Крупнейшие русские писатели, современники Александра Солженицына, встретили его приход в литературу очень тепло, кое-кто даже восторженно
| Вид материала | Документы |
- Вклассе царило дикое оживление: все вертелись, шушукались, кое-кто даже вскакивал, 2661.32kb.
- 3. Превращение дворца в тюрьму, 47.32kb.
- Тематическое планирование уроков литературного чтения по книге «Парус» для 4 класс, 194.49kb.
- Александра Исаевича Солженицына, предлагаемая современным старшеклассникам, это, конечно,, 323.06kb.
- Урок по литературному чтению в 3 классе Гринько О. И. Тема урока «Обобщающий урок, 51.42kb.
- Статья Валентина Распутина, посвященная 80-летию Александра Солженицына, к сожалению,, 83.03kb.
- А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». План. Введение. Глава I. Биография, 234.66kb.
- Бородинского сражение, ставшее переломным моментом в войне 1812 года, вызывало живой, 30.33kb.
- 1 класс Современные русские и зарубежные писатели и поэты, 20.61kb.
- -, 48.97kb.
Ещё одно свидетельство. В ноябре 1943 года А.И. Исаев и М.Л. Воскресенский в очередном донесении в штаб Северо-Западного фронта докладывали о боевых делах своей бригады: "В ночь на 26 октября одновременно произвели налеты: 2-й полк - на гарнизон Киверово Пожеревицкого района, 4-й полк - на гарнизон Горушка Славковского района. Эти гарнизоны терроризировали население, жгли деревни. Оба гарнизона были разгромлены".
Уже из этих примеров ясно (а их можно привести гораздо больше), что на территории Пожеревицкого района, как и на всей Псковщине, гремели выстрелы и взрывы, то и дело вспыхивали бои, обильно лилась кровь, - словом, шла народная война против захватчиков и их пособников.
На псковской земле, как и на брянской, долгое время существовал обширный партизанский край. Здесь на территории в 9600 квадратных километров 400 сел и деревень жили по советским законам, здесь выходили наши газеты, работали местные органы власти, школы, больницы. Отсюда в марте 1942 года отправился обоз из 223 подвод с продовольствием, которое псковские и новгородские крестьяне собрали для осаждённых ленинградцев. Между деревнями Жемчугово и Каменка - теперь там стоит памятный обелиск - обоз пересёк линию фронта и двинулся дальше - к Ленинграду.
Первого июля 1943 года секретарь Ленинградского обкома партии
М.Н. Никитин, докладывая ЦК ВКП(б) о подпольной работе, писал: "Развернутая фашистами широкая кампания по созданию "Русской освободительной армии" главе с изменником Власовым провалилась. После выступления Власова на митинге в Деловичах (это верстах в 12-15 от Пожеревиц. - В.Б.) граждане высказывались: "Будь он проклят со своей армией добровольцев". Добровольцев не нашлось, за исключением единиц. Мобилизуют насильно. Многие бегут в партизаны и в леса..."
Поэтому немцы и Власов приказ объявляют военнопленных "добровольцами", зачисляя их в свою армию. Один из перебежчиков рассказывает: "Приехали в наш лагерь власовские офицеры, выстроили нас и объявили, что всех зачисляют в "Русскую освободительную армию". Кто не желает, предложили поднять руки. Поднявших руки здесь же перед строем расстреляли".
Конечно, среди власовцев были и подневольные люди, мечтавшие перебежать к своим, к советским, но костяком власовских формирований, их командирами являлись уголовники, которые были заодно с немцами. В этих условиях у населения не могло быть иного суммарного отношения к власовцам как к немецким наймитам.
Дохлая кошка воодушевления
Но что же, однако, навело нашего летописца войны мысль о смоленско-псковском "воодушевлении", откуда такой толчок? Увы, как видно, всё оттуда же - из власовских листовок и газеток, в знакомстве с которыми он признается сам.
