Н. Я. Мясковский переписка всесоюзное издательство «советский композитор» Москва 1977 редакционная коллегия: Д. Б. Кабалевский (ответственный редактор) А. И. Хачатурян д. Д. Шостакович вступительная статья
| Вид материала | Статья |
- П. П. Румянцева Издательство Томского университета, 5582.87kb.
- Н. И. Соколовой государственное издательство художественной литературы москва 1962, 3357.13kb.
- В. Б. Касевич элементы общей лингвистики издательство «наука» главная редакция восточной, 1630.75kb.
- В. В. Забродина Вступительная статья Ц. И. Кин Художник А. Е. Ганнушкин © Составление,, 3300.88kb.
- К. С. Станиславский, 7866.42kb.
- К. С. Станиславский, 7866.35kb.
- Сборник статей казань 2007 Редакционная коллегия: Кандидат философских наук, доцент, 7060.46kb.
- К. С. Станиславский Моя жизнь в искусстве, 7323.71kb.
- Пособие для врачей Издание третье, переработанное и дополненное Ответственный редактор, 4797.24kb.
- Москва 1999 «teppa»-«terra» москва 1999, 8246.34kb.
Ваш всегда Н. Мясковский
* rex (лат.) — царь. Могу, если Вам интересно, несколько продолжить свое письмо. Просмотрел сейчас «Эдипа» с Держановским. В конечном итоге это сильно и вопреки, быть может, авторскому замыслу — с пафосом и темпераментом. Но, конечно, это почти целиком относится ко второму действию, — можно думать, что его вдохновила Иокаста. Второе действие сильно все, даже Эдип лучше! В первом же действии мне нравится только основной хор (тот же, что и в конце). Остальное скучно и, конечно, должно быть, со сцены длинно. Арии всех этих Креонтов, Тирезиев — только-только выносимы, ну, а Эдипа — ни к черту, странно даже, что Стравинскому пришло на ум писать такую слезливую размазню. Вообще, по-моему, Эдип — наиболее слабое место во всей опере, тем не менее все в целом мне очень понравилось. Но... здесь появилось его интервью с Сабанеевым, в котором Стравинский говорит, что ему рано ехать в Россию, она-де недостаточно еще подготовлена к приятию его музыки. Он прав: — у нас еще слишком много музыкантов, знающих литературу, мы все еще не такие дикари, как европейская публика, которая ничего не хочет знать, в особенности русского, и не может судить об источниках его вдохновения; к сожалению, пока все это до смешного явно, и все его глинкинства, главным образом, и до неузнаваемости, под старину, искаженные старые знакомцы — Мусоргский, Чайковский и, увы... Рахманинов. Иокаста, Эдип — Рангони («Б[орис Годунов]»), подьячий («Хов[анщина]»), Мазепа, Самозванец — тут же около трется Корсаков («Из Гомера»), а основной хор — это та же «Судьба» Рахманинова. Но, в общем и целом, как у нас говорят, — если преодолеть нудь первого акта, это сильно и даже хорошо. Еще раз всего лучшего. Спасибо.
Ваш сердечно Н. Мясковский
10/VIII 1927
252. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ
23 сентября 1927 г., Сен-Пале
«Les Phares», St. Palais s/Mer,
Charente Inférieure, France.
23 сентября 1927 г.
Дорогой Николай Яковлевич.
Очень много работал это последнее время, оттого не писал Вам. Кончил, на этот раз окончательно, «Огненного ангела» — партитуру и клавир. Окончательно! — ведь это только иллюзия: не оберешься корректур, проверок иностранных переводов и прочих шлейфов, тянущихся за, казалось бы, законченным сочинением. Сейчас работаю над «Игроком»1, которого чищу с крайней основательностью и из которого выйдет, кажется, совсем приличная и аккуратная опера. По крайней мере, старая редакция была накатана очень шероховато, рядом с приличными кусками попадались прескверные. Когда одолею корректуру 2-й симфонии, партитуры и голосов, — подумать страшно.
