Джон Мейнард Кейнс изменили наш мир, и рассказ
| Вид материала | Рассказ |
- Джон Мейнард Кейнс. Вработе исследование, 142.51kb.
- Литература по макроэкономике, 12.58kb.
- Джон Мейнард Кейнс (1883 1946), 27.02kb.
- И. М. Губкина кафедра экономической теории планы семинар, 440.53kb.
- Джон Мейнард Кейнс. Монетаризм. Открытие и исчезновение кривой Филипса. Критика Лукаса, 30.09kb.
- Історія вільних грошей найбільше пов’язана з Німеччиною, 211.5kb.
- Собрание сочинений в 4 т. Т. М., Мысль, 1993 с. 347 Основной, 749.26kb.
- Джин Ландрам «13 женщин, которые изменили мир», 3969.1kb.
- Мы резонаторы и наш резонанс, 2820.82kb.
- Digital Equipment Corporation) в городе Мейнард (штат Массачусетс, сша) для семейства, 150.6kb.
217
РОБЕРТ Л. ХАЙЛБРОНЕР
Философы от мира сего
Эджуорт был увлечен экономикой не потому, что та помогала объяснить, обвинить либо оправдать наш мир или открывала новые перспективы, мрачные или светлые. Этот чудак восхищался тем, что экономика имела дело с количествами, ну а все, что касалось количеств, можно изложить на языке математики! Процесс перевода требовал абстрагирования от находившегося в состоянии постоянного напряжении мира ранних экономистов, но взамен он предлагал мир настолько точный и аккуратный, что потеря не казалась невосполнимой.
Прежде чем отразить реальность в зеркале математики, мир надо было упростить. Все упрощения Эджуорта сводились к одной предпосылке: каждый человек — это машина по получению удовольствия. Впервые эта концепция была использована в начале XIX века Иеремией Бентамом под привлекательным названием «арифметики счастья»: человечество рассматривалось как совокупность живых калькуляторов, безошибочно выявлявших выгоды и потери. Каждый устраивал свою жизнь так, чтобы максимизировать удовольствие, вычисляемое его счетной машиной. К этой весьма общей философии Эджуорт присовокупил математическую точность — и получил на выходе лучший из всех возможных миров.
Подобные взгляды разделяло множество людей, но Эджуорт кажется чуть ли не самым необычным из всех. Сам он отличался от машины удовольствий настолько, насколько это вообще возможно. Крайне застенчивый, он постоянно покидал людскую компанию ради общения с самим собой; он тяготился бременем материального мира и, в отличие от многих, не извлекал никакой дополнительной прибыли из своей собственности. Стены его комнат были голыми, за книгами он отправлялся в публичную библиотеку; у него не имелось ни столовых приборов, ни канцелярских принадлежностей, ни даже марок. По-видимому, наибольшее удовлетворение
218
ГЛАВА 6. Викторианский мир и экономическое подполье
он получал, занимаясь построением своей замечательной воображаемой экономической Ксанаду1.
Совершенно не важно, какими мотивами он руководствовался, — предпосылки Эджуорта принесли прекрасные интеллектуальные плоды. Ведь если определить экономику как изучение соперничества человеческих счетных машин за кусочек общественного счастья, то можно показать — с неопровержимостью, свойственной дифференциальному исчислению, — что в мире совершенной конкуренции каждая машина удовольствий достигнет наивысшего счастья, которое общество в состоянии создать.
Иными словами, если наш мир до сих пор не являлся лучшим из всех возможных миров, он не растерял шансов таковым стать. Увы, он мало походил на игру по правилам совершенной конкуренции. Несмотря на очевидные выгоды, связанные с преследованием собственных эгоистических целей, люди обладали прискорбной привычкой объединяться в группы. Так, профсоюзы находились в прямом конфликте с принципом «каждый сам за себя», а несомненные неравенства в распределении богатства и власти не позволяли назвать стартовые позиции одинаковыми для всех.
Ничего страшного, сказал Эджуорт. Природа позаботилась и об этом. Даже если в краткосрочном периоде профсоюзы выгадают за счет объединения усилий, легко увидеть, что в более длительной перспективе они обречены на поражение. По сути, они лишь круги на воде, периодические колебания в идеальной конструкции. И тот факт, что хорошая родословная и богатство влияют на исход экономической игры, можно тоже объяснить в терминах математической психологии. Все индивиды суть машины для получения удовольствия, так стоит ли удивляться, что одни машины просто-напросто лучшер$У'
Название К с. а н а д у происходит от имени райского места, описанного в поэме Сэмюэля Тейлора Колриджа «Кубла Хан». (Прим. перев.)
