Geum.ru

Houghton Mifflin Company Boston Артур М. Шлезингер Циклы американской истории Перевод с английского Развина П. А. и Бухаровой Е. И. Заключительная статья

Вид материалаСтатья

Содержание


Глава 6. Вызов Солженицына
Сэтоэл Лэнгдон, президент Гарварда, 1775 г.
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   38

Глава 6.
Вызов Солженицына


Внимание Запада к вопросу о месте прав человека и мо-
ральных норм во внешнеполитической деятельности пред-
ставляет собой реакцию, окрашенную одновременно и
восхищением и чувством вины, на отважное поведение
диссидентов в СССР. Среди этих героев нашего времени
особенно выделяются двое как достигшие выдающихся
результатов: один в науке, другой в литературе. Кроме
того, они воплощают собой резко контрастирующие тол-
кования нравственного вопроса в контексте «холодной
войны». Андрей Сахаров представляет демократическую
веру в разум, свободу исследований и идеи самоуправле-
ния, Александр Солженицын представляет нечто совсем
иное — веру, почти средневековую по ее характеру и си-
ле, в органично устроенное общество, основанное на ав-
торитете, иерархии и религии. Эти два человека символи-
зируют раскол в русской традиции между западниками и
консервативными славянофилами. Солженицын, выдво-
ренный из России и ведущий ныне в Вермонте затворни-
ческий образ жизни, произнес 8 июня 1 978 г. на выпуск-
ной церемонии в Гарвардском университете речь, выдер-
жанную в сильных и мрачных тонах.

«Откуда все эти наши злоключения? Не потому ли, что
забыли мы Господа? Не уличают ли нас заблуждения и
дурные дела наши? Не зашли ли мы, особенно в наших
морских портах, слишком далеко в своей гордыне и рос-
коши житейской? Разве не доступен всеобщему обозре-
нию тот факт, что из года в год бездуховность, неумерен-
ность, распутство, любовь к наслаждениям, обман, алч-
ность и другие пороки все более усиливаются среди нас? »

Сэтоэл Лэнгдон, президент Гарварда, 1775 г.

163

То, что прозвучало в Гарварде в 1978 г., не удивило
бы и самых первых выпускников Гарвардского универси-
тета. Ибо Александр Солженицын возобновил старую, хо-
тя и забытую ныне в этих местах традицию апокалипсиче-
ских пророчеств. В течение первых ста лет существования
университета наиглавнейшей темой выступлений пропо-
ведников Новой Англии была иеремиада — стенания по
поводу слабости человека и вырождения общества, при-
зывы к смирению и покаянию. Это было очень-очень дав-
но. Но на выпускной церемонии 1978 г. в Гарварде Со-
лженицын, не только говоривший, но и выглядевший как
персонаж из Ветхого завета, прочитал страстную пропо-
ведь в духе былых времен, предупреждая Америку о том,
что зло наступает и что Судный день близок, призывая
американцев покаяться в своих грехах, отринуть своих
идолов и пасть ниц перед Наивысшим Совершенным Бо-
жеством.

I

Мало кто из ныне живущих заслужил столь же безус-
ловное право становиться в позу пророка. Солженицын —
это человек образцового благородства и крайней отваги.
Писатель могучего таланта и историк, труды которого сле-
дует изучать, он является крупным деятелем в области
творчества и морали, человеком, пропустившим через
свое сердце страдания своих соотечественников и от име-
ни советского народа и российской истории блестяще
осудившим чудовищную систему. Когда говорит Солжени-
цын, мир обязан слушать. Однако мир должен слушать его
с осторожностью, осознавая, что нет непогрешимых про-
роков и что пророчества тесно переплетены с фантазией.

