Единицы языка и единицы речи: Хрестоматия: Учебное пособие / Сост. Л. П. Бирюкова, Л. Б. Пастухова. 2-е изд., доп. Чебоксары: Чувашгоспедуниверситет им. И. Я

Вид материалаУчебное пособие
Система языка. уровни. единицы
Языковыми знаками
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13

СИСТЕМА ЯЗЫКА. УРОВНИ. ЕДИНИЦЫ


СИСТЕМА ЯЗЫКОВАЯ (от. греч. systema – целое, составленное из частей; соединение) – множество языковых элементов любого естественного языка, находящихся в отношении и связях друг с другом, которое образует определенное единство и целостность. Каждый компонент системы языка существует не изолированно, а лишь в противопоставлении другим компонентам системы. Поэтому он рассматривается, исходя из его роли в составе системы языка, то есть в свете его значимости (функциональной релевантности). <…>

Современное представление о системе языка включает ряд взаимосвязанных понятий – уровни языка, единицы языка, парадигматические и синтагматические отношения, знаковость языка, форма и функция, структура и субстанция, внешние и внутренние связи в языке, синхронная диахрония, анализ и синтез, регулярность и нерегулярность и др.

Термин «система языковая» может употребляться либо в частном (локальном) смысле – как закономерно организованная совокупность однородных языковых элементов одного уровня, связанных устойчивыми (инвариантными) отношениями («система падежей», «фонологическая система» и пр.), либо в обобщающем (глобальном) смысле – как закономерно организованная совокупность локальных систем («подсистем»). Понятие системности градуально, т.е. допускает различные степени системности. Множество однородных языковых фактов обладает системностью (в локальном смысле), если оно описывается, исчерпывающе и неизбыточно, с использованием формального аппарата (набора элементарных объектов с их признаками и отношениями и правил образования сложных объектов из простых), более простого и экономного, чем эмпирический список исходных фактов. В хорошо организованных (жестко структурированных) системах (напр., в фонологии, в отличие от лексики) существенное изменение одного элемента влечет за собой изменения в других точках системы или даже нарушение равновесия системы в целом. Нежесткость системы языковой, неодинаковая степень системности различных ее участков, многочисленные случаи асимметрии формы и содержания, борьба консервативной тенденции (устойчивости) с факторами языковой эволюции (такими, как стремление к экономии, к проведению аналогий и достижению регулярности) приводят к тому, что различные подсистемы системы языковой развиваются с неодинаковой скоростью. Поэтому как в целой системе языковой, так и в отдельных ее подсистемах выделяются центр и периферия, доминантные и рецессивные черты.

От коммуникативных средств у животных система языковая отличается способностью выражать логические формы мышления (понятие, вневременное суждение) и передавать сообщения о мире объективно, безотносительно к ситуации и участникам речевого акта. От искусственных формализованных знаковых систем система языковая отличается стихийностью возникновения и развития, а также возможностью выражения дейктической, экспрессивной и побудительной информации. Будучи в известной степени «открытой», система языковая взаимодействует с окружающей средой познавательной деятельности человечества (ноосферой), что делает необходимым изучение ее «внешних» связей. <…>

Т.В.Булыгина, С.А.Крылов.

Ст. в «Лингвистическом энциклопедическом словаре»


<…> Все системы средств, используемых человеком для обмена информацией, являются знаковыми, или семиотическими, т.е. системами знаков и правил их употребления. Наука, изучающая знаковые системы, называется семиотикой, или семиологией (от. др.-гр. sēma «знак»).

Язык не составляет исключения из общего правила. Он тоже знаковая система. Но он – самая сложная из всех знаковых систем.

Примерами относительно простых систем могут служить железнодорожный семафор, светофоры разных типов, дорожные знаки, информирующие водителей о тех или иных особенностях предстоящего отрезка пути или запрещающие выполнение каких-то действий. Рассматривая эти и некоторые другие подобные системы, мы можем сделать следующие наблюдения:

1. Все знаки обладают материальной, чувственно воспринимаемой «формой», которую иногда называют «означающим», а мы будем называть «экспонентом знака» (от. лат. ехрōnо «выставляю напоказ»). В наших примерах экспоненты (поднятое или опущенное крыло семафора, красный, зеленый или желтый огонь светофора, то или иное изображение на куске жести) доступны зрительному восприятию. В других случаях экспонент воспринимается слухом (например, в телефоне – непрерывный гудок низкого тона, частые гудки высокого тона и т.п.), осязанием (буквы шрифта для слепых), в принципе возможны системы, использующие обонятельные и вкусовые экспоненты. Существенно только то, чтобы экспонент был так или иначе доступен восприятию человека (либо «восприятию» заменяющего его автомата), т.е. чтобы экспонент был материальным.

2. Материальный, чувственно воспринимаемый объект (или материальное «событие» – например, гудок в телефонной трубке) только в том случае является экспонентом какого-то знака, если с этим объектом (или событием) связывается в сознании общающихся та или иная идея, то или иное «означаемое», или, как мы будем говорить, содержание знака <...>

3. Очень важным свойством знака является его противопоставленность другому или другим знакам в рамках данной системы. Противопоставленность предполагает чувственную различимость экспонентов (например, поднятое крыло – опущенное крыло семафора) и противоположность или, во всяком случае, различность содержания знаков (в нашем примере: «путь открыт» – «путь закрыт»). Из факта противопоставленности знаков вытекает, что не все материальные свойства экспонентов оказываются одинаково важными для осуществления их знаковой функции: в первую очередь важны именно те свойства, по которым эти экспоненты отличаются друг от друга, их «дифференциальные признаки». Некоторые же свойства оказываются и вовсе несущественными. Так, неважно, будет ли зеленое стекло в светофоре иметь оттенок, чуть более близкий к голубому или к желтому (но важно, чтобы оно достаточно отличалось от желтого стекла), будут ли зеленое, желтое и красное стекла расположены вертикально, одно над другим, или, как в некоторых светофорах, горизонтально и т.д. Противопоставленность знаков ярко проявляется в случае так называемого нулевого экспонента, когда материальное, чувственно воспринимаемое отсутствие чего-либо (объекта, события) служит экспонентом знака, поскольку это отсутствие противопоставлено наличию какого-то объекта или события в качестве экспонента другого знака. Так, включение левой или правой «мигалки» является знаком поворота автомобиля соответственно налево или направо, а невключение «мигалки» есть нулевой экспонент, передающий содержание «еду прямо».

4. Установленная для каждого данного знака связь между его экспонентом и содержанием является условной, основанной на сознательной договоренности. Она может быть чисто условной: например, связь между зеленым цветом и идеей «путь свободен». В других случаях связь между экспонентом и содержанием может быть в большей или меньшей степени мотивированной, внутренне обоснованной, в частности, если экспонент имеет черты сходства с обозначаемым предметом или явлением. Элементы такой изобразительной, наглядной мотивированности находим в некоторых дорожных знаках (например, изображение бегущих детей, зигзага дороги, поворота и т.д.).

5. Что касается содержания знака, то его связь с обозначаемой знаком действительностью носит принципиально иной характер. Содержание знака есть отражение в сознании людей, использующих этот знак, предметов, явлений, ситуаций действительности, причем отражение обобщенное и схематичное. Так, знак извилистой дороги (изображение зигзага) в каждом конкретном случае своего использования указывает на реальные извилины данной конкретной дороги, вообще же (потенциально) относится к любой извилистой дороге, к классу извилистых дорог, обозначает самый факт извилистости дороги как общую идею, в отвлечении от частного и конкретного. Этим содержанием знак обладает также и тогда, когда никакой извилистой дороги поблизости нет (например, в учебной таблице дорожных знаков). <...>

Будучи средством общения, язык с необходимостью представляет собой систему знаков и правил оперирования этими знаками. <...>

Языковыми знаками можно считать, конечно, только значащие, двусторонние единицы, и прежде всего слово (лексему) и морфему. Значение, выражаемое словом или морфемой, есть содержание соответствующего знака. Материальным экспонентом знака является звучание (вообще, план выражения) слова и морфемы. В частном случае экспонент может быть нулевым. <... >

Высшая языковая единица – предложение – чаще всего есть некая комбинация языковых знаков, создаваемая по определенной модели в процессе порождения высказывания.

Фонемы, будучи единицами односторонними, не являются знаками, но служат «строительным материалом» для знаков, точнее – для экспонентов знаков. Известный языковед Луи Ельмслев (1899-1965) называл фонемы «фигурами плана выражения», «фигурами, из которых строятся знаки». В определенных случаях экспонент морфемы и даже слова состоит всего из одной фонемы. Таковы окончания -а, -у, -ы в разных формах слова ворон или предлоги к, у, с, союзы и, а и т.д. Но эти случаи, конечно, не стирают принципиального различия между фонемой и знаковыми (двусторонними) единицами языка, так же как случаи однословных (и одноморфемных) предложений не стирают принципиального различия между предложением и словом (или морфемой).

Многоярусность языковой структуры обеспечивает существенную экономию языковых средств при выражении разнообразного мыслительного содержания. Всего из нескольких десятков фонем, с помощью их различных комбинаций, язык создает экспоненты для тысяч морфем (для многих сотен корней, для десятков префиксов, суффиксов и окончаний). Сочетаясь различным образом, морфемы составляют уже сотни тысяч слов со всеми их грамматическими формами. Поистине, как говорил Ельмслев, «язык организован так, что с помощью горстки фигур и благодаря их все новым и новым расположениям может быть построен легион знаков». Но экономия языковых средств особенно наглядно выступает при построении высказывания. Комбинируясь по-разному в зависимости от содержания нашей речи, слова образуют уже миллионы и миллиарды предложений. Так многоярусность языковой структуры делает язык очень экономичным и гибким орудием, обеспечивающим удовлетворение выразительных потребностей общества.

Между языковыми единицами одного уровня (словом и словом, морфемой и морфемой, фонемой и фонемой) существуют отношения двух видов – парадигматические и синтагматические.

1. Парадигматические1 отношения – это отношения взаимной противопоставленности в системе языка между единицами одного уровня, так или иначе связанными по смыслу. На этих отношениях основываются парадигматические ряды (парадигмы) типа вóрон – вóрона – вóрону и т.д. (грамматическая падежная парадигма, в которой противопоставлены друг другу морфемы – окончания различных падежей); кