Geum.ru

Наука относится к числу социальных явлений, постоянно изменчивых в объеме и даже сути своего содержания

Вид материалаДокументы
2. Основные характеристики современной постнеклассической науки
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

2. ОСНОВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ СОВРЕМЕННОЙ ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ НАУКИ


В характеристике постнеклассической науки нет единой, жесткой точки зрения. Это вполне объяснимо: постнеклассическая наука находится в стадии становления, она динамична, и это, пожалуй, самая характерная черта постнеклассицизма. Основные характеристики дополняются и модифицируются как в связи с изменением социальной или культурологической среды, так и в связи с наполнением научного знания новой информацией. Достаточно интересными, с нашей точки зрения, представляются следующие характерные черты постнеклассической науки.

1. Широкое распространение идей и методов синергетики – теории самоорганизации и развития сложных систем любой природы. Более глубокий анализ будет проведен далее (см. 5). но сейчас хотелось бы отметить, во-первых, новое понятийное и проблемное поле, характеризующее современную постнеклассическую науку. В этой связи очень популярны такие понятия, как диссипативные структуры, бифуркация, флуктуация, хаосомность, странные аттракторы, нелинейность, неопределенность, необратимость.

Объективности ради надо сказать, что идеи синергетики были сформулированы не без влияния диалектики (Шеллинга, Гегеля, Маркса). И хотя об этом, как правило, не говорится, но об этом помнит один из основателей синергетики И. Пригожин, который считал, что гегелевская философия природы «утверждает существование иерархии, в которой каждый уровень предполагает предшествующий… В некотором смысле система Гегеля является вполне последовательным философским откликом на ключевые проблемы времени и сложности». Более того, Пригожин четко и однозначно утверждает, что «идея истории природы как неотъемлемой составной части материализма принадлежит К. Марксу и была более подробно развита Ф. Энгельсом… Таким образом, последние события в физике, в частности, открытие конструктивной роли необратимости, поставили в естественных науках вопрос, который давно задавали материалисты» /3, с.140/.

В синергетике показано, что современная наука имеет дело со сложноорганизованными системами разных уровней организации, связь между которыми осуществляется через хаос. Каждая такая система предстает как «эволюционное целое». Синергетика открывает новые границы суперпозиции, сборки последнего из частей, построения сложных развивающихся структур из простых. При этом она исходит из того, что объединение структур не сводится к их простому сложению, а имеет место перекрытие областей их локализации: целое уже не равно сумме частей, оно не больше и не меньше суммы частей, оно качественно иное.

2. Укрепление и все более широкое применение идеи (принципа) коэволюции, т.е. сопряженного, взаимообусловленного изменения систем или частей внутри целого.

Будучи биологическим по происхождению, связанным с изучением совместной эволюции различных биологических объектов и уровней их организации, понятие коэволюции охватывает сегодня обобщенную картину всех мыслимых эволюционных процессов, - это и есть глобальный эволюционизм (см. 4).

Данное понятие характеризует как материальные, так и иде­альные (духовные) системы, т. е. является универсальным. Оно тесно связано с понятием «самоорганизация». Если самооргани­зация имеет дело со структурами, состояниями системы, то ко­эволюция - с отношениями между развивающимися системами, с корреляцией эволюционных изменений, отношения между ко­торыми сопряжены, взаимоадаптированы. Полярные уровни ко­эволюции - молекулярно-генетический и биосферный.

Принцип коэволюции является углублением и расширением на современном научном материале принципа эволюции (разви­тия), который, как известно, был основательно разработан в исто­рии философии - особенно в немецкой классике (и прежде всего у Гегеля), а затем - в материалистической диалектике. Идеи развития и «полярности», особенно остро и глубоко «выстраданные» в немецкой классической и материалистической диалектике, сегодня являются ключевыми для современной науки.