Власовцы и другие немецкие холуи русского происхождения издавали несколько газеток, и все с чрезвычайно красивыми названиями: "За Родину", "Доброволец", "Воля народа"... Так вот, одна из этих газеток, а именно "За Родину", выходившая во Пскове, давала репортёрский отчет о пропагандистской поездке Власова в этот город. Подробно рассказывала, как на вокзале их превосходительство был встречен городским головой Черепенкиным, взводом немецких солдат и некоторыми другими столь же необходимыми в данном случае лицами, как затем высокий гость направился в отведенную ему резиденцию, а немного позже принял парад "русских войск", - ну, правда, не армии, не корпуса, не дивизии, не полка даже, а - батальона. Но и это было радостно.
Во второй половине дня в комендатуре состоялось собрание. Как писала газета, произнесенная там речь Власова, его "благодарственные слова в адрес непобедимой германской армии и её верховного вождя Адольфа Гитлера были встречены оглушительными аплодисментами". Что же это, как не "воодушевление"!
Слово получил и "представитель рабочего класса" - некто Иван Боженко. Его речь о преданности рабочего класса их превосходительству и германской армии, судя по всему, явилась гвоздем собрания и, по заверению газеты, "вызвала всеобщее одобрение", после чего сомневаться во всеохватном характере "воодушевления" просто смешно. Такие-то сведения узнаем из газеты "За Родину".
А вот другой документ:
"Господину Рудольфу Егеру, коменданту СС, гауптштурмфюреру.
Докладываю: по Вашему приказанию на собрание в комендатуре по случаю прибытия в Псков генерала А.А. Власова мной подготовлен для выступления в качестве представителя рабочих Боженко Иван Семенович, происходящий из торговцев. Осужден советским судом за хищение. Отбывал наказание. Добровольно согласился присягнуть Великой Германии.
Боженко приведен в должный вид: побрит, одет в приличный костюм, предупрежден о наказании за злоупотребление спиртными напитками. Речь, написанную для него редактором газеты "За Родину" г. Хроменко, Боженко выучил наизусть. Готов выступить.
С уважением Г. Горожанский, начальник Псковского района".
Из сопоставления этих двух документов достаточно ясно видно, какими средствами фабриковалось "воодушевление" масс вокруг генерала-предателя. Но это не всё, сохранился ещё один колоритнейший документик той поры, относящийся к заинтересовавшей нас проблеме. Начальник Псковского района Г. Горожанский до визита Власова докладывал немецкому коменданту Рудольфу Егеру о проделанной подготовке, а тот уже после визита, в свою очередь, написал приятелю в столицу:
"Дорогой Курт, до нас доходили слухи, что отдел пропаганды штаба сухопутных сил возится с каким-то пленным русским генералом. Несколько дней назад к нам привезли генерал-лейтенанта Власова. Пришлось обеспечивать встречу гостя, так как к моменту прибытия поезда (к счастью, он опоздал на три часа) на вокзале никого не было, кроме десятка идиотов из городской управы. Мои ребята, получив от меня приказ, произвели облаву и согнали к вокзалу местных жителей... Как я успел заметить, он, трус, всё время оглядывается, свою речь пробормотал себе под нос и поспешно удрал с вокзала. На выходе к ногам Власова (видимо, от переизбытка "воодушевления".
- В.Б.) кто-то бросил дохлую кошку.
Какой-то очередной идиот из городской управы (я выясняю, кто именно) распорядился показать ему русский батальон, словно не зная, что несколько дней назад вторая рота этого батальона, перебив офицеров, ушла к бандитам (так немцы называли партизан. - В.Б.). Власову показали роту, которую накануне передислоцировали из города Остров (даже не батальон, как писала газета, а всего лишь роту! - В.Б.)".
Могут спросить: "А как эти документы попали в наши руки?" Ну на войне, да и после, ещё и не то попадало. Ведь Псков освободили 23 июня 1944 года не кто-нибудь, а мы, и Берлин, где находится Принц-Альбрехтштрассе, взяли 2 май 1945 года тоже наши, а уж остальное в таких вопросах - дело любознательности и расторопности.