219
РОБЕРТ Л. ХАЙЛБРОНЕР
Философы от мира сего
гих? Мужчины больше женщин расположены к ведению бухгалтерии, да и присущий «аристократии умений и таланта» особый вкус к маленьким радостям жизни заметно отличает ее от рабочих с их неуклюжими механизмами получения удовольствия. Таким образом, человеческая арифметика вполне могла работать нам на благо; с ее помощью было несложно объяснить существовавшие различия по полу и положению в обществе.
Надо сказать, что математическая психология не просто подвела разумные основания под догматы консерватизма. Сам Эджуорт искренне верил, что его алгебраические исследования человеческой деятельности принесут вполне ощутимые результаты и в приложении к реальному миру. В его книгах можно было найти такие выражения:
d2y ldn\2(d2n\ dn dn I d2n \ dx2 \dx) \dy2j dx d (dxdy/
«Было бы нелепо опираться на подобные абстрактные размышления, — писал он, — когда дело касается вопросов практической политики. Когда же мы обращаемся к маленьким ручейкам чувств и потаенным источникам мотивов нашей деятельности, а только они и лежат в основе всех поступков, их использование видится вполне уместным»1.
Ничего себе, «маленькие ручейки чувств»! Интересно, что бы подумал Адам Смит, узнай он о превращении своих деловитых торговцев, жадных ремесленников и постоянно размножающихся рабочих в разные классы тонких инструментов получения удовольствий? Генри Сиджвик, современник Эд-жуорта и ученик Дж. С. Милля, возмущенно утверждал, будто ест свой ужин не в силу сложных подсчетов, а просто потому, что ему хочется есть. Все возражения были тщетны; модели
1 F. Y. Edgeworth, Mathematical Psychics (1881) (New York: Augustus
Kelley, 1961), p. 128.
220
ГЛАВА 6. Викторианский мир и экономическое подполье
математической психологии элегантны и привлекательны, да к тому же лишены людских недостатков и николько не замараны соображениями по поводу людских склонностей и конфликтов в обществе. Неудивительно, что успех пришел к ним практически моментально.
Эджуорт был не единственным, кто попытался очистить политическую экономию от человеческого фактора. Целая школа математической экономики расцвела еще при жизни Маркса. Немецкий экономист фон Тюнен предложил формулу, которая, как он утверждал, позволяла в точности определить честное вознаграждение за труд:
V Їa.b
Самому фон Тюнену1 она нравилась настолько, что он распорядился выгравировать ее на своем надгробном камне; что о ней думали рабочие, доподлинно неизвестно. Во Франции знаменитый экономист Леон Вальрас показал, что с помощью математического аппарата можно найти цены, приравнивающие спрос к предложению на каждом рынке; да, для этого понадобится уравнение для каждого товара, а также умение решить систему из сотен тысяч, а то и миллионов уравнений. Но эти трудности не имеют значения — довольно и того, что существует теоретическая возможность решения. Профессор Манчестерского университета Стэнли Джевонс опубликовал трактат по политической экономии, где борьба за существование уступила место «исчислению удовлетворения и боли». «Моя экономическая теория... по своему характеру является теорией математической», — признавался Джевонс2. Словно подтверждая свои слова, он предпочел не
- См.: J. A. Schumpeter, History of Economic Analysis (New York: Oxford University Press, 1954), p. 467.
- W. Stanley Jevons, The Theory of Political Economy (London: Macmillan, 1879), p. vii, 3.
221
РОБЕРТ Л. ХАЙЛБРОНЕР
Философы от мира сего
уделять внимания тем аспектам экономической жизни, что не встраивались в его строгую схему. Что еще более примечательно, он планировал написать (хотя и не дожил до этого) книгу под названием «Принципы экономики»: отныне политическая экономия стала называться экономикой и перекочевала со страниц трактатов в учебники.
Очень многое из этого — но не все — было глупостью. В конце концов, экономика и правда изучает действия совокупностей людей, а совокупности эти, как и группы атомов, подчиняются законам статистики и теории вероятностей. Поэтому, обратившись к изучению концепции равновесия -— состояния, к которому рынок тяготеет под влиянием столкновения огромного количества максимизирующих свою полезность индивидов, — профессорам экономики удалось пролить свет на многие процессы, идущие в обществе. Уравнения Вальраса и до сих пор используются при описании свойств находящейся в покое системы.
Но вот в чем вопрос: является ли состояние «покоя» реальным, фундаментальным свойством общества? Ранние экономисты, от Смита до Милля и, разумеется, Маркса, считали, что стремление к росту заложено в самой природе общества. На пути этого роста могли встать непредвиденные барьеры, система могла выдохнуться, рост мог обернуться падением — так или иначе, главная движущая сила экономического мира была неотделима от политической и психологической склонности к росту.
За повышенным вниманием к вопросам равновесия скрывалось пренебрежение к этой базовой, если не сказать самой интересной концепции во всей экономике. Ни с того ни с сего капитализм стал восприниматься как застывший, не имеющий истории тип организации производства, а не динамичная конструкция, раздираемая внутренними склоками. Движущая сила всей системы, вызывавшая такое восхищение предыдущих исследователей, теперь была забыта, заброшена, просто-напросто проигнорирована. Новый взгляд на вещи
222
ГЛАВА 6. Викторианский мир и экономическое подполье
проливал свет на многие аспекты капитализма, но никак не на его историческую миссию.
Словно возражая безжизненному миру уравнений, пышным цветом зацвело экономическое подполье. Это странное сборище еретиков и эксцентриков, чьи идеи не заслуживали всеобщего уважения, существовало во все времена. Одним из таких людей был неугомонный Бернард Мандевиль, потрясший восемнадцатое столетие остроумной демонстрацией того, что порок добродетелен, а добродетель — порочна. Мандевиль всего лишь заметил, что работу беднякам давала расточительность погрязших в грехе богачей, а вовсе не прижимистость добродетельного скряги. Поэтому, продолжал он, безнравственность отдельных людей может увеличивать благосостояние общества, в то время как честность может ложиться на это общество тяжким бременем. Замысловатые аргументы, наполнявшие страницы его «Басни о пчелах», оказались восемнадцатому столетию не по зубам; на суде присяжных, состоявшемся в Миддлсексе в 1723 году, эта книга была признана нарушением общественного порядка, а ее автор впоследствии раскритикован всеми, кому не лень, включая Адама Смита.
Чудаки и шарлатаны былых эпох своей незавидной судьбой были во многом обязаны осуждению со стороны признанных мыслителей вроде Смита и Рикардо. Теперь же число сторонников подполья росло на глазах. Причина очень проста: желавшим вести дискуссии обо всех особенностях человеческой натуры просто не хватало места в официальном мире экономики. К тому же унылая атмосфера викторианской корректности не давала свободно дышать тем, чья оценка состояния общества рождала сомнения нравственного толка или указывала на необходимость радикальных преобразований.
Таким образом, у подполья открылось второе дыхание. Там оказался Маркс, ведь его доктрина была малоприятной.
223
РОБЕРТ Л. ХАЙЛБРОНЕР
Философы от мира сего
Мальтуса туда же привели абсурдная с точки зрения арифметики идея «общего перепроизводства» вкупе с его сомнениями насчет пользы сбережений, шедшими вразрез с викторианским восхищением экономностью. Об утопистах нечего и говорить — все, о чем они писали, было сущим вздором, а никак не экономикой. Наконец, там нашли пристанище все те, чьи доктрины никак не встраивались в возведенный в тиши учебных аудиторий прекрасный мир, который, по убеждению его создателей, существовал и за их стенами.
Справедливости ради стоит добавить, что в подполье шла куда более интересная жизнь, чем на спокойной поверхности. Интереснейшие личности здесь были в изобилии, здесь же расцветали причудливые и запутанные идеи. Вот, к примеру, человек, чьи экономические достижения чуть не оказались забыты. Этого эксцентричного француза зовут Фредерик Бастиа1, и жизни ему было отпущено с 1801 года по 1850-й. За столь непродолжительный срок и уж совсем короткую — шесть лет — литературную карьеру ему удалось блестяще использовать едва ли не самое действенное экономическое оружие: насмешку. Вы только взгляните на этот безумный мир, говорит Бастиа. Какие огромные усилия предпринимает он, чтобы прорыть под горой туннель между двумя странами. И что же происходит потом? Вложив столько усилий в упрощение экономического обмена, он выставляет по обе стороны горы таможни, делающие перемещение товаров максимально неудобным!
Что касается борьбы с абсурдом, тут Бастиа обладал настоящим талантом. Его небольшая книжка «Экономические софизмы» — это, пожалуй, самая удачная сатира в истории экономики. Вот один пример. Когда французское законодательное собрание обсуждало строительство железной дороги Париж -
1 Подробнее о жизни Ф. Бастиа см.: Charles Gide and Charles Rist,
A History of Economic Doctrines (London: George A. Harrap, 1915); International Encyclopedia of Social Sciences, 1968; Encyclopaedia Britannica, llthed., 1910.