Речи Солженицына в Гарварде, как и многим другим
его выступлениям в духе пророчеств, недоставало четкой
линии аргументации. Те, кто читал его речь не особенно
вдумчиво, ухватились за наиболее сенсационные сужде-
ния, такие, как утверждение, что «падение мужества... са-
мое разительное, что видно в сегодняшнем Западе посто-
роннему взгляду... Этот упадок мужества особенно сказы-
вается в прослойках правящей и интеллектуально веду-
щей, отчего и создается ощущение, что мужество потеря-
ло целиком все общество...». Результатом этого упадка

164

смелости стала внешняя политика, основанная на «трусо-
сти и заискивании». Отказ Америки победить в войне во
Вьетнаме, как заявил Солженицын, являет собой прискор-
бный и, возможно, решающий пример «упадка, безволия,
потерянности в своих действиях».

Солженицын пришел к выводу, что Соединенные Шта-
ты потерпели неудачу как национальная общность. Разру-
шительная и безответственная свобода раскрыла, как ут-
верждает Солженицын, бездну человеческого падения,
отмеченного «отвратным нападком реклам, одурением те-
левидения и непереносимой музыкой», насилием, пре-
ступностью и порнографией. Увеличение числа законов в
американском обществе стало сомнительным замените-
лем самодисциплины.

Самое, по его мнению, опасное — это свобода прес-
сы. Средства массовой информации продажны и амо-
ральны, не желают признавать или исправлять ошибки,
обрушивают на людей «избыточный отягощающий поток
информации», «незрелых, заблудительных суждений». И
все же, признает он, «пресса стала первейшей силой
западных государств...». «А между тем, — спрашивает
Солженицын, — по какому избирательному закону она
избрана и перед кем отчитывается? »

Легко, но бесполезно искать и находить параллели в
словах Солженицына и высказываниях генерала Лимэя
относительно Вьетнама, Джерри Фолуэлла — относитель-
но порнографии и Спиро Т.Агню — относительно прессы.
Эти и другие пункты предъявленного им счета находят
отклик в душах многих американцев. Но его конкретные
обвинения неотделимы от его космической философии.
Гарвардская иеремиада основана на радикальном взгляде
на современную историю.

По убеждению Солженицына, Запад сошел с правиль-
ного пути начиная с Возрождения и Просвещения, повер-
нувшись спиной к духу и с чрезмерным и ненужным рве-
нием увлекшись всем материальным. Коммунизм — мер-
зость, но мерзок и капитализм. Коммерческий интерес
склонен душить духовную жизнь. Или, как он сформули-
ровал это в 1973 г., «стимул к самоограничению еще ни-
когда не существовал в буржуазной экономике... Именно
в ответ на бесстыдство неограниченной наживы развился
социализм». Несмотря на все их различия, коммунизм и

165

капитализм в равной степени являются результатами «ло-
гики материалистического развития».

Точно так же, как консервативные поклонники Солже-
ницына отвергнут его взгляды на капитализм, так и либе-
ральные его поклонники не примут его взглядов на демок-
ратию, названных его великим коллегой-диссидентом Ан-
дреем Сахаровым в 1975 г. неправильными и внушающи-
ми беспокойство. Сахаров, например, хочет либерализо-
вать и демократизировать Советский Союз. Он выступает
за многопартийную систему и утверждение гражданских
свобод. Мало что может быть более далеким от намерений
Солженицына. В 1975г. Солженицын отверг программу
Сахарова как еще один пример имеющего место в России
«традиционного пассивного подражания Западу».

«...Общество, где действуют политические партии, —
заявил он, — не возвышается в нравственности...» «...Не
существует ли путей внепартийного, вовсе беспартийного
развития наций?» Что касается гражданских свобод, то
«Запад-то, — писал он в 1969г., — захлебнулся от всех
видов свобод, в том числе и от интеллектуальной. И что
же, спасло это его? Вот мы видим его сегодня: на ополз-
нях, в немощи воли, в темноте о будущем, с раздерганной
и сниженною душой». (Это было написано за пять лет до
того, как Кремль изгнал его. Следовательно, его гарвард-
ские откровения отразили не то, что он обнаружил на За-
паде по прибытии, а то, во что он верил задолго до отправ-
ки на Запад.)