Правдолюб продолжает исправлять историю
Солженицын остается верным певцом генерала-предателя до самого конца и в своем преданном усердии не знает никакой меры. Пишет, что в последних числах апреля 1945 года "Власов собрал свои две с половиной дивизии под Прагу. Тут узналось, что эсэсовский генерал Штейнер готовится уничтожить чешскую столицу... И Власов скомандовал своим дивизиям перейти на сторону восставших чехов". Дивизии изловчились, ударили и "с неожиданной стороны вышибли немцев из Праги. Одни вышибли, даже не потребовалась помощь восставших". Словом, - "у нас история искажена!" - освободили Прагу и спасли её от уничтожения не советские войска, а - власовцы во главе со своим орлом-генералом.
Солженицын и здесь не знает самых простых и общеизвестных фактов. Например, у немцев действительно был генерал Штейнер - командир 3-го танкового корпуса СС, но он никакого отношения к "чешской столице" не имел, ибо находился тогда со своим корпусом совсем в другом месте - в районе севернее Берлина. Обергруппенфюрера Штейнера, личность не столь уж известную, наш историк спутал с крупнейшей фигурой германской армии - с командующим группой армий "Центр" фельдмаршалом Шёрнером, с тем самым, которого Гитлер перед смертью назначил главнокомандующим всеми сухопутными силами.
Солженицын говорит о наших войсках: "они бы не могли успеть". Я, дескать, точно знаю! Но что может знать человек, которому принадлежит бессмертная фраза "Аллу Пресман танк гусеницей переехал по животу", например, о возможностях наших танковых войск? А именно они первыми ринулись на помощь Праге. В ночь с 4 на 5 мая 3-я и 4-я гвардейские танковые армии начали марш. 5 мая вспыхнуло пражское восстание. Шёрнер приказал подавить его любыми средствами. В это время, полагая, что ситуацией можно выгодно воспользоваться, власовцы действительно зашевелились: Власов приказал своей армии, состоявшей из двух дивизий, оставить фронт в районе Берлина и явиться в Прагу. Вечером 6 мая 1-я дивизия С.К. Буняченко вошла в город, где-то недалеко была и 2-я дивизия
Г.А. Зверева. Власова одолевал великий соблазн захватить чехословацкую столицу, вернее, перехватить её у советских войск и преподнести американцам в уплату за будущие столь желанные милости.
А наши танки, преодолевая сопротивление немцев и продвигаясь по 50-60-65 километров в сутки, все приближались. Попутно в местечке Жатец, что в 60 километрах северо-западнее Праги, танкисты танкового полка, которым командовал подполковник О.Н. Гребенников, в пух разнесли сам штаб фельдмаршала Шёрнера, спешивший из Яромержа (100 километров северо-восточное Праги) в Пльзень, чтобы оттуда с территории, занятой американцами, продолжать управление группами армий "Центр" и "Австрия". Шёрнер вспоминал об этом так: "В ночь с 7 на 8 мая мой штаб находился в переброске и утром 8 мая при танковом прорыве русских был полностью уничтожен. С этого времени я потерял управление отходящими войсками".
9 мая в 2 часа 30 минут части 63-й гвардейской танковой бригады, действовавшей в составе 4-й армии Лелюшенко, первыми ворвались в Прагу. А вся операция по освобождению столицы Чехословакии и разгрому групп армий "Центр" и "Австрия", насчитывавших около двух миллионов солдат и офицеров, была осуществлена согласованными действиями сил наших трех фронтов - 1, 4-го и 2-го Украинских.
