Источники и материалы

Все авторы, занимающиеся Холокостом, пишут об источниках во введении к своим работам (ср. Engelking 1994; Tec 1999; Melchior 2004; 2005). Книга Алины Скибинской (2007 г.) целиком посвящена источникам для исследования темы Холокоста, архивам, библиотекам и т. д. Есть также исследования, показывающие трудности с поиском литературы (биографической и художественной), в том числе Яцека Леочака (1997) или сборник текстов под редакцией Михала Гловиньского (2005).

Leociak (2005) дает следующую классификацию литературы по личным документам:

1. Форма передачи и способ записи:

А.1. Письменные источники (тексты),

А.2. Разговорные источники (магнитофонные записи, видеокассеты или другие).

• Хронологический раздел (время создания источника):
  • Тексты, созданные hic et nunc (здесь и сейчас, современные событиям):
• дневник и дневник-хроника,
• дневник,
• буквы,
• триггерные источники: истории, ответы на опросы и другие,
• пограничные жанры: эссе-небеллетристика, литературный репортаж и другие.
  • Тексты, созданные post factum (постфактум):
• дневник,
• автобиография,
• воспоминания,
• триггерные источники: отчеты, судебные и другие показания,
• пограничные жанры: беседы, реконструированный дневник и другие.

Сюда же следует добавить критерий мотивации источника — вызван ли он внешними факторами (учреждения, собирающие отчеты, конкурс мемуаров, интервью, проведенные исследователями и т.п.), или же это источник, созданный по инициативе автора (письма, журналы и др.). На это накладывается самое общее деление на существующие материалы и материалы, разработанные самим исследователем, т.е. те, которые, проводя конкретное исследование, он обнаружит в архивах, библиотеках и т. д. (даже если они были разработаны другим исследователем, учреждения) и интервью, проведенных самостоятельно. Здесь следует отметить, что единственным признанным сегодня социологами, изучающими Холокост, целенаправленным методом припоминания источников являются индивидуальные глубинные интервью, зачастую проводимые в соответствии с методологией устной истории.

УСТНАЯ ИСТОРИЯ: специфический для исторических наук метод исследования (но родственный методам социологии, антропологии, этнографии), заключающийся в записи интервью со свидетелями истории, в ходе которых они рассказывают об исторических событиях со своей точки зрения, не опуская свой личный опыт, опыт, мнения. Его развитие стало возможным, когда появились современные записывающие устройства (магнитофоны). Исследования, проводимые с помощью этого метода, позволяют описать историю, увиденную глазами так называемых простые люди, что особенно ценно для неимущих слоев общества, люди, которые не оставили бы письменных воспоминаний и чья история не сохранилась никаким другим образом (ср. Królak bd)

Важным признаком является время возникновения источника. Документы, написанные во время или вскоре после войны, а также отчеты, представленные в первые послевоенные годы, бесценны, так как авторы на постоянной основе описывали близкую им действительность. Ошибок памяти там почти нет, знания, полученные из других источников, не пересекаются с собственными воспоминаниями. Однако не все смогли написать о своих переживаниях сразу после войны. Феномен «отпирания» кошмарных воспоминаний известен лишь спустя много лет.

Фактическая ценность свидетельских показаний также зависит от многих факторов, составляющих исторический и политический контекст. Разные темы были в разной степени подвержены искажениям, и наиболее широко понимаемые польско-еврейские отношения. Пример: в первые послевоенные годы велась интенсивная государственная пропаганда, т.е. против Армии Крайовой и Подпольного Государства, поэтому в отчетах того времени можно найти следы этой пропаганды, например, в описаниях польских партизан и их отношении к евреям.

В литературе личного документа мы скорее не будем искать объективные исторические факты. Важно сопоставлять эти источники с другими и всегда уделять пристальное внимание более широкому историческому, политическому и социальному контексту, чтобы избежать ошибочных выводов.

Можно спорить о превосходстве существующих источников над разработанными. В зависимости от темы исследователь может обнаружить, что на его или ее вопросы нет ответов в существующих письменных текстах. Тогда стоит запланировать интервью. «Так почему же я не переосмыслил опыт Холокоста на основе дневников? В основном потому, что они не отвечают на вопросы, которые я задаю себе и на которые хотел получить ответы от своих собеседников. […] С моей точки зрения, устное свидетельство во многих отношениях более ценно, чем письменное. Это заставляет слушателя стать активным участником встречи, а не пассивным читателем. […] Благодаря эмпатии, возможной только при прямом контакте, я смог лучше понять опыт переживших Холокост».

Иногда специфика темы не позволяет использовать метод интервью. Согласно Engelking (2001), причины нежелания говорить о Холокосте следующие:

• желание уйти от травматического военного опыта, потребность вернуться к нормальной жизни и убежать от воспоминаний,
• страх быть неправильно понятым (также игнорирования и обесценивания военного опыта, оценки поведения и отношения, стереотипизации),
• неспособность простить, освободиться от ненависти.

Добавим сюда ненадежность человеческой памяти, из которой иногда травмирующие события исчезают быстрее других. Проблема может возникнуть и тогда, когда мы спрашиваем об исторических фактах, о которых собеседник не знает, не помнит или в которых не уверен. Неизбежным ограничением является течение времени. Уже сегодня количество людей, с которыми вы можете поговорить, катастрофически мало. Людям, которым было 20 лет, когда началась война, сейчас приближается к 90. Поэтому скоро будет только анализ интервью, записанных аудио- и видеометодами, а значит, попадающих в разряд существующих источников.

Наконец, стоит упомянуть о фотографиях. Основным чтением здесь является «Холокост в фотографиях» Янины Струк (2007). Автор указывает, что работа исследователя над фотографиями таит в себе множество подводных камней и, если не знать всех условий, может привести к совершенно ошибочным выводам: «Фоторепрезентация Холокоста — это не последовательное изложение событий, это это невозможно. Фотографии являются фрагментами. Они иллюстрируют истории, но не рассказывают их, а как их интерпретировать — дело кураторов, кинематографистов, историков и пропагандистов. […] Настоящее всегда влияет на реконструкцию прошлого».

Методологические проблемы

Мы обсудим две самые важные проблемы: репрезентативность выборки и достоверность источников.

Там, где мы используем личные документы, добиться какой-либо репрезентативности выборки практически невозможно. Во-первых, во время Холокоста было написано мало текстов. Во-вторых, неизвестно, сколько дневников, заметок и писем было утеряно, поэтому мы не можем даже оценить, насколько репрезентативен сохранившийся фрагмент. В-третьих, все воспоминания и послевоенные отчеты — это, конечно, дело рук выживших. В-четвертых, не все выжившие пришли в учреждение, чтобы представить свои отчеты или сделать самостоятельную попытку описать свой собственный опыт.

С аналогичной проблемой мы столкнемся, например, при проведении сегодня глубинных интервью методами устной истории. Известно, что исследователи добрались до тех немногих, кто еще жив, идентифицируется как выживший и, более того, вообще хочет говорить на эту тему.

Все эти факторы существенно сужают выборку, а также препятствуют ее полной характеристике на фоне всей еврейской общины, пережившей Холокост. Невозможно судить о том, что может быть доказательством, которого не существует. Мы предполагаем, что мемуары и дневники обычно писали люди более образованные, в первую очередь грамотные, но этот вывод искажается тем, что у нас есть и устные рассказы необразованных людей.

Самое главное — признать, что любое количественное исследование всегда будет подвержено огромной ошибке и может рассматриваться только как оценка.

Поэтому работ, основанных на количественных исследованиях, немного и они во многом проблематичны. Примером может служить книга Нехамы Тек «Когда свет пронзил тьму, христианское спасение евреев в оккупированной нацистами Польше» (1986). Автор акцентирует внимание на помощи, оказываемой евреям поляками. Анализируются отношения между спасателями и спасаемым, создается описание человека, помогающего. В качестве инструментов Tec использовал качественный контент-анализ и количественный статистический анализ. На основе числовых данных автор делает тезис об «автономных альтруистах». Люди, которые помогли:

• отличаются индивидуальностью, чувством обособленности, чувствуют себя чуть ли не на обочине общества;
• самостоятельны, действуют в гармонии друг с другом, не заботятся о мнении окружения;
• иметь долгосрочную и полную помощь нуждающимся;
• они принимали помощь евреям как должное, а не как героизм;
• не планировал начинать оказание помощи;
• воспринимали евреев как беспомощных людей, зависящих от внешней помощи.

Благодаря такому набору признаков они не поддавались давлению социального контроля, поэтому могли оказывать помощь в соответствии с голосом совести. Однако, поскольку репрезентативность выборки явно не полная, эти результаты нельзя считать окончательными.

С другой стороны, количественные исследования менее проблематичны при изучении последствий Холокоста, так как легче получить определенную репрезентативность выборки. Ярким примером может служить работа Ирены Гурвик-Новаковской «Польские евреи (1947—1950)». Анализ социальных связей еврейского населения (1996). Автор проанализировал несколько сотен анкет, заполненных евреями, пережившими Холокост, и статистику ЦКЗП, провел интервью и наблюдал за возрождением еврейской жизни в Польше. Цель состояла в том, чтобы описать групповые связи между польскими евреями после Холокоста. Автор рассматривает отношение респондентов к своему национальному чувству (эмиграция, сионизм, ассимиляция, равнодушие к национальному вопросу) и важнейший фактор, формирующий это отношение: антисемитизм. Он описывает «остаточный характер» еврейской общины — результат разрушения, вызванного Холокостом, социально-политические и экономические изменения в Польше и создание государства Израиль. Автор, как и Тэк, использует инструменты количественной социологии, сочетая их с методами качественного анализа, однако описывает более современное сообщество, в случае которого легче получить репрезентативность выборки.

Как решить проблему нерепрезентативности выборки на практике? Мельхиор предлагает, чтобы случаи, отобранные для выборки, были максимально дифференцированы. Тексты людей с разными характеристиками (пол, возраст, профессия, место жительства и т. д.) должны быть отобраны, даже если это будут единичные случаи; с другой стороны — ищите тексты, которые тематически разнообразны. «Если случаи, включенные в исследование, кажутся нерепрезентативными для всех соответствующих категорий или вопросов, вариантов ситуаций, типов опыта или способов понимания индивидуального опыта, то выборка должна быть расширена за счет включения случаев, отражающих эти другие, до сих пор отсутствовавшие, категории и вопросы». Мы называем это феноменологической репрезентативностью.

Для чуткого исследователя эта, казалось бы, мешающая «нерепрезентативность выборки» имеет более глубокое значение. Это невозможность проникнуть в суть опыта Холокоста. Существующие свидетельства всегда покажут нам только часть правды, потому что это работа Выживших. Гросс пишет по этому поводу: «Ведь все, что мы знаем об этом — по одному факту, что это было рассказано, — не является репрезентативным образцом еврейской судьбы. Это все истории […] от выживших. Даже незаконченные отчеты — от тех, кто не дожил до конца войны и оставил только обрывки записей — хранятся лишь до тех пор, пока авторы успешно избегают смерти. Мы ничего не знаем о самом дне, о последнем предательстве, жертвой которого они пали, о Крестном пути девяноста процентов довоенного польского еврейства» (2000, с. 95).

Вторым важным методологическим вопросом является достоверность личных документов. Для историков, желающих установить точные факты, личные документы «обычно имеют мало исходной ценности». Эти материалы, однако, являются кладезем бесценных знаний о взглядах, отношениях, чувствах, восприятии действительности. Они идеально подходят для изучения дискурса, языка, используемого авторами для описания реальности Холокоста, метафор, которыми они описывают неизвестный им опыт, построения типологий отношений и т. д. Поэтому следует внимательно относиться к тому, какие именно знания мы исходим из личных документов и не рассчитываем найти объективные и подтвержденные исторические факты.

Однако, даже когда мы знаем, какую информацию мы можем искать в личных документах, мы не должны рассматривать различные типы источников как полностью объективные и эквивалентные. В первую очередь стоит помнить, что оно по-разному пишется и произносится по-разному. Признано, что устные рассказы хотя бы частично свободны от сознательного создания представляемой реальности. При письме, работая над содержанием и формой, мы теряем непосредственность выражения. Даже если мы пытаемся описать все как можно точнее, мы всегда делаем выбор, опуская какие-то вещи, смягчая или обостряя свои оценки.

Уникальность феномена Холокоста требует уникального исследовательского подхода. При формулировании суждений и выводов следует проявлять чуткость и осторожность. Тема Холокоста учит исследователя смирению. Самое главное — осознание того, что, несмотря на обилие документов и текстов, тот мир остается для нас закрытым. Мы даже близко не можем приблизиться к этим переживаниям, потому что никогда не испытывали ничего подобного. Мы никогда не узнаем, как выглядела реальность Холокоста, почему люди действовали так или иначе, что именно они думали, как интерпретировали эту реальность. Точно так же мы не будем знать, почему Холокост был возможен, почему все обернулось именно так, почему одни помогали евреям, а другие способствовали их смерти.

Новая исследовательская перспектива требует от нас индивидуального подхода к каждой судьбе, каждому свидетельству, тщательному анализу каждого человеческого опыта. Об авторах анализируемых нами документов стоит думать как об отдельных лицах, наделенных именем, фамилией и личностью. Вот почему так рекомендуется метод качественного анализа, который не ведет в ловушку статистических обобщений. Поэтому отношение, которое можно рекомендовать исследователям Холокоста, — чуткое, внимательное чтение различных материалов, задавание многих вопросов и избегание однозначных ответов.

Резюме

Малгожата Мельхиор написала свой классический текст в 2005 году. С тех пор многое произошло в польской науке и журналистике. Продолжают издаваться новые книги польских исследователей и переводы иноязычных материалов. Каждый год выходят новые номера научного журнала «Заглада Жид». В Польше исследования Холокоста были институционализированы. Процветают исследовательские центры, прежде всего в Варшаве и Кракове. Здесь стоит отметить важную роль группы Центра исследования Холокоста IFiS PAN во главе с Барбарой Энгелькинг-Бони. Можно с уверенностью сказать, что здесь, на стыке различных взаимодополняющих социальных наук, зародилась польская школа качественных исследований, опирающаяся на надежную историко-литературную мастерскую. Ученые, опубликовавшие свои первые статьи после 1989 года, теперь преподают студентам;

Тема Холокоста и, шире, евреев также все больше присутствует в дискурсе и публичном пространстве. Музей истории польских евреев и другие учреждения представляют еврейскую тематику в форме культурных мероприятий, фестивалей, семинаров и проектов. Поэтому эту главу можно было бы завершить оптимистичным выводом о том, что через 20 лет после начала свободных исследований Холокоста дела в Польше идут все лучше и лучше.

К сожалению, до сих пор остаются малоизученные области, например, образование. Хотя тема Холокоста включена в обязательную программу изучения истории и польского языка в средних школах с 1999 г, а в средних школах – с 2001 г, недавние манипуляции с этими программами, содержание новых учебников и, прежде всего, реализация вопроса, на практике оставляют желать лучшего (ср. Szuchta 2010). Даже на гуманитарных факультетах вузов тема Холокоста обычно преподается только в форме факультативов. Так что еще многое предстоит сделать.