Вчера получил второй экземпляр Вашей 1-й сонаты, дополнительно выпрошенный мною у Вас. В свое время я Вам писал, что Музсектор прислал мне через Нью-Йорк три пакета своих изданий. Оказалось, что был еще четвертый, который застрял где-то между небом и землей, и добрался до меня с большим опозданием. В нем и оказалась Ваша 1-я соната, также Мосолов, Оборин и прочее2. Вообразите, из всех этих присылок мне самое большое удовольствие доставила именно Ваша 1-я соната, которую я с самыми приятными воспоминаниями проиграл, и не раз, себе и другим. У Оборина есть отдельные интересные моменты, но в общем он, несмотря на всякие сложности, еще мыслит как-то элементарно. Разумеется, это тем более бросается в глаза у маленького Крейна, и я пока не решусь сказать, талантлив ли он, или просто так, мальчик, который пишет. С сонатами Шостаковича и Мосолова я познакомился еще во время моего приезда в СССР. Они показались интересными, особенно первая. 6-я соната Александрова полна приятных бледностей, однако местами докучают нонаккордовые образования, от которых, казалось бы, пора ему избавиться. Приятно было также поиграть паукообразности Фейнберга, те, где уж не слишком нагромождений. В этом композиторе всегда поражает потрясающее мелодическое нищенство, соединенное с редким мастерством делать интересные страницы из тематических лохмотьев. Остальные сочинения я пока еще не просмотрел: очень уж мне много приходится возиться с собственной музыкой, после чего хочется не к роялю, а в поле. [...]
Недели две тому назад Дзимитровский прислал мне взволнованное письмо, что что ж, мол, они по моему настоянию спешат с материалом 8-й симфонии для Кусевицкого, а Кусевицкий не дал им еще официального заказа. Это как раз совпало с моим наездом в Париж, где и повидал уезжавшего в Америку Кусю. Он сказал, что тут какое-то недоразумение, ибо он со своей стороны ждет от Универсаля известия об окончании материала, так как хочет играть Вашу симфонию в Бостоне в начале сезона. Получив этот ответ, я немедленно отписал Дзимитровскому, и теперь, надеюсь, дело будет улажено к общему удовольствию.
Мне ужасно понравилась главная партия Вашей 10-й симфонии. Она необычайно характерна для Вас. Вступление к побочной Вы так нагрифонировали *, что я мало разобрал его. Побочная приятна по
* написали каракулями — от griffonner (франц.). рисунку, но иметь представление о ней трудно, пока не знаешь ее окружения. Ваш блестящий отзыв об «Эдипе» крайне меток; это не одно мое мнение, но также и тех, кому я передавал его, не раскрывая, впрочем. Вашего авторства, а выдавая его за коллективное мнение московских музыкантов, в чем я, вероятно, не много соврал, так как во время просмотра «Эдипа» у Держановского, к Вам, несомненно, присоединились многие из них. Меня тоже уменьшенные септаккорды извели до черта. Сейчас Стравинский работает над новым балетом для Дягилева3. Дукельский кончил эскизы симфонии4. В наше издательство приняли нового молодого композитора — Лопатникова, с довольно интересном сонатиной, которую, впрочем, правильнее назвать сонатой5.
Появился еще композитор: Набоков, пишущий оду на Ломоносова, которую Дягилев собирается поставить балетно6. Я этого композитора пне не знаю, но, судя по отзывам, музыка его довольно легковесна, и вся соль в пикантности набоководягилевской затеи. Приезжал ко мне Боровский. Он учит Вашу 2-ю сонату.
Крепко Вас обнимаю.
Ваш С. Пркфв
Вам просит передать сердечный привет Петр Петрович. А что делает Асафьев? Он мне писал очень регулярно, а тут вдруг почти трехмесячный молчок.
С. П.
253. Н. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ
14 октября 1927 г., Москва
Дорогой Сергей Сергеевич,
редко погрязал я в такой меланхолии как сейчас. Уже почти месяц сижу в Москве и буквально палец о палец не ударяю. Из всей оркестровки 10-й симфонии сделано 6 вступительных тактов (унисон!). [...]
Я очень рад, что тема 10-й симфонии Вам по душе, — мне она тоже как-то по сердцу, хотя совершенно не понимаю, как я ее сочинил,— ведь это ужасная шёнберговщина! 2-я тема, которую я Вам послал и несколько убогом виде, имеет очень мало окружений, — только пьедестал,— так как я ее излагаю простейше — на гармониях — даже без фигурации. Это нечто глубоко скрипичное. Но все равно — инструментовка ни с места, симфония стоит в программе Персимфанса1,— который, между прочим, в этом году играет еще скучнее, чем когда бы то ни было.
Я почти согласен с Вашим отзывом о разных сочинениях, которые Вам посланы, но счастье — и Мосолов, и Оборин пишут уже гораздо лучше; Мосолов становится все хитрее и ярче, а Оборин законченнее и горячее. Что же касается моей болтовни об «Эдипе» — то это, по правде говоря, только мое мнение, ибо я был у Держановского один. Те же, кто видел его после меня, — ругают «Эдипа» такими словами, которых у меня даже нет в лексиконе; — преобладающее мнение, — что это предел убожества во всех отношениях. Я все-таки так не думаю.
Почему нет здесь никаких сведений о «Стальном скоке»? Кроме самой миниатюрной заметки о «Стальных шагах» со ссылкой на Лялуа — ничего2. Хорошо еще, что Лина Ивановна кое-что описала Держановским!3. Сабанеев, конечно, молчит; он занят всякими подлаживаниями и потому пишет о всякой ерунде4, только не о том, что по-настоящему интересно. Да что он, впрочем, может написать! Когда пойдет «Огненный ангел»? В начале или в конце сезона? Я нетерпеливо жду, когда появится клавир (литограф[ированный]!). Несмотря на жуткое состояние духа, квинтет Ваш я все же поигрываю и испытываю не меньшее удовольствие, нежели при первом слушании. Когда выйдет клавир? Желаю Вам всего лучшего. Привет Лине Ивановне. Обнимаю.
Ваш Н. Мясковский
14/Х 1927. Москва
Очень обрадовался памятливости Петра Петровича, — передайте ему мой искренний и горячий привет.
Асафьев погряз в старом «Борисе»5 и во всяких книгах, которые набрал на срок, а все сроки уже упустил. За все лето имел от него одну открытку, да и ту по делу!
254. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ
25 января 1928 г., Париж
5, Avenue Frémiet, Paris XVI
25 января 1928 года
Дорогой Николай Яковлевич.
Прямо не знаю, с чего начать и как достойно извиниться за мое долгое молчание: ведь я Вам не писал уже четыре месяца, с тех пор как получил Ваше мрачное письмо от 14 сентября, которое сейчас держу в руках. Но, увы, так почти со всеми, и лишь с Асафьевым последнее время перебрасываемся довольно частыми письмами, главным образом, на тему о книгах, которые он просит ему высылать, и об «Игроке», который не то пойдет, не то не пойдет этой весною1. Переделка его оказалась в сущности полным пересочинением, хотя главный материал и план его остались. Теперь я эту работу надеюсь скоро кон чить — и, конечно, было бы очень хорошо, если бы Экскузович смог его дать в апреле. Тогда к этому времени я и приехал бы в СССР. От Держановского Вы уже знаете, что я от всяческих концертов отказался,. ибо за сочинительской работой совсем отбился от фортепиано. Напишите, какими словами меня ругал за это Держановский. Персимфанцы же, получив мой отказ, начисто замолчали.
Кончили ли Вы 10-ю симфонию, и играл ли ее Персимфанс? Как звучало, как была исполнена, какие Ваши впечатления, впечатления музыкантов, публики и прессы? Об американской судьбе Вашей Восьмой ничего не знаю. За все время от Кусевицкого, или вернее Наталии Константиновны, было только одно письмо, но в нем о симфонии ни слова, лишь сообщение о том, что «Стальной скок», исполненный концертно2, имел лишь сдержанный успех. «Огненного ангела» я кончил, но с изготовлением материала мы опоздали к сроку, и он в настоящем сезоне в Берлине не пойдет. Это, по-моему, свинство со стороны Бруно Вальтера: если не поспел осенью, то мог бы поставить весною. Клавир с немецким текстом все еще литографируется, уж таков темп нашего издательства. Но, кажется, скоро я смогу Вам прислать хотя бы половину оперы, сначала вторую, а потом уж первую. Вообще, буду всячески к Вам подлизываться, во искупление долгого молчания. Из моих сочинений пока нового ничего не вышло. Издательство раскачалось награвировать партитуру и голоса 2-й симфонии, но я задержал всю эту огромную корректуру до окончания «Игрока», чем дал им возможность говорить: «вот видите!»
