Рассказывается о его странствованиях по Средней Азии в 1863 г

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   28
войс╜ками. Обычное же число жителей составляет, вероятно, не более 15-20

тысяч, из них две трети - узбеки, треть - таджики. Эмир, главная резиденция

которого находится в Бухаре, имеет обык╜новение каждое лето проводить здесь

два-три месяца, потому что Самарканд лежит более высоко и преимущества в

климате очевидны. В отличие от Бухары, где стояла гнетущая жара, в

Самарканде оказалось очень приятно, только вода, которую мне расхваливали

как аби-хайят (амброзию), была чрезвычайно плоха. Очень красив Дехбид

("Десять ив"), место паломничества и одновременно отдыха, расположенный в

часе езды от Самар╜канда по другую сторону Зеравшана; там живут потомки

Махдум-А'азама, умершего в 949 (1542) году и здесь же похоронен╜ного. У них

есть свой ханака (монастырь), и они очень госте╜приимно принимают

паломников. Хотя Дехбид и расположен еще несколько выше Самарканда, все-таки

поразительно, что я увидел здесь в середине августа в тени большой аллеи,

которую велел в 1632 году посадить диванбеги103 Наср в честь

вышеупо╜мянутого святого, тутовые ягоды, которые даже в полдень были

прохладными. По дороге в Дехбид мне показали место, где был знаменитый

Баги-Чинаран (Тополевый104 сад), по развалинам можно определить, где стоял

дворец, а деревьев совсем не видно.


Хотя мы и не можем согласиться с жителями Средней Азии, *[165] *которые

все еще пользуются выражением "райский Самарканд" в применении к нынешним

развалинам, все же нельзя не при╜знать, что древняя столица Средней Азии по

своему положению и благодаря окружающей ее роскошной растительности - самый

прекрасный город в Туркестане. Уроженцы Коканда и Намангана ставят, правда,

свои города выше, но прежде чем отдать им пальму первенства, хотелось бы

увидеть их своими гла╜зами.


Пробыв в Самарканде восемь дней, я твердо решил возвра╜титься на запад

ранее упомянутым путем. Хаджи Билалу, правда, хотелось взять меня с собою в

Аксу; он обещал отправить меня либо через Яркенд, Тибет и Кашмир в Мекку,

либо, если улыбнется счастье, через Комул в Биджинг (Пекин), но Хаджи Салих

отговаривал меня, ссылаясь на чересчур дальнее расстоя╜ние и на слишком

маленький капитал, имевшийся в моем распоряжении. "Ты, может быть, и дойдешь

до Аксу, пожалуй и до Комула, - говорил он, - потому что там есть мусульмане

и братья, готовые воздать тебе должные почести как дервишу из Рума, но

дальше все наводнено одними черными неверными; они если и не помешают тебе

идти, то и не дадут ничего. Идя через Тибет, ты, может быть, и найдешь

попутчиков из Кашгара и Яркенда, но я не могу взять на себя ответственность

и везти тебя с собою в Коканд, где все в страшном беспорядке из-за недавней

войны. Коканд тебе надо увидеть, приезжай туда, когда все успокоится, а в

данный момент тебе лучше всего вернуться через Герат в Тегеран вместе с

попутчиками, которых мы тебе нашли".


Слова моего благородного друга сильно подействовали на меня, и тем не

менее я еще несколько часов боролся со своим первоначальным решением.

Путешествие по суше в Пекин через древние земли татар, киргизов, калмыков,

монголов и китайцев путем, на который не отважился бы даже Марко Поло, было

в самом деле грандиозно! Однако голос благоразумия шептал мне: пока

довольно! Мысленно я бросил взгляд на расстояние, которое осталось позади, и

увидел, что даже теперь у меня нет предшественников ни в отношении длины

пути, ни в способе его преодоления; тогда я сказал себе, что было бы

прискорбно пожертвовать уже накопленным опытом, как он ни мал, ради опасной

и неопределенной цели. Мне всего 31 год, думал я, у меня еще все впереди, а

теперь лучше вернуться. Хаджи Билал пошутил, что у меня не хватает мужества;

может быть, европейс╜кий читатель согласится с ним, но местный опыт научил

меня, что в данном случае нельзя пренебрегать турецкой пословицей: "Лучше

яйцо сегодня, чем курица завтра".


Мои приготовления к отъезду были уже в полном разгаре, когда эмир

торжественно въехал в город; об этом событии было объявлено за несколько

дней, и множество народа собралось на Регистане, сам же въезд не

ознаменовался особой пышностью. Процессию открыло около 200 сарбазов,

натянувших поверх *[167] *нескладных бухарских халатов какие-то изделия из

кожи, по каковой причине они стали называться регулярными войсками, сзади

них ехали всадники со знаменами и литаврами, сам же эмир Музаффар ад-Дин и

его сановники в белоснежных тюрбанах и широких шелковых одеждах всех цветов

радуги походили скорее на женский хор в опере "Навуходоносор", чем на

татарс╜ких воинов, и лишь свита, в составе которой выделялись несколь╜ко

кипчаков с характерными монгольскими чертами лица, воору╜женных стрелами,

луками и щитами, напомнила мне, что я в Туркестане. День въезда эмир объявил

народным праздником, и по этому поводу на Регистане поставили несколько

гигантских котлов, в которых готовили царский плов. В каждый котел клали

мешок риса, трех разрубленных на куски баранов, огромную сковороду бараньего

жира, из которого у нас сделали бы пять фунтов свечей, и небольшой мешок

моркови. Так как плова давали сколько угодно, все ели и пили отважно.


На другой день был объявлен арз, или публичная аудиенция. Я

воспользовался случаем, чтобы представиться эмиру в сопро╜вождении своих

друзей, и был очень удивлен, когда при входе во внутренний арк нас остановил

мехрем и сообщил, что бадевлет (его величество) желает видеть меня одного,

без спутников. Не только я, но и мои друзья заподозрили недоброе. Я

последовал за мехремом, целый час меня заставили ждать и ввели затем в одну

из комнат, которые я уже ранее осматривал. Эмир возлежал на красном суконном

матраце в окружении рукописей и книг. Я быстро собрался с духом, прочитал

короткую суру с обычной молитвой за здравие государя и, произнеся "аминь",

которому вторил эмир, не дожидаясь разрешения, сел рядом с повелителем. Мое

смелое поведение, вполне соответствовав╜шее, впрочем, званию дервиша,

удивило эмира. Я давно разучил╜ся краснеть и потому спокойно выдержал

пристальный взгляд эмира, который хотел, очевидно, смутить меня.


-Хаджи, ты, как я слышал, приехал из Рума для того, чтобы посетить

могилу Баха ад-Дина и других святых Туркестана.


-Да, таксир (мой повелитель), но вместе с тем и для того, чтобы

насладиться созерцанием твоей благословенной красоты (джемали мубарек -

обычное выражение вежливости).


-Странно! И у тебя не было никакой другой цели? Ведь ты прибыл сюда из

столь дальних краев.


-Нет, таксир! С давних времен моим самым горячим жела╜нием было увидеть

благородную Бухару и чарующий Самарканд, по священной земле которых, как

справедливо замечает шейх Джелал, следовало бы скорее ходить на голове, а не

на ногах. Впрочем, у меня нет никаких других занятий, и уже давно я стал

джихангеште (странствующим по миру) и перехожу с места на место.


-Как? Ты - со своей хромой ногой - джихангеште? Просто поразительно.


- Таксир, я - твоя жертва (равносильно нашему "извини").* [168] *Твой

прославленный предок (Тимур, от которого ложно выводят свое происхождение

нынешние бухарс╜кие эмиры, был, как известно, хром, поэтому враги называли

его Тимур - ленк (Тамерлан), хромой Тимур.) страдал тем же недостатком, а

ведь он был джихангир (победитель мира).


Этот ответ пришелся эмиру по душе, он стал расспрашивать меня о

путешествии и о том, как мне понравились Бухара и Самарканд. Мои замечания,

которые я все время старался расцвечивать персидскими стихами и изречениями

из Корана произвели на него хорошее впечатление, потому что он сам мулла и

недурно знает арабский язык. Он велел выдать мне серпан (одеяние)

(Собственно сер-та-пай, т.е. "с головы до ног", одеяние, состоящее из

тюрбана, верхнего платья, пояса и сапог.) и 30 тенге, а при прощании

приказал еще раз навестить его в Бухаре. Получив эмирский подарок, я как

сумасшедший кинулся к своим друзьям, которые не меньше меня радовались моему

счастью. Как мне передали, - вероятно, так оно и было, - Рахмет Би

представил обо мне двусмысленное до╜несение, поэтому эмир принял меня

недоверчиво. Перемене его мнения я всецело обязан исключительно гибкости

своего языка. В этом случае вполне оправдала себя латинская пословица: "Quot

linguas calles, tot homines vales"105 .


После этого спектакля друзья посоветовали мне спешно уехать из

Самарканда и, не останавливаясь даже в Карши, как можно скорее перебраться

на другой берег Оксуса, где у госте╜приимных туркмен-эрсари я смогу

дождаться прибытия кара╜вана, идущего в Герат. Пробил час прощания;

чувствую, что перо мое не в силах достоверно передать читателю мучительную

сцену расставания с моими благородными друзьями, которые были расстроены не

меньше меня. Шесть месяцев мы делили ве╜личайшие опасности, которыми нам

угрожали пустыни, раз╜бойники и стихии; неудивительно, что исчезла всякая

разница в положении, возрасте и национальности и мы стали считать себя одной

семьей. Разлука означала в наших глазах смерть; да и могло ли быть иначе в

этих краях, где снова увидеться друг с другом почти невозможно? У меня

сердце готово было разор╜ваться при мысли, что этим людям, моим лучшим

друзьям на свете, которым я обязан своей жизнью, я не могу раскрыть свое

инкогнито и принужден их обманывать. Я проложил путь к этому, хотел

попытаться, но религиозный фанатизм, встречаю╜щийся еще даже в просвещенной

Европе, имеет страшное влияние на мусульман. Мое признание в поступке,

который по законам Мухаммеда считается смертным грехом, (Меня, как муртада,

т.е. изменника, закидали бы камнями до смерти.) может быть, и не разорвало

бы сразу все узы дружбы; но каким горьким, каким ужасно горьким было бы

разочарование для искренне рели╜гиозного Хаджи Салиха!


Передав меня пилигримам, вместе с которыми я должен был добираться до

Мекки, и отрекомендовав как можно лучше, как *[169] *брата или сына, мои

спутники проводили меня после заката солнца до городских ворот, где нас

дожидались повозки, нанятые моими новыми спутниками до Карши. Я плакал, как

ребенок, когда, вырвавшись из последних объятий, занял свое место в повозке;

мои друзья тоже заливались слезами, и еще долго они стояли на том же месте,

воздев руки к небу, испрашивая мне для долгого пути благословение Аллаха. Я

несколько раз обора╜чивался, но вскоре они исчезли, и я видел только купола

Самар╜канда в матовом свете восходящей луны.


*XIII*


*От Самарканда до Карши через пустыню. - Кочевники. - Карши, древний

Нахшеб. - Торговля и мануфактура. - Керки. - Оксус. - Автора обвиняют в том,

что он беглый раб. - Туркмены-эрсари. - Мазари-Шериф. - Балх. - Автор

присоединяется к каравану из Бухары. - Рабство. - Сейид. - Андхой. - Екетут.

- Хайрабад. - Меймене. - Аккале.*


Не буду знакомить читателя с моими новыми спутниками, происходившими из

Оша, Маргелана и Намангана (Кокандское ханство). Они были для меня совсем не

то, что мои добрые друзья, и вскоре я расстался с ними. Тем более я

привязался к молодому мулле из Кунграда, который ехал с нами до Самарканда и

оттуда надеялся дойти со мной до Мекки. Это был добродушный молодой человек,

такой же бедный, как и я; он считал меня своим учителем и старался всячески

услужить.


От Самарканда до Карши ведут три дороги: 1) через Шахрисябз самая

длинная, ее можно было бы назвать окольным путем; 2) через Джам, всего в 15

миль; но эта дорога идет по каменистой горной местности и поэтому очень

тяжела, если вообще прохо╜дима, для повозок; 3) через пустыню, что-то около

18 миль. Из Самарканда мы выехали по той же дороге, по которой прибыли из

Бухары. У холма, с которого впервые открылся вид на город, дорога повернула

влево. Мы проехали две деревни с хорошей застройкой, и, совершив переход в

три мили, останавились у караван-сарая Робати-хауз, где дорога разделяется

надвое, левая идет через Джам, правая - через пустыню. Мы выбрали последнюю.

Эту пустыню, по сравнению с теми, которые мы видели раньше, можно скорее

назвать средней величины лугом. Ее часто во всех направлениях пересекают

пастухи, потому что здесь есть много колодцев с неплохой питьевой водой, а

поблизости от них почти повсюду встречаются юрты узбеков. Колодцы по большей

части глубокие, а возле них, чуть повыше, сделан каменный или деревянный

резервуар, всегда в форме *[170] *четырехугольника, куда наливают

вычерпываемую из колодца воду и где поят животных. Так как ведра малы и

пастухи скоро устали бы вытягивать их, для этой цели приспосабливают осла, а

еще чаще верблюда. Животное, к седлу которого привязана веревка, проходит в

направлении от колодца точно такое расстояние, которое соответствует длине

веревки, и тем самым достает воду. Эти колодцы с пьющими овцами и серьезными

пастухами в тихие вечерние часы представляют собой поэтическую картину, и

меня очень порадовало сходство этой части пустыни с нашими пуштами в

Венгрии.


Вследствии строгости полиции, которая по приказу бухар╜ского эмира

действует повсюду, даже здесь дороги были на╜столько безопасны, что по

пустыне проходили не только неболь╜шие караваны, но и одинокие путники. На

второй день мы встретили у одного из колодцев караван из Карши. Среди

проезжавших была молодая женщина, изменнически проданная своим собственным

мужем старому таджику за 30 тилла. Она лишь в пустыне узнала о гнусной

сделке; бедняжка кричала, плакала, рвала на себе волосы и, подбежав как

сумасшедшая ко мне, воскликнула: "Хаджим (мой хаджи), ты прочитал много

книг. Скажи мне, где написано, что мусульманин может продать свою жену,

родившую ему детей?" Я сказал, что это грех, но таджик только посмеялся надо

мной, потому что он, наверное, уже договорился с кази-келаном (верховным

судьей) Карши и был уверен в надежности своей покупки.


Так как из-за сильной жары мы продвигались очень медленно, нам

понадобилось два дня и три ночи, чтобы добраться до Карши. Мы увидели город,

лишь поднявшись на плато, где справа идет дорога в Катта-Курган, а слева

появляется река, которая течет сюда из Шахрисябза и теряется в песках далеко

за Карши. Начиная отсюда и до самого города все время едешь по обработанной

земле и мимо бесчисленных садов, а так как в Карши нет стены, то, миновав

мост, вдруг замечаешь, что находишься уже в самом городе.


Карши, древний Нахшеб, - второй город Бухарского ханства как по своим

размерам, так и по торговому значению; он состоит из собственно города и

цитадели (курганче), находящейся на северо-западной стороне и плохо

укрепленной. В Карши в на╜стоящее время десять караван-сараев и богатый

многолюдный базар; не будь политических неурядиц, город играл бы

значи╜тельную роль в транзитной торговле между Бухарой, Кабулом и Индией.

Жители говорят, что их 25 тысяч, большей частью это узбеки, они составляют

костяк бухарских войск. Кроме них есть еще таджики, индийцы, афганцы и

евреи; последние пользуются здесь правом ездить верхом и в самом городе, что

им запрещено в других местах ханства. В промышленном отношении Карши

славится ножевым производством, уступая, правда, соседнему Гиссару.

Различные сорта ножевых изделий расходятся по всей Средней Азии, мало того,

хаджи вывозят их в Персию, Аравию *[171] *и Турцию и продают в три-четыре

раза дороже. Одна их разновидность, клинки из дамасской стали с рукоятками,

отде╜ланными золотом и серебром, изготовляется и в самом деле очень искусно,

а в отношении прочности и изящества могла бы посрамить даже самые знаменитые

английские изделия.


Среди рекомендательных писем к ишанам и муллам, ко╜торыми мои друзья

снабдили меня на дорогу, одно было в Карши, к некоему Хасану,

пользовавшемуся здесь большим уважением. Он принял меня очень ласково и

посоветовал купить длинноухого скакуна, поскольку весь скот, особенно ослы,

здесь очень дешевы, на оставшиеся же небольшие деньги, как делают все хаджи,

накупить ножей, иголок, ниток, стеклянных бус, бухарских платков, а больше

всего сердолика, привозимого сюда из Индии и очень дешевого, так как,

продолжал он, "у кочевни╜ков, мимо которых вам придется проезжать, можно

будет кое-что приобрести за эти товары, по крайней мере облегчить свое

существование, потому что зачастую за одну иголку или несколько стеклянных

бусинок (монджук) можно получить столько хлеба и дынь, что на целый день

хватит". Я понял, что добрый человек прав, и в тот же день вместе с

кунградским муллой отправился покупать названные предметы. В результате

половина одна моего хурджина (сумки) была заполнена ру╜кописями, а другая

превратилась в склад товаров, предназ╜наченных на продажу. Таким образом, я

сделался в одно и то же время антикваром, торговцем галантереей, хаджи и

муллой, а сверх того побочно занимался продажей благословений, нефесов,

амулетов и других чудес.


Удивительная перемена! Прошел ровно год с тех пор, как я совершал эти

разнообразные торговые операции, и вот теперь, запертый в четырех стенах,

сижу и пишу по восемь часов в день. Там мне приходилось иметь дело с

кочевниками, выбиравшими из стеклянных бусинок самые яркие, а из амулетов

тот, края которого были обведены самым толстым слоем красной краски, здесь

же мне приходится иметь дело с издателями, критикой и публикой, чьи

разнообразные желания удовлетворить, конечно, труднее, чем запросы моды юной

туркменки или смуглой дочери джемшидов.


К своему крайнему удивлению, я обнаружил в Карши пуб╜личное

увеселительное место; ничего подобного я не встречал ни в Бухаре, ни в

Самарканде, ни даже в Персии. Собственно говоря, это большой сад на берегу

реки с несколькими аллеями и цветочными клумбами, носящий скромное название

"календер-хане" ("дом нищих"). Здесь-то и прогуливается beau monde Карши с

двух часов пополудни до заката солнца, а иногда задерживается на час позже.

Там и сям дымятся самовары, а вокруг них всегда несколько теплых компаний.

Эта развеселая толпа - зрелище для путешественников по Средней Азии весьма

необычное. Впрочем, жители Карши отличаются веселым, лег╜ким нравом и

считаются ширазцами Бухарского ханства.


* [172] *После трехдневного пребывания в Карши я выехал в

сопро╜вождении Молла Исхака (так звали моего спутника - кунградского муллу)

и двух других хаджи в Керки, до которого было 14 миль. Туда ведет

одна-единственная дорога. Проехав две мили, мы оказались в Файзабаде,

большой и, как я слышал, богатой деревне. Миновав ее, мы провели половину

ночи в развалинах цистерны, которых здесь много; все они остались со времен

Абдулла-хана. Хотя окрестности считались совершенно без╜опасными, нам

все-таки посоветовали быть после Карши насто╜роже, потому что здесь уже есть

туркмены, которым нельзя доверять. Мы поставили своих ослов в один угол

развалин, а сами легли в передней части на своих сумках и спали поочередно

до полуночи. Тогда мы встали и отправились дальше, чтобы до полуденного зноя

достигнуть намеченной станции. Задолго до полудня мы добрались до цистерны

Сенгсулак. Увидев издали вокруг нее юрты и пасущийся скот, мы обрадовались;

теперь мы поверили, что найдем воду, в чем прежде сомневались, нагрузив

поэтому своих ослов водой про запас. Куполообразный высокий свод цистерны,

несмотря на более чем двухсотлетний возраст, сохранился в абсолютной

целости, так же как и ниши, дающие тень путникам. Цистерна, расположенная в

нижней части долины, весной доверху напол╜няется водой. Теперь глубина воды