Geum.ru

Houghton Mifflin Company Boston Артур М. Шлезингер Циклы американской истории Перевод с английского Развина П. А. и Бухаровой Е. И. Заключительная статья

Вид материалаСтатья
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   38
548

они способны лучше разобраться в конфликтах прошлых
лет, чем сами участники тех событий: эти несчастные счи-
тали, что они действуют так, а не иначе в силу определен-
ных причин, но мы-то теперь доподлинно знаем, что при-
чины были иными. Подобный взгляд на вещи свысока от-
рицает за историческими деятелями право на собственное
разумное мнение о происходящем, оскорбляет задним
числом их человеческое достоинство. Когда участники со-
бытий сами объясняют, как они жили, за что боролись и
проливали кровь, отвергать подобные свидетельства было
бы со стороны историков непростительным интеллекту-
альным высокомерием. Вопрос о том, считал ли Гувер себя
провозвестником «нового курса», заслуживает большего
внимания, чем ему до сих пор уделялось.

III

Итак, консерватор Гувер или прогрессист? Страх, ко-
торый вызывало у Гувера государственное вмешательство
в экономику, дал историкам, обратившимся к этой теме в
60-е годы, возможность увидеть «новых левых», а кроме
того повод изображать его борцом за представительную
демократию против властолюбивой бюрократии. «Он был
привержен, — пишет Уильям Эпплман Уильяме, — прин-
ципам самоопределения и сотрудничества на равных пра-
вах всех членов общества». «Идеалом, в который он без-
гранично верил, — добавляет Уильяме, — были солидар-
ность и сотрудничество всех слоев населения американ-
ского общества»"*. Этот романтизм, писала с явной сим-
патией Джоун Хофф-Уилсон в 1979 г., сделал Гувера
«любимцем новых левых»19.

Представление о Гувере как о предтече движения
«Студенты за демократическое общество» воистину неле-
по. Сотрудничество, в которое он действительно верил,
было сотрудничеством саморегулирующихся частных
торговых ассоциаций. Современники видели в нем отнюдь
не «грозу бюрократов», а, напротив, главного бюрократа,
поставившего себе целью придать более рациональный
характер капиталистической системе хозяйства, мобили-
зуя для этого ресурсы частных корпораций и ассоциаций.
«Его «идеалом», — пишет Эллис Хоули, — по-видимому,
являлся довольно рыхлый конгломерат предприниматель-
ских сословных ассоциаций и гильдий, которые были бы

549



представлены в более крупных корпоративных объедине-
ниях и брали бы на себя гарантированные социальные обя-
зательства». Хоули отмечает трактовку Уильяме, именуя
ее домыслами «леваков, постоянно ищущих аргументы в
споре с либеральными историками»20.

Гувер считал государственное вмешательство в эконо-
мику угрозой свободе. (Кстати, он не распространял свою
неприязнь на Эдгара Гувера, шефа ФБР, к которому отно-
сился с восхищением до конца жизни.) Система предпри-
нимательских гильдий, развитие которой он проповедо-
вал, превратилась бы в своего рода саморегулирующийся
социальный организм, что сделало бы в конце концов не-
нужным государственное вмешательство. Следуя этой ло-
гике, Гувер неминуемо должен был прийти к производст-
венному синдикализму, к замене гражданского правитель-
ства корпоративным. Ленин выдвинул лозунг: «Вся власть
Советам»; лозунгом Гувера чуть было не стал «Вся
власть — торговым ассоциациям». Однако он не довел
свои теории до их логического конца, подчеркивая, что
предложенные им торгово-промышленные ассоциации ни
в коем случае не должны посягать на святой принцип сво-
бодной конкуренции. Каждый раз, пишет Хоули, когда
идеал Гувера «вступал в противоречие с его стремлением
сохранить традиционные свободы и индивидуальные моти-
вации, президент и его команда отступали, заявляя, что
жизненно важные интересы «американской системы»
требуют сохранения механизмов действия рыночных сил,
индивидуальной инициативы и существующего политиче-
ского устройства»21.

Уильям Эпплман Уильяме с благоговением пишет о спо-
собности Гувера к «беспощадному анализу»22. В действи-
тельности, однако, Гувер не обладал аналитическим скла-
дом ума. Его социальные воззрения были изменчивы и
представляли собой эклектическую смесь принципов ин-
дивидуализма и корпоратизма. Он, например, никогда не
задавался вопросом, каким образом «американский инди-
видуализм», о котором он в 1922г. написал поучительный
трактат, может сочетаться с его же установкой на «част-
нособственнические групповые интересы», от которой от-
дает феодализмом. Главным для него был не анализ, а де-
магогия, он редко додумывал что-нибудь до конца, а если
и пытался это сделать, то шарахался из одной крайности

550

в другу10- В его выступлениях, по словам Бернера, «ост-
рые углы сглаживаются, а вещи несовместимые соединя-
ются воедино чисто декларативно»23.

В своей работе Бернер даже высказывает предполо-
жение о противоречии между мистической верой Гувера
в корпоративность и авторитарными чертами его харак-
тера, отмечая его «набор догм на собственную потребу»
и «его склонность к самообману»24. Анализируя деятель-
ность Гувера на посту председателя комиссии по оказа-
нию помощи Бельгии, Бернер пишет: «Руководствуясь
принципами, с которыми он познакомился в сфере част-
ного предпринимательства, Гувер был приверженцем
элементарного единоначалия в административном аппара-
те, при котором право решающего голоса принадлежало
бы одному человеку, ему самому». Вудро Вильсон сказал
о Гувере: «У меня возникало чувство, что судьба любого
полезного начинания была ему безразлична, если оно не
проводилось в жизнь под его прямым руководством».
Тот же Бернер в этой связи заметил: «Деятельность Гу-
вера в «Продовольственной администрации» наводила
иной раз на мысль, что его излюбленная идея сотрудни-
чества сводилась к тому, чтобы все сообща действовали
по его указке»2. Никогда не сомневавшийся в собст-
венной непогрешимости, Гувер не выносил возражений
и терпеть не мог кого-нибудь убеждать. Все это имеет
мало общего с образом Гувера, созданного фантазией
Уильямса, — этакого апостола всеобщего благоденствия,
путь к которому должен быть проложен через корпора-
тивное сотрудничество.

IV

В отличие от Уильяма Эпплмана Уильямса Дэвид Бер-
нер и Мартин Фосолд не видели в Гувере апостола всеоб-
щего корпоративного благоденствия. Но и они в целом
считали его прогрессистом.

Бернер, например, объявил Гувера «последователем
Торстейна Веблена»26 и цитировал последнего чуть ли не
на каждой странице своего труда, словно надеясь, что в
этом сочетании интеллектуальные потуги самого Гувера
будут выглядеть более прогрессивными. Уильяме с готов-
ностью подхватил этот тезис, указывая, что «изучение

551

трудов Веблена послужило (для Гувера) сильнейшим им-
пульсом»2'. И тоже кое-где цитирует в этой связи Вебле-
на28. Единственное слабое место этой изумительной тео-
рии: отсутствие каких-либо доказательств, что Гувер во-
обще заглядывал в Веблена.

Веблен считал, что власть должна принадлежать совету
технократов или инженеров; некоторые представители
технической интеллигенции, например Моррис Льювелин
Кук и Говард Скотт, «отец технократии», испытали на себе
его влияние. Гувер, однако, был больше бизнесменом, чем
инженером. По его собственным словам, в его жизни
«бизнес занимал куда большее место, чем точные нау-
ки»29. Что до Веблена, то биографы не обратили внима-
ния, что в трех томах своих «Мемуаров» Гувер упоминает
о Веблене лишь один раз: рассуждая о приверженности
Рексфорда Дж. Тагуэлла «плановой экономике», он на-
звал его «интеллектуальным наследником Торстейна Веб-
лена»30. Поскольку и сам Тагуэлл, и идея плановой эко-
номики были ненавистны Гуверу, то это упоминание о
Веблене вряд ли можно считать выражением его искрен-
них симпатий к последнему. Скорее уж, сам Гувер, подо-
бно Джимми Картеру в конце его правления, подтвержда-
ет иллюзорность надежд, которые Веблен возлагал на тех-
нократов.

Вообще «портрет» Гувера-прогрессиста нуждается в
многочисленных исправлениях и уточнениях. Так, Бернер
не согласен с утверждениями, согласно которым Гувер не
хотел-де подписывать закон Норриса — Ла Гардиа, — за-
кон, принятый в интересах рабочих и гарантировавший им
право на организацию в профсоюзы, а также ограничивав-
ший практику вмешательства федеральных судов в трудо-
вые конфликты. Фосолд в свою очередь указывает, что
Белый дом направил тогда лидеру республиканского боль-
шинства в палате представителей закрытый список возра-
жений по законопроекту и что министр юстиции при Гу-
вере рекомендовал, тем не менее, подписать законопро-
ект, исходя исключительно из того, что вето было бы пре-
одолено подавляющим большинством при голосовании и
Верховный суд в результате, вероятнее всего, стал бы тол-
ковать этот закон расширительно3 *. Джордж Норрис, со-
автор закона, сказал позднее: «Министерство юстиции
при Гувере не оказывало нам ни малейшей помощи. На-

552

против, мы столкнулись с непреодолимыми препятствия-
ми — с противодействием не гласным, не открытым, а
молчаливым, закамуфлированным, но при этом весьма эф-
фективным»32.

Можно привести и случай с миссис Оскар де Прист,
женой конгрессмена-негра, вопрос о приглашении кото-
рой на задуманные женой президента чаепития в Белом
доме для ясен конгрессменов стал чуть ли не крупной
социальной проблемой. В изображении Бернера пригла-
шение Прист в резиденцию четы Гувер в Белом доме
мыслилось как «демонстративное осуждение перед ли-
цом всей общественности», расового фанатизма33. Фо-
солд описывает этот эпизод в столь же розовых тонах.
Расистом Гувер, безусловно, не был. Но ни один из его
биографов не обратил внимания на язвительное описа-
ние мучительных колебаний Гувера в воспоминаниях ше-
фа протокола Белого дома Ирвина Гувера, вышедших
под названием «Сорок два года в Белом доме». Согласно
И.Гуверу, на четыре чаепития подряд миссис Прист про-
сто не пригласили, после чего по настоянию помощника
президента по связям с общественностью, считавшего,
что хоть какой-то жест нужно сделать, устроили специ-
альное дополнительное чаепитие; причем гостей заранее
предупредили о предстоящем испытании. После появле-
ния миссис Прист «миссис Гувер вскоре удалилась».
Миссис де Прист, добавил автор, «была самой невозму-
тимой среди приглашенных»34.

В известной степени Гувер действительно был рефор-
матором'. Он собирался реорганизовать правительство, ук-
репить государственные гражданские учреждения, мо-
дернизировать тюрьмы, помочь индейцам и т.д. Но можно
ли считать Гувера американским прогрессистом в истори-
ческом значении этого понятия, то есть политиком, высту-
павшим за контроль администрации над большим бизне-
сом и естественными ресурсами в интересах всей нации?
Бернер пишет, что образцом для Гувера был Теодор Руз-
вельт3. Однако теория Гувера о системе гильдий в капи-
талистическом обществе практически не имеет ничего об-
щего с концепцией Т.Рузвельта о «сильной администра-
ции» как ответе американской демократии большому биз-
несу. При Гувере еще были живы республиканцы-про-
грессисты рузвельтовской школы. Дать исчерпывающий

553

ответ на вопрос о прогрессизме Гувера можно, лишь изу-
чив мнение о нем истинных прогрессистов и мнение Гуве-
ра о них.

Самыми видными и активными прогрессистами в пар-
тии Гувера были Джордж У.Норрис из Небраски и Роберт
М~Лафоллет-мл. из Висконсина; их мнение необходимо
учитывать при ответе на вопрос о прогрессизме Гувера.
Ни тот, ни другой не считали президента ни личным дру-
гом, ни союзником, ни даже партнером; они презирали
Гувера, который платил им той же монетой. В списке до-
стижений Норриса и электрификация сельских районов,
и закон Норриса — Ла Гардиа, и 20-я поправка, и одно-
палатное законодательное собрание в Небраске. Ни одно-
му сенатору не удалось сделать больше. Он выдвинул еще
целый ряд прогрессивных инициатив, потерпевших, одна-
ко, неудачу. Норрис был самым последовательным при-
верженцем идей прогрессизма. Подобно многим другим,
он вначале восхищался Гувером, с которым познакомился
еще в годы первой мировой войны. Впоследствии, став
министром торговли, будущий президент разочаровал
Норриса. На выборах 1928 г. Норрис отдал свой голос
Элу Смиту. «Мне известны взгляды Гувера, — писал он в
автобиографии. — Он консерватор и реакционер»36.

Гувер со своей стороны называл Норриса «коллекти-
вистом», одним из «самых ярых демагогов в сенате». В
своих «Мемуарах» старый квакер с гаденьким злорадст-
вом пересказал сплетню, которую, по его словам, слышал
от Уильяма Боры лет за двадцать пять до этого. Бора ска-
зал якобы, что Норрис «законченный социалист»; «левые
суфражетки финансировали его избирательную кампа-
нию и оплачивали счета рекламного агентства в Вашингто-
не, постоянно восхвалявшего Норриса»37. Ричард Лоуитт
в своей блестящей трехтомной биографии Норриса назы-
вает пересказ Гувером этой сплетни «злобным домыс-
лом». (Видимо, так оно и есть. «Известно, что Гувер весьма
вольно обращался с фактами, — пишет Бернер. — В своих
«Мемуарах» он неправильно указывает день своего рож-
дения, дату смерти матери, время своего отъезда из
Айовы и дату поездки в Австралию, и таких ошибок

554

там — легион»38.) В 1930 г. помощник консервативного
сенатора от Огайо Симеона Фесса, председателя Нацио-
нального комитета республиканской партии и ближайше-
го сподвижника Гувера в сенате, внес по указке своего
босса кандидатуру другого Джорджа Норриса, безвестно-
го бакалейщика из Брокен-Боу, в списки кандидатов в се-
наторы от этого штата для голосования на республикан-
ских праймериз в надежде нанести поражение Норрису.
Сенатор Норрис ни на минуту не сомневался, что все это
было проделано с ведома и одобрения Гувера.

Норрис был раздражен еще больше, когда Гувер с
большим шумом наложил вето на законопроект о строи-
тельстве в Масл-Шоал, высокопарно заявив, что он «явля-
ется отрицанием идеалов, положенных в основу нашей
цивилизации»3**. Этот законопроект послужил основани-
ем для учреждения Управления по делам долины реки
Теннесси. Не мог Норрис простить Гуверу и его отказ
предоставить федеральную помощь безработным, тем бо-
лее что отказ этот был обоснован надуманными соображе-
ниями высшего порядка. И хотя Гувер скрепя сердце со-
гласился предоставить государственные кредиты ферме-
рам для закупки семян и кормов для скота, он наотрез
отказал в помощи голодающим людям. «Господи, благо-
слови голодающих, когда скоты уже сыты»40, — сказал
тогда Норрис. В феврале 1931 г. Норрис изложил один-
надцать причин, в силу которых, по его мнению, респуб-
ликанцам не следует повторно выдвигать кандидатуру Гу-
вера. В мае 1932 г. он объявил, что будет поддерживать
Рузвельта, если того выдвинут демократы, и ни при каких
условиях не отдаст свой голос Гуверу.

Лафоллет, представитель молодого поколения респуб-
ликанцев-прогрессистов, был на тридцать четыре года мо-
ложе Норриса. В 1928 г. он выступал за выдвижение
Норриса кандидатом республиканцев на президентских
выборах. Съезд партии, отдавший предпочтение Гуверу,
проходил, по его словам, «под контролем крупных банки-
ров и промышленников Восточного побережья». В связи с
этим Лафоллет отказался одобрить утвержденный съез-
дом предвыборный список республиканцев. Патрик
Дж.Мани, биограф Лафоллета, в своей книге «Молодой
Боб Лафоллет» писал, что, попав в Белый дом, Гувер «из-
бегал контактов с сенатором от Висконсина». Отношение

555

Гувера к росту безработицы возмутило Лафоллета. «Его
черствость и равнодушие пронимают меня до мозга кос-
тей», — писал он матери.

«Могут подумать, что у меня «пунктик» в отношении
Гувера. Но должен же в самом деле кто-то смотреть за
ним во все глаза. То, как он позорно пренебрег своими
обязанностями в разгар экономического кризиса, потряс-
ло меня больше, чем всех остальных в Вашингтоне"41.

В феврале 1931г. Уильям Аллен Уайт пришел к выводу,
что «надежды на примирение между группой Лафоллета —
Боры — Норриса и Белым домом больше нет»42. Лафоллет,
как и Норрис, поддержал кандидатуру Рузвельта.

Одним словом, и Норрис и Лафоллет выступали против
Гувера еще задолго до депрессии. Они отказались поддер-
жать его кандидатуру на президентских выборах 1928 г.
и активно добивались его поражения на выборах 1932 г.
после того, как президентство Гувера подтвердило их са-
мые худшие опасения. Гувер вербовал своих сторонников
в конгрессе не среди прогрессивных республиканцев, а
среди реакционеров и консерваторов. Все это доказывает
полнейшую нелепость утверждения, что Гувер был про-
грессистом.

В судьбах Норриса и Лафоллета произошел крутой пе-
релом, когда президентом стал Рузвельт. «Из политическо-
го изгоя Норрис уже очень скоро превратился в желанно-
го гостя и своего человека в Белом доме», — пишет Лоуитт.
«С самого начала, — указывает Мани, — Рузвельт делал
все от него зависящее, чтобы заручиться поддержкой и
дружбой Лафоллета»43. Оба прогрессиста внесли боль-
шой вклад в развитие американского государственного ус-
тройства в направлении демократического контроля над
бизнесом, основанного на законе и не имеющего ничего
общего с корпоративными структурами, своего рода «син-
дикализмом предпринимателей», о котором мечтал Гувер.

Если уж иные историки гримируют ныне Гувера под
прогрессивного республиканца, то впору придумать ка-
кое-то другое определение для тех, кого в их время имен-
но так и называли, то есть для Норриса и Лафоллета, Гиф-
форда Пинчота и Фиорелло Ла Гардиа, Гарольда Икеса и
Генри Уоллеса, Бронсона Каттинга и Дональда Рихберга —
людей, презиравших Гувера и которым он в свою очередь
также платил презрением.

556

VI

Таким образом, при ближайшем рассмотрении версии
о Гувере как о творце «нового курса», предтече новых
левых или республиканце-прогрессисте не выдерживают
критики. Остается версия о Гувере-прорицателе, обладав-
шем несравненным даром предвидения, сумевшем распоз-
нать главные движущие силы современного общества и
решительно боровшемся за союз свободы и порядка, од-
ним словом, о лидере, устремленном в будущее, этаком
пророке XX в.

«Ни один американский государственный деятель до
Гувера, — писала Джоан Хофф-Уилсон, — не обладал
столь разносторонними интересами и не проникал столь
глубоко в самую суть проблем американской и мировой
экономики; ни один из них не выработал свойственного
ему строго научного системного подхода к проблемам по-
литэкономии Соединенных Штатов»44. По мнению Джей-
мса Стюарта Олсона, только депрессия помешала Гуверу
«стать одним из великих президентов Соединенных Шта-
тов; тонкое понимание сущности корпораций, производст-
венных процессов и администрирования, вне всякого со-
мнения, позволило бы ему регулировать экономику стра-
ны, не допуская при этом бюрократических перехле-
стов»45. По словам Уильяма Эпплмана Уильямса, историка
весьма легковерного, «Гувер лучше всех прочих амери-
канских президентов разбирался в реалиях современного
индустриального общества в США». Однако в период Ве-
ликой депрессии Гувер, по словам Уильямса, был «потря-
сен неспособностью американцев позаботиться о собст-
венной судьбе, объединившись для совместных усилий, и
заранее предвидел, куда заведет их столь пренебрежи-
тельное отношение к своим гражданским обязанно-
стям»46.

Спору нет, совместные добровольные усилия граж-
дан — идеальный способ решения наших проблем. Взаи-
мовыручка и сейчас остается эффективным методом в не-
больших коммунах, где люди трудятся бок о бок друг с
другом. Но принцип добровольности не годится для совре-
менного крупномасштабного обезличенного производст-
ва, при котором граждане не склонны брать на себя до-
полнительных обязательств, вытекающих из непосредст-

557

венного трудового общения, а люди корыстолюбивые и
эгоистичные наживаются за счет бескорыстных и чест-
ных. В современном многомиллионном обществе отдель-
ные социальные группы всегда будут преследовать свои
особые интересы. Просто диву даешься, как же это пре-
зидент, «хорошо знавший индустриальное общество, тон-
ко разбиравшийся в корпоративных реалиях, строго науч-
но подходивший к проблемам», «был потрясен» нежела-
нием граждан добровольно объединять свои усилия. Да
мог ли он вообще рассчитывать на добровольную мотива-
цию? Бернер мыслит в данном случае куда более здраво:
«Лишь немногие сентиментальные либералы столь наивно
подходили к природе человека»47.

Сколь это ни странно, но Уильяме и впрямь верит, что
граждане, взяв свою судьбу в собственные руки и объе-
динившись для совместных действий, смогли бы решить
такие сложные проблемы структурного порядка, как де-
прессия, безработица, инфляция, расовое неравенство.
Он непоколебимо убежден в том, что социальный подход
к решению этих проблем, методы, говоря словами Карла
Поппера, «прикладной социальной инженерии» могут
привести к «ужасающим» последствиям. На самом же де-
ле социальные воззрения Гувера, плоские и поверхност-
ные, его извечный набор претенциозных и маловразуми-
тельных общих мест не отражали ни реальностей совре-
менного индустриального общества, ни модели проведе-
ния различных социальных групп в системе, основанной
на принципе личного обогащения. Его наивное представ-
ление о предпринимательском менталитете — типичный
пример примата идеологии над практикой. Даже Эллис
Холи задается вопросом, не является ли версия о Гу-
вере — стороннике государственного регулирования —
«очередным мифом, порожденным радикально изменив-
шейся политической обстановкой с ее новым социально-
политическим заказом», призванным, в частности, обосно-
вать «новые попытки регулировать экономику, не прибе-
гая к административному вмешательству»48.

Читатель, сумевший преодолеть нагромождение ба-
нальностей о частном Предпринимательстве в двухтомном
сочинении Гувера «Записки государственного деятеля»,
едва ли всерьез воспримет байки о ренессансе Гувера в
облике прогрессивного лидера, или провидца, или глубо-

558

кого аналитика социальных проблем. Мифы эти служат
иным целям. При очередном движении стрелки политиче-
ского барометра в сторону личного интереса общество
всякий раз, заглушая укоры социальной совести, создает
культ тех президентов прошлого, которые также придер-
живались этого принципа. Что до «новых левых», после-
довательно выступавших против половинчатых реформ и
поэтому осуждавших «новый курс» Рузвельта, то Гувер
для них всего лишь очередной персонифицированный ар-
гумент в споре с либералами.

Любому государственному деятелю, прожившему до-
статочно долго, в конце концов все прощается. Эмоции
теряют остроту, ошибки забываются, и ореол святости ни-
сходит даже на закоренелых грешников. В наши дни нечто
подобное происходит с Ричардом Никсоном. В свое время
дряхлый Гувер подружился с молодым Никсоном, когда
тот в начале 5 0-х годов составлял для него списки «тайных
коммунистов» в администрации. Однако в период кампа-
нии 1960 г. Гувер уже критиковал Никсона за то, что тот
тратит слишком много времени, соглашаясь с Кеннеди.
«Цели, к которым стремится Кеннеди, — зло», — изрек
непреклонный старец, убежденный в том, что кандидат от
демократической партии мечтает о «социализме под мас-
кой всеобщего благоденствия» и о «новом издании "ново-
го курса"».

«Со временем вы поймете, — писал он Никсону год
спустя, — что к мнению умудренных опытом государст-
венных деятелей никто не прислушивается, пока им не
перевалит за восемьдесят, а тогда их уже нечего прини-
мать в расчет»49. Доживи Гитлер и Сталин до наших дней,
у них нашлись бы почитатели, как у старого кайзера в
Доорне. Гувер прожил еще тридцать с лишним лет после
своего президентства. Говоря словами Эмерсона, любая
пустышка выходит в конце концов в герои.

Эйзенхауэр

Реабилитация Эйзенхауэра была еще более впечатляю-
щей, хотя он никогда не котировался у историков так низ-
ко, как Гувер. В 80-е годы вошло в привычку оценивать
президентство Гувера примерно так, как он сам оценивал
«сухой закон», — как «великий социально-экономический

559

эксперимент, благородный по замыслу и далеко идущий
по последствиям»5". Гувера считают глубоким мыслите-
лем и невезучим государственным деятелем. Эйзенхауэра,
напротив, со временем стали считать удачливым государ-
ственным деятелем. В 1962 г., через год после его ухода
с поста президента, историки и политологи — участники
опроса, проведенного моим отцом, — поставили Эйзенха-
уэра на двадцатое место среди американских президен-
тов. По результатам же опроса, проведенного двадцать
лет спустя Стивом Нилом из «Чикаго трибюн», он вышел
уже на девятое место, а еще год спустя, по данным опроса
профессора Роберта Марри, занял одиннадцатое место.
(Гувер же, несмотря на все рвение его реаниматоров, опу-
стился с девятнадцатого места в опросе 1962 г. на двад-
цать первое в опросах 1982 и 1983 гг.)

Этот рост «посмертной котировки» Эйзенхауэра легко
объясним. 50-е годы были в глазах современников пери-
одом застоя и самоуспокоения. Затем последовал период,
отмеченный активными вмешательством государства в
экономику, накалом общественных страстей и расколом
общества. Естественно, что в ретроспективе годы правле-
ния Эйзенхауэра вызывают ностальгию — этакое благо-
словенное десятилетие мира и гармонии. Более того, не-
достатки преемников Эйзенхауэра — активизм Кеннеди,
одержимость Джонсона, аферы Никсона, серость Форда,
вздорные идеи Картера, идеологическая зашоренность
Рейгана — заставили увидеть в новом свете достоинства
Айка. Историкам следует учитывать, что деятельность то-
го или иного президента подчас больше сказывается на
репутации его предшественников, чем на его собственной.
Наконец, в наши дни стрелка политического барометра
вновь переместилась в сторону частных интересов, как в
свое время это произошло и в президентство Эйзенхауэ-
ра, что и дало последний импульс к позитивной переоцен-
ке его деятельности.

I

После недавнего рассекречивания документов из лич-
ного архива Эйзенхауэра, хранившихся в его библиотеке в
Абилине, штат Канзас, он предстал в совершенно новом,
неожиданном облике, что еще более ускорило процесс его

560

реабилитации. Для большинства своих современников Айк
был национальным героем, великодушным хозяином Бело-
го дома, мудрым, мягким человеком, этаким добрым дя-
дюшкой, охраняющим покой и безопасность страны. Не-
други Эйзенхауэра, потерпевшие сокрушительное пора-
жение в двух президентских выборах, приведших его в Бе-
лый дом, видели в нем недалекого старика, который спустя
рукава относится к своим обязанностям, был не в ладах с
синтаксисом, обожал вестерны, играл в гольф и бридж с
миллионерами, а группа сильных помощников тем време-
нем управляла страной от его имени, создавая ему имидж
«героя поневоле». Но обе группы сходились в том, что он
был доброжелательным и незлобивым человеком.

Упомянутые документы Эйзенхауэра содержат убеди-
тельные доказательства того, что образ добродушного
простачка был лишь маской, за которой скрывался прони-
цательный руководитель, последовательно идущий к до-
стижению поставленных целей. По прочтении документов
перед историками предстает не прекраснодушии филант-
роп, а хитрый, расчетливый, опытный человек, который
был всегда себе на уме. Это был не наивный политический
простофиля, а политик Божьей милостью, извлекавший
немалую выгоду из общепринятого мнения о себе как ру-
ководителе, стоящем вне политики. Он отнюдь не был ни
добродушным пустомелей, скрывавшим за своим мнимым
косноязычием свои истинные намерения и цели, ни пас-
сивным и безразличным наблюдателем. Напротив, он при-
нимал живейшее и непосредственное участие в обще-
ственных и государственных делах.

Со страниц «Дневников Эйзенхауэра»51 перед нами
встает человек, уверенный в себе, лукавый и властный.
Он жестко и без сантиментов оценивает своих помощни-
ков. Некоторые записи свидетельствуют о пресловутой
вспыльчивости Эйзенхауэра («Помочь нашей победе в
этой войне могло бы только одно — если кто-нибудь при-
стрелит Кинга», — записал он в 1942 г., имея в виду тог-
дашнего начальника штаба военно-морских сил, человека
надменного и строптивого)52. Другие записи выдают чес-
толюбие, которое он тщетно старается скрыть. Некоторые
страницы, полные тяжеловесных рассуждений с претен-
зией на философию, оставляют впечатление написанных
специально для грядущих поколений.

561

В период пребывания Эйзенхауэра у власти мы думали,
что ему недостает политического опыта, и как же мы оши-
бались! Американская армия — самая суровая школа для
политика. Эйзенхауэр, начинавший свою карьеру как про-
теже генерала Макартура и продолживший ее уже под
покровительством лютого соперника последнего — гене-
рала Маршалла, — обладал, по-видимому, незаурядными
политическим способностями. Проявленное им на посту
президента умение дистанцироваться от своей непопуляр-
ной партии, приводившее в ярость профессиональных
политиков-республиканцев, свидетельствовало о его нео-
бычайно сильно развитом инстинкте политического само-
сохранения.

Судя по всему, Эйзенхауэр вопреки неоправданной
репутации великого путаника чаще всего отлично знал, че-
го хочет, и прежде всего в тех случаях, когда намеренно
выступал в облике доброго старого Айка. Однажды госу-
дарственный департамент обратился к нему с просьбой не
затрагивать на пресс-конференции взрывоопасную тогда
проблему островов Куэмой и Мацу, расположенных вбли-
зи берегов Китая и захваченных американцами. Эйзенха-
уэр сказал тогда Джеймсу Хагерти, своему пресс-секре-
тарю: «Не беспокойся, Джим, если вопрос всплывет, я им
заморочу голову»53. Он всем нам заморочил голову. По
словам Ричарда Никсона, Эйзенхауэр был «куда более
сложным и хитроумным человеком, чем многим казалось,
причем в лучшем смысле этих слов»54.

Джон Рэндольф из Роанока сказал как-то о Ван-Бюре-
не, что тот «гребет к цели, приглушив весла»55. Ту же
мысль, хотя и без метафор, приводит в своей монографии,
посвященной методам работы администрации Эйзенхауэ-
ра, Фред Гринстейн. По мнению Гринстейна, для стиля
Эйзенхауэра-руководителя были характерны следующие
«политические правила»: управление из-за кулис; словес-
ный камуфляж; отказ от ставки на отдельные личности
при учете индивидуальных качеств своих сотрудников в
каждом конкретном случае; выборочное делегирование
полномочий и, наконец, умение обеспечить себе поддер-
жку общественности56. Хотя автор и оговаривается, что
методы эти отнюдь не уникальны, сочувствие и восхище-
ние, с которыми они описаны, способны создать впечат-
ление, будто только Эйзенхауэр применял средства, име-