Генерал армии С.М. Штеменко в своих воспоминаниях писал о конце власовцев: "По-разному исчезла для этих общественных подонков последняя возможность оправдаться перед Родиной. Одни яростно отстреливались и находили конец в борьбе. Другие с тупой покорностью ждали, что предназначит им судьба. Третьи ненавидели обманувших их проповедников антисоветизма и искали случая любой ценой искупить свои преступления. Надежда на прощение угасла не у всех. Возможно, именно это толкнуло, например, некоторых власовцев в Прагу... Они дважды приходили тогда в чешский Национальный совет и просили принять их помощь в борьбе по обороне города от войск Шёрнера. Но просьбу отвергли: слишком уж ненадежны были эти "союзники", и никто не мог ручаться, куда и против кого направят они свое оружие. Отчаявшись, некоторые группы власовцев кое-где по своей инициативе вступали в перестрелку с гитлеровцами, кое-где готовились к переходу на сторону Красной Армии". Но большая часть их, не смея решиться самостоятельно начать сражение за город против значительно превосходящих сил своего союзника и покровителя, в великом опасении, что вот-вот нагрянут советские танки, благословясь, рванули... к американцам. Они находились всего в сорока километрах от цели, когда были перехвачены 162-й танковой бригадой полковника И.П. Мищенко. Вся дивизия была пленена, а самого Власова тут же арестовали. Это произошло 12 мая 1945 года.
Солженицын старается внушить нам, что "Власов был из самых способных" генералов, среди коих "много было совсем тупых и неопытных". Запомним хотя бы это: тупые и неопытные.
В воспоминаниях покойного Мартына Мержанова, присутствовавшего в числе других журналистов на подписании в Карлсхорсте акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, есть такое место: "Кейтель поднимает голову и смотрит на Жукова. Он видит его впервые. Жуков - тоже впервые видит Кейтеля. Какое-то мгновение два полководца двух огромных армий молча смотрят друг на друга... Я вспоминаю, что происходит Кейтель из юнкерской помещичьей семьи. Когда фашистские главари решили вероломно напасть на Советский Союз, они поручили начать нападение фельдмаршалу Кейтелю. Он уже был не только воинским чином, но и оголтелым нацистом. Он вошел во вкус легких побед, покорения, оккупации, весёлых маршей. Война полными пригоршнями сыпала ему высшие награды и дарила особняки и поместья. Он думал, что так будет и в России... А сейчас мы смотрим на этого человека, лицо которого покрыто пятнами, а глаза вопрошающе устремлены на Жукова. Рядом с Жуковым сидят его товарищи по оружию, полководцы, вышедшие, как и он, из народа... И вот встал крестьянский сын - Маршал Советского Союза и, глядя прямо в глаза юнкерскому сыну - фельдмаршалу фашистской Германии, сказал:
- Имеете ли вы на руках акт безоговорочной капитуляции, изучили ли его и имеете ли полномочия подписать этот акт?
- Да, изучили и готовы подписать его, - сказал фельдмаршал, поправляя монокль..."
Брезгливо подчеркивая простонародное происхождение наших маршалов и генералов, Солженицын не в силах был сообразить, на чью мельницу он льет воду, ибо вся штука-то в том и состояла, что эти сыновья крестьян и барских конюхов, сапожников и псаломщиков, машинистов и пожарных, учительниц и судомоек, эти люди, сами бывшие в юные годы пастухами и шахтерами, слесарями и столярами, голодавшие, бедствовавшие, учившиеся на медные гроши, эти мужики с внешностью, не соответствующей солженицынским представлениям о мужской красоте, - они разнесли в пух потомственных военных аристократов высочайшей выучки и огромного опыта.
Кинулся по снегу за грибами...
Странно видеть, что после всех его россказней об Отечественной войне наш летописец, однако ж, признает, что не фашисты взяли Москву, а мы
- Берлин, что война закончилась не их, а нашей победой. Но уж ничуть не странно другое: нашу победу он объясняет тем, что мы воевали не по правилам. Корит нас, в частности, за то, что на захваченной врагом территории действовали партизанские отряды, совершались диверсии на железных дорогах, не работали школы, саботировались попытки наладить работу разного рода управ и т.п. Образованный историк стыдит свою родину: смотри, мол, неумытая, как аккуратно да культурно обстояло на сей счет дело в других-то царствах-государствах. Вопрос о допустимости или недопустимости нарушения нормального хода жизни при оккупации, назидательно говорит он нам, "почему-то не возникал ни в Дании, ни в Норвегии, ни в Бельгии, ни во Франции. Там работали и школы, и железные дороги, и местные самоуправления". Он ставит в пример нашей родине Данию! Он возмущен, почему мы не равнялись на Норвегию! Он негодует, зачем наша страна не воевала, как Бельгия и Франция!.. Приводит такой довод: "Все знают, что ребенок" отбившийся от учения, может не вернуться к нему потом" Как же это - все знают, а мы не посчитались! Разве не ясно что войну нам надлежало вести так, чтобы не нарушить цельность и стройность учебно-воспитательного процесса в школах, а это успешнее всего достигалось бы ограничением активных боевых действий рамками ежегодных школьных каникул: два-три месяца летом, две недели зимой и неделя - в конце марта.
Впрочем, Солженицын не совсем прав, когда утверждает, что на оккупированной советской территории совсем не работали школы, кое-где немцы их открывали. Жители Керчи до сих пор не могут забыть приказ N3 немецкого коменданта города о возобновления школьных занятий: 245 явившихся по этому приказу школьников по другому приказу были отравлены.
О том, что мы воюем не по правилам, не отступаем, где полагается отступать, не сдаемся, где принято сдаваться, и т.п. - об этом нашему народу приходилось слышать уже не раз. Всем памятно рассуждение Толстого в "Войне и мире" о двух противниках, вышедших со шпагами на поединок по всем правилам фехтовального искусства. Они фехтовали довольно долго, но вот один из них был ранен, и тогда, "поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею".
Толстой говорит, что вот так и было в войне 1812 года: фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам, это французы; его противник, взявший дубину, - русские. Французы говорили, что по правилам их войска всюду на чужой земле должны находить теплые квартиры, по правилам нельзя нападать на их транспорты, по правилам следует вообще прекратить партизанское движение, по правилам при вступлении их императора в Москву его обязана была встретить почетная депутация и вручить ключи от города, по правилам... "Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, - продолжает Толстой, - дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с тупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие".
Да, раздавались и раньше упреки в том, что русские воюют "не по правилам", но до сих пор мы слышали это от побитых противников, а от русского, от человека, служившего в нашей армии, такой упрек довелось услышать впервые. И ведь при этом ему и в голову не приходит упрекнуть Гитлера, допустим, за его приказ "О выжженной земле", отданный 19 марта 1945 года, когда война вовсю шла на немецкой земле. Выполнение этих приказов, пожалуй, тоже несколько затрудняло и функционирование органов местного самоуправления, и движение на железных дорогах, и работу школ... Но молчит наш летописец-правдолюб, ибо в его глазах достойно осуждения все то, что делали мы на захваченной немцами нашей земле, и заслуживает одобрения все то, что делали фашисты и на нашей, и на своей земле, занятой Красной Армией.
XI. Бестселлер для митрофанушек
"Был глухой слух..."
В своем повествовании, сосредотачивая интерес главным образом на самой личности Солженицына, я не ставил задачей дать разбор или хотя бы развернутую оценку всех его произведений. Из них наиболее полное представление читатель получил об "Архипелаге ГУЛаг", страницы которого здесь обильно цитировались, пересказывались, разбирались. Эти развороченные нами вороха анекдотических нелепостей, горы малограмотного вздора, бесконечные потоки маниакальной лжи, клеветы, злобы, болезненные фейерверки саморекламы и похвальбы - всё это "Архипелаг". Но в конце, возможно, есть необходимость сказать о данном сочинении ещё несколько слов, ведь оно - "главная книга" нашего героя! Он называл её "скосительной" для нас, он уверен, что её назначение - "менять историю", и не меньше.
Надо признать, что на некоторых читателей, у которых эмоциональность подавляет аналитические способности, "Архипелаг" производит известное впечатление. Особенно - то обстоятельство, что чуть ли не две тысячи его страниц обильно уснащены цитатами, ссылками, конкретными названиями, именами, датами, цифрами и т.п. "Да ведь это же все документально!" - восклицают помянутые читатели. На множестве примеров самого разнообразного характера мы показали подлинную цену этой документальности".
Что касается хотя бы имён и названий, то Солженицын весьма строг к этому в чужих произведениях и прямо-таки негодует, когда их там нет. В одной статье, например, рассказывалась драматическая судьба бывшего преступника, ставшего честным человеком, и по этическим соображениям, не всем понятно, фамилия его не называлась. Но наш правдолюб не желает с этим считаться, он возмущён: "Некий Алексей, повествуют "Известия", но почему-то фамилии его не называют, якобы бежал из лагеря на фронт - и там был взят в часть майором-политработником, фамилии майора тоже нет..." В итоге он объявляет рассказанную историю выдумкой, ложью. Но вот, например, на страницах 287-288 второго тома "Архипелага" читаем 13 леденящих кровь историй о беззаконии. В 9 из них нет ни имён, ни дат, ни места происшествия, а только атрибуции такого рода: "портной", "продавщица", "заведующий клубом", "матрос", "пастух", "плотник", "школьник", "бухгалтер", "двое детей". В остальных четырех историях есть кое-какие имена и названия, но они до того расплывчаты и неопределённы, что, в сущности, тоже ничего не дают. Так, в одном случае нам сообщается только то, что жертву беззакония, которая где-то когда-то распевала веселые частушки; звали Эллочка Свирская. Возможно, это одна из наперсных подружек самого автора, поэтому он и считает позволительным в суровой книге назвать её столь интимно-ласково, но от этого она не становится для нас личностью хоть сколько-нибудь более определенной и достоверной. Мы хорошо понимаем (да и все понимают не хуже нас), как легко убрать частушечницу Эллочку Свирскую и на её место поставить, допустим, сказительницу Аллочку Мирскую... В другой истории нам встречаются в неизвестном количестве "неграмотные старики Тульской, Калужской и Смоленской областей". И опять: ничего не стоит заменить их, скажем, грамотными старухами Рязанской, Брянской и Псковской областей или даже всего Нечерноземья... Одна из этих историй начинается так: "Тракторист Знаменской МТС..."
Нет имени тракториста, но зато точно названа МТС - это, кажется, уже немало. Но увы, действительно только кажется, ибо Знаменские районы есть в областях Смоленской, Омской, Тамбовской и Кировоградской, да ещё в Орловской области, в Донецкой, на Алтае есть поселки Знаменка, да в Калининградской области - поселок Знаменск... Вот и ищи ветра на просторах шести областей, равных по территории едва ли не половине Европы!
В великом большинстве случаев автор считает вполне достаточным ограничиться для своих персонажей одним признаком, допустим, как в приведенном выше случае, - профессиональным. То и дело в его историях безымянно фигурируют "один врач" (3, 468), "один офицер" (3, 525), "водительница трамвая" (1, 86), "водопроводчик" (1, 86), "учительница" (3,
65) и т.д. Иногда к профессии он, расщедрившись, добавляет психологический, физический или какой иной штришок: "один насмешливый сапожник" (3, 14), "глухонемой плотник" (2, 287), "полуграмотный печник" (2, 86), "известный кораблестроитель" (3, 393)... В других случаях указывается национальность и, скажем, возраст: "одна гречанка" (3, 400), "одна украинка" (3, 528), "молодой узбек" (3, 232), "чувашонок" (2, 288), "один из татар-извозчиков" (1, 64)... А встречается ещё и такое: "одна баба" (3, 377), "один парень" (25, 184), "один зэк" (3, 73), "один очевидец" (3, 560), "две девушки" (3,