224
ГЛАВА 6. Викторианский мир и экономическое подполье
Мадрид, некто Симьо предложил разорвать ее в районе Бордо. Аргумент был следующим: такой разрыв, несомненно, приведет к обогащению бордоских грузчиков, рассыльных, хозяев постоялых дворов, барочников и прочих, а процветание Бордо означает процветание Франции. Бастиа с удовольствием воспользовался представившейся возможностью. Все это так, написал он, но зачем останавливаться на Бордо?
Но если Бордо должен воспользоваться этим переры -вон железной дороги и если эта выгода его совпадает с общин интересон, то Ангулен, Пуатье, Тур, Орлеан, еще более все промежуточные пункты — Руффек, Ша -тельро и пр. должны также требовать для себя перерывов, и притон во иня общего интереса, во иня интереса национального труда, потону что чен более увеличатся эти перерывы, тен более унножатся случаи сохранения товаров в складах, уплаты кониссион -ных денег, перегрузок на всех пунктах железнодорожной линии. Следуя такой систене, придешь к нысли о постройке такой железной дороги, которая состояла бы из целого ряда последовательных перерывов, т.е. такой железной дороги, которая в действительности не существовала бы1.
Остроумие Бастиа не осталось незамеченным в экономическом мире, но его частная жизнь была поистине удручающей. Он родился в Байонне, рано осиротел и, что самое печальное, подхватил туберкулез. Отучившись в университете, он решил было заняться бизнесом, но вскоре обнаружил, что его голова совершенно для этого не приспособлена. Попытка занятия сельским хозяйством закончилась не лучше: сразу вспоминается исполненный благих намерений граф у
1 Bastiat, Economic Sophisms (New York: G. p. Putnam, 1922),
p. 101-102. (Русский перевод цитируется по изданию: Бает и а Ф. Экономические гармонии. Избранное. М.: 2007.)
225
РОБЕРТ Л. ХАЙЛБРОНЕР
Философы от мира сего
Толстого: чем сильнее он вмешивался в управление родовым поместьем, тем хуже шли дела. В мечтах Бастиа видел себя героем, но у его военных свершений есть отчетливый привкус донкихотства1: когда в 1830 году Бурбонов изгнали из Франции, Бастиа собрал шесть сотен молодых людей и повел их на штурм цитадели роялистов — победа должна была быть достигнута любой ценой. Но и тут его ждала неудача: обороняющиеся быстро спустили флаг и пригласили всех внутрь разделить с ними праздничное пиршество.
Он был словно обречен на вечное разочарование. Но у медали оказалась и другая сторона. Вынужденное безделье заставило Бастиа обратиться к экономике, он начал изучать и обсуждать злободневные сюжеты. Сосед по деревне уговорил его перенести свои мысли на бумагу, в результате чего Бастиа написал статью о свободе торговли и отправил в один из парижских журналов. Ее напечатали, и на следующее утро скромный провинциальный ученый проснулся знаменитым.
Он перебрался в Париж. Некто де Молинари писал: «У него не было времени прибегнуть к услугам парижских шляпных мастеров или портных; с длиннющими волосами, в крошечной шляпе, мешковатом сюртуке и с фамильным зонтиком в руках он вполне мог сойти за честного крестьянина, что впервые прибыл в город, чтобы поглазеть на столицу»2.
Как бы то ни было, перо этого деревенского эрудита кусалось, и довольно больно. Каждый день он просматривал газеты, на страницах которых французские депутаты и министры выступали с эгоистичными и откровенно корыстными предложениями, а затем писал ответ, да такой, что весь Париж сотрясался от хохота. К примеру, после того как в 1840 году палата депутатов ввела более высокие пошлины на все иностранные товары во благо французской экономики, Бастиа разродился истинным шедевром экономической сатиры:
- См.: Bastiat, Oeuvres Completes, p. 26,27.
- Gide, Rist, op. cit., p. 329 n.
226
ГЛАВА 6. Викторианский мир и экономическое подполье
ПРОШЕНИЕ ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ САЛЬНЫХ И СТЕАРИНОВЫХ СВЕЧЕЙ, ЛАМП, ПОДСВЕЧНИКОВ, РЕФЛЕКТОРОВ, ЩИПЦОВ, ГАСИЛЬНИКОВ И ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ САЛА, МАСЛА, МЕДИ, КАМЕ-ДИ,АЛКОГОЛЯИВООБЩЕ ВСЕГО, ЧТОКАСАЕТСЯ ОСВЕЩЕНИЯ
Членам палаты депутатов Милостивые государи!
