показали, что мужчины и женщины в интимных отношениях почти в равной степени руководствовались мотивом принудительного контроля в совершении насилия [Robertson, Murachver, 2011]. Исследователи в США выявили крайние формы женской агрессии, в результате которой мужчины вынуждены были обратиться за помощью [Hines, Douglas, 2010b]. Такое насилие подходило под все критерии того, что М. Джонсон назвал интимным терроризмом, только агрессорами в данном случае выступали женщины.
Предварительные результаты исследования женской агрессии в интимных отношениях, которое я провожу в Канаде, служат дополнительным опровержением положения N 3. Эмпирической базой для исследования являются данные, полученные в рамках канадско-американского проекта "Опыт женщин в переживании и совершении насилия" (The Women's Experiences of Violence Project (WEV))1. Главной целью проекта было больше узнать о женщинах и совершенных ими преступлениях в контексте их жизненных обстоятельств за период трех лет, предшествующих заключению в тюрьму. Глубинные интервью с 256 женщинами, содержащимися в тюрьме провинции Онтарио в Канаде, проводились обученными исследователями в период с 2001 по 2004 гг. Интервью продолжались от 2 до 6 часов. Основным методом сбора информации послужила техника "календарь жизненных событий" (life events calendar technique), которая позволила опрошенным женщинам точнее воспроизвести события предшествующих трех лет и предоставила лонгитюдные данные.
Средний возраст женщин в выборке составил 34 года, две трети из них были белыми, более половины (58%) никогда не были замужем, большинство (80%) испытали физическое или сексуальное насилие в детстве. Подавляющее число женщин не имели школьного образования;
доходы большинства опрошенных относились к низшей категории.
Помимо информации о конкретных событиях в жизни женщин, их попросили подробно рассказать о наиболее жестоких эпизодах насилия в их интимных отношениях. Анализ этих нарративов дает возможность услышать самих женщин, т.е. как и что они говорили о насилии в своей жизни.
Физические конфликты с партнерами у них чаще всего возникали по причине воспринятого оскорбления, сексуальной ревности, наркотиков, денег и борьбы за власть. Женщины с готовностью сообщали о нанесении ударов партнеру (например, в случае фрустрации или злости на него), что служило толчком к драке, и более сдержанно о насилии, которое совершалось с намерением защитить себя от насилия со стороны партнера. Но встречаются такие нарративы, где женщины охотно описывали свое собственное насилие (крики, оскорбления и по _ Выражаю свою благодарность профессору Р. Гартнер, руководителю проекта в Канаде, за любезно представленную возможность работать с базой данных.
стр. бои), а мужчины любой ценой избегали вовлечения в драку (например, покидали дом). Если анализировать нарративы с позиции того, являлось ли насилие обоюдным (оба участвовали в насилии) или однонаправленным (только женщина или ее партнер), то подавляющее число инцидентов представляло собой взаимное насилие - то, что можно характеризовать как "взаимное жестокое насилие". Хотя это только предварительные результаты, они, несомненно, подтверждают необходимость дальнейшего более глубокого изучения женской агрессии и факторов, с ней связанных.
Положение 4. Мужчины почти никогда не становятся жертвами внутрисемейного насилия.
Неприятная участь постигла ученую С. Стайнметц, которая одна из первых в 1977 г. на основе первого национального исследования насилия в семье в США опубликовала статью, посвященную мужчинам - жертвам насилия в семье. Угроза взорвать бомбу на свадьбе ее дочери, кампания с целью подорвать ее профессорскую работу в университете сыграли свою роль, и Стайнметц выбрала другую тему для изучения. С тех пор, особенно в последние 10 лет, голоса мужчин, которые страдают не только от физического насилия, но и от психологической, сексуальной агрессии в семье и контролирующего поведения, становятся все более явными. Как указывалось выше, результаты более 200 исследований демонстрируют, что мужчины становятся жертвами насилия со стороны своих партнерш и жен, хотя степень травм у мужчин в результате насилия в целом ниже, чем у женщин. Глубинные интервью с 302 мужчинами-жертвами позволили Д. Хайнс и Э. Даглас выявить формы насилия, которые женщины применяли, а также мотивы, по которым часть из этих мужчин решила остаться в отношениях [Hines, Douglas, 2010a]. Чаще всего мужчин удерживало в этих отношениях желание сохранить брак и не быть разлученными с детьми.
