Geum.ru

Цикл лекций: Вторая мировая война (1 сентября 1939 г. – 2 сентября 1945 г.)

Вид материалаДокументы

Содержание


О новых подходах российских историков к оценке советско- германского пакта о ненападении от 23 августа 1939 г.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14

О новых подходах российских историков к оценке советско-

германского пакта о ненападении от 23 августа 1939 г.


В связи с начинающейся в СССР перестройкой резко изменилось общественное сознание по отношению ко многим страницам своего исторического прошлого. Одной из ключевых тем начавшихся в советском обществе дискуссий – оценка советско-германского договора о ненападении 1939 г. и вопрос о секретных дополнительных протоколах к нему, наличие которых в СССР официально отрицалось. Достаточно сказать, что подлинники советско-германских соглашений были впервые опубликованы в нашей стране в 1991 г.

Как грубейший внешнеполитический просчет охарактеризовал договор с Германией видный отечественный историк В. Дашичев. По его мнению, когда СССР вышел «из традиционно европейской конфигурации сил», Франция и Англия остались один на один с фашистской Германией. Это позволило Гитлеру разгромить Францию и подчинить себе ресурсы почти всей Западной Европы. Потом это тяжелейшим образом обернулось против безопасности СССР, когда Германия напала на Советский Союз. Согласно Дашичеву, пакт между Гитлером и Сталиным явился «результатом сиюминутных интересов» (См.: Литературная газета. 1988 г., 18 мая). Также, по мнению ряда отечественных историков, заключение пакта с фашистской Германией дезинформировало население Советского Союза и международное рабочие движение.

Некоторые российские историки выразили свое несогласие с оценкой Дашичева, другие ее поддержали. Завязавшаяся дискуссия продолжается и в наши дни.

На втором Съезде народных депутатов СССР (декабрь 1989 г.) по докладу комиссии было принято постановление «О политической и правовой оценке советского-германского договора о ненападении от 1939 г.», где говорилось, что договор заключался в критической международной ситуации и имел одной из целей отвести от СССР угрозу надвигавшейся войны. Что касается секретных протоколов, подписанных с Германией в 1939-1941 гг., то съезд осудил факт их подписания и констатировал, что приложенный к советско-германскому договору о ненападении секретный дополнительный протокол и по методу его составления, и по содержанию являлся «отходом от ленинских принципов советской внешней политики». Приведенное в нем разграничение «сфер интересов» СССР и Германии находилось с юридической точки зрения в противоречии с суверенитетом и независимостью ряда третьих стран. По совокупности признаков съезд признал протокол от 23 августа 1939 г. и другие секретные договоренности с Германией юридически несостоятельными и недействительными с момента их подписания. К совокупности признаков были отнесены следующие: Молотов не имел официально оформленных полномочий на подписание протоколов к договорам от 23 августа 1939 г. и 28 сентября 1939 г. Эти протоколы не рассматривались ни на предварительной стадии, ни после их формализации в правительстве. Они не представлялись в парламент при ратификации соответствующих договоров Верховным Советом СССР. К ним не подпускали даже членов Политбюро ЦК правящей партии, стоявшего над всеми государственными институтами (См.: Правда. 1989. 28 декабря; Фалин В.М. Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: Конфликт интересов. М., 2000, Стр. 133).

По мнению известного советского дипломата В.М. Фалина, Сталин пошел на заключение пакта с Гитлером потому, что хорошо знал низкую боеспособность Красной Армии, военную верхушку которой он обезглавил перед этим в репрессиях 1937-1938 гг. Боязнь войны на два фронта – против Германии и Японии – заставила его, по мнению советского дипломата, «прислониться к сильному». Однако термин «союз», отмечает Фалин, применительно к германо-советским отношениям после 23 августа 1939 г. не употреблялся ни Гитлером, ни Сталиным. Это слово стало популярным в научных изданиях в годы перестройки. (См.: Фалин В.М. Второй фронт. Антигитлеровская коалиция.: Конфликт интересов. М., 2000, Стр. 119).