...Мы страдаем от разрушительной конкуренции со стороны иностранного соперника, который в деле производства света очевидно поставлен в несравненно более благоприятные условия, чем мы, и наводняет светом наш национальный рынок по ценам, баснословно низким... Этот соперник не что иное, как солнце.
Мы покорнейше просим вас издать закон, который предписал бы запереть все окна, стеклянные крыши, ставни, затворы, створы, форточки - словом, заткнуть все отверстия, дыры, щели и трещины, через которые солнечный свет обыкновенно проникает в дома... Прежде всего, если вы преградите, насколько возможно, доступ естественному свету, если вы таким образом создадите потребность в искусственном освещении, то какая только промышленность во Франции не получит тогда благотворного поощрения?
Если будет потребляться больше сала, то потребуется больше быков и баранов... Если будет потребляться больше масла, то расширится культура мака, олив и полевой репы... Наши бесплодные мест -ности покроются смолистыми деревьями.
227
РОБЕРТ Л. ХАЙЛБРОНЕР
Философы от мира сего
...Выбирайте то или другое, но будьте последовательны, потому что если вы отвергнете, как это обыкновенно делается у вас, каменный уголь, железо, пшеницу, иностранные ткани соответственно тому, насколько цена их приближается к нулю, то как же непоследовательно будет с вашей стороны до -пускать свет солнца, цена которого в течение целого дня равна нулю1.
Мир не видел более прочувствованной защиты свободной торговли, и ничего, что защита эта была довольно фантастической. Бастиа не удовлетворялся лишь протестами против протекционистских тарифов: этого человека искренне смешили любые проявления экономической глупости. Когда в 1848 году социалисты начали проповедовать свои идеи о спасении мира, апеллируя скорее к чувствам, нежели к разуму, Бастиа использовал то же оружие, что и в противостоянии с прошлым режимом. «Государство, — писал он, — это громадная фикция, посредством которой все стараются жить за счет всех»2.
Но его излюбленной мишенью, самым ненавистным «софизмом» было поощрение жадности отдельных людей посредством протекционистских тарифов, якобы служивших «благу народа». Как же ему нравилось разоблачать внешне благовидные рассуждения с призывом к установлению торговых барьеров под маской либеральной экономики! Стоило министерству выступить с предложением поднять импортную пошлину на ткань ради «защиты» французского рабочего, Бастиа ответил великолепным парадоксом.
Издайте закон, в котором было бы сказано: «Никто не может пользоваться другими брусьями и бревна-
- Gide, Rist, op. cit., p. 60-65.
- Bastiat, Selected Essays in Political Economy (Princeton, N.J.: Van Nostrand, 1964),p. 111.
228
ГЛАВА 6. Викторианский мир и экономическое подполье
ми, как только нарубленными тупыми топорами». Вот что произойдет тогда. Если теперь мы делаем 100 ударов топором, то будем делать их 300. То, что мы делаем в час времени, потребует 3 часов. Какое мо -гущественное поощрение для труда! Ученики, подмастерья и хозяева не в состоянии будут удовлетворить всем заказам. Нас забросают заказами, а следовательно, увеличится и наша заработная плата. Кому понадобимся крыша, должен будет подчиниться нашим требованиям точно так же, как теперь всякий желающий приобрести сукно принужден подчинять -ся Вашим требованиям*.
Несмотря на едкую, проницательную иронию, его возражения редко приносили практические плоды. Однажды он отправился в Англию на встречу с лидерами движения за свободную торговлю и по возвращении на родину основал подобную ассоциацию в Париже. Она просуществовала лишь восемнадцать месяцев — талант организатора в Бастиа так никогда и не проснулся.
Но настал 1848 год — и Бастиа был избран в Национальное собрание. Теперь опасность виделась ему уже совсем в другом: уделявшие излишнее внимание недостаткам системы люди вполне могли выбрать социализм. Он приступил к написанию книги «Экономические гармонии», в которой попытался показать, что видимая беспорядочность мира — поверхностное явление, на деле же рынок использует энергию тысяч эгоистичных экономических агентов на благо общества. Увы, его здоровье находилось в ужасном состоянии. Он едва мог дышать, а лицо вследствие болезни сделалось мертвенно-бледным. Переехав в Пизу, он из газетузнал о собственной кончине и прочитал много вымученных сожалений
1