Результаты нашего анализа позволяют заключить, что радикальная феминистская теория предлагает лишь одно из возможных объяснений насилия в семье и не должна претендовать на исчерпывающее объяснение этого сложного многофакторного явления. Как показывает проведенный выше анализ, основные постулаты радикальной феминистской теории далеко не всегда находят эмпирическое подтверждение. В связи с этим хочется призвать отечественных социальных ученых (прежде всего, социологов, психологов и криминологов) выходить за рамки радикальной феминистской или, как ее также часто называют, гендерной теории и подвергать эмпирической проверке многие другие потенциально значимые теории. Примером альтернативной радикальному феминизму теории является гендерно включенная теория (gender-inclusive theory), разработанная и применяемая в терапии Дж. Хеймел [Hamel, 2005]. Феминистская теория, безусловно, способна объяснить отдельные аспекты насилия в семье (прежде всего, в развивающихся обществах с высоким уровнем гендерного неравенства);
однако именно во взаимодействии с другими макро- и микрофакторами мы можем претендовать на более полное понимание феномена насилия в семье и, как результат, разработать более эффективные способы предотвращения и снижения уровня насилия в российских семьях.
Вполне закономерным будет вопрос о факторах, которые способствовали и продолжают способствовать радикальной феминистской теории доминировать в объяснении насилия в семье, несмотря на значимые свидетельства ее слабости. М. Страус и его коллеги называют семь основных способов, которые используются для поддержания мифов о неагрессивных женщинах и отсутствия мужчин-жертв [Straus, 2010;
Straus, Scott, 2009]. Среди этих методов: сокрытие результатов исследований, которые демонстрируют обратное;
избирательное цитирование исследований;
подведение "искомых" выводов исследований вопреки полученным результатам;
ограничения в финансовой поддержке исследований, направленных на развенчание стереотипов, а также угрозы и запугивание отдельных ученых, которые проводят исследования агрессивности женщин.
В России увлечение радикальной феминистской теорией может отчасти объясняться неразвитостью либерального феминизма и импортированием после оконча стр. ния "холодной войны" наиболее экзотической и радикальной ветви феминизма. Эта тенденция не только не всегда соответствует историческим условиям и положению женщин в России, отличным от Запада, но может даже вредить имиджу всего феминистского движения, которое часто ассоциируется с ненавистью к мужчинам и нетерпимостью. Радикальный феминизм сыграл свою главную и значимую историческую роль в 1960-е и 1970-е гг. Теперь назрела необходимость двигаться дальше и применять новые подходы.
Приоритетные направления для последующих исследований В связи с этим здесь представлены примеры последующих перспективных направлений в исследовании насилия в семье. Во-первых, важно стремиться к применению многофакторных теоретических моделей с использованием релевантных методов, например иерархического линейного моделирования (Hierarchical Linear Models). Этот метод позволяет измерить прямое влияние структурных переменных, под общим воздействием которых мы все находимся (например, политическая ситуация, социальный климат, демографический состав), на индивидуальное поведение помимо биологических и психологических факторов. Могут использоваться как двух-, так и трехуровневые модели. Примером может служить выявление влияния типа поселения или района проживания (отражающего социально-экономический статус на макроуровне) на частоту совершения насилия индивидуумом в семье (индивидуальный или микроуровень) в зависимости от типа интимных отношений (межличностный или мезоуровень).
Другим перспективным направлением исследований является изучение межличностного взаимодействия в семье или паре, в процессе которого конфликт развивается (и достигает разных степеней насилия) или же затухает. Для анализа таких лонгитюдных данных может быть использован метод анализа кривых развития (Growth Curve Models). В отличие от иерархического линейного моделирования, особое внимание в этом методе уделяется отличиям между индивидуумами и траекториям изменения той или иной черты или состояния на индивидуальном уровне во времени.
Защитные факторы, предотвращающие насилие, представляют не меньший интерес, чем факторы риска, которые способствуют развитию конфликта и его трансформации в физическое насилие. Более того, в свете современных исследований динамики насилия, разделение предмета на насилие только против женщин или совершенное только мужчинами видится вполне ограниченным, так как в этом случае упускается процесс развития конфликта во времени и в процессе отношений [Лысова, Щитов, 2010]. Ни одна из сторон не может выступать все время только жертвой или только агрессором. О насилии в интимных отношениях лучше думать как о танго, где только благодаря усилиям обоих партнеров танец становится возможным [Winstok et al., 2002]. В связи с этим имеет смысл прислушаться к предложению некоторых ученых заменить фиксированные термины "жертва" и "насильник" на те, которые бы отражали усиление и ослабление агрессии каждым из партнеров в процессе развития конфликта. Очень важными также видятся исследования, оценивающие эффективность программ терапии, разных полицейских подходов в разрешении проблемы насилия в семье.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Брайцева Е. А. Женское супружеское насилие. Автореферат дисс. на соиск. ученой степени канд. социол. наук.
Нижний Новгород, 2008.
Горшкова И. Д., Шурыгина И. И. Насилие над женами в современных российских семьях. М.: МАКС Пресс, 2003.
Лысова А. В. Женская агрессия и насилие в семье // Общественные науки и современность. 2008. N3.
Лысова А. В. Насилие на свиданиях в России // Социол. исслед. 2006. N 2.
Лысова А. В., Щитов Н. Г. О внутрисемейном насилии // Социол. исслед. 2010. N 10.
Лысова А. В., Щитов Н. Г. Системы реагирования на домашнее насилие: опыт США // Социологический журнал. 2003. N 3.
