Если бы мы хотели определить факторы, способствующие возникновению счастья, то наиболее очевидным было бы деление на факторы прямые и косвенные, т. е. те, которые необходимы для возникновения счастья, и те, которые могут к нему привести. Можно также указать такие факторы, которые приводят к «совершенному» счастью, и такие, которые приводят только к «среднему» счастью. Однако существует довольно существенное расхождение во взглядах на факторы счастья. Часто причиной этого является незнание этих факторов и словесные недоразумения. Наиболее существенной причиной этих расхождений является то, что на самом деле для разных людей важны разные факторы. Это связано с разнообразными условиями жизни, культурными различиями, различиями в нравах. Таким образом, как состояние человеческого организма,

Однако следует отметить, что каждый из этих факторов, существенно влияющих на наше счастье, может сопровождаться препятствиями, препятствующими наступлению желаемого состояния. Так что нашему здоровью угрожают подстерегающие нас болезни. Хотя развитие медицины устраняет многие угрозы, оно не избавляет от страха перед всеми болезнями, которые в эпоху глобализации и отсутствия ограничений на поездки могут иногда даже приобретать масштабы пандемии.

Молодости мешает реальное видение старости, и хотя современность довольно эффективно вытесняет размышления о старости, старость наступает в каждом из нас в определенное время, потому что она неизбежна.

Красота, которая всегда является неоспоримым преимуществом как в индивидуальной, так и в общественной жизни, а значит, является одним из основных факторов счастья, несмотря на сумасшедшее развитие косметологии, не способна быть атрибутом каждого человека. Это связано с тем, что чрезмерное вмешательство скальпеля в наше тело (искусственное увеличение или уменьшение груди, липосакция, удаление морщин) может иметь нежелательный эффект и, например, навсегда изуродовать нас, а не украсить.

Богатство, упоминаемое некоторыми философами как один из многих факторов, обеспечивающих счастье, рассматривается большинством респондентов, участвующих в социологических исследованиях, как цель жизни и тем самым венец всех устремлений. Однако безудержный аппетит к различным товарам, очень часто искусственно подогреваемый, сопровождается страхом потерять имущество и испытать бедность. Призрак бедности, угрожающий существованию богатых (в результате финансовых кризисов, банкротств, потери работы), является существенным препятствием в достижении полной удовлетворенности состоянием имущества.

Здесь следует упомянуть еще об одном факторе — свободе, которой часто угрожает ее противоположность, т.е. рабство. Конечно, свобода не может быть полной, потому что тогда она грозит анархией. Для счастья необходима свобода, и хотя сейчас она воспринимается более индивидуально, чем в древние времена, мы должны осознавать, что можем быть свободны лишь в той мере, в какой могут быть свободны другие, живущие с нами и вокруг нас.

Следует отметить, что факторы счастья и сопутствующие им препятствия постоянно переплетаются. Таким образом, можно сказать, что человеческая жизнь есть игра условий и источников счастья, и их конфигурация определяет, наступит ли в отдельном случае, в данном существовании это счастье.

Источники счастья чаще всего классифицируют по-разному — в зависимости от выдумки создателей этих классификаций. Есть те, кто говорит, что только в конце жизни можно сказать, была ли она счастлива. Таково было мнение, среди прочих, Солона, Хилона и Антисфена. Другие считают, что счастливая жизнь — это сумма счастливых моментов, которая численно перевешивает несчастливые моменты. Третьи убеждены, что счастье — это лишь побочный эффект преследования других целей, которые человек ставит перед собой в жизни.

По Татаркевичу, источники счастья можно разделить на четыре группы. Богатство, положение и власть, т. е. внешние блага, составляют первую группу. Благожелательные чувства составляют вторую группу, и здесь упоминаются дружба, любовь и доверие. Труд создает отдельную категорию, поскольку Татаркевич, как и Аристотель, убежден, что деятельность, приносящая человеку удовлетворение, может быть основой для чувства наполненности жизнью. И, наконец, в качестве четвертого — предметы бескорыстного вкуса, к которым Татаркевич относит, в числе прочих, религию, искусство и науку.

Источники счастья воспринимаются по-разному, например, ими могут быть не только отдельные блага, но и сама жизнь. Кроме того, если какие-то из этих источников недоступны отдельным людям, это не значит, что эти люди не могут достичь счастья, потому что один источник счастья может быть заменен другим. Все перечисленные здесь источники счастья, как правило, ненадежны, потому что они не гарантируют, что мы будем счастливы, если они у нас есть.

Таким образом, счастье является следствием многих различных факторов и источников, поэтому его можно считать последовательной ценностью не только из-за этого разнообразия, но и потому, что оно рассматривается как специфическое состояние субъективных чувств и впечатлений, а также объективно возникающих ситуаций и ситуаций. события. Следовательно, можно сказать, что счастье — это в некотором смысле особое и, таким образом, «благословенное» совпадение часто непредсказуемых обстоятельств.

Указания, способствующие автономии и независимости человека как от других людей, так и от внешних условий, продвигают модель эгоистического и эгоцентрического понимания счастья. Правила поведения, которые могут быть реализованы без особых человеческих усилий, постановка целей, которых можно достичь без риска потери или неудачи, отсутствие амбиций характеризуют минималистское отношение и, таким образом, определяют то, как воспринимается счастье.

Существуют также концепции, которые видят зависимость человека от общества и тем самым побуждают людей действовать таким образом, чтобы в результате люди думали не только о себе, но и о других. В значительной степени просоциальная установка (деятельность pro publico bono, альтруизм) характеризует, хотя и не всегда, максималистскую установку. Установка высоких моральных требований к себе, и в то же время большие и даже непомерные амбиции, которые также связаны с высоким риском, влияют на поставленные перед собой цели и возможность достижения счастья.

Аристотель, сформулировав принцип золотой середины, имел точное представление о природе человеческой морали. Добро и зло, присутствующие в жизни, не разделены четкой линией, но образуют континуум, в котором человек, посоветовавшись со своей совестью, должен установить границы своего поведения и своего выбора.

Несмотря на обязательные в настоящее время права человека и вытекающие из них попытки ограничить принуждение, оказываемое человеком на человека, мы должны, тем не менее, признать некоторые ограничения необходимыми. Это порождает множество конфликтов, нежелательных действий и агрессии. Повседневная жизнь создает силу ситуаций, в которых моральные и правовые ориентиры не совпадают. Что же тогда нужно сделать, чтобы общая сумма благ или счастья всех людей могла быть получена с наименьшим количеством их страданий? Правило умножения счастья теоретически приемлемо, но жизнь ставит под сомнение его реальность в пользу другого правила, которое прежде всего хочет устранить страдание из человеческого существования.

Возможно, homo ethicus, т. е. нравственный человек, имеет наибольшие шансы на достижение счастья. Homo ethicus может действовать нравственно либо направляя свое внимание на добро, т. Драбарек 1999, стр. 270). Таким образом, мелиорист – это человек, стремящийся реализовать в себе добро. С другой стороны, сотерик, прежде всего, хочет бороться со злом, которое он обнаруживает в себе и в других. Мелиорист ставит перед собой более скромные, минималистичные цели, его довольствуют малые шаги в приближении к добру. Сотерика не интересуют полумеры в борьбе со злом. Он хочет полностью освободить себя и мир от зла.

В контексте рассуждений о счастье стоит рассмотреть эти две установки, потому что — с точки зрения общественной жизни — здесь возникает очень важная проблема. Нужно ли в общественной жизни способствовать добру и бороться за его осуществление или же искоренять зло и в какой-то мере рассматривать его как творение добра? Следует отметить, что обе установки — мелиористская и сотерическая — не встречаются в чистом, ясном виде. В мелиористическом отношении к умножению добра трудно ни классифицировать существование зла, ни полностью отказаться от противодействия злу. В то же время сотерическое отношение, характеризующееся повышенной чувствительностью ко злу, требует от нас различения того, что мы готовы считать добром. Если рассматривать сотеризм как обратную сторону мелиоризма, то каждое из этих воззрений также было бы чего не хватает другому. Здесь возникает проблема практической необходимости их взаимного дополнения и надлежащих пропорций. В общественном действии, и особенно в воспитании, могли бы быть исправлены ошибки, характерные для каждой из этих установок, т. е. пренебрежение злом, с одной стороны, и искушение фанатизмом, с другой, где ненависть ко злу так подавляет, что очень часто угрожает преувеличены, а вместе с ними и меры, необходимые и законные для борьбы с ними.

Когда человек решает выбрать одну из этих установок, во многом определяющих его путь достижения счастья, когда он прилагает усилия к самосовершенствованию, стремлению к совершенству, он может быть обречен на непонимание и одиночество. Зачастую такие люди не получают одобрения окружения, а те, кто работает над формированием себя, сталкиваются с социальным непониманием.

Состояние современного человека и проблема счастья

Сегодня рядом присутствуют три типа нарративов о счастье и возможности самореализации современного человека. Наиболее доминирующим является нарратив, пропагандирующий подчинение законам эволюции, особенно закону борьбы за существование и погоне за удовольствиями. Это порождает веру в то, что человеческое существование действительно зависит от господства силы и погони за удовольствиями. Два других нарратива менее обширны, их труднее внедрить в собственную жизнь, потому что это требует определенных усилий, они меньше представлены в СМИ и, следовательно, менее популярны. В одном из них раскрывается выразительная, во многом романтическая модель восприятия человека, его потребности в самосовершенствовании и самореализации, стремление к совершенству. Второй — повествование, в котором преобладает присутствие метафизики и духовности,

О том, что принцип удовольствия определяет не только человеческую жизнь, но и форму культуры, уже упоминал Зигмунд Фрейд в своей теории психоанализа. Его взгляды на счастье были решительно пессимистичными. Счастье просто недостижимо. Это связано с тем, что человеческое эго (сознание) постоянно находится под давлением со стороны ид (подсознания) и суперэго (сознания). Если бы люди захотели удовлетворить свои потребности в сексе, смерти и агрессии, они вызвали бы крах общества и культуры. Следовательно, существует социальная потребность в подавлении импульсов, но такое состояние является источником неврозов. Мы неудовлетворены в царстве Ид и точно так же неудовлетворены в царстве Супер-Эго, но мы можем выразить наши побуждения посредством создания культуры. Таким образом, культура является своего рода защитным слоем, покрывающим вулкан человеческих эмоций и инстинктов. По Фрейду, когда защитный слой культуры не выдерживает давления эмоций, связанных с влечениями, между людьми возникают войны и агрессия. Следовательно, человек не может быть счастлив, потому что он постоянно ограничен.

В 1960-х и 1970-х годах стала популярной модель счастья, заключающаяся в том, чтобы испытать как можно больше интенсивных удовольствий. Либеральная демократия способствовала созданию процветающего общества в США и Западной Европе, а в последние два десятилетия и в значительной части стран Центральной Европы. Стремление к удовольствию, примером которого является потребление, часто описываемое прилагательным «чрезмерное», состоит, помимо прочего, в том, что предел того, что необходимо в жизни, постоянно движется вверх, потому что все больше и больше наших потребностей может быть удовлетворено. удовлетворен. С другой стороны, предел возможности использования предметов роскоши, которые всегда были доступны только избранным, постоянно снижается. Поэтому судьба обычных людей, которые из поколения в поколение жили на уровне, едва позволяющем выжить,

В мире безграничного потребления и погони за удовольствиями одним из доминирующих паттернов стал тот, который обнажает секс и новые технологии. Это результат связи секса с рыночными механизмами и промышленным производством. Однако для сытых во всех отношениях людей технологические изменения и секс перестают быть привлекательными, а элемент угрозы или даже смерти становится все более желанным на рынке. Своего рода специфическая жажда экстремальных эмоций, которая может привести к удовольствию, требует все более сильных ощущений, ищущихся, среди прочего, в физической угрозе, пытке, убийстве или даже самоубийстве.

В контексте переживания экстремальных удовольствий стоит сослаться на взгляды французского философа Жоржа Батая, который показывает человеку возможность выхода за пределы ранее испытанных удовольствий. В некотором смысле Батай продолжает взгляды Эпикура, когда проповедует восхваление жизни до самой смерти. Батай не приемлет стоического редукционизма потребностей и чувств, не соглашается и на обнажение социального измерения бытия, его интересует прежде всего настоящее «здесь и сейчас» человека. Таким образом, рациональные и целенаправленные действия устраняются в пользу свободной игры влечений и усиления перверсии, что, в свою очередь, ведет к нарушению социальных и культурных норм. Батай утверждает: «Тот, кто не умирает, будучи только человеком, всегда будет только человеком». В его воззрениях эротизм есть выражение специфически понимаемой религиозности человека, изолирующего себя от других людей и общества. Эта трансгрессия приводит нас в мир интенсивной эротики, где жизнь, смерть и экстаз появляются рядом или в одном чувстве. Это практика блаженства перед лицом смерти. Человек освобождается от необходимости постоянно считать и производить, которая должна была обеспечить его выживание, и должен сосредоточиться только на прославлении настоящего. Концепции Батая резко противостоял Сартр, утверждавший: «Но радости, к которым призывает нас Батай, если они относятся только к самим себе, если они не участвуют в планах новых проектов, не способствуют созданию нового человечество, которое превзошло бы себя в погоне за новыми целями,

В известной книге «Жизнь за зерно» Бауман приходит к выводу, что провозглашаемые гуманистами истины о том, что целью человека является стремление к счастью, прогрессу и установлению самого справедливого общественного строя, не осуществляются, поскольку в В эпоху глобализации понятие прогресса прежде всего связано с социальной изоляцией. Социально исключенные из-за отсутствия работы, отсутствия надлежащего образования или неправильно сделанного жизненного выбора становятся «людьми-отходами».

Аналогичное пессимистическое видение было представлено в его книге «Конец работы» Джереми Рифкина. По его мнению, в прошлом, когда современные технологии заменяли работников в сфере экономики, на их месте появлялись новые производства, которые забирали людей без работы. Однако сегодня в трех традиционных секторах экономики, то есть в сельском хозяйстве, производстве и сфере услуг, увольнения, связанные с технологическими изменениями, означают, что миллионы людей вынуждены получать пособия в глобальном масштабе. Единственным растущим сектором является отдел знаний, который состоит из элиты предпринимателей, ученых, техников, программистов, специалистов, преподавателей и консультантов. Но пока этот сектор растет, этого не следует ожидать. что это обеспечит более чем небольшую часть сотен миллионов сокращений рабочих мест в ближайшие десятилетия. Таким образом, рынок труда может оказаться местом борьбы за выживание.

Бауман представляет последующие элементы описания неопределенного состояния человека в современном или постмодернистском мире, когда говорит о непостоянстве объектов, удовлетворяющих наши изменчивые и неустойчивые потребности. Чувство временное, временное и преходящее вызывает внезапное появление и столь же внезапное исчезновение ценностей, авторитетов, мод, но пробел, оставленный исчезающими вещами, ценностями или героями, всегда можно заменить новыми разрекламированными чудесами. Всемогущая реклама становится диктатором. Именно поэтому потребительский рынок с его брендовыми храмами соблазняет людей, создавая видимость свободы выбора. Все немодное и старое выбрасывается на помойку – становится отходами. Это касается и людей, к которым во многих случаях относятся как к бывшим в употреблении вещам, которые можно без зазрения совести выбрасывать.

Эгоцентризм и погоня за прибылью, господствующие в современном мире, вызывают потерю чувства онтологической безопасности. Могут ли люди быть счастливы в таких условиях? Государственные органы в странах с развитой демократией, которые должны были создавать безопасные условия для мирной жизни граждан и гарантировать их социальную защищенность, в последнее время ведут борьбу с эмигрантами, приехавшими в более богатые страны «за хлебом». Внезапный наплыв мигрантов в мир изобилия, которые приезжают в поисках работы и сносных условий жизни, сейчас очень нежелан из-за финансового кризиса, хотя когда-то был приемлем из-за дешевой рабочей силы. Враждебность к эмигрантам проистекает из опасений граждан, которые, привыкшие к социальному обеспечению, ранее предлагаемому им государством всеобщего благосостояния, теперь опасаются резкого сокращения пенсий и увеличения трудоспособного возраста. Поэтому к безработным и эмигрантам часто относятся как к «отходам» мировой экономики. Порядочные, работающие граждане демократических стран направляют свое нежелание, проистекающее из опасений за существование и социальное положение, на эмигрантов, безработных, маргиналов, «мусорщиков».

Можно ли в таком случае сделать людей счастливее, лучше организовав государство?

По словам Фрэнсиса Фукуямы, либеральная демократия содержит все, что нам, людям, нужно для прочного счастья. Прежде всего, это отличный способ добиться прогресса за счет развития знаний. Утилитарный принцип максимизации счастья максимального числа людей, т. е. максимизации благосостояния большинства, удовлетворяет жизненные потребности человека. Либеральная демократия минимизирует риск «деспотического скандала», периодически избирая государственную власть всеобщим голосованием. Он также удовлетворяет моральные потребности человечества, такие как всеобщее признание.

Фукуяма вводит в свои рассуждения стремление к признанию, ссылаясь на концепцию Платона о душе, содержащуюся в «Государстве». Платон разделил человеческую душу на три части: похотливую, разумную и мужественную тимос. В принципе большинство человеческих поступков можно объяснить сотрудничеством разумной части с похотливой частью души, потому что желание побуждает нас искать вещи во внешнем мире, и благодаря разуму мы успешно их приобретаем. Однако мы, люди, также стремимся к признанию собственной ценности или ценности других достойных людей или принципов. Склонность присваивать себе ценности и потребность быть принятым другими именуется честолюбием или чувством собственного достоинства. Люди испытывают гнев, когда их достоинство не признается должным образом. Им стыдно, когда они лишают себя достоинства, неправильно направляя свою жизнь, однако они гордятся, если достигают положения, соответствующего их самооценке. Фикуяма, ссылаясь на Платона, утверждает, что у человека есть врожденное чувство справедливости. Платон называет это врожденным чувством стыда и справедливости. Стремление к признанию вместе с чувствами, которые его сопровождают, можно было бы считать основой исторической и политической жизни, потому что требование, чтобы к нему относились с должным уважением, было причиной войн за престиж на протяжении всей истории человечества. В истории нашей цивилизации война за престиж уже давно разделила людей на два класса: господ, решивших сражаться за достоинство, и рабы, сдающиеся из-за страха смерти. Платон называет это врожденным чувством стыда и справедливости. Стремление к признанию вместе с чувствами, которые его сопровождают, можно было бы считать основой исторической и политической жизни, потому что требование, чтобы к нему относились с должным уважением, было причиной войн за престиж на протяжении всей истории человечества. В истории нашей цивилизации война за престиж уже давно разделила людей на два класса: господ, решивших сражаться за достоинство, и рабы, сдающиеся из-за страха смерти. Платон называет это врожденным чувством стыда и справедливости. Стремление к признанию вместе с чувствами, которые его сопровождают, можно было бы считать основой исторической и политической жизни, потому что требование, чтобы к нему относились с должным уважением, было причиной войн за престиж на протяжении всей истории человечества. В истории нашей цивилизации война за престиж уже давно разделила людей на два класса: господ, решивших сражаться за достоинство, и рабы, сдающиеся из-за страха смерти.

Фукуяма констатирует, что либеральная демократия не отягощена дефектами и внутренними противоречиями, а также отсутствием рациональности, т.е. тем, что приводило старые системы к неизбежному краху. По его мнению, даже если некоторые из государств, идущих сегодня к демократии, потерпят неудачу и вернутся к более примитивным формам власти, таким как теократия или военная диктатура, сам идеал либерально-демократического государства не пострадает. С другой стороны, Фукуяма винит в нынешнем финансовом кризисе экономических знаменитостей, которые, работая в университетах, в то же время заработали много денег в аналитических центрах, спонсируемых корпорациями, или в частном консультировании. Именно интеллектуальная элита в области экономики создавала стратегии, направленные на быструю и высокую прибыль,

Оптимистическое видение счастливого общества, основанного на принципах либеральной демократии, несколько померкло перед лицом текущих экономических проблем.

Угрозы либеральному порядку описаны Бауманом в его книге «Поглощая жизнь». Переход людей из мира производителей в мир потребителей, подвергающийся различным маркетинговым процедурам — от поощрений до заказов, вносимых рекламой в оборот социальной информации, — приводит к овеществлению человека. Потребляя, мы также вынуждены продавать себя, например, у нас должна быть работа, потому что она обеспечивает нам соответствующий уровень потребления. Но мы добровольно, охотно заявляем о себе миру и выставляем себя напоказ в различных социальных сетях и в блогах, которые мы пишем. Мы отказываемся от частной жизни, когда описываем свои сильные и слабые стороны, взлеты и падения, предательства, неудачи, болезни, а также успехи и завоевания. С эксгибиционистским подобием мы делаем себе вивисекцию и выкладываем на интернет-форуме то, что в которых мы исповедовались только самым близким друзьям или на исповеди, или на кушетке психоаналитика. Привыкнув к потреблению, сытости, а во многих случаях и к избытку, мы теряем меру. Достоинство самодостаточного самоограничения сегодня чуждо многим людям, поэтому так трудно обуздать пробуждающуюся потребность в потреблении. По мнению Баумана, живущие сегодня люди могут наблюдать различное отношение к потреблению: от полного его игнорирования до растворения в оргии потребления. вот почему так трудно обуздать проснувшуюся потребность в потреблении. По мнению Баумана, живущие сегодня люди могут наблюдать различное отношение к потреблению: от полного его игнорирования до растворения в оргии потребления. вот почему так трудно обуздать проснувшуюся потребность в потреблении. По мнению Баумана, живущие сегодня люди могут наблюдать различное отношение к потреблению: от полного его игнорирования до растворения в оргии потребления.

Так, по Бауману, потребление приближает нас к счастью или вероломно отдаляет его, показывая лишь миражи, которые исчезают с покупкой другой вещи, которая, несмотря на многочисленные рекламные обещания, вовсе не делает нас счастливыми? В другой очень интересной книге «Искусство жизни» он пишет о тысячах обещаний счастья, содержащихся в многочисленных путеводителях, выпущенных для потребителей, которые должны указать нам правильный путь к успеху в жизни или гарантировать счастье. Эта новейшая книга Баумана в каком-то смысле является современной версией «О счастье» Татаркевича — в ней не обещания скорого счастья, а тщательное размышление о том, что такое счастье. Бауман, ссылаясь на тезисы, содержащиеся в «Потребительской жизни», разумеется, утверждает, что в обществе потребителей мы можем быть счастливы до тех пор, пока пока мы убеждены, что счастье достижимо. Но не все можно купить, потому что трудно найти рынок, который предлагает любовь, дружбу, семейный дом, чувство безопасности или радость рождения детей. В «Искусстве жизни» размышления Баумана приводят к оптимистическому заключению. Он приходит к выводу, что жизнь человека может быть произведением искусства, если он приложит усилия к самообразованию, если он станет художником жизни. Потому что счастье — это не слепая удача, приравненная к выигрышу миллиона в лотерею, а прочное и мотивированное удовлетворение жизнью, которое мы можем создавать и оформлять как уникальное произведение искусства. Для этого нужны, прежде всего, воля к жизни, чувство контроля над своей жизнью, смелость и оптимизм. трудно найти рынок, который предлагает любовь, дружбу, семейный дом, чувство безопасности или радость иметь детей. В «Искусстве жизни» размышления Баумана приводят к оптимистическому заключению. Он приходит к выводу, что жизнь человека может быть произведением искусства, если он приложит усилия к самообразованию, если он станет художником жизни. Потому что счастье — это не слепая удача, приравненная к выигрышу миллиона в лотерею, а прочное и мотивированное удовлетворение жизнью, которое мы можем создавать и оформлять как уникальное произведение искусства. Для этого нужны, прежде всего, воля к жизни, чувство контроля над своей жизнью, смелость и оптимизм. трудно найти рынок, который предлагает любовь, дружбу, семейный дом, чувство безопасности или радость иметь детей. В «Искусстве жизни» размышления Баумана приводят к оптимистическому заключению. Он приходит к выводу, что жизнь человека может быть произведением искусства, если он приложит усилия к самообразованию, если он станет художником жизни. Потому что счастье — это не слепая удача, приравненная к выигрышу миллиона в лотерею, а прочное и мотивированное удовлетворение жизнью, которое мы можем создавать и оформлять как уникальное произведение искусства. Для этого нужны, прежде всего, воля к жизни, чувство контроля над своей жизнью, смелость и оптимизм. Он приходит к выводу, что жизнь человека может быть произведением искусства, если он приложит усилия к самообразованию, если он станет художником жизни. Потому что счастье — это не слепая удача, приравненная к выигрышу миллиона в лотерею, а прочное и мотивированное удовлетворение жизнью, которое мы можем создавать и оформлять как уникальное произведение искусства. Для этого нужны, прежде всего, воля к жизни, чувство контроля над своей жизнью, смелость и оптимизм. Он приходит к выводу, что жизнь человека может быть произведением искусства, если он приложит усилия к самообразованию, если он станет художником жизни. Потому что счастье — это не слепая удача, приравненная к выигрышу миллиона в лотерею, а прочное и мотивированное удовлетворение жизнью, которое мы можем создавать и оформлять как уникальное произведение искусства. Для этого нужны, прежде всего, воля к жизни, чувство контроля над своей жизнью, смелость и оптимизм.