Считать свободу «целью нашего существования, — за-
явил он в 1973 г., — бессмыслица... Поэтому в настойчи-
вых поисках политической свободы как первого и главно-
го есть промах». В равной мере считает он бессмысленным
ставить в качестве цели существования земное счастье. В
Гарварде он откровенно отверг постулат о том, что «чело-
век живет на Земле для того, чтобы иметь свободу и стре-
миться к счастью (смотри, например, американскую Де-
кларацию независимости)».

II

Короче, Солженицын совершенно не верит в то, что он
определил в Гарварде как путь «западной многопартийной
демократии». В течение столетий люди жили без демокра-

166

тии, писал он в 1973г., «и не всегда им было хуже». При
авторитарном режиме Россия «сохраняла себя и свое здо-
ровье и не испытывала таких самоуничтожений, как
в XX в., и миллионы наших крестьянских предков за де-
сять веков, умирая, не считали, что прожили слишком не-
выносимую жизнь». В «патриархальных» обществах люди
«даже испытывали то пресловутое счастье... и не приду-
манное же литературой». Более того, они «сохраняли
нравственное здоровье... несравненно высшее здоровье,
чем выражается сегодня обезьяньими радиомелодиями,
песенками-шлягерами и издевательскою рекламой».

В противовес моральному хаосу демократии Солжени-
цын выдвигает достоинства «подчинения авторитету». Как
он объясняет, «государственная система, существующая у
нас, не тем страшна, что она недемократична, авторитарна
на основе физического принуждения — в таких условиях
человек еще может жить без вреда для своей духовной
сущности». Он возражает против того, что «сверх всех
физических и экономических понуждений от нас требуют
еще и полной отдачи души!..». Страшны не авторитарные
режимы, «но режимы, не отвечающие ни перед кем, ни
перед чем». Самодержцы во времена господства религии
«ощущали свою ответственность перед Богом... Самодер-
жцы нашего времени опасны тем, что трудно найти обяза-
тельные для них высшие ценности».

Идеал Солженицына не имеет ничего общего с либе-
ральной демократией. На вопрос, представляется ли Запад
«в качестве образца... как он есть, я должен буду откро-
венно ответить: нет». Его модель — христианский автори-
таризм под управлением богобоязненных деспотов и при
отсутствии политической жизни, партий, чрезмерной ин-
теллектуальной свободы или чрезмерной заботы о счастье
населения. Репрессии в действительности благотворны
для души. «Сопротивление среды награждает наши уси-
лия, — писал он в 1973г., — и большим внешним резуль-
татом».

Даже сегодня, убеждает нас Солженицын, в Совет-
ском Союзе складывается более здоровый моральный
климат, чем в Соединенных Штатах. «Для того богатого
душевного развития, которое уже выстрадано нашею
страною в этом веке, — заявил он в Гарварде, — западная
система в ее нынешнем духовно истощенном виде не

167

представляется заманчивой». Более широкое место, кото-
рое занимает мораль, и сложность жизни в Советском
Союзе формируют «характеры более глубокие и интерес-
ные, чем благополучная, регламентированная жизнь Запа-
да». Если в Декларации независимости говорилось о жиз-
ни, свободе и стремлении к счастью, то у Солженицына
главный тезис — обретение силы через страдание.

Для Солженицына, с его органическим взглядом на об-
щество, нация еще в большей степени, чем индивидуум,
является важнейшим носителем морали. Нации также мо-
гут приобщиться к таинству страдания. Они «живейшие
образования, доступные всем нравственным чувствам, и,
как ни мучителен этот шаг, также и раскаянию». В своем
очаровательном эссе «Раскаяние и самоограничение как
категории национальной жизни», опубликованном в 1975
г., Солженицын утверждает, что покаяние способно под-
вести нации к возможности самоограничения. «Нелегок
будет такой поворот западной свободной экономике, это
революционная ломка, полная перестройка всех представ-
лений и целей... Значит, отказаться от заразы внешней
экспансии, от рыска за новыми и новыми рынками сырья
и сбыта, от роста производственных площадей, количест-
ва продукции, от всей безумной гонки наживы, рекламы
и перемен».

