Рассказывается о его странствованиях по Средней Азии в 1863 г
Вид материала | Рассказ |
- Обувь в традиционной культуре народов Средней Азии и Казахстана (XIX первая треть, 660.58kb.
- Роль Ирана и его спецслужб в формировании новой региональной ситуации в Закавказье, 266.98kb.
- В. Г. Белинского кафедра истории древнего мира, средних веков и археологии наименование, 497.5kb.
- Полупустынная и пустынная зоны умеренного пояса на территории бывшего СССР наиболее, 155.19kb.
- Л. П. Кононова Участники польского восстания 1863-1864 гг в архангельской ссылке, 371.47kb.
- Славяне, 140.86kb.
- Теория происхождения славян, 143.12kb.
- Книга вторая, 5418.57kb.
- Новости из основных местных информационных агентств и финансовых периодических изданий, 47.56kb.
- Особенности государственного развития на Востоке, 219.31kb.
тысяч, из них две трети - узбеки, треть - таджики. Эмир, главная резиденция
которого находится в Бухаре, имеет обык╜новение каждое лето проводить здесь
два-три месяца, потому что Самарканд лежит более высоко и преимущества в
климате очевидны. В отличие от Бухары, где стояла гнетущая жара, в
Самарканде оказалось очень приятно, только вода, которую мне расхваливали
как аби-хайят (амброзию), была чрезвычайно плоха. Очень красив Дехбид
("Десять ив"), место паломничества и одновременно отдыха, расположенный в
часе езды от Самар╜канда по другую сторону Зеравшана; там живут потомки
Махдум-А'азама, умершего в 949 (1542) году и здесь же похоронен╜ного. У них
есть свой ханака (монастырь), и они очень госте╜приимно принимают
паломников. Хотя Дехбид и расположен еще несколько выше Самарканда, все-таки
поразительно, что я увидел здесь в середине августа в тени большой аллеи,
которую велел в 1632 году посадить диванбеги103 Наср в честь
вышеупо╜мянутого святого, тутовые ягоды, которые даже в полдень были
прохладными. По дороге в Дехбид мне показали место, где был знаменитый
Баги-Чинаран (Тополевый104 сад), по развалинам можно определить, где стоял
дворец, а деревьев совсем не видно.
Хотя мы и не можем согласиться с жителями Средней Азии, *[165] *которые
все еще пользуются выражением "райский Самарканд" в применении к нынешним
развалинам, все же нельзя не при╜знать, что древняя столица Средней Азии по
своему положению и благодаря окружающей ее роскошной растительности - самый
прекрасный город в Туркестане. Уроженцы Коканда и Намангана ставят, правда,
свои города выше, но прежде чем отдать им пальму первенства, хотелось бы
увидеть их своими гла╜зами.
Пробыв в Самарканде восемь дней, я твердо решил возвра╜титься на запад
ранее упомянутым путем. Хаджи Билалу, правда, хотелось взять меня с собою в
Аксу; он обещал отправить меня либо через Яркенд, Тибет и Кашмир в Мекку,
либо, если улыбнется счастье, через Комул в Биджинг (Пекин), но Хаджи Салих
отговаривал меня, ссылаясь на чересчур дальнее расстоя╜ние и на слишком
маленький капитал, имевшийся в моем распоряжении. "Ты, может быть, и дойдешь
до Аксу, пожалуй и до Комула, - говорил он, - потому что там есть мусульмане
и братья, готовые воздать тебе должные почести как дервишу из Рума, но
дальше все наводнено одними черными неверными; они если и не помешают тебе
идти, то и не дадут ничего. Идя через Тибет, ты, может быть, и найдешь
попутчиков из Кашгара и Яркенда, но я не могу взять на себя ответственность
и везти тебя с собою в Коканд, где все в страшном беспорядке из-за недавней
войны. Коканд тебе надо увидеть, приезжай туда, когда все успокоится, а в
данный момент тебе лучше всего вернуться через Герат в Тегеран вместе с
попутчиками, которых мы тебе нашли".
Слова моего благородного друга сильно подействовали на меня, и тем не
менее я еще несколько часов боролся со своим первоначальным решением.
Путешествие по суше в Пекин через древние земли татар, киргизов, калмыков,
монголов и китайцев путем, на который не отважился бы даже Марко Поло, было
в самом деле грандиозно! Однако голос благоразумия шептал мне: пока
довольно! Мысленно я бросил взгляд на расстояние, которое осталось позади, и
увидел, что даже теперь у меня нет предшественников ни в отношении длины
пути, ни в способе его преодоления; тогда я сказал себе, что было бы
прискорбно пожертвовать уже накопленным опытом, как он ни мал, ради опасной
и неопределенной цели. Мне всего 31 год, думал я, у меня еще все впереди, а
теперь лучше вернуться. Хаджи Билал пошутил, что у меня не хватает мужества;
может быть, европейс╜кий читатель согласится с ним, но местный опыт научил
меня, что в данном случае нельзя пренебрегать турецкой пословицей: "Лучше
яйцо сегодня, чем курица завтра".
Мои приготовления к отъезду были уже в полном разгаре, когда эмир
торжественно въехал в город; об этом событии было объявлено за несколько
дней, и множество народа собралось на Регистане, сам же въезд не
ознаменовался особой пышностью. Процессию открыло около 200 сарбазов,
натянувших поверх *[167] *нескладных бухарских халатов какие-то изделия из
кожи, по каковой причине они стали называться регулярными войсками, сзади
них ехали всадники со знаменами и литаврами, сам же эмир Музаффар ад-Дин и
его сановники в белоснежных тюрбанах и широких шелковых одеждах всех цветов
радуги походили скорее на женский хор в опере "Навуходоносор", чем на
татарс╜ких воинов, и лишь свита, в составе которой выделялись несколь╜ко
кипчаков с характерными монгольскими чертами лица, воору╜женных стрелами,
луками и щитами, напомнила мне, что я в Туркестане. День въезда эмир объявил
народным праздником, и по этому поводу на Регистане поставили несколько
гигантских котлов, в которых готовили царский плов. В каждый котел клали
мешок риса, трех разрубленных на куски баранов, огромную сковороду бараньего
жира, из которого у нас сделали бы пять фунтов свечей, и небольшой мешок
моркови. Так как плова давали сколько угодно, все ели и пили отважно.
На другой день был объявлен арз, или публичная аудиенция. Я
воспользовался случаем, чтобы представиться эмиру в сопро╜вождении своих
друзей, и был очень удивлен, когда при входе во внутренний арк нас остановил
мехрем и сообщил, что бадевлет (его величество) желает видеть меня одного,
без спутников. Не только я, но и мои друзья заподозрили недоброе. Я
последовал за мехремом, целый час меня заставили ждать и ввели затем в одну
из комнат, которые я уже ранее осматривал. Эмир возлежал на красном суконном
матраце в окружении рукописей и книг. Я быстро собрался с духом, прочитал
короткую суру с обычной молитвой за здравие государя и, произнеся "аминь",
которому вторил эмир, не дожидаясь разрешения, сел рядом с повелителем. Мое
смелое поведение, вполне соответствовав╜шее, впрочем, званию дервиша,
удивило эмира. Я давно разучил╜ся краснеть и потому спокойно выдержал
пристальный взгляд эмира, который хотел, очевидно, смутить меня.
-Хаджи, ты, как я слышал, приехал из Рума для того, чтобы посетить
могилу Баха ад-Дина и других святых Туркестана.
-Да, таксир (мой повелитель), но вместе с тем и для того, чтобы
насладиться созерцанием твоей благословенной красоты (джемали мубарек -
обычное выражение вежливости).
-Странно! И у тебя не было никакой другой цели? Ведь ты прибыл сюда из
столь дальних краев.
-Нет, таксир! С давних времен моим самым горячим жела╜нием было увидеть
благородную Бухару и чарующий Самарканд, по священной земле которых, как
справедливо замечает шейх Джелал, следовало бы скорее ходить на голове, а не
на ногах. Впрочем, у меня нет никаких других занятий, и уже давно я стал
джихангеште (странствующим по миру) и перехожу с места на место.
-Как? Ты - со своей хромой ногой - джихангеште? Просто поразительно.
- Таксир, я - твоя жертва (равносильно нашему "извини").* [168] *Твой
прославленный предок (Тимур, от которого ложно выводят свое происхождение
нынешние бухарс╜кие эмиры, был, как известно, хром, поэтому враги называли
его Тимур - ленк (Тамерлан), хромой Тимур.) страдал тем же недостатком, а
ведь он был джихангир (победитель мира).
Этот ответ пришелся эмиру по душе, он стал расспрашивать меня о
путешествии и о том, как мне понравились Бухара и Самарканд. Мои замечания,
которые я все время старался расцвечивать персидскими стихами и изречениями
из Корана произвели на него хорошее впечатление, потому что он сам мулла и
недурно знает арабский язык. Он велел выдать мне серпан (одеяние)
(Собственно сер-та-пай, т.е. "с головы до ног", одеяние, состоящее из
тюрбана, верхнего платья, пояса и сапог.) и 30 тенге, а при прощании
приказал еще раз навестить его в Бухаре. Получив эмирский подарок, я как
сумасшедший кинулся к своим друзьям, которые не меньше меня радовались моему
счастью. Как мне передали, - вероятно, так оно и было, - Рахмет Би
представил обо мне двусмысленное до╜несение, поэтому эмир принял меня
недоверчиво. Перемене его мнения я всецело обязан исключительно гибкости
своего языка. В этом случае вполне оправдала себя латинская пословица: "Quot
linguas calles, tot homines vales"105 .
После этого спектакля друзья посоветовали мне спешно уехать из
Самарканда и, не останавливаясь даже в Карши, как можно скорее перебраться
на другой берег Оксуса, где у госте╜приимных туркмен-эрсари я смогу
дождаться прибытия кара╜вана, идущего в Герат. Пробил час прощания;
чувствую, что перо мое не в силах достоверно передать читателю мучительную
сцену расставания с моими благородными друзьями, которые были расстроены не
меньше меня. Шесть месяцев мы делили ве╜личайшие опасности, которыми нам
угрожали пустыни, раз╜бойники и стихии; неудивительно, что исчезла всякая
разница в положении, возрасте и национальности и мы стали считать себя одной
семьей. Разлука означала в наших глазах смерть; да и могло ли быть иначе в
этих краях, где снова увидеться друг с другом почти невозможно? У меня
сердце готово было разор╜ваться при мысли, что этим людям, моим лучшим
друзьям на свете, которым я обязан своей жизнью, я не могу раскрыть свое
инкогнито и принужден их обманывать. Я проложил путь к этому, хотел
попытаться, но религиозный фанатизм, встречаю╜щийся еще даже в просвещенной
Европе, имеет страшное влияние на мусульман. Мое признание в поступке,
который по законам Мухаммеда считается смертным грехом, (Меня, как муртада,
т.е. изменника, закидали бы камнями до смерти.) может быть, и не разорвало
бы сразу все узы дружбы; но каким горьким, каким ужасно горьким было бы
разочарование для искренне рели╜гиозного Хаджи Салиха!
Передав меня пилигримам, вместе с которыми я должен был добираться до
Мекки, и отрекомендовав как можно лучше, как *[169] *брата или сына, мои
спутники проводили меня после заката солнца до городских ворот, где нас
дожидались повозки, нанятые моими новыми спутниками до Карши. Я плакал, как
ребенок, когда, вырвавшись из последних объятий, занял свое место в повозке;
мои друзья тоже заливались слезами, и еще долго они стояли на том же месте,
воздев руки к небу, испрашивая мне для долгого пути благословение Аллаха. Я
несколько раз обора╜чивался, но вскоре они исчезли, и я видел только купола
Самар╜канда в матовом свете восходящей луны.
*XIII*
*От Самарканда до Карши через пустыню. - Кочевники. - Карши, древний
Нахшеб. - Торговля и мануфактура. - Керки. - Оксус. - Автора обвиняют в том,
что он беглый раб. - Туркмены-эрсари. - Мазари-Шериф. - Балх. - Автор
присоединяется к каравану из Бухары. - Рабство. - Сейид. - Андхой. - Екетут.
- Хайрабад. - Меймене. - Аккале.*
Не буду знакомить читателя с моими новыми спутниками, происходившими из
Оша, Маргелана и Намангана (Кокандское ханство). Они были для меня совсем не
то, что мои добрые друзья, и вскоре я расстался с ними. Тем более я
привязался к молодому мулле из Кунграда, который ехал с нами до Самарканда и
оттуда надеялся дойти со мной до Мекки. Это был добродушный молодой человек,
такой же бедный, как и я; он считал меня своим учителем и старался всячески
услужить.
От Самарканда до Карши ведут три дороги: 1) через Шахрисябз самая
длинная, ее можно было бы назвать окольным путем; 2) через Джам, всего в 15
миль; но эта дорога идет по каменистой горной местности и поэтому очень
тяжела, если вообще прохо╜дима, для повозок; 3) через пустыню, что-то около
18 миль. Из Самарканда мы выехали по той же дороге, по которой прибыли из
Бухары. У холма, с которого впервые открылся вид на город, дорога повернула
влево. Мы проехали две деревни с хорошей застройкой, и, совершив переход в
три мили, останавились у караван-сарая Робати-хауз, где дорога разделяется
надвое, левая идет через Джам, правая - через пустыню. Мы выбрали последнюю.
Эту пустыню, по сравнению с теми, которые мы видели раньше, можно скорее
назвать средней величины лугом. Ее часто во всех направлениях пересекают
пастухи, потому что здесь есть много колодцев с неплохой питьевой водой, а
поблизости от них почти повсюду встречаются юрты узбеков. Колодцы по большей
части глубокие, а возле них, чуть повыше, сделан каменный или деревянный
резервуар, всегда в форме *[170] *четырехугольника, куда наливают
вычерпываемую из колодца воду и где поят животных. Так как ведра малы и
пастухи скоро устали бы вытягивать их, для этой цели приспосабливают осла, а
еще чаще верблюда. Животное, к седлу которого привязана веревка, проходит в
направлении от колодца точно такое расстояние, которое соответствует длине
веревки, и тем самым достает воду. Эти колодцы с пьющими овцами и серьезными
пастухами в тихие вечерние часы представляют собой поэтическую картину, и
меня очень порадовало сходство этой части пустыни с нашими пуштами в
Венгрии.
Вследствии строгости полиции, которая по приказу бухар╜ского эмира
действует повсюду, даже здесь дороги были на╜столько безопасны, что по
пустыне проходили не только неболь╜шие караваны, но и одинокие путники. На
второй день мы встретили у одного из колодцев караван из Карши. Среди
проезжавших была молодая женщина, изменнически проданная своим собственным
мужем старому таджику за 30 тилла. Она лишь в пустыне узнала о гнусной
сделке; бедняжка кричала, плакала, рвала на себе волосы и, подбежав как
сумасшедшая ко мне, воскликнула: "Хаджим (мой хаджи), ты прочитал много
книг. Скажи мне, где написано, что мусульманин может продать свою жену,
родившую ему детей?" Я сказал, что это грех, но таджик только посмеялся надо
мной, потому что он, наверное, уже договорился с кази-келаном (верховным
судьей) Карши и был уверен в надежности своей покупки.
Так как из-за сильной жары мы продвигались очень медленно, нам
понадобилось два дня и три ночи, чтобы добраться до Карши. Мы увидели город,
лишь поднявшись на плато, где справа идет дорога в Катта-Курган, а слева
появляется река, которая течет сюда из Шахрисябза и теряется в песках далеко
за Карши. Начиная отсюда и до самого города все время едешь по обработанной
земле и мимо бесчисленных садов, а так как в Карши нет стены, то, миновав
мост, вдруг замечаешь, что находишься уже в самом городе.
Карши, древний Нахшеб, - второй город Бухарского ханства как по своим
размерам, так и по торговому значению; он состоит из собственно города и
цитадели (курганче), находящейся на северо-западной стороне и плохо
укрепленной. В Карши в на╜стоящее время десять караван-сараев и богатый
многолюдный базар; не будь политических неурядиц, город играл бы
значи╜тельную роль в транзитной торговле между Бухарой, Кабулом и Индией.
Жители говорят, что их 25 тысяч, большей частью это узбеки, они составляют
костяк бухарских войск. Кроме них есть еще таджики, индийцы, афганцы и
евреи; последние пользуются здесь правом ездить верхом и в самом городе, что
им запрещено в других местах ханства. В промышленном отношении Карши
славится ножевым производством, уступая, правда, соседнему Гиссару.
Различные сорта ножевых изделий расходятся по всей Средней Азии, мало того,
хаджи вывозят их в Персию, Аравию *[171] *и Турцию и продают в три-четыре
раза дороже. Одна их разновидность, клинки из дамасской стали с рукоятками,
отде╜ланными золотом и серебром, изготовляется и в самом деле очень искусно,
а в отношении прочности и изящества могла бы посрамить даже самые знаменитые
английские изделия.
Среди рекомендательных писем к ишанам и муллам, ко╜торыми мои друзья
снабдили меня на дорогу, одно было в Карши, к некоему Хасану,
пользовавшемуся здесь большим уважением. Он принял меня очень ласково и
посоветовал купить длинноухого скакуна, поскольку весь скот, особенно ослы,
здесь очень дешевы, на оставшиеся же небольшие деньги, как делают все хаджи,
накупить ножей, иголок, ниток, стеклянных бус, бухарских платков, а больше
всего сердолика, привозимого сюда из Индии и очень дешевого, так как,
продолжал он, "у кочевни╜ков, мимо которых вам придется проезжать, можно
будет кое-что приобрести за эти товары, по крайней мере облегчить свое
существование, потому что зачастую за одну иголку или несколько стеклянных
бусинок (монджук) можно получить столько хлеба и дынь, что на целый день
хватит". Я понял, что добрый человек прав, и в тот же день вместе с
кунградским муллой отправился покупать названные предметы. В результате
половина одна моего хурджина (сумки) была заполнена ру╜кописями, а другая
превратилась в склад товаров, предназ╜наченных на продажу. Таким образом, я
сделался в одно и то же время антикваром, торговцем галантереей, хаджи и
муллой, а сверх того побочно занимался продажей благословений, нефесов,
амулетов и других чудес.
Удивительная перемена! Прошел ровно год с тех пор, как я совершал эти
разнообразные торговые операции, и вот теперь, запертый в четырех стенах,
сижу и пишу по восемь часов в день. Там мне приходилось иметь дело с
кочевниками, выбиравшими из стеклянных бусинок самые яркие, а из амулетов
тот, края которого были обведены самым толстым слоем красной краски, здесь
же мне приходится иметь дело с издателями, критикой и публикой, чьи
разнообразные желания удовлетворить, конечно, труднее, чем запросы моды юной
туркменки или смуглой дочери джемшидов.
К своему крайнему удивлению, я обнаружил в Карши пуб╜личное
увеселительное место; ничего подобного я не встречал ни в Бухаре, ни в
Самарканде, ни даже в Персии. Собственно говоря, это большой сад на берегу
реки с несколькими аллеями и цветочными клумбами, носящий скромное название
"календер-хане" ("дом нищих"). Здесь-то и прогуливается beau monde Карши с
двух часов пополудни до заката солнца, а иногда задерживается на час позже.
Там и сям дымятся самовары, а вокруг них всегда несколько теплых компаний.
Эта развеселая толпа - зрелище для путешественников по Средней Азии весьма
необычное. Впрочем, жители Карши отличаются веселым, лег╜ким нравом и
считаются ширазцами Бухарского ханства.
* [172] *После трехдневного пребывания в Карши я выехал в
сопро╜вождении Молла Исхака (так звали моего спутника - кунградского муллу)
и двух других хаджи в Керки, до которого было 14 миль. Туда ведет
одна-единственная дорога. Проехав две мили, мы оказались в Файзабаде,
большой и, как я слышал, богатой деревне. Миновав ее, мы провели половину
ночи в развалинах цистерны, которых здесь много; все они остались со времен
Абдулла-хана. Хотя окрестности считались совершенно без╜опасными, нам
все-таки посоветовали быть после Карши насто╜роже, потому что здесь уже есть
туркмены, которым нельзя доверять. Мы поставили своих ослов в один угол
развалин, а сами легли в передней части на своих сумках и спали поочередно
до полуночи. Тогда мы встали и отправились дальше, чтобы до полуденного зноя
достигнуть намеченной станции. Задолго до полудня мы добрались до цистерны
Сенгсулак. Увидев издали вокруг нее юрты и пасущийся скот, мы обрадовались;
теперь мы поверили, что найдем воду, в чем прежде сомневались, нагрузив
поэтому своих ослов водой про запас. Куполообразный высокий свод цистерны,
несмотря на более чем двухсотлетний возраст, сохранился в абсолютной
целости, так же как и ниши, дающие тень путникам. Цистерна, расположенная в
нижней части долины, весной доверху напол╜няется водой. Теперь глубина воды