стр. Сарычева Н. В. Количественные характеристики женской преступности в России // Вестник Северо Кавказского государственного технического университета. 2010. N 3 (24).
Шумский Н. Г., Калюжная Н. Б., Ювенский И. В. Женщины-убийцы. Очерки судебной психиатрии. СПб.:
БАН, 2004.
Archer J. Sex differences in aggression between heterosexual couples: A meta-analytic review // Psychological Bulletin. 2000. N 126. Brownridgy D. Cultural Variation in Male Partner Violence Against Women: A Comparison of Quebec With the Rest of Canada // Violence Against Women. 2002. N 8 (1).
Central Intelligence Agency. The Word Factbook: Russia. 2011. URL: https://www.cia.gov/library/publications/the world-factbook/geos/rs.html (дата обращения: 08.08.2011).
Dobash R.E., Dobash R.P. Violence against wives: A case against the patriarchy. New York: Free Press. 1979.
Dutton D.G. Patriarchy and Wife Assault: The Ecological Fallacy // Violence and Victims. 1994. N 9 (2).
Gondolf E.W., Shestakov D. Spousal homicide in Russia. Gender inequality in a multifactor model // Violence against women. 1997. N 3 (5).
Hamel J. Gender-inclusive treatment of intimate partner abuse: A comprehensive approach. New York: Springer.
2005.
Hines D.A., Douglas E.M. A closer look at men who sustain intimate terrorism by women // Partner Abuse. 2010a.
N1(3).
Hines D.A., Douglas E.M. Intimate terrorism by women towards men: Does it exist? // Journal of Aggression, Conflict and Peace Research. 2010b. N 2(3).
Johnson M. Gender and types of intimate partner violence: A response to an anti-feminist literature review // Aggression and Violent Behavior. 2011. N 16.
Johnson M.P. A typology of domestic violence: intimate terrorism, violent resistance, and situational couple violence.
Boston: Northeastern University press. 2008.
Langhinrichsen-Rohling J. Controversies involving gender and intimate partner violence in the United States // Sex Roles. 2010. N 62(3 - 4).
McNeely R.L., Cook P. W., Torres J.B. Is domestic violence a gender issue, or a human issue? // Journal of Human Behavior in the Social Environment. 2001. N 4.
Medeiros R.A., Straus M.A. Risk factors for physical violence between dating partners: Implications for gender inclusive prevention and treatment of family violence / Hamel J., Nicholls T., eds. Family interventions in domestic violence: A handbook of gender-inclusive theory and treatment. Springer Publishing;
New York. 2006.
Roberts S. What Can Alcohol Researchers Learn from Research about the Relationship Between Macro-Level Gender Equality and Violence against Women? // Alcohol and Alcoholism, 2011. N46(2).
Robertson K., Murachver T. Women and Men's Use of Coercive Control in Intimate Partner Violence // Violence and Victims. 2011. N 26 (2).
Stark E. Coercive control: the entrapment of women in personal life. New York: Oxford University Press. 2007.
Straus M.A. Dominance and symmetry in partner violence by male and female university students in 32 nations // Children and Youth Services Review. 2008. N 30.
Straus M.A. State-to-state differences in social inequality, and social bonds in relation to assaults on wives in the United States // Journal of comparative family studies. 1994. N 25 (1).
Straus M.A. The Conflict Tactics Scales / Nicky A. Jackson, ed. Encyclopedia of Domestic Violence. N.Y.: Taylor & Francis Group. 2007.
Straus M.A. Thirty years of denying the evidence on gender symmetry in partner violence: Implications for prevention and treatment // Partner Abuse. 2010. N 1.
Straus M.A., Scott K. Gender symmetry in partner violence: the evidence, the denial, and the implications for primary prevention and treatment / D.J. Whitaker & J.R. Lutzker, eds. Preventing Partner Violence:
Research and evidence-based intervention strategies. Washington D.C.: American Psychological Association. 2009.
Therborn G. Between sex and power: family in the world, 1900 - 2000. London and New York: Routledge. 2004.
Vannoy D., Rimashevskaya N., Cubbins L., Malysheva M., Meshterkina E., Pisklakova M. Marriages in Russia:
Couples during the economic transition. Westport, CT: Praeger Publishers. 1999.
Watson P. Explaining rising mortality among men in Eastern Europe // Social Science and Medicine. 1995. N41 (7).
White J.W., Kowalski R.M. Deconstructing the myth of the nonaggressive woman // Psychology of Women Quarterly.
1994. N 18(4).
Winstok Z., Eisikovits Z., Gelles R.J. Structure and dynamics of escalation from the batterer's perspective // Families in Society. 2002. N 83(2).
Yodanis C. Gender Inequality, Violence Against Women, and Fear: A Cross-National Test of the Feminist Theory of Violence Against Women // Journal of Interpersonal Violence. 2004. N 19 (6).