Все это, по его словам, неправильно и ведет к катаст-
рофе. «И отказавшись наводить порядки за океанами, и
перестав пригребать державною рукой соседей, желаю-
щих жить вольно и сами по себе... надо перестать выбегать
на улицу на всякую драку, но целомудренно уйти в свой
дом, пока мы в таком беспорядке и потерянности». Нация
должна сконцентрироваться на внутренних задачах: «...на
лечении души, на воспитании детей, на устройстве собст-
венного дома...». Следует ли нам бороться за далекие теп-
лые моря или же за то, «чтобы теплота разлилась между
собственными гражданами вместо злобы»?

Эти образцы красноречия могли бы быть взяты из вы-
ступлений Джорджа Кеннана или Джорджа Макговерна.
Однако, когда американцы, раскаиваясь в перегибах, со-
вершенных в ходе войны во Вьетнаме, провозгласили по-
литику самоограничения, Солженицын, вместо того чтобы
порадоваться их обращению в новую веру, осудил их как
трусов. Неужели он действительно считал, что продолже-

168

ние бомбардировок, возвращавших вьетнамцев обратно в
каменный век, было бы свидетельством отваги и доброде-
тельности?

III

Впрочем, пророки не всегда последовательны. Вероят-
но, будучи ярым русским националистом, он более озабо-
чен спасением России, нежели Америки. Ему не следова-
ло бы столь пренебрежительно относиться к американ-
цам, которые хотят спасти свои собственные души. А воз-
можно и то, что им движет вполне понятная досада глаша-
тая, который пришел рассказать Западу о подлинной при-
роде советской тирании, но встречает лишь снисходитель-
ность и безразличие.

Перед второй мировой войной Артур Кестлер пример-
но с такой же досадой писал о том, что жертвы нацизма
не могли заставить англичан поверить рассказам о гитле-
ровском терроре. Позднее Кестлер решил, что если анг-
личанам чего-то недоставало, так это не смелости, а вооб-
ражения. Несомненно, именно это отсутствие воображе-
ния способствовало тому, что после падения Франции Ве-
ликобритания осталась один на один с гитлеровской агрес-
сией. Возможно, Солженицын понимает Соединенные
Штаты столь же слабо, как Кестлер — Великобританию в
1939 г.

В любом случае Солженицын в своей речи в Гарвар-
де выдвинул некий общий и окончательный взгляд на
природу и судьбу человека. Как для наций, так и для
индивидов возрождение может прийти лишь через испо-
ведь и признание верховной и абсолютной власти Все-
вышнего. Такой взгляд, безусловно, показался бы знако-
мым пуританским пророкам, выступавшим с проповедя-
ми в Гарварде три столетия назад. В нем присутствует
предчувствие Армагеддона, окончательной битвы с Сата-
ной. «В свое решающее наступление, — воскликнул Со-
лженицын в Гарварде, — уже идет и давит мировое
Зло». Эта идея пронизывает видение конца света перед
наступлением Царства Божия, изложенное в Книге про-
рока Даниила и Откровении Иоанна Богослова. «Если не
к гибели, то мир подошел сейчас к повороту истории, по
значению равному повороту от Средних веков к Воз-
169

рождению, — и потребует от нас духовной вспышки,
подъема на новую высоту обзора...»

Взгляд Солженицына пытлив. Вызов американскому
самодовольству и гедонизму, убожеству нашей массовой
культуры, упадку самодисциплины и духа гражданствен-
ности действует отрезвляюще и представляет несомнен-
ную ценность. В этом у Солженицына есть нечто общее
с нашими предками-пуританами. Но в вере Солженицы-
на активно присутствует принадлежащий к иному миру
мистицизм Русской православной церкви,— мистицизм,
ставший отражением политического абсолютизма рус-
ского общества. Согласно русским религиозным нормам,
земное счастье ничто в сравнении с Судом Божьим.