Заключение пакта, по мнению многих отечественных историков, подорвало веру Японии в своего стратегического союзника: широкомасштабная японская агрессия против Советского Союза «сдвигалась на неопределенное время», а 13 апреля 1941 г. был заключен японо-советский договор о нейтралитете, что стало для Германии неожиданным и неприятным сюрпризом.

Заключив пакт о ненападении, Советский Союз показал всем, что не намерен быть «объектом» в чужих комбинациях и в состоянии отстаивать свои интересы, так как их понимало в тот момент советское руководство.

В современной российской историографии в последние годы оформилось еще одно направление по проблемам предвоенной сталинской внешней политики. Ряд отечественных историков – с теми или иными оговорками – разделяют основные положения западной исторической науки. Так, Н.Г.Наджафаров считает, что у «сталинского Советского Союза» были собственные амбициозные геополитические замыслы, которые заключались «во всемерном усилении позиций социализма за счет и против капитализма», что в своей стратегии сталинское руководство исходило из «марксистских параметров», из «откровенной ставки на силу», из фактического отказа от «политико-дипломатических методов урегулирования». На основе анализа текста сталинского выступления от 19 августа 1939 г. на заседании Политбюро, Наджафаров пришел к выводу, что в тот момент Сталин «не считал, что для безопасности СССР создалась прямая, непосредственная угроза (официальный тезис о вынужденном для Советского Союза характере пакта родился много позже)». Поэтому, заключает Наджафаров, существовала «альтернатива пакту» и выбор Сталина «в пользу нацистской Германии» был принят «исходя из доводов сугубо классовых» (См.: Война и политика, 1939-1941. М., 1999, Стр. 88, 90, 96-97).

Академик А.О.Чубарьян считает, что корни данной политики следует искать «в диктаторском мышлении Сталина», который отдавал «предпочтение» тоталитарному гитлеровскому режиму, а не либеральным демократиям западного толка. Отсюда, подчеркивает Чубарьян, и сталинская установка на то, чтобы «империалистические блоки воевали друг с другом», а СССР, будучи «формально нейтральным», не только вышел бы из изоляции, но и «начал реализовывать широкую имперскую программу» (См.: Война и политика, 1939-1941. М., 1999, Стр. 14-15).

Некоторые историки не отрицают того факта, что Сталин стремился «обеспечить национально-государственные интересы СССР», но подчеркивают, что защиту этих интересов Сталин, исходя из геополитической составляющей этих интересов, видел в «расширении границ», т.е. рассматривал экспансию как «лучшее средство» для обеспечения безопасности страны (См.: Случ С.З. Речь Сталина, которой не было / Отечественная история. 2004, № 1, Стр. 125).

Публикация некоторых секретных документов позволяет уточнить официальную сталинскую оценку пакта о ненападении, данную им в речи 3 июля 1941 г. Так, 7 сентября 1939 г., когда немецкие войска громили Польшу, и вторая мировая война стала для Европы свершившимся фактом, Сталин заявил в кругу ближайших сподвижников: «Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент подталкивать другую сторону. Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы распространили социалистическую систему на новые территории и население» (См.: 1941 год. Кн. 2, М., 1998, Стр. 584).

Договорная система между СССР и Германией о взаимном ненападении, как считает большинство историков, не являлась гарантией безопасности для малых стран, попавших в их «сферу интересов». Данное мнение имеет и документальное подтверждение. Как заявил латвийской делегации В. Молотов 2 октября 1939 г.: «Нейтральные Прибалтийские государства – это слишком ненадежно» (См.: 1941 год. Кн. 2. М., 1988, Стр. 594).

Многие российские историки убеждены, что советские территориальные приобретения 1939-1940 гг. не компенсировались политическими издержками, вызванными этими приобретениями, а тот факт, что Красная Армия «не смогла сколько-нибудь долго задержать противника на новой западной границе» с очевидностью свидетельствует и об отсутсвии военного выигрыша. Очевиден, следовательно, пассив сталинской политики и дипломатии в данном вопросе (См.: Иванов Р.Ф. Сталин и союзники: 1941-1945. Смоленск, 2000, Стр. 170).