Коэволюция остро ставит вопрос о синтезе знаний, о необходимости совмещения различных уровней эволюции, различных представлений о коэволюционных процессах, выраженных не только в науке, но и в искусстве, религии, философии и т.п. Коэво­люция совершается в единстве природных и социальных процес­сов. Поэтому на современном этапе развития науки нужно тесное единство и постоянное взаимодействие естественнонаучного и гу­манитарного знания с целью более глубокого исследования механизма коэволюционного процесса.

3. Стремление построить общенаучную картину мира на основе принципов универсального (глобального) эволюционизма, объе­диняющих в единое целое идеи системного и эволюционного подходов.

Становление эволюционных идей имеет достаточно длитель­ную историю. Уже в XIX в. они нашли применение в геологии, биологии и других областях знания, но воспринимались скорее как исключение по отношению к миру в целом. Однако вплоть до наших дней принцип эволюции не был доминирующим в есте­ствознании. Во многом это было связано с тем, что длительное время лидирующей научной дисциплиной была физика, которая на протяжении большей части своей истории в явном виде не включала в число своих фундаментальных постулатов принцип развития.

Представления об универсальности процессов эволюции во Вселенной реализуется в современной науке в концепции глобаль­ного эволюционизма. Последний и обеспечивает экстраполяцию эволюционных идей, получивших обоснование в биологии, аст­рономии и геологии, на все сферы действительности и рассмотре­ние неживой, живой и социальной материи как единого универ­сального эволюционного процесса. Идея глобального эволюционизма демонстрирует процесс перехода естествоиспытателей пе­риода постнеклассической науки к диалектическому способу мышления, где ключевым принципом (как уже отмечалось ранее) является принцип историзма.

В обоснование универсального эволюционизма внесли свою лепту многие естественнонаучные дисциплины. Но определяю­щее значение в его утверждении сыграли три важнейших концеп­туальных направления в науке XX в.: во-первых, теория нестационарной Вселенной; во-вторых, синергетика; в-третьих, теория биологической эволюции и развитая на ее основе концепция био­сферы и ноосферы.

4. Еще более широкое применение философии и ее методов во всех науках.

В том, что философия как органическое единство своих двух начал - научно-теоретического и практически-духовного - про­низывает современное естествознание, - в этом, кажется, сегод­ня не сомневается ни один мыслящий естествоиспытатель. В постнеклассическом естествознании еще более активно (прежде все­го, в силу специфики его предмета и возрастания роли человека в нем), чем на предыдущих этапах, «задействованы» все функции философии - онтологическая, гносеологическая, методологичес­кая, мировоззренческая, аксиологическая и др.

Проблема опять же в том, о какой конкретно философии идет речь и как именно она влияет на развитие естественных наук на­чала XX в. Предметом активного обсуждения сегодня являются вопросы о самой философии как таковой; ее месте в современной культуре; о специфике философского знания, его функциях и ис­точниках; о ее возможностях и перспективах; о механизме ее воз­действия на развитие познания (в том числе научного) и иные формы деятельности людей.

Взаимоотношение философии и науки – проблема традиционная. Но в эпоху постнеклассической науки эта проблема связана с вопросами связи естественнонаучного и гуманитарного знания. Об этом писал в свое время В.И. Вернадский, отмечавший исторически сложившийся в России разрыв между изучением гуманитарных и естествен­ных наук. Такая практика обусловила наличие «резкой границы между эти­ми областями наук, и иначе складываются научные интересы, подготовка и знания лиц, посвящающих свою жизнь более специальному изучению истории или естествознания» /4, с.50/.