Из новинок видел рукопись симфонии Дукельского3 — очень бодрая и приятная вещь, с хорошим материалом и ловко сделанная; но сумеет ли он ее достойно оркестровать, в том я не вполне уверен. Видел также клавир новой вещи Стравинского. Это струнный квинтет или секстет, или концерто-гроссо, сочиненное применительно к балетной постановке у Дягилева — что-то насчет Аполлона и Муз4. Проиграв клавир однократно, боюсь высказывать мое мнение, так как в этой вещи, кажется, много контрапунктических выдумок, в клавире теряющихся. Тематический материал, конечно, беден; простота еще большая, чем в «Эдипе», — в этом отношении дешифрировать одно наслаждение; есть баховские реминисценции, но есть и какие-то более легкие и светлые уклоны; есть места препротивные (слишком голые), но есть другие места, в которых я ничего не понял, это, вероятно, те, в которых контрапунктическая мудрость выступит при появлении партитуры. Но еще раз: все эти суждения очень поверхностные, ибо я проиграл эту штуковину наскоро, в помещении нашего издательства, где ходили и шумели.
Не сердитесь на меня, дорогой, и напишите мне, что Вы делаете, что делается в Москве и, главное, как Ваша Десятая.
Крепко обнимаю Вас, Лина Ивановна шлет Вам сердечный привет.
Любящий Вас С. Пркфв 255. H. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ
30 января 1928 г., Москва
30/I 1928. Москва
Дорогой Сергей Сергеевич, как меня обрадовало Ваше письмо, и как оно вовремя пришло! Только вчера я, наконец, почувствовал себя до известной степени человеком «an und für sich»*, а то — будто каторжник с ядром на ноге. 4 месяца я не знал буквально ни сна, им отдыха из-за этих симфоний, корректур и т. п. Интересующую Вас симфонию мою, сиречь 10-ю, я кончил вчера, то есть не только оркестровку, но и переписку набело; вышла маленькая одночастная пьеса в 102 страницы, но полная оглушительного рева 4 труб, 8 валторн и т.н. Те, кто видели, нашли оркестровку удачной и прозрачной, несмотря на нагромождение контрапунктов и большой оркестровый массив. Конечно, играна она быть не могла еще. Откровенно говорю, что в Персимфансе меня влечет только их «индивидуальная» первоклассность, так как мне просто интересно многое проверить, что в оркестре чуть более слабом, быть может, не удастся, хотя бы, например, тема фуги в Presto tempestoso:
которую играет все дерево в 3 этажа; да и многое другое. Конечно, сыграют это они в концерте плохо, ибо с каждым днем играют хуже и хуже, но оркестровую поверку они мне дадут. Кроме всего этого я кончил все корректуры двух симфоний, собственноручно исправил партии 9-й симфонии, которая 15 февраля пойдет у Малько в Ленинграде1, и, кажется, обещает быть очень миленькой. Из-за всех этих дел Я также гнусно запустил всю свою корреспонденцию. О том, что Вы не приедете к нам, у меня все время было какое-то предчувствие. Держановский, как это ни странно, Вас не ругает! «Игрок», по моим сведениям, в этом сезоне не пойдет, так как отсутствие всего материала не дает работать ни в театре, ни — главное — Мейерхольду. Что «Игрок«-не пойдет теперь — это, конечно, жаль, но мне приятнее, так как я едва ли смогу дважды поехать в Ленинград, так как все свои свободные-деньги должен откладывать «под квартиру», которую собираюсь строить2, а это мне в один год будет стоить больше трех тысяч, то есть примерно 3-х симфоний. Я даже запродал переработанную 1-ю — до чего пал.
* сам по себе (нем.). Что Вы называете: «ничего не вышло нового» из Ваших сочинений. А сюита из «Апельсинов» (карманная партитура)? А клавир квинтета? Неужели все это еще не вышло?! Досадно. Я очень всего этого жду. Между прочим, что «Стальной скок», — вы его уже обещали своему издательству? Вы не помните разговора с Юровским, где Вы эту партитуру предлагали нам? Юровский только боится Вам напоминать об этом, помня Вашу с ним суровость, но очень мечтает до сих пор, что Вы еще положите гнев на милость и дадите Музыкальному сектору эту вещь. Что Вы на мой запрос скажете? Я думаю, что эти мои вопросы могли бы служить даже как официальный запрос.
Что надо? Клавир, партитуру, голоса? Сколько там страниц? Я думаю, мы бы скоро справились, причем все первые корректуры сделал бы я и еще кто-нибудь из моих друзей. Надеюсь, лучше, чем «Семеро их»!
Я, кстати, очень рад, что Вы собираетесь ко мне подлизываться, значит я смогу рассчитывать, что Вы мне распорядитесь послать следующие вещи: клавир Concertino Стравинского3 (это издание Ганзена), потом его же новую вещь, которую Вы так смачно и жестоко описали, и, о ужас, 3-й квартет Дариуса Мийо! 4 Последний мне нужен, конечно, только для коллекции. Так как Дукельский Вам нравится, то я надеюсь, что и до меня он дойдет; пока меня в нем раздражают наивные модничанья, но какой-то свой художественный тон у него несомненно есть, а этого слишком достаточно, чтобы развиться, отбросив кое-какую шелуху.
О Москве писать пока нечего. Кроме Персимфанса концертов интересных нет. Сердечный привет Лине Ивановне — непременно!
Любящий Вас Н. Мясковский
256. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я- МЯСКОВСКОМУ
17 марта 1928 г., Париж
5, Avenue Frémiet, Paris XVI.
17 марта 1928 года
Дорогой Николай Яковлевич.
В общем мы можем пожать друг другу руки: Вы — с высоты двух симфоний, а я — с высоты «Игрока» (730 страниц партитуры плюс клавир). Как прошла Девятая в Ленинграде и шла ли Десятая в Москве?1 Моя поездка в Россию все еще качается в воздухе: Акопера телеграфирует, что постановка решена, а контракт не присылает. Если же «Игрок» весною не пойдет, то я не уверен, приедем ли мы, хотя и очень хочется. Одним словом, в ближайшие две недели это должно так или иначе решиться.
Вы меня очень смутили вопросом о том, помню ли я о моем разговоре с Юровским на предмет издания «Стального скока» в Музсекторе2. Дорогой мой, хоть убейте, не помню! Или же я сказал что-нибудь очень туманное, что было истолковано Юровским в сильно пре увеличенном виде. «Стальной скок» еще прошлым летом уступлен издательству Кусевицкого, и они в ближайшее время приступают к гравировке клавира, который я сейчас спешно доперекладываю. Очень прошу Вас передать об этом Юровскому в возможно более мягкой и изысканной форме, ибо он был чрезвычайно корректен с переводом моих гонораров, и я не хочу, чтобы мне был сделан упрек в каких-нибудь недобрых чувствах.
Концертино Стравинского Вы, вероятно, уже получили. Про 3-й квартет Мийо в музыкальных лавках ничего не слыхали. Как только встречу самого гениального композитора, почтительнейше наведу у него справки. «Аполлона Мусагета» Стравинского начинают на днях гравировать, дабы он вышел к премьере, — прошу считать этот клавир за мною. Несколько актов «Огненного ангела» высылаю Вам на адрес Музсектора, на Ваше имя, дабы у цензуры не было никаких сомнений в благонадежности посылаемого.
Получил письмо от Беляева, захлебывающегося своим московским восхождением. Его стараниями «Игрок» принят к постановке в Большом театре в 1930 году3. Это извещение прямо восхитительно! Впрочем, во время моего пребывания в Москве, Беляев был крайне галантен, и я ему напишу в ближайшие дни. Обнимите Держанулю. В своем последнем письме он так натопотал на меня ногами и запугал меня выражениями, вроде «этого я в век вам не забуду», что я боюсь ему писать. Материал моей второй симфонии, вероятно, уже поступил в руки Персимфанса, и если я не приеду в апреле, то справятся ли они с нею?
Мне очень нравится, что Вы строите себе квартиру. Где? Когда будет готова? Сколько комнат? Будет ли Валентина Яковлевна жить с Вами? У меня до сих пор остались приятные воспоминания от исполнения Вашей Первой симфонии в Павловске в 1914 году4, а потому я рад, что постройка квартиры заставила Вас вытащить ее из праха.
Крепко обнимаю Вас. Лина Ивановна шлет самый сердечным привет.
Ваш С. Пркфв
257. Н. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ
29 марта 1928 г., Москва
29/Ш 1928. Москва
Дорогой Сергей Сергеевич,
я, кажется, сел в глубокую лужу со своей 10-й симфонией, a также и Персимфансом. 2 апреля она идет, но до сих пор еще буквально не сдвинулась с места, и кто тут виноват — решительно не знаю. Персимфанс ли, к работе которого я не умею приспособиться (у меня решительно нет никакой инициативы), или дефекты вещи и оркестровки, которая вышла безумно грузной. Одним словом, я в отчаянии. Думаю. что Ваша симфония тоже им трудна, и Ваше руководство было бы бо лее чем уместно. Но так как, очевидно, «Игрок» не пойдет в этом сезоне, то Вы и не приедете, а как симфония Ваша пройдет без Вас — хоть убейте, не представляю себе.
Я думал, что 10-й симфонией я на некоторое время кончил свою фабрикацию и могу заняться чем-нибудь другим. Но нет, видно, придется заняться самореабилитацией и сочинить еще что-нибудь, хоть чуточку получше, но уж и менее громоздкое.
Концертино Стравинского я получил давно — большое спасибо. Скажите, сколько я Вам должен, и деньги Вам переведет Универсалка, так как мне нужен будет «Ап[оллон] Мусагет», и фортепианное переложение Вашего квинтета, и партитура 2-й симфонии, и карманная партитура «Апельсинов», и напечатанный вид Классической симфонии и т. д.
Между прочим, хотя Вы хотели переделывать Вашу симфоньетту, но почему бы все-таки ее здесь не сыграть, хотя бы и в старом виде? Мне кажется, она отлично бы вышла в Персимфансе. Разрешите, миленький! Голоса сделаем сами и никому давать не будем. «Ангела» пока еще не получил. Да и не очень уверен, что скоро получу. Жаль, что Вы послали в адрес столь коммерческого учреждения, как Музсектор, гораздо было бы лучше такую вещь «с текстом» послать в адрес Моск[овской] госуд[арственной] консерват[ории], профессору..., ул. Герцена, 13. За ноты, идущие туда, не берут, кажется, даже пошлины, так как они идут в адрес «научного» учреждения. Впрочем, точно не знаю, но «Ангела» пока не имею. Да, впрочем, и лучше, если он придет с небольшим опозданием, то есть после провала 10-й симфонии.
Строиться я буду возле консерватории — замечательное место, между четырьмя «Кисловками», близко от всего и в то же время тихо, так как там не ходят ни трамваи, ни автобусы и даже автомобили редки. Комнат будет, верно, штуки 3.
Ах, если бы Вы все же приехали, ей-ей, боюсь я за Вашу симфонию. Привет Лине Ивановне.
Ваш душевно Н. Мясковский
Только что узнал от Цейтлина, что и симфония Ваша сейчас не пойдет,— не успеют выучить к 23 апреля!
258. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ
5 апреля 1928 г., Париж
5, Avenue Frémiet, Paris XVI.
5 апреля 1928 года
Дорогой Николай Яковлевич.
То, что Вы необычайно болезненно воспринимаете всю грязь репетиций, я заметил еще в Ленинграде на репетиции 8-й симфонии 1, a по тому я надеюсь, что крик отчаяния Вашего последнего письма уменьшится после концерта до степени снисходительного поварчивания. Я прошел ощущения, близкие Вашим, совсем недавно во время репетиций моей 2-й симфонии в Париже2. Особенно пакостно выходили все контрапунктические места. И так же, как и Вы, я заявил тогда, что моя следующая симфония будет ясной и прозрачной. Очень прошу Вас подробно написать о Ваших впечатлениях после исполнения Десятой, и, кроме того, попросите написать мне о том же Владимира Владимировича, если он не окончательно проклял меня.