Пуританство по традиции было более эмпирично. Даже
священнослужителям Новой Англии приходилось смяг-
чать свою убежденность в абсолютной божьей власти,
идя на уступки примитивной демократии общества, в ко-
тором люди собственным трудом добивались своих жиз-
ненных целей и которому была чужда идея господства
обязательных предписаний. В XVIII в. -кальвинизм, воспри-
няв учение Джона Локка, заложил философскую основу
американского эксперимента, в основе которого лежали
идеи демократии.

Вот почему две традиции разошлись диаметрально, и
взгляды Солженицына, с его страхом перед человеческой
свободой, его безразличием к человеческому счастью, его
презрением к демократии, его верой в авторитарное госу-
дарство, столь явно противоречат великой традиции Запа-
да. Известный американский богослов нашего времени
Райнольд Нибур давно развеял мистическую иллюзию,
что нации, подобно индивидам, обладают душой. Он также
никогда не разделял авторитарного убеждения, что прави-
тели, стоит им провозгласить себя верующими, становятся
тем самым менее склонными к злоупотреблениям вла-
стью. «Наихудшая форма коррупции, — говорил Ни-
бур, — это коррупция в сфере религии».

Солженицын отметил в своей речи в Гарварде, что За-
пад никогда не понимал России. На это можно ответить,
что и Солженицын никогда не понимал Америки. Он при-
был сюда с уже сложившимися представлениями насчет
американского упадка и трусости, и, очевидно, ничто из
того, что он обнаружил в средствах массовой информа-

170

ции, не смогло переубедить его. Но, как верно подметил
Арчибальд Маклейш, «то, что он знает о Республике, он
знает не из непосредственного наблюдения за людьми, а
из телевизионных программ, которые представляют ему,
впрочем, как и нам, свою угнетающую пародию на амери-
канскую жизнь. Но разница в том, что мы и воспринимаем
все это как пародию».

Более того, Солженицын выступает как посланец Бо-
жий. «Истина мгновенно ускользает, — заявил он в Гар-
варде, — как только ослабится напряженность нашего
взора». Он, однако, не сомневается, что сам он постиг
истину. Но американцам трудно согласиться с утвержде-
нием об абсолютной истине. Если абсолютная истина
существует, то она, разумеется, недоступна в полном
своем объеме слабым и грешным смертным. Джеффер-
сон в своей первой речи при вступлении в должность
сказал: «Иногда говорят, что человеку нельзя доверить
управлять самим собой. А тогда можно ли доверить ему
управление другими? Или же мы обнаружим ангелов в
лице королей? Пусть история ответит на этот вопрос». В
XX в. история ответила на этот вопрос с ужасающей
определенностью. «К несчастью, — задолго до этого
сказал Паскаль, — тот, кто в своих действиях претенду-
ет на роль ангела, действует, как скотина».

Если пророчество — одно из христианских благ, то
смирение— другое. Зная о преступлениях, вершащихся во
имя одной, и притом единственно верной, Истины, амери-
канцы предпочитают иметь возможность знакомиться с
множеством противоречащих друг другу истин частного
характера. Нашей нации присущи скептицизм, склонность
к эксперименту, умение приспосабливаться, самокритика,
постепенные, но непрерывные реформы — все это каче-
ства, вызывающие отвращение у авторитарной и мессиан-
ской личности, однако, возможно, несмотря ни на что, не
такие уж и плохие.

В XVII в. американцев считали такими же грешными,
какими их видит в XX в. Солженицын. Тогда Судный
День был столь же близок и столь же далек, как и
сейчас.

Мы приветствуем присутствие Солженицына здесь и с
уважением относимся к тому, что он говорит как очеви-
дец, но он должен осознать, что его грандиозные провид-

171

ческие конструкции не имеют никакого отношения к де-
мократическому обществу. Эмерсон выразил это наилуч-
шим образом:

Люблю я церковь, рясу, свечи,
Душеспасительные речи.
Когда все это предо мной,
Приходят легкость и покой.
Но, что б священник мне ни пел,
Сам рясу я бы не одел.