Ученые-естественники оказались лишенными нормальных связей с философией, логикой, психологией, поскольку волею судеб эти науки оказались в стане исключительно гуманитар­ных дисциплин. Между тем ученый-естественник постоянно вынужден обращаться к ним, поскольку «они входят как все­проникающая среда во все наше научное мировоззрение, вры­ваются в наш научный язык, в каждое наше наблюдение и точно установленный факт..., в каждое его толкование и объ­яснение». С философией мы «имеем дело, когда пытаемся соз­нательно отнестись к окружающей нас жизни, когда пытаемся разобраться в ней, дать разумное объяснение своей деятельно­сти и своих задач, когда в нашей совести и в нашем уме рису­ется идеал натуралиста, производится оценка своих жела­ний, практических стремлений и надежд!» /4, с.51/. В настоящее время натуралист по методу работы входит в область филосо­фии: новая проблематика естественных наук также связана с философским осмыслением мира.

Известно, все новые идеи осмысливаются сначала в искусст­ве, затем в философии, и лишь затем становятся проблемами науки. В самом деле: мозаичность, плюральность и сложность (доходящая до хаоса) мира в XX в. сначала фиксируются в живописи и литературе, затем в философии; сейчас такой мир - объект научного познания. Спресованность времени и событий затрудняет наблюдение этой постепенности, но ло­гика процесса очевидна.

Надо учесть, что категориальный аппарат и проблемное поле философии избыточны по отношению к науке, но философия подготавливает науку к восприятию принципиально новых объ­ектов и методов. Вспомним: метод моделирования, столь попу­лярный сейчас во всех научных дисциплинах, был разработан в рамках философии от Декарта до Маха, а идеи Лейбница о мона­дах и множественности миров - подготовка современной физики элементарных частиц и концепции ветвящихся миров в космологии. Философское знание ученого - часть фонового знания, поро­ждающего, как метко заметил М. Полани, убежденность в своей интеллектуальной силе, в возможности освоения нового, которое всегда в чем-то аналогично старому, уже известному.

Известно, что философия играет эвристическую роль по отношению к науке (атом, материя, развитие, причинность и т.д. - изначально философские концепты). Кроме того, наука развивается в рамках культурного целого и не может сущест­вовать без смыслового соответствия с другими аспектами культуры. Даже включение новых объектов изучения в поле внимания науки невозможно без этого соответствия, в первую очередь - с мировоззрением и философией эпохи, о чем сви­детельствует история любой научной дисциплины. Например, открытие Лавуазье сложного состава воздуха не сочеталось с метафизическими основами химии того времени, исходившей из признания четырех стихий, и вызвало неприятие современ­ников. Фарадей, обнаружив электрические и магнитные сило­вые линии, рассматривал их как особую материальную среду на основании философского принципа связи материи и силы. Луи Пастер, выдвинув принципиально новые идеи в области ферментологии, был обвинен в приверженности к витализму сторонниками передового в то время диалектического миро­воззрения, боровшегося с метафизикой (а значит, и витализ­мом), поскольку идеи Пастера лучше объяснялись именно с позиций «старых» философских основ науки; результат этого -довольно долгое забвение его идей.

Таким образом, метафизические установки «санкционируют» направления исследовательской деятельности, призна­ние научных открытий.

Через философские основания наука вписывается в культурное целое; через нее в пауку неявно включаются социальный заказ, потребности, интересы и ценности общества.

На рубеже веков, когда мы наблюдаем повсеместное «скольжение смыслов», наука сама способна стать философи­ей - не для себя, как думалось во времена позитивизма, а «для мира». В.Д. Захаров /10/ прямо называет современную физику апологетикой: физический вакуум - ее основная метафизиче­ская категория - это состояние, когда не было ни частиц, ни реальных пространства и времени, Вселенная возникла из ни­чего. Такое понимание не отрицает свободную волю Бога - но и не требует ее. Объектом физики в XX в. стала реальность метафизическая (невидимая онтология), подчиняющаяся не только классической причинности, но и "свободной воле" электрона (П. Дирак).

Философские концепты и идеи, попадая в поле деятельности науки, трансформируются, допускают различные их трактовки в разных научных дисциплинах (материальность мира в физике - не то же, что материальность мира в биологии). С другой стороны, и философия подвергается воздействию науки, беря на вооружение ее идеи, понятия, смыслы.

С момента возникновения науки и по сей день отноше­ния науки и философии характеризуются как сложные, иногда драматичные: в начале XX в. наука вообще отказывала фило­софии в существовании, и даже называть себя философом бы­ло несколько неприлично. А.Уайтхед, анализируя эти отноше­ния, указывает два момента разрыва между философией и наукой: в начале Нового времени, что объясняется борьбой между теологией, служанкой которой была философия, и свободой научного творчества. Новый разрыв между двумя вида­ми интеллектуальной деятельности произошел в конце XIX - начале XX в., но в этом виновата уже наука, экстраполирую­щая свои частные методы, пригодные для решения частных задач, на все познание, интерпретирующая истину как пользу и не связывающая ее с системой ценностей человеческого су­ществования. Результат такого понимания науки - обессмыс­ливание своего собственного существования, сдача многих позиций квазинаукам, возрождение внимания самих ученых к философской проблематике.

В последние десятилетия XX в. отношения между наукой и философией стали достаточно корректными, что доказыва­ется самим фактом существования философии науки. Подвер­гая себя и оппонента конструктивному сомнению, философия и наука поставляют друг другу идеи и концепты.

В частности, постнеклассическая наука отрабатывает пара­дигму познания и знания, базирующуюся на теории самооргани­зации, предлагающей новую онтологию; основные положения этой теории, известные также как универсальный эволюционизм, теория катастроф, синергетика активно осмысливаются современной философией.

С философско-мировоззренческой точки зрения эта теория важна потому, что аргументирует не­состоятельность позиции, согласно которой деятельность чело­века соответствует законам Универсума, природы. Практика, построенная на неправильных онтологических представлениях, подводит человечество к катастрофе - природа может обойтись и без человека, перестроив под давлением антропогенного фак­тора свои основные параметры.

Философские основания науки в ХХ в. «узаконены» постпозитивистами: Т. Кун вводит их в парадигму, И. Лакатос – в научно-исследовательскую программу, Дж. Холтон – в тематическое поле, т.е. в «базис научного исследования». Они даже не пытаются выделить метафизические допущения из тела науки и даже выявляются и аргументируют их значимость для нее.

5. Методологический плюрализм, осознание ограниченности, односторонности любой методологии – в том числе рационалистической (включая диалектико-материалистическую). Эту ситуацию четко выразил американский методолог науки Пол Фейерабенд: «Все дозволено».

Фейерабенд отрицает наличие универсального метода познания. Критерии рациональности не абсолютны, они относительны, и нет таких, которые были бы приемлемы везде и всегда. Фейерабенд настаивает на требовании вводить и разрабатывать гипотезы, которые несовместимы с широко признанными теориями или широко обоснованными фактами. Этот принцип, будучи возведен Фейерабендом в ранг методологической максимы, породил так называемую теорию «эпистемологического анархизма». Фейерабенд заменил научное сообщество отдельным индивидом: ученый не должен следовать каким-либо нормам, а исследовать факты и события сам, не поддаваясь давлению каких-либо идей и теорий. Опора ученого на традиции, нормы, парадигмы, приверженность его тем или иным темам еще не является гарантом объективности и истинности принимаемой субъектом теории - необходимо всемерно поддерживать научную заинтересованность и терпимость к другим точкам зрения.

Еще ранее эта мысль звучала в работах В. Гейзенберга, который говорил о том, что надо постигать действительность всеми дарованными нам орга­нами. Но нельзя, подчеркивал он, ограничивать методы своего мышления одной-единственной философией. Вместе с тем недо­пустимо какой-либо метод объявлять «единственно верным», при­нижая или вообще отказывая (неважно, по каким основаниям) другим методологическим концепциям. В современной науке нельзя ограничиваться лишь логикой, диалектикой и эпистемологией (хотя их значение очень велико), а еще более, чем раньше, нужны интуиция, фантазия, воображение и другие подобные факторы, средства постижения действительности.

В других категориях при решении общефилософских проблем русские философы начала ХХ в. писали об опасности апологетизации естественно-научного знания. С. Франк, например, утверждал необходимость ограничения «притязаний логическо-математического анализа в пользу живого эстетического синтеза в методологической конструкции научной работы» /5, с.81/.В русской философии и отчасти, науке начала ХХ в. неоднократно подчеркивалась эстетически-целостная сущность бытия. Н.А. Умов, замечательный физик и философ, писал: «Вселенная - это арфа. Струны ее звучат дивной гармонией закономерности. Звуки всей природы стройны и строги; только струны людей издают фальшивые ноты. Каждый человек должен жить так, чтобы его струна вносила новую красоту в общую гармонию…» /6, с.81/.

В период постнеклассической науки об эстетической стороне познания говорят все чаще. Появился новый подход к красоте: она выступает как эвристический принцип, применительно к теориям, законам, концепциям. Красота - это не только отраже­ние гармонии материального мира, но и красота теоретических построений. Поиски красоты, т.е. единства и симметрии законов природы, - примечательная черта современной физики и ряда других естественных наук. Характерная особенность постнеклассической науки - ее диалектизация - широкое применение диа­лектического метода в разных отраслях научного познания. Объек­тивная основа этого процесса - сам предмет исследования (его целостность, саморазвитие, противоречивость и др.), а также диалектический характер самого процесса познания.

6. Постепенное и неуклонное ослабление требований к жестким нормативам научного дискурса - логического, понятийного компонента и усиление роли внерационального компонента, но не за счет принижения, а тем более игнорирования роли разума.

Эту важную особенность, ярко проявившуюся в науке XX в., подчеркивал В. И. Вернадский, который писал, что «научная творческая мысль выходит за пределы логики (включая в логику и диалектику в разных ее пониманиях). Личность опирается в сво­их научных достижениях на явления, логикой (как бы расширен­но мы ее ни понимали) не охватываемые.

Интуиция, вдохновение - основа величайших научных откры­тий, в дальнейшем опирающихся и идущих строго логическим путем - не вызываются ни научной, ни логической мыслью, не связаны со словом и с понятием в своем генезисе» /7, с. 464/. В этой связи русский ученый призывал «усилить наше научное внимание» к указанным вненаучным, внерадиональным формам, в частности, обратившись «за опытом» к философским течениям старой и но­вой индусской мысли, ибо с этой областью явлений мы «не мо­жем не считаться».

Анализируя феномен интуиции, М. Бунге отмечал, что сведение науки только к деятельности на основе метода - миф; ученый пользуется всеми своими психическими способностями, но не имеет возможности все их контролировать и не всегда в состоянии установить, какая из них в каком случае функцио­нальна. Интуиция - коллекция хлама, куда мы сваливаем все интеллектуальные механизмы, о которых не знаем, как их про­анализировать, или даже как их точно назвать, либо такие, ана­лиз или наименование которых нас не интересует /8/. Не отрицая наличия интуиции в научной деятельности, Бунге сомневается в возможности ее рассмотрения как правомочного и самостоя­тельного метода получения новых знаний. Для него, как и мно­гих других исследователей проблемы, интуиция - прежде все­го механизм, посредством которого кристаллизируются уже имеющиеся знания в нечто новое, но такое новое, которое дав­но искал исследователь (в качестве примера обычно приводят легенду об открытии бензольного кольца Кекуле или создание таблицы периодических элементов Менделеевым).

Надо отметить, что интерес к интуиции в истории фило­софии всегда был весьма высоким. Например:
  • интуицию как внечувственное восприятие особой мистической реальности рассматривали Платон, Аристотель, Фо­ма Аквинский, Николай Кузанский и др.;
  • интуицию как высший вид интеллектуального познания, достижение нового знания непосредственным усмотрени­ем ума воспринимали Декарт, Спиноза, Лейбниц;
  • Кант понимал под интуицией непосредственное чувственное восприятие мира;

- интуиция понималась как мистическая способность проникновения в глубины индивидуального сознания Фихте, Шеллингом и др.

«Привязанность» интуиции к мистическому заставила классическую науку вывести ее за рамки процесса научного познания. В XX в. неустранимость интуиции из науки стала очевидной, и возникла проблема рационального осмысления этого феномена, связанная с надеждой обнаружить и осознан­но использовать механизмы научного творчества, «контекст открытия».

Во второй половине XX в. стало очевидным, что рациональ­ные правила метода никогда в полной мере не соблюдались. Это очень обстоятельно аргументировал Пол Фейерабенд на обшир­ном материале истории науки. Незыблемый и неизменный авто­ритет позитивной и беспристрастной науки все более подрывался. Все громче сегодня звучат голоса тех, кто отказывается от прове­дения демаркации «наука-ненаука», подчеркивает социокультур­ную обусловленность содержания теоретического знания, роль не­научных элементов в нем.

Все чаще в строгих естественнонаучных концепциях приме­няются «туманные» общефилософские и общемировоззренческие соображения, интуитивные подходы и другие «человеческие ком­поненты». Научное сообщество достаточно строго относится к нарушителям норм и регулятивов традиционного на­учного дискурса. Однако попытки введения «внепарадигмальных вкраплений» в содержание научного знания становятся все более распространенным явлением в постнеклассической науке и все убедительнее ставят под сомнение утверждения о незыблемости рациональных норм и принципов.

Такая постановка вопроса чревата неприятными последствиями, которые нельзя не учитывать.

На периферии научного знания всегда имеются локусы не решенных и иногда еще не до конца осознанных проблем, которые с точки зрения «нормальной науки» не могут или еще не могут быть включены в структуру научного знания. Такие проблемы, тем не менее, беспокоят часть членов научного сообщества, вызывают любопытство, которое является не последним фактором развития знания, и желание их осмыслить. На этой периферии и возникает феномен паранауки (пара - возле, при; приставка в сложном слове, означающая нахожде­ние рядом, а также отклонение от чего-либо, нарушение чего-либо), и задача науки - не формировать из нее образ врага, а относиться к ней как к собственной тени и пытаться интегри­ровать ее, воспринимать ее как патологическую, но поэзию /9/ способную не только вносить смуту в наши умы, но и приносить пользу: формулировать проблемы и идеи, расширять гра­ницы научной рациональности, уточнять критерии научности, создавать новые возможности проверки уже признанных истин. Описательная экология, ньютоновское дифференциальное исчисление, открытие Маркони тоже были в свое время паранаукой и их тоже объявляли лженаукой - термином ско­рее идеологическим, чем имеющим научный смысл.

Паранауку от лженауки надо отличать и выработать к ней иное отношение, поскольку паранаука - пограничное про­блемное поле знания, в котором, наряду с заблуждениями и научно немотивированными догадками, имеют место поста­новка перспективных задач научного исследования, отработка новых методов, расширение смыслового поля и языка науки, выявление новых возможностей проверки нового знания.

Псевдонаука (лженаука) - весьма широкий корпус ненауч­ного и не способного стать научным знания, которое, как прави­ло, к науке отношения не имеет, паразитирует на больных для обывателя проблемах (здоровье, экзистенциальные проблемы, любопытство по отношению к паранормальным явлениям и т.п.), модных научных терминах (поле, энергия); выработка такого знания чаще всего не требует ни особой подготовки, ни коррект­ного обращения с терминологией, ни фиксированных докумен­тами доказательств.

7. Внедрение времени во все науки, все более широкое распространение идеи развития («историзация», «диалектизация» науки).

Длительное время функционирование классической науки исключало из ее рассмотрения «фактор времени». Это объяснимо: классическая наука преимущественно уделяла внимание устойчивости, равновесности, од­нородности и порядку. Основными ее объектами были замкнутые системы. Как правило, это были простые системы, знание законов развития которых позволяло, исходя из информации о состоянии си­стемы в настоящем, однозначно предсказать ее будущее и восстано­вить прошлое. Для механической картины мира характерен был вне­временной характер. Время было несущественным элементом, оно носило обратимый характер, т.е. состояния объектов в прошлом, на­стоящем и будущем были практически неразличимы. Иначе говоря, мир устроен просто и подчиняется обратимым во времени фундамен­тальным законам. Процессы и явле­ния, которые не укладывались в эту схему, рассматривались как ис­ключение из правил, и считалось, что ими можно было пренебречь.

Постепенное размывание классической парадигмы началось уже в физике XIX в. Первым важным шагом была формулировка второго начала термодинамики, поставившая под вопрос вневременной ха­рактер физической картины мира. Согласно второму началу запас энергии во Вселенной иссякает и «мировая машина фактически должна сбавить обороты, приближаясь к тепловой смерти. Моменты времени оказались нетождественными один другому, и ход событий невозможно повернуть вспять, чтобы воспрепятствовать возрастанию энтропии. В принципе события оказываются невоспроизводимыми, а это означает, что время обладает направленностью. Возникало пред­ставление о «стреле времени» /3, с.47/.

Важный вклад в разработку нового подхода был внесен школой И. Пригожина. В экспериментальных исследованиях было продемон­стрировано, что, удаляясь от равновесия, термодинамические системы приобретают принципиально новые свойства и начинают подчинять­ся особым законам. При сильном отклонении от равновесной термо­динамической ситуации возникает новый тип динамического состоя­ния материи, названный диссипативными структурами.

Согласно Пригожину, тип диссипативной структуры в значитель­ной степени зависит от условий ее образования, при этом особую роль в отборе механизма самоорганизации могут играть внешние поля. Этот вывод имеет далеко идущие последствия, если учесть, что он при­меним ко всем открытым системам, имеющим необратимый характер. Необратимость - это как раз то, что характерно для современных не­равновесных состояний. Они «несут в себе стрелу времени» и являют­ся источником порядка, порождая высокие уровни организации.

Особую эвристическую ценность приобретают развитые Пригожиным и его коллегами идеи о том, что «стрела времени» проявляет­ся в сочетании со случайностью, когда случайные процессы способны породить переход от одного уровня самоорганизации к другому, кардинально преобразуя систему.

В последние годы И. Пригожин, как уже отмечалось, особенно активно и плодотворно развивает идею «конструктивной роли времени», его «вхождения» во все области и сферы специально-научного познания. Он пишет: «Время проникло не только в биологию, геологию и соци­альные науки, но и на те два уровня, из которых его традиционно исключали: макроскопический и космический. Не только жизнь, но и Вселенная в целом имеет историю, и это обстоятельство вле­чет за собой важные следствия» /3, с.277/. Главное из них - необходимость перехода к высшей форме мышления - диалектике как логике и теории познания.

Одна из основных его идей - «наведение моста между бытием и становлением», «новый синтез» этих двух важнейших «изме­рений» действительности, двух взаимосвязанных аспектов реаль­ности, однако, при решающей роли здесь времени (становления). И. Пригожин считает, что мы вступаем в новую эру в истории времени (которое «проникло всюду»), когда бытие и становление могут быть объединены - при приоритете последнего.

Он уверен, что мы находимся на пути к новому синтезу, но­вой концепции природы, к новой единой картине мира, где вре­мя - ее существенная характеристика. Время и изменение первично повсюду, начиная с уровня элементарных частиц и до кос­мологических моделей.

Понятие «история» применяется ко все более широкому кругу природных объектов и вводится даже в квантово-механическую интерпретацию, где его раньше не было. Причем историзм, со­гласно Пригожину, определяется тремя минимальными условия­ми, которым отвечает любая история: необратимость, вероятность, возможность появления новых связей.

Исторический аспект любой науки, в том числе о неживых (и, казалось бы, неразвивающихся) объектах все более выдвига­ется на передний план познания. Так, в последние годы активно формируется новое направление исследований - эволюционная химия, предметом которой является химическая эволюция. Но­вые открытия в этой области знания обосновали «...включение в химическую науку принципа историзма, с помощью которого только и можно объяснить самопроизволь­ное (без вмешательства человека) восхождение от низших хи­мических материальных систем к высшим - к тем, которые и составляют «лабораторию живого организма» /11, с. 169/. Крупный физик и методолог науки К. фон Вайцзеккер пишет, характеризуя на­учное познание нашего времени в целом, что развитие науки имеет тенденцию к превращению в науку о развитии.

8. Усиливающаяся математизация научных теорий и увеличивающийся уровень их абстрактности и сложности.

Эта особенность современной науки привела к тому, что рабо­та с ее новыми теориями из-за высокого уровня абстракций вво­димых в них понятий превратилась в новый и своеобразный вид деятельности. В этой связи некоторые ученые говорят, в частно­сти, об угрозе превращения теоретической физики в математичес­кую теорию. Компьютеризация, усиление альтернативности и сложности науки сопровождается изменением и ее «эмпиричес­кой составляющей». Речь идет о том, что появляются все чаще сложные, дорогостоящие приборные комплексы, которые обслу­живают исследовательские коллективы и функционируют анало­гично средствам промышленного производства.

В науке резко возросло значение вычислительной математи­ки (ставшей самостоятельной ветвью математики), так как ответ на поставленную задачу часто требуется дать в числовой форме. В настоящее время важнейшим инструментом научно-техническо­го прогресса становится математическое моделирование. Его сущ­ность - замена исходного объекта соответствующей математи­ческой моделью и в дальнейшем ее изучение, экспериментирова­ние с нею на ЭВМ и с помощью вычислительно-логических алго­ритмов. В современной науке математическое моделирование при­обретает новую форму осуществления, связанную с успехами си­нергетики. Речь идет о том, что «математика, точнее математи­ческое моделирование нелинейных систем, начинает нащупывать извне тот класс объектов, для которых существуют мостики меж­ду мертвой и живой природой, между самодостраиванием нели­нейно эволюционирующих структур и высшими проявлениями творческой интуиции человека» /12, с. 19/.

Что касается современной формальной логики и разрабаты­ваемых в ее рамках методов, законов и приемов правильного мыш­ления, то, по свидетельству ее выдающегося представителя, «она расплавилась в разнообразных исследованиях математики, а так­же в таких новых дисциплинах на научной сцене, как информати­ка и когнитология, кибернетика и теория информации, общая лин­гвистика - каждая с сильным математическим уклоном» /13, с.89/.

Развитие науки - особенно в наше время - убедительно по­казывает, что математика - действенный инструмент познания, обладающий «непостижимой эффективностью». Вместе с тем ста­ло очевидным, что эффективность математизации, т. е. приме­нение количественных понятий и формальных методов матема­тики к качественно разнообразному содержанию частных наук, зависит от двух основных обстоятельств: от специфики данной науки, степени ее зрелости и от совершенства самого математи­ческого аппарата. При этом недопустимо как недооценивать пос­ледний, так и абсолютизировать его («игра формул»; создание «клеток» искусственных знаковых систем, не позволяющих дотя­нуться до «живой жизни», и т. п.). Кроме того, надо иметь в виду, что чем сложнее явление или процесс, тем труднее они поддают­ся математизации (например, социальные и духовные процессы, явления культуры).

Потребности развития самой математики, активная матема­тизация различных областей науки, проникновение математичес­ких методов во многие сферы практической деятельности и быст­рый прогресс вычислительной техники привели к появлению це­лого ряда новых математических дисциплин. Таковы, например, теория игр, теория информации, теория графов, дискретная мате­матика, теория оптимального управления и др.