Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   59   60   61   62   63   64   65   66   ...   76

III




Хан подошел к Отрару, когда ему донесли, что шах растолкал свое войско

по городам и сам куда-то уехал. Хан презрительно усмехнулся. С тех пор как

опоясался мечом, не встретил ни одного достойного врага. Все на одно лицо:

мелки в помыслах, малодушны, не горячая кровь - моча течет в их жилах. Ни

защитить себя, ни умереть, как подобает воинам, не могут. Когда шах убил

посла, подумал было: этот другой. Такой же! Трус. Дурак. И держал в руках

такое владение. Ему бы не народами, а стадом коров править.

Рядом с этой забилась другая, радостная мысль. То, что совершает он,

предопределено небом. Оно лишает врагов ума и мужества, дарует ему великое

счастье побеждать, оставаясь непобедимым.

Он сидел перед шатром в глубоком мягком кресле. На столике лежал

раскрашенный чертеж владений шаха. Купец Махмуд, хаджиб Данишменд, другие

перебежчики-сартаулы стояли рядом, поясняли, где что начертано. Синей

краской были обозначены реки Сейхун ' Джейхун, Зеравшан и море

хорезмийцев, густо-зеленой - орошаемые земли, бледно-зеленой - пастбища,

желтой-песчаные пустыни, красное пятнышко - селение, красное пятнышко с

ободком - город, обнесенный стеной. Рядом с городом черточки. Каждая -

десять тысяч воинов. Приблизительно. Всего узнать его сартаулы не могли. И

без того сделали много. Когда-то он предателей близко к себе не подпускал,

рубил им головы без разговоров, теперь же притерпелся. Они тоже бывают

полезными.

[' С е й х у н - Сырдарья.]

Как только разобрался в чертеже, всех сартаулов отослал. Думать

человеку надо в одиночестве.

Ветер зализывал угол чертежа, бумага сухо шуршала. Он вынул нож,

придавил ее. Хорошо, не обжигая, пригревало солнышко. В зачерствевшей

траве стрекотали кузнечики, но как-то вяло, нехотя. Лето подходило к

концу. Увяла еще одна трава... Близится осень. Тут она, говорят, долгая,

теплая, да и зима не зима - так себе. Взяв это в соображение, он и пришел

сюда в конце лета. Летом, в жару, воевать худо. Люди ленивы, и когда их

много вместе, всякие болезни приключаются... Да, еще одна трава увяла.

Сколько же трав вырастет для него?

Он наклонился к столику. Тень от головы закрыла чертеж, и краски разом

поблекли. Палец заскользил по зеленым и желтым пятнам, по синей извилине,

уперся в красное пятно с ободком. Отрар... Три черточки - тридцать тысяч

воинов. Было двадцать, но шах прислал еще десять. Успел. Тридцать тысяч -

не много, но выковырнуть их из-за стен будет не так-то просто.

Хан поднял голову. Вдали темнели зубчатые стены и закругленные вверху

башни Отрара. Возле них неторопливо рысили его дозорные сотни. Отрар

обложен, ни одному человеку не пройти в город, не выбраться обратно. Но

держать все войско возле него неразумно. Уж если шах подставил бока, бить

его надо двумя руками, да так, чтобы и дух перевести не мог.

Почти до вечера сидел над чертежом. Думал, пил кумыс, время от времени

посылал туаджи - порученцев - то за кем-нибудь из нойонов, то за

сартаулами, спрашивал о том, о другом, опять оставался один и думал,

думал. И когда все стало понятно, велел позвать сыновей.

- Ну, дети, всем нам дел хватит! Джучи, ты пойдешь вниз по Сейхуну.

Возьмешь все города, какие встретятся на твоем пути. Упрешься в море -

заворачивай на полдень. Вот твой путь.- Ноготь хана проехал по чертежу,

оставляя острую вмятину, остановился у Гурганджа.- С тобой будут два

сартаула - Хасан-ходжа и Али-ходжа. Они знают и места и дороги. Им верь,

но н проверяй.- Помолчал, пытливо вглядываясь в лицо Джучи.- Я говорил,

все вы рождены, чтобы править народами. Тебе, Джучи, как старшему, первому

даю удел.- Пальцем обвел на чертеже круг, захватив и Гургандж.- Все это -

твое.

Сын посмотрел на чертеж, на темную стену Отрара, поблагодарил:

- Спасибо, отец.

Уж как-то очень просто и сдержанно поблагодарил. Хана это слегка

задело, но его влекли вперед замыслы, все остальное было сейчас не так уж

важно.

- Чагадай и Угэдэй, вы останетесь тут, возьмете Отрар. И живого -

живого!- приведите мне Гайир-хана. Вверх по реке я направлю кого-нибудь из

нойонов. А с тобой, Тулуй, мы пойдем на Бухару. Из Бухары - на Самарканд.

Мы вспорем брюхо шаху Мухаммеду. Сделаем это, не трудно будет добраться и

до сердца. Помните, мы пришли сюда, чтобы утвердиться навеки. Будьте

безжалостны с теми, кто считает себя хозяевами этой земли. Люди - трава.

Этих побьешь, другие вырастут. Но эти другие будут знать, что властелин на

земле - один. Мы избраны небом, чтобы повелевать, кто не хочет покориться,

тот противится воле неба.

- Дозволь спросить, отец,- сказал Джучи.

- Спрашивай...

- Человек появляется на земле по соизволению неба - так?

- Надо думать, что так.

- Почему же он должен умирать по чьей-то воле, по моей, скажем?

- Вот ты о чем... Тогда тебе следовало бы не воином быть, а...- Не

договорил, почувствовал, что сейчас смертельно оскорбит Джучи.

Без того сын как-то весь ужался, но смотрел в лицо отцу твердо, без

страха, какой накатывал на него в детские годы.

- Я хочу понять, отец, не разгневаем ли мы когда-нибудь небо тем, что

человеческая жизнь для нас - травинка. У каждого из живущих есть душа,

сердце, свои думы, есть духи-покровители...

- Да, Джучи, я забыл сказать,- перебил он его,- первое время С тобой

будет Джэбэ. Он опытный воин, не перечь ему.

Он, конечно, не забыл. Джэбэ с ним отправлять не собирался. Но если у

Джучи такие думы перед походом, ему не взять ни одного города, а если и

возьмет, уговорив сартаулов покориться, они восстанут за его спиной. Джэбэ

не даст слюни распускать.

- Спасибо, отец, и за это. За Джэбэ...

- Ты чем недоволен?

- Кто посмеет быть недовольным твоим повелением! Я рад. Джэбэ так

опытен, что мне рядом с ним нечего делать. Буду охотиться.

- Не заносись!- строго сказал он.- Одна галка хотела стать гусем, села

на озеро и утонула. Я лучше знаю, кому с кем идти и чем заниматься.

Вечером созвал в шатер нойонов, объявил свою волю. После этого слуги

принесли вино и мясо. С его позволения Хулан пригласила девиц-песенниц с

хурами и мальчиков-лимбистов '. Разом стало шумно и весело. Нойоны в знак

дружбы и приязни обменивались чашами с вином. Хан из своих рук угостил

Боорчу, Джэбэ, Субэдэй-багатура... Всем пожелал счастья-удачи в сражениях.

Выпил архи н сам. Слушал юролы - благопожелания, хвалебные песни -

магталы, нежное звучание хуров, тягуче-печальную жалобу лимбэ. Музыка

смывала с души пыль будней, манила в неизвестное, тревожила, сулила

радость. Празднично сверкали кольца и перстни на пальцах, браслеты на

запястьях рук Хулан. Влажно поблескивали зовущие глаза. Время проносилось,

не задевая ее. С годами она становилась даже красивее.

[' Л и м б э - музыкальный инструмент, род флейты.]

Музыка расслабила его. Что-то тихо заныло, заболело внутри.

Мальчики старательно округляли щеки, дуя в лимбэ, проворно-суетливо

бегали их пальцы. Сколько трав истоптали они? Не больше десяти. У них

впереди молодость, возмужание... Все впереди. А его молодость ушла

невозвратно, детство забылось, будто его и не было... Он почувствовал

зависть к мальчикам... Тихая боль внутри росла, ширилась, захватывала его,

мягко сдавливала горло.

- Нашему хану - тысячу лет жизни!

Он поставил чашу с вином на столик и больше не притрагивался к ней.

Вдруг оборвалась музыка, смолкли голоса.

- Хан желает отдохнуть. Идите.

Это Хулан. Она, как всегда, почти угадала его желание. Неважно, что не

отдыха ему захотелось, а чего-то совсем другого. Он бы куда-нибудь пошел

сейчас, совсем один, и чтобы под босыми ногами была мягкая, холодная от

росы трава, и вскрикивали бы ночные птицы, взлетая из-под ног. Вышел из

шатра. Дул сухой ветер. На небе слоились черные облака, невидимая луна

высветляла их края, тускло светилась одинокая звезда. Почему-то вспомнил

давний свой разговор с монахами-даосами. Тогда их суждения принял с

усмешкой. Они ему показались не столько мудрыми, сколько забавными. А

было, кажется, в тех суждениях что-то важное для него.

Он пошел по стану, и кешиктены - караульные двинулись за ним. Досадливо

махнул рукой - отстаньте. Нашел палатку Елюй Чу-цая, откинул

полог,- склонив голову, вошел внутрь. Потомок <железных> императоров лежал

в постели с высоким изголовьем, читал книгу. Увидев хана, бросил с груди

одеяло. Пламя в светильнике заметалось вспугнутой бабочкой.

- Можешь не вставать,- сказал хан, сел на стопку книг, сложенных у

постели.- Ты сведущ в учении даосов?

- Нет, великий хан,- Чу-цай поднялся, натянул халат, поставил перед

ханом фарфоровую чашечку с чаем.

- Почему?

- Все науки один человек познать не может. На познание дао уходит

жизнь. Это одно из самых великих учений.

- Долго ли живут даосы?

- Продолжительность их жизней зависит от двух вещей: от глубины

познания сущего и неуклонного следования познанному. Сам Лао-цзы, великий

учитель даосов, прожил, одни говорят, сто шестьдесят лет, другие - больше

двухсот.

- Не выдумка?- усомнился хан.- Хитры китайцы на всякие выдумки.

- Во всякой выдумке, великий хан, как в скорлупе ореха ядро, кроется

истина. Достоверно, что даосы пробуют разгадать тайну бессмертия.

- Ну и как?

- Мне, непосвященному, нечего сказать, великий хан.- Чу-цай виновато

моргнул, сжал в кулаке свою длинную и узкую, как хвост яка, бороду.- Об

этом надо говорить с даосами.

- Я хочу видеть у себя самого знающего из них.

- Есть один мудрец. Но жив ли он, я не знаю. Пропасть человеку в

такое... безвремение просто.

- Я повелел не трогать служителей богов. Его надо разыскать. Садись и

пиши письмо.

- Может быть, найдем...

- Найти надо. Пиши письмо этому мудрецу.

Чу-цай разостлал на складном столике лист бумаги, придвинул тушь,

осмотрел кисточку, бережно расправив острый пучок волос, вделанный в

тонкую бамбуковую палочку.

- Что писать, великий хан?

- Письмо должно быть не повелением - просьбой. Повеление будет тебе.

Завтра же пошли людей на быстрых конях. Они должны разыскать мудреца. Если

понадобится, пусть перевернут весь Китай. За это дело ты отвечаешь

головой.

Он выпил остывший чай и стал обдумывать письмо.

В шатре его поджидала Хулан. Она помогла раздеться. Погасив свечи,

сказала из темноты:

- Ты дал Джучи такой большой удел...

По ее голосу, мягкому, воркующему, догадался - неспроста говорит это.

Что-нибудь просить будет.

- Мне чужих владений не жалко.

- Я подумала о нашем с тобой сыне...

- Рановато думаешь. Улус я дал только Джучи. Я завоюю владения для

всех моих сыновей. Кулкан не будет обижен. Ты не любишь Джучи - почему?

- Потому, что он не любит тебя.

Хан промолчал. Говорить об этом даже с Хулан не хотелось.