Рассказывается о его странствованиях по Средней Азии в 1863 г

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 28

превосходит бедность, скрывающуюся за самыми жалкими жилищами персидских

городов, а пыль по колено в "благородной" Бухаре произвела на меня совсем

небла╜городное впечатление, я был все-таки потрясен, когда попал *[138] *в

первый раз на базар, в гущу колышущейся толпы. Далеко не столь красивые и

роскошные, как базары в Тегеране, Тебризе и Исфахане, базары в Бухаре

представляют для чужеземца вследствие разнообразия рас, одежд и нравов

поразительное, ни с чем не сравнимое зрелище. Большинство людей в толпе

относится к иранскому типу, они носят белые или синие тюрба╜ны: белые - люди

благородные и муллы, вторые, очень идущие к лицу, - купцы, ремесленники и

слуги. Далее, можно заметить татарские физиономии всех оттенков, от узбека

до киргиза; впрочем, можно, не видя лица, всегда отличить туранца от иранца

по неуклюжей, твердой походке. В этой толпе, состоящей из двух главных рас

Азии, представьте себе вкрапленных тут и там нескольких индусов (мултани,

как их здесь называют) и евреев, которые носят как отличительный признак

(Эламети тефрики81 , который, согласно Корану, должен носить каждый

немусульманин, чтобы не тратить на него приветствие "Салям алейкум! " ("Мир

да будет с тобой!")) что-то вроде польской шапки и шнурок вокруг бедер.

Индус с его красным знаком на лбу и желтым лицом мог бы сойти за пугало на

большом рисовом поле, еврей со своими благородными, прекрасными чертами лица

и великолепными глазами мог бы позировать нашим художникам, являя образец

мужской красоты. Мы должны также упомянуть туркмена, чьи смелые огненные

глаза сверкают ярче всех прочих; вероятно, он думает про себя, какую богатую

добычу принес бы здесь аламан. Афганцев встречается очень мало; у них

длинные грязные рубахи и еще более грязные свисающие вниз волосы, на плечи

наброшен по римскому образцу полотняный платок, однако они мне кажутся

людьми, которые, ища спасения, выбежали в полночь на улицу из горящего дома.

Это пестрое смешение бухарцев, хивинцев, кокандцев, кирги╜зов,

кипчаков, туркмен, индусов, евреев и афганцев представлено на всех главных

базарах, но, несмотря на то что все в толпе беспрестанно двигались в разные

стороны, я не заметил и намека на шумную базарную жизнь, которая так

характерна для Персии. Я держался рядом со своими спутниками и бросал беглые

взгляды на лавки, в которых было больше русских галантерей╜ных и

мануфактурных товаров и совсем немного западноевро╜пейских, прибывших через

Оренбург. Для путешественника они интересны в этом далеком городе только

потому, что при виде куска ситца или наклеенной на него фабричной марки он

испыты╜вает чувство, словно увидел земляка. Как забилось мое сердце, когда я

прочитал слова "Манчестер", "Бирмингем", и как я боял╜ся одним только

чтением этих слов выдать себя! Крупных лавок и крупных купцов очень мало, и,

хотя кроме Рестейи чит фуруши (торговый ряд, где продается чит, т. е.

ситец), насчитывающего 284 лавки, еще во многих других местах в городе

торгуют ситцем, коленкором и перкалем, все же я берусь смело *[139]

*утверждать, что мои друзья Ханхарт и К╟ в Тебризе одних лишь этих товаров

сбывают столько, сколько весь город Бухара, несмотря на то что его по праву

именуют столицей Средней Азии.

Интересное для чужеземца на базаре в Бухаре та его часть, где

выставлены товары, производимые местной промышленностью; двухцветные

полосатые узкие хлопчатобумажные ткани, называе╜мые "аладжа", шелк - от

тонких платков, напоминающих паути╜ну, до тяжелого атреса - и особенно

изделия из кожи играют здесь главную роль. Следует отметить искусство

изготовителей поясов, но больше впечатляет мастерство сапожников. Мужские и

женские сапоги совсем неплохи: мужские - на высоких заострен╜ных каблуках,

суживающихся на концах до размеров шляпки гвоздя, женские немного неуклюжи,

но часто украшены тончай╜шей шелковой вышивкой. Нельзя также не упомянуть

базар и лавки, где разложены одежды светлых тонов, блестящие, со множеством

складок. Житель Востока, который только здесь раскрывается во всей своей

оригинальности, любит "чахчух", т.е. шуршание одежды, и мне доставляло

большое удовольствие наблюдать, как покупатель в новом чапане (костюме)

прохажи╜вался взад и вперед, чтобы проверить силу звука. Все это - изделия

местной промышленности, и все они очень дешевы; именно поэтому бухарский

рынок одежды снабжает всех правоверных вплоть до Китайской Татарии

фешенебельными костюмами. Киргизы, кипчаки и калмыки обычно тоже заглядывают

сюда из пустыни, и дикий татарин с косыми глазами и выдающимся вперед

подбородком смеется от радости, обменяв свой костюм, сделанный из грубой

лошадиной шкуры, на легкий ектай (вид летней одежды). Здесь для него -

высочайший уровень цивилиза╜ции; Бухара - это и Париж и Лондон.

После того как мы пробродили около трех часов, я попросил моего

проводника и благородного друга Хаджи Салиха прово╜дить меня в такое место,

где можно было бы отдохнуть и осве╜житься; он провел меня через Тимче чай

фуруши (чайный базар) к знаменитой площади Леби Хауз Диванбеги (т.е. берег

пруда Диванбеги), которую я считаю самым прекрасным местом в Бу╜харе. Это

почти правильный четырехугольник, в середине кото╜рого находится глубокий

пруд, 100 футов длиной и 80 футов шириной; берега его выложены квадратными

плитами, к поверх╜ности пруда ведут восемь ступенек. Вокруг на берегах

возвы╜шаются несколько красивых вязов, в тени которых непременные чайные

лавки с огромными самоварами (котлы для чая), специ╜ально изготовляемыми для

Бухары в России, приглашают на╜питься чаю. С трех сторон площади на

прилавках, затененных тростниковыми циновками, продаются сладости, хлеб,

фрукты, горячие и холодные закуски; сотни импровизированных лавок,

окруженных жаждущей и голодной толпой, жужжащей как пче╜лы, представляют

весьма своеобразное зрелище. На четвертой, западной стороне, напоминающей

террасу, находится мечеть (Масджиди-Диванбеги), у фасада которой под

деревьями *[140] *дервиши и меддах (рассказчик) с утрированной мимикой

повествуют в стихах и прозе о подвигах знаменитых воинов и пророков, и

всегда они окружены толпой любопытных слушателей. Когда я пришел на эту

площадь, случаю было угодно добавить еще один штрих для завершения и без

того интересного зрелища, по площади проходила еженедельная процессия -

около пятнадцати дервишей из ордена Накшбенди, который ведет отсюда свое

начало и имеет здесь свою главную резиденцию. Я никогда не забуду, как эти

одержимые люди в длинных конусообразных колпаках, с развевающимися волосами

и длинными посохами прыгали, как безумные, в то время как хор ревел гимн,

отдельные строфы которого сначала пел им седобородый предводитель.

Мои глаза и уши были так заняты, что вскоре я забыл об усталости. Мой

друг насильно увел меня в чайную лавку. И когда был налит благородный шивин

(сорт чая), он, заметив мое удивление, спросил с искренней радостью: "Ну как

тебе нравится Бухара Шериф? " "Очень нравится", - отвечал я, и, несмотря на

то что Коканд в то время враждовал с Бухарой, он, сам кокандец, был очень

рад, что столица Туркестана произвела на меня такое благоприятное

впечатление, и обещал показать мне в последую╜щие дни все ее прелести. Хотя

на мне был строгий бухарский костюм и солнце меня так обезобразило, что даже

родная мать вряд ли узнала бы меня, все же, где бы я ни оказался, меня

окружала толпа любопытных, которые мне очень докучали рукопожатиями и

объятиями. Благодаря огромному тюрбану (Как известно, тюрбан представляет

собой саван, который каждый благо╜честивый мусульманин должен носить на

голове, чтобы постоянно помнить о смерти. Коран велит носить только один

саван (кефан) в семь локтей, но люди набожные увеличивают его и носят на

голове часто 4-6 саванов, т.е. длиной 28-42 локтя, из тонкой кисеи.) и

большому Корану, который висел у меня на шее, я приобрел внешность ишана или

шейха и должен был делать вид, что мне нравится это бремя. Зато святость

моего сана защищала меня от вопросов любопытствующих мирян, и я слышал, как

люди вокруг меня расспрашивали обо мне моих друзей и шептались между собой.

"Каким надо быть благочестивым, - говорил один, - чтобы пройти от

Константинополя до Бухары только для того, чтобы посетить нашего Баха

ад-Дина". (Баха ад-Дин, в бухарском произношении Баведдин, - это знаменитый

во всем исламском мире аскет и святой, основатель ордена Накшбенди, членов

которого можно встретить в Индии, Китае, Персии, Аравии и Турции. Он умер в

1388 г; обитель, мечеть и мраморное надгробие на его могиле в деревне

Баведдин велел построить Абдул Азиз-хан в 1490 г 82 ) "Да, - сказал другой,

- хотя мы и ходим в Мекку, самое святое из всех святых мест, испытывая

немалые лишения, эти люди (указав на меня) ничего другого не делают, их

жизнь - это молитва, благочестие и паломничество". "Браво, ты угадал", -

подумал я, чрезвычайно обрадованный тем, что мне с успехом удается жить в

Бухаре инкогнито. В продолжение всего моего пребывания в столице *[142]

*Туркестана я действительно ни разу не возбудил подозрения народа. Ко мне

приходили за благословением, меня слушали, когда я в общественных местах

читал историю великого шейха Багдада, Абд аль-Кадера Гиляни, меня хвалили,

но никто не дал мне ни геллера, и ложная святость этого народа сильно

отлича╜лась от истинной набожности хивинских узбеков.

С правительством мне было не так легко ладить, как с наро╜дом. Уже

упоминавшийся мною Рахмет-Бий, будучи не в состоя╜нии формально ко мне

придраться, непрерывно подсылал ко мне шпионов, которые в пространных

разговорах все время касались Френгистана в надежде, что я каким-нибудь

замечанием выдам себя. Увидев, что это не приводит к цели, они начали

говорить о том, как велик был интерес френги к благородной Бухаре и как уже

были наказаны многие их шпионы, особенно англичане К╦н╦лли и Истоддер Сахиб

(Конолли и Стоддарт). (Печальный конец обоих этих мучеников даже в Бухаре

остается тайной, и противоречивые слухи об этом продолжают циркулировать еще

и сегодня. Читатель поймет, что мне при моем инкогнито невозможно было

собирать сведения о судьбе этих несчастных. О печальном событии писали,

впрочем, Феррье, Вольф, В. Кэй и другие официальные и неофициальные

корреспонденты. так что мои мимоходом собранные сведения совершенно не

нужны.) Или же они рассказывали мне о прибывших несколько дней назад и

посажен╜ных в тюрьму френги (несчастных итальянцах), которые привез╜ли

несколько ящиков чая, якобы посыпанного алмазной пылью, чтобы отравить всех

жителей святого города, о том, что они превращали день в ночь и совершали

другие адские трюки. Чаще всего этими ищейками были хаджи, которые по многу

лет жили в Константинополе и хотели проверить мое знание языка и жизни в

этом городе. Долго и терпеливо выслушивая их, я обычно делал вид, что мне

это надоело, и просил пощадить меня и не рассказывать о френги. "Я уехал из

Константинополя, - говорил я, - чтобы избавиться от этих френги, которые и

черта могут лишить разума. И теперь, благодарение Богу, я в благородной

Бухаре и не хочу воспоминаниями о них портить себе настрое╜ние". Подобным же

образом я отвечал пронырливому мулле Шериф эд-Дину, аксакалу книготорговцев,

который показал мне список книг, оставленных у него несколько лет назад

русским посланником, а также английские и итальянские бумаги. Я бро╜сил на

них презрительный взгляд и сказал: "Хвала Аллаху! Моя память еще не

осквернена наукой и книгами френги, как это, к сожалению, часто бывает у

константинопольских турок" (Однажды ко мне пришел слуга везира с маленьким

тощим человеком; я должен был проверить, действительно ли он араб из

Дамаска, как он утверждал. Когда он вошел, я тотчас обратил внимание на

черты его лица: я счел его европейцем; мое удивление еще более возросло,

когда он начал говорить, и я обнаружил, что произношение у него отнюдь не

арабское. Он сказал мне, что предпринял паломничество в Хотан (в Китае) к

гробу Джафар бен Садыка и на этих днях хочет продолжить путешествие. На его

лице во время нашей беседы можно было заметить беспокойство. Мне было очень

жаль, что я не смогу его увидеть еще раз, так как я был склонен думать, что

он играл такую же роль, как и я.)

* [143] *Когда Рахмет-бий увидел, что ничего не удается сделать даже

через подосланных лиц, он велел позвать меня к себе, конечно, в форме

вежливого приглашения на плов, где должен был присутствовать также цвет

бухарских улемов. Придя к нему, я понял, что мне предстоит тяжелое

испытание, так как все заседание было созвано для тою, чтобы устроить мне

своего рода экзамен, во время которого мое инкогнито должно было пройти

боевое крещение. Я сразу заметил опасность и, чтобы меня не застал врасплох

тот или иной вопрос, сделал вид, что стремлюсь все узнать, и сам задал этим

господам множество вопросов по поводу различий между религиозными принципами

фарз, суннет, ваджиб и мустахаб. (Имеется четыре степени важности заповедей

ислама. "Фарз" обозначает заповедь, высказанную Богом через пророка,

"суннет" - слова самого пророка, не вдохновленные Богом. Два последних

слова, "ваджиб" и "мустахаб", означают предписания, которые исходят от более

поздних толкователей Корана84 . Первые обязательны для всех, вторые

предоставляется исполнять каждому по его усмотрению.) Мое усердие

понравилось, и вскоре развернулась острая дискуссия по многим пунктам

Хидайета, Шерхи Векайе83 и других книг, трактующих подобные темы. Я с

осторожностью принимал участие в дискуссии, но громко расхваливал

превосходство бухарских мулл не только надо мной, но и над всеми

константинопольскими улемами. Короче говоря, я и здесь счастливо вышел из

положения. Высоко╜чтимые муллы знаками и словами дали понять Рахмет-бию, что

его осведомитель сильно заблуждается и что я хотя еще и не "крепкий мулла",

но все же человек, находящийся на пути к свету истинного знания.

После этого я жил в Бухаре довольно спокойно. Обычно я вначале дома

исполнял долг, который возлагал на меня как на дервиша мой сан. Затем и шел

на книжный базар, состоявший из 26 лавок, где печатное произведение все еще

было редкостью. Здесь и в домах книготорговцев, где и размещаются крупные

склады, я видел немало сокровищ, которые были бы для наших историков,

изучающих Восток, и филологов чрезвычайно полез╜ны, но приобретение которых

для меня оказалось невозможно, потому что, во-первых, у меня не было

достаточно средств, а во-вторых, интерес к светским занятиям мог повредить

моему инкогнито. Привезти то немногое, что я купил на книжных базарах Бухары

и Самарканда, стоило мне больших трудов. Сердце мое обливалось кровью, когда

я вынужден был оставить произведения, которые смогли бы заполнить

значительные про╜белы в наших востоковедческих исследованиях.

С книжного рынка я обычно шел на довольно отдаленный Регистан, который

хотя и был более просторен и люден, чем уже упоминаемый мною Леби Хауз, но

далеко не был столь привле╜кателен. Здесь тоже есть пруд, окруженный чайными

лавками. С берегов его можно увидеть расположенную на другой стороне на

значительном возвышении крепость, или дворец (арк), эмира.

* [144] *Портал, над которым вделаны часы, имеет мрачный, отпугиваю╜щий

вид, и меня охватывал таинственный ужас, когда я проходил мимо этого гнезда

тирании, где многие мои предшественники были убиты, да и сейчас три

несчастных европейца томились здесь далеко от родины, лишенные всякой

помощи. (Это те три итальянца, которые были арестованы в то время, когда я

был в Бухаре, и которые позже, лишившись всего, что у них было, спасли жизнь

лишь благодаря содействию русского правительства.) Рядом с воротами на земле

стояли 14 медных пушек с разукрашенными длинными стволами. Они были присланы

сюда эмиром как трофеи его победного похода на Коканд. Справа от дворца

возвышается Масджиди-Килян, самая большая мечеть Бухары, которую построил

Абдулла-хан Шейбани.

Хотя Регистан находится почти что перед глазами у эмира, все же нет во

всей Бухаре и, может быть, даже во всем Туркестане места, где бы совершалось

столько мерзских греховных преступ╜лений, как здесь. Известен отвратительный

порок жителей восточных стран, который рождается на берегах Босфора и чем

дальше на восток, тем заметнее, достигает здесь наивысшей точки. Над вещами,

которые крайне возмутили бы наши евро╜пейские чувства, здесь смеются как над

невинной шуткой. Даже религия, которая наказывает смертью малейшие ошибки в

омо╜вении или в других предписаниях, смотрит на это сквозь пальцы. Часто я

видел в чахарбаге85 Абдулла-хана, который лежит вне города, мужчин разных

сословий и возрастов, которые бились головой о стену, валялись в пыли, рвали

на себе одежды, чтобы показать степень своего преклонения перед существом,

сидевшим вдали под деревом и, казалось, занятым чтением. Я считал это место

потаенным и не удивлялся. Каково же было мое изумле╜ние, когда и на

Регистане я в каждой чайной лавке видел подобную жертву, которую посадил

здесь дух наживы, чтобы служить магнитом для проходящих.

Я всегда избегал этих ужасных сцен и охотнее бывал в чайной лавке

китайца из Комула, (Комул отстоит на 40 станций от Кашгара и на 70-от

Бухары.) который в совершенстве владел турецко-татарским языком и считался

здесь мусульманином. Он был очень добр ко мне, а ведь как далеко находились

друг от друга страны, где мы родились! Он много рассказывал мне о прекрасных

местах, нравах и замечательных блюдах своей родины. Особенно сведущ он был в

чайном деле и очень оживлялся, когда говорил о чайном кусте, у которого на

одном стебле растут листья, имеющие такой разнообразный вкус. У него в лавке

было до 16 сортов, которые он умел различать на ощупь. Чай был следующих

сортов: 1) кыркма, 2) ахбар, 3) ак куйрук, которые редки в Средней Азии и

Китае, но в большом употреблении в России, Персии и Европе; 4) кара чай, 5)

сепет чай, которые, как китайский кнастер86 , продаются в форме плиток; их

пьют только утром со сливками и солью, они *[145] *действуют очень

возбуждающе; 6) шибаглу, 7) горэ шибаглу, 8) шивин, 9) ит келлеси, 10)

б╦нге, 11) пошун, 12) пу-чай, 13) тунтей, 14) гюльбуй, 15) мишкг╦з, 16)

лонка. Все это - сорта зеленого чая, так как только его любят в Северном

Китае и Средней Азии. Лонка-чай считается наиболее благородным, и для одной

чашки, равной нашим двум, достаточно одного - единственного листочка.

(Обычный покупатель судит о чае по листу, т.е. по вываренным чайным

листочкам, которые у хорошего чая должны быть нежными и мягкими.)

Я извлек так много для себя из рассказов моих спутников по пути из

Тегерана сюда, что через восемь дней, проведенных в Бухаре, я был здесь уже

как дома. Вначале меня всюду водил Хаджи Салих, позже я продолжал осмотр

города, посещение базаров и медресе один и сопровождал своих друзей только

тогда, когда нас всех вместе приглашал живший здесь китайский татарин. Там

нас обычно угощали национальными блюдами, которых мои друзья, а именно Хаджи

Билал и его близкие, уже давно были лишены. Из этих блюд я хочу описать одно

и реко╜мендовать его европейскому читателю как очень вкусное ку╜шанье. Речь

идет о мантах, своего рода пирожках, которые начиняются рубленым мясом,

смешанным с жиром и пряностя╜ми, и варятся очень своеобразно. На огонь

ставят котел с водой, сверху его закрывают, оставляя только одно отверстие,

с кулак величиной. Над ним устанавливают три-четыре решета, которые плотно

Blog

Рассказывается о его странствованиях по Средней Азии в 1863 г