Т. Б. Щепанская. Зоны насилия (по материалам русской сельской и современных субкультурных традиций) //Антропология насилия. Отв ред В. В. Бочаров и В. А. Тишков

Вид материала

Документы

Содержание Волосная расправа Гибель, убийство Увечье и снижение брачной привлекательности Арест и заключение

Подобный материал:

• Влияние насилия, пережитого в детстве, на формирование личностных расстройств, 462.45kb.
• Особенности работы с детьми, пострадавшими от сексуального насилия москва 2010 Служба, 1130.4kb.
• Книга «защита детей от насилия и жестокого обращения», 2589.13kb.
• Альмира Усманова, 353.65kb.
• Просветительские программы; Работа с общественным сознанием по проблемам насилия; Исследования, 102.7kb.
• Программа, разработанная Медицинским Обществом Массачусетса, дает рекомендации к действиям, 446.7kb.
• Закона Республики Казахстан «О профилактике бытового насилия» от 4 декабря 2009 года, 1451.23kb.
• Иканской научно-технической библиотеки будет открыта новая тематическая выставка литературы, 17.92kb.
• Сексуальное насилие и вопросы контрацепции, 90.13kb.
• Бытовой фон насилия литературные размышления историка, 235.6kb.

Зоны насилия

Т.Б. Щепанская. Зоны насилия (по материалам русской сельской и современных субкультурных традиций) //Антропология насилия. Отв.ред В.В. Бочаров и В.А. Тишков. СПб., 2001. С.115 - 177.

115

В этой статье, говоря о насилии, мы будем иметь в виду его физическую форму, как наиболее очевидную. Наша работа ориентирована на выявление внутренней логики насилия, что требует изучения механизмов его культурной регуляции. Для этого мы должны обратиться к областям социальной жизни, где такая регламентация существует, т.е. к зонам санкционированного насилия. Вообще насилие в обществе табуировано, что составляет одно из фундаментальных оснований культуры. Между тем, в любом обществе существуют области, где это табу как будто не действует: физическое насилие допускается, а порой и предписывается общепринятой или групповой нормой. Такие области социальной структуры мы обозначили как "зоны насилия". В этих областях концентрируются мифологемы, культурные нормы и образцы, регулирующие силовое поведение. Их исследование позволит представить внутреннюю логику насилия, заданную культурной традицией. Осталось еще добавить, что мы рассмотрим зоны насилия в двух перспективах: коммуникативной и демографической.

 

Насилие в коммуникативной перспективе
В этой части статьи мы рассматриваем физическое насилие как разновидность телесной коммуникации, как знаковую деятельность. Поэтому сразу отметим и призываем читателя постоянно иметь в виду то обстоятельство, что мы описываем здесь не сами формы насилия, т.е. действия (эту статью нельзя, например, использовать как руководство по технике кулачного боя), а их отражение в дискурсе, ритуале - т.е. способы их обозначения, фиксации в культуре. Мы анализируем не практику, а мифологию

С.116

насилия, которая, собственно, и эксплицирует его заданную культурой логику. Отсюда наше внимание к лексике, фольклору, ритуалам, вербальным описаниям силовых взаимодействий, обыденным стереотипам их описания в СМИ. Практика же служит для нас только иллюстрацией внешнего проявления этих логики и мифологем.

Силовые субкультуры

В сегментах социума, которые мы обозначили как "зоны насилия", формируются специфические субкультуры, включающие насилие в систему своих культурных кодов. Примером таких субкультур могут послужить криминально-тюремная традиция, армейская дедовщина, некоторые направления молодежной субкультуры (скинхэды, националисты, футбольные фанаты, отчасти анархисты и др.), на которых мы и сосредоточим внимание. Источником сведений о них послужили: (1) полевые материалы, собранные автором и студентами ф-та социологии СПб ГУ по предложенной автором программе; (2) материалы Молодежного Семинара в Институте Социологии РАН (СПб); (3) публикации в научной литературе и СМИ. (4) Еще один источник - наши полевые записи (интервью и наблюдения), сделанные во время этнографических экспедиций 1980-х - 1990-х гг. - дает возможность сопоставить современные и традиционные для русской культуры формы насилия. В этой первой части статьи мы рассматриваем роль силовых взаимодействий в системе коммуникаций, т.е. их знаковые и социо-регулятивные функции.

Формирование подобного рода субкультур - это часть процесс культурного освоения насилия в местах его концентрации в социуме. В рамках этих субкультур насилие (физическое и символическое) становится символом принадлежности, опознавательным знаком "своих" и способом маркирования "чужих". Это, например, характерно для футбольных фанатов: “Фан-культура в принципе подразумевает агрессивность, поэтому фанатские войны – как бы норма поведения, - поясняет А. Илле, молодой социолог и фанат "Зенита" (СПб) со значительным стажем. - Получается, для того, чтобы стать настоящими фанатами, нужно с кем-то воевать (участие в драках как фактор идентичности. - Т.Щ.). И наши фанаты тоже быстро развязали несколько “войн”. Репутацию едва ли не самых агресивных в палитре современных молодежных движений завоевали скинхэды или бритоголовые ( англ. skinhead – “кожаная голова”). Их, замечу, много и среди футбольных фанатов. В ситуации знакомства характерно бравирование скинхэдов своим участием в насильственных действиях (зачастую преувеличенных и выдуманных). Студенты-психологи из Санкт-Петербурга стали свидетелями следующей сцены: двое парней, одетых как скинхэды, в “столовой-баре” на р.Фонтанке знакомятся "со скинхэдами, парнем и девушкой. Парень рассказывал о конфликтах с “быками” и “ментами”

117

и о том, как он с друзьями забросал гранатами иностранных студентов в общежитии… Парень показал татуировку на руке – череп” (март 1998 г.). Психолог замечает, что относительно гранатометания не было никаких известий в прессе и, скорее всего, этот эпизод существовал только в воображении рассказчика.

Демонстрация при знакомстве татуировок с символикой насилия (оружие, череп, хищные оскалившиеся животные и проч.) характерна также и для нацболов (членов НБП - национал-большевистской партии Э. Лимонова, которую мы рассматриваем здесь как яркий пример контр-культурного политического движения; сами они определяют себя как "право-левые", настаивая на смешении этих понятий в мире пост-модерна). Агрессия звучит и в формулах приветствий/прощаний, которыми обмениваются скинхэды ("Мы еще завалим не одну обезьяну!") и национал-большевики ("Да, Смерть!"). Член НБП объясняет, что статус человека в партии и отношение к нему партийных товарищей определяется его участием в акциях, которые должны быть "опасными" и обычно выглядят как более или менее символическая агрессия: "Чем опаснее была акция, тем больше степень уважения и доверия (одно дело закидать… баночками с краской, другое - бутылками с зажигательной смесью). По наблюдению социолога, видевшей нацболов на публике и в быту, готовность "в любой момент кого-то заколбасить" составляет одно из основных требований партийной этики. "Смерть в бою воспринимается как нечто неизбежное для каждого, кто связал свою жизнь с партией", - свидетельствует один из членов ее Ленинградского (так!) отделения. Эта установка вполне отчетливо выражена и в программных документах НБП. Постоянная готовность и демонстративное равнодушие к смерти культивируется в криминальной и армейской среде.

В культуре "дедовщины" среди солдат срочной службы соучастие в насилии - один из главных цементирующих факторов. Что заставляет молодых солдат подчиняться старослужащим (дедам), даже если те значительно уступают им в силе и численности? Почему они позволяют наносить себе нередко весьма болезненные удары во время армейских ритуалов "перевода" или просто "развлечений" дедушек? "Ну там все это делается в виде шуток, - пытается объяснить мне один из прошедших эти испытания. - Если ты будешь сопротивляться, конечно, ты… Ну и все, и больше с ним просто общаться не будут и все… Ну, в общем… это не свой… Либо его потом как-нибудь подставят, либо случайно пристрелят, либо еще что… может, и не пристрелят, потому что придется отвечать, но просто не посвятят ни в какие свои дела и все" (А.К., 1956 г.р., служил в 1979 - 81 гг. в береговой охране ТОФ).

Все эти примеры иллюстрируют роль силовых практик как символов со-принадлежности к сообществу, опознавательных знаков, позволяющих идентифицировать "своих". Более того, через соучастие в насилии (или его символизацию: агрессивные татуировки, приветствия, рассказы) прежде чужие, незнакомые люди

С.118

становятся своими. Это означает, что насилие включается в ткань внутригрупповых взаимодействий, в систему культурных кодов, - т.е. действует и воспринимается как знак.

Познание телом

Физическое насилие можно рассматривать в терминах коммуникации - как разновидность использования телесного кода.

Коммуникативная функция физического насилия осознается даже на уровне обыденного сознания и отражается в лексике. Например, в криминальном арго целый ряд коммуникативных практик и форм общения определяется в терминах насилия и боли. Тусовать означает бить, и в то же время тусоваться – собираться, общаться; тусовка в уголовной среде толкуется и как драка, и как сборище. Шлепать – убивать и говорить, врать; темнить – бить по голове, чтобы человек потерял сознание и говорить неправду, что-либо скрывать; поливать – избивать и рассказывать небылицы; понтовать –избивать и обманывать; стучать по фене - говорить на жаргоне, стукнуть - сказать. Насилие обозначается в данной среде как коммуникативная практика, изофункциональная речевым формам общения. Многие слова перешли из криминального арго в общеупотребительное просторечие: стебаться – драться (крим.) и насмешничать, издеваться, разыгрывать (молодежный сленг); стукнуть – сказать или донести на кого-л.; стрелять - выпрашивать. Совпадение терминов насилия и коммуникации отмечается и в молодежном сленге. Процесс понимания в нем определяется как силовое воздействие: понять, разобраться – приколоться, врубиться, въехать (ср.: значение того же въехать в общеупотребительном просторечии: ‘ударить’), а разъяснить – соответственно, подрубить, приколоть.

Воздействие на тело, особенно болевое - это сигнал, причем безусловный и непререкаемый: его невозможно игнорировать. Следовательно, воздействие на тело может использоваться как средство навязанной коммуникации: способ передать сообщение даже тогда, когда другая сторона не готова или не желает его принять. Или когда у сторон нет общего языка (вербального или символического): болевые, осязательные сигналы понятны всем, не требуя вербализации. Это и определяет исключительную роль телесной коммуникации, в частности, насильственной, среди всех прочих: она может быть задействована тогда и там, где отсутствуют устоявшиеся коммуникативные сети и системы знаков. Отсюда активизация силовых взаимодействий в периферийных и маргинальных областях социума.

Традиция вполне четко фиксирует функцию физического насилия как средства добиться понимания там, где оно затруднено. Фраза "Не понял!" в русском мужском дискурсе имеет угрожающую интонацию и смысл прелюдии к переходу к силовым методам

С.119

диалога. В пословицах насилие интерпретируется как средство познания, объяснения, научения - что служит одной из характерных его мотивировок: "Палка нема, а даст ума"; "За дело побить - ума-разуму учить"; "Это не бьют, а ума дают"; "Бьют не ради мученья, а ради ученья (или: спасенья)"; "Тукманку дать - ума придать" и т.д. Такие мотивировки относятся не только к наказанию, но и к драке: "Пьем да людей бьем: знай наших, поминай своих!" "Пей да людей бей, чтоб знали, чей ты сын". Значение "познания" просматривается и в семантике деревенских драк (стенка на стенку, на кулачки и проч.), которые устраивались в большие праздники и были традиционным элементом молодежных гуляний. Одной из главных целей этих драк было выяснить, чья деревня (улица, сторона, конец села или околок) сильнее: "Вот здесь были кулачные бои, - вспоминает пожилой житель дер. Кореньское Рыльского р-на Курской обл. - Из-за чего? В основном, что: показать, кто сильней, какая улица сильнее… И ничего: просто вот эти слабее, а те сильнее. Слава такая, одна-единственная слава, больше ничего". Очень похожее объяснение насилия зафиксировано и в тюремной культуре. Л. Самойлов описывает практику профилактических избиений в колонии, где он отбывал наказание в конце 1980-х гг. Ежемесячно (а то и чаще) бойцы из окружения наиболее авторитетных воров поднимали ночью остальных обитателей барака (в колонии) и прогоняли их в двери, где двое бойцов били их ножками от табуретки (или просто кулаками); объяснение – “для порядка, чтобы знали, кто мы, а кто они” (курсив мой).

Насилие в разных субкультурах практикуется в однотипных ситуациях: приема в сообщество (обряды посвящения, испытания), нарушения норм (наказание, испытание, разборка, пытка) и исключения из сообщества. Во всех этих случаях силовое воздействие определяется в терминах познания, коммуникации, производных от 'пытать' (т.е. спрашивать, узнавать), 'разбираться', 'наказ' (наставление).

Телесное воздействие используется для передачи и "объяснения" групповых норм: в обрядах посвящения - неофиту, в ситуации наказания - нарушителю. Приведем пример посвятительного насилия из воспоминаний петербуржца, служившего срочную в 1979 - 81 гг. в восках береговой охраны ТОФ. В конце первого полугодия ("учебки") старослужащий устроил молодым воинам "тренаж": "отбой, подъем, построение, по полной форме одевание, потом опять построение - в течение двух часов беготня такая". Смысл своих действий он объяснял так: "Решил немножко

С.120

показать, что такое армия" (М 1957. СПб, 1999 г.), т.е. ради познания нормы армейского сообщества, в которое молодым бойцам предстояло войти после окончания "учебки". Тот же смысл - добиться понимания групповой нормы - имеет и наказание. Тот же бывший боец береговой охраны вспоминает коллективное избиение солдата, который все время отставал во время марш-бросков, не успевал убирать свой участок во время коллективных уборок и проч. Избивали его сослуживцы по поручению старослужащего - деда, который объяснял свое решение так: "Надо его проучить, чтобы он следующий раз не отставал… чтобы воспитать его: почему все должны страдать из-за него?" (М 1957. СПб., 1999 г.). Аналогичны и мотивы наказаний в тюремной субкультуре. Приведу отрывок из тюремного дневника журналиста Г. Пасько, отбывавшего заключение в связи с публикацией в природоохранных статьях ряда материалов о состоянии Тихоокеанского флота: "Тебе много… расскажут чисто зековских правил. Поначалу ты будешь ошибаться - косяки пороть. Первый раз прощается… второй, третий - тебе уже внятно укажут. Ну а дальше можно и кружкой по лбу схлопотать". Далее он приводит случай, когда соседи по камере после нескольких предупреждений и других способов выражения недовольства поведением соседа (он не делился продуктами из приходивших ему посылок) его "дзюнули" "пару раз. Только после этого он вроде что-то понял".

Та же мотивировка насилия как средства объяснения групповых ценностей и норм фигурирует и в дискурсе молодежного протеста. Стычка на первомайской демонстрации между молодым радикалом и профсоюзным деятелем в анархо-прессе описывалась так: мол, профсоюзный деятель “не понял, и ему пришлось объяснить. Процесс "объяснения" выглядел как избиение непонятливого деятеля ногами на мостовой” (“Черная звезда”, № 13 за 1995 г.).

Это же познавательно-объяснительное (т.е. коммуникативное) значение насилия отложилось и в лексике: знание можно вдолбить, вбить в голову и, соответственно, понять на собственной шкуре. Как правило, подобные фразеологизмы относятся к познанию групповой нормы, а потому связаны с ситуациями посвящения (приобщения к норме) или наказания (возвращения к норме).

Итак, насилие в средах своего бытования воспринимается как разновидность коммуникации. Если так, то внутренняя логика насилия - это логика знака или текста. Проанализируем с этой точки зрения практики силовых взаимодействий в нескольких субкультурных средах.

Нужно определиться, что здесь знак, а что означаемое (т.е. какое содержание передается посредством силы). Знаковую роль могут играть ус

Матрица тела

Какие части тела становятся объектом насильственных воздействий, точнее – воздействия на какие части тела фиксируются в дискурсе, т.е. социально значимо? Насильственное воздействие на ту или иную часть тела делает ее видимой, значимой как объект социальной регламентации.

Чаще всего в традиционном фольклоре и субкультурном дискурсе упоминаются удары по голове. Особенно показательны в этом смысле песни "под драку"  род задиристых куплетов, вроде частушек, которые во время гуляний пели под гармонь деревенские парни. Эти куплеты предшествовали драке и подстрекали к ней, поддразнивая и разогревая соперников. В песнях "под драку" подробно расписан сценарий столкновения и роли его участников (атаман, его товарищи, подростки-заводилы и гармонист). Есть там и описания ранений и повреждений, полученных в драках. А. Грунтовский сделал подборку аналогичных песен из периодических изданий начала XX в. и собственным полевым записям; тексты происходят из Ярославской, Тверской, Олонецкой, Архангельской губерний и Псковско-Новгородского региона. Раны упоминаются в 60 текстах. Из них в 30  раны в голову, 7  в лицо (в "морду", глаз, ухо и зубы), 1  в горло, 5 ранений в грудь, 2 в живот, 9 без точной локализации (но характерны мотивы разъятия тела: "Нас избили, изорвали", "Пусть меня побьют, порежут, На капусту иссекут"). Таким образом, из 51 точно локализованного удара 37 (если суммировать удары в лицо и в голову)  по голове. В наших записях, сделанных в Псковско-Новгородском регионе, также чаще всего упоминаются повреждения головы.

Эй, заигрывай под драку, будем драку начинать:

Виноватые пришодчи, будем головы ломать!

Моя белая рубашка вся окапана в крови.

Посчитай, моя девчонка, сколько ран на головы!

По моей головке ловко гирька прокатилася.

Моя белая рубашка кровью вся облилася.

(Новгородская обл., Старорусский район, с. Пинаевы Горки, 1997 г.).

Удары по голове часто фигурируют в дискурсе различных субкультур. Описывая армейскую дедовщину, бывший солдат (служил в Лен.области в 1995  98 гг.) характеризует первый год службы следующей фразой: "Регулярно получаешь по голове, рыпнуться не можешь  не имеешь права". В одной из частей на Украине (где обычаи немногим отличаются от российских) удар по лбу называется "дать лося": солдат ставит передо лбом ладони, изображая лосиные рога, в которые и бьет его "дед". Удар в лоб и здесь имеет ярко выраженный поучитальный смысл: используется старослужащими как наказание солдат-первогодков за мелкие нарушения правил дедовщины. Есть еще разновидность  музыкальный лось. "Если дед говоpит: "Ставь музыкального лося!", то дух должен pазвести pуки в pазные стоpоны, и медленно подводя их ко лбу напевать "вдpуг, как в сказке скpипнула двеpь" (здесь pуки должны уже быть у лба), следует удаp, и далее нужно так же медленно pазвести pуки обpатно, напевая "всё мне ясно стало тепеpь"". Одно из тюремных наказаний  тубарь: "бьют табуреткой, стараясь угодить по черепу".

В сборнике пословиц В.И. Даля довольно большая подборка высказываний о драках. В них в качестве объекта силового воздействия чаще всего упоминаются голова, волосы и борода, глаз, ухо, зубы, "рыло", щека, бока. Опять-таки безусловное лидерство принадлежит голове с ее отдельными частями. "Бьют-то всегда по голове,  поясняет мне бывший активный участник деревенских драк.  И сейчас бьют-то все в лицо, а не в грудь… Бывает, со зла и ножом порежут. Но это редко бывало. Обычно зуб выбьют или голову проломят" (Новгородская обл., Старорусский р-н, с. Пинаевы Горки, 1997 г.).

Говорит ли все это, что на самом деле били преимущественно в голову (лицо)?

На наш взгляд, скорее  о том, что удары в голову и ее ранения наиболее значимы, а потому в большей степени артикулировались (и, следовательно, регламентировались) культурой.

Это связано с несколькими обстоятельствами, подчеркиваемыми в текстах (рассказах, пословицах и песнях о драках). Первое  их опасность. Удары в голову часто упоминаются как причина смерти и убийства, зачастую непреднамеренного. "У нас в Успеньё задрались,  рассказывает об одном случае неосторожного убийства в драке житель д.Хутор Старорусского р-на Новгородской обл.  И вот женатый мужчина схватил ось тележную, да хотел холостого парня ударить, а попал в женатого. И прям в темя…" (Запись 1997 г.). По пословице: "Головой кончаться  смертью венчаться". С этим, вероятно, связано и второе обстоятельство  это значение повреждений головы как сигнала к прекращению драки. В экспедициях, беседуя с информантами, я выясняла, когда драку следует прекращать. "Ну там, когда сурьезно кого-то поранят, то старались разбежаться. Потом уже вмешиваются взрослые… Ну, как кому-то там голову, знаете, прошибли. Ну, сурьезные травмы" (Псковская обл., Порховский р-н, с.Дубровно, д.Поддубье, 1996 г.).

Вернемся к мифологии насилия как средства формирования тела. Какова в этом контексте семантика удара в голову? Сразу напрашивается основной мотив: дать в лоб, чтобы дать ума. Ложкой по лбу отцы били детей за нарушение застольного этикета. Матери в воспитательных целях таскали детей за волосы или несильно били по лбу; правда, традиция пыталась ограничить последний способ "поучения" поверьем, что каждый раз, когда мать ударит ребенка по голове, он становится “на мачинку” (маковое зернышко) ниже – поэтому упрямые будто бы малорослы.

Любопытно рассмотреть семантику ударов по голове в фольклоре деревенских драк, где этот мотив особенно распространен. Обратим внимание, какой была пострадавшая головушка до того, как ее проломили в драке: "Виноватые пришодчи  будем головы ломать"; "Эх, гуляй, гуляй, головушка, Покуда не убитая"; "Расколота, разбита Моя буйна голова". Эта головушка буйная, виновная, забубенная и проч. Удар по голове прекращает буйство, гулянье и прочие безрассудства  антисоциальные действия ее обладателя и всей его компании. Кроме того, он отменяет вину, а в некоторых случаях отшибает память или на время ее блокирует, по пословице: "По голове не бей, загвоздишь память". Иными словами, отменяется антисоциальное прошлое. Что происходит после этого? Здесь несколько вариантов: если герой не гибнет (а в героических песнях он обычно гибнет не от удара в голову, а от пули или кинжала, вонзившихся ему в грудь), то возможны два варианта. Первый  "просветление": у него из глаз сыплются искры, звезды, а под глазами разгораются фонари. Второй вариант  любовный: герой предлагает девушке, реже матери пересчитать раны на его голове (их оказывается от 12 до 17), девушка при этом плачет голосом (т.е. с причитаниями) и перевязывает раны своим платком; иными словами, происходит социальная адаптация героя. В обоих случаях после удара в голову ее обладатель "умнеет" (социализируется), прекращая буйство и расширяя свое социальное окружение. Прежняя беспутная жизнь забывается. Опять проступает основное значение  "дать ума" (я говорю, конечно, о мифологическом значении, а не физиологических последствиях). Удары по голове и лицу характерны и для столкновений между городскими молодежными группировками. Два социолога на Невском наблюдали в мае 1998 г. следующую сценку: "Группа скинхэдов и металлистов нанесли ряд довольно сильных ударов в лицо очень вызывающе одетому рэпперу",  наверное, тоже чтобы его вразумить.

Часто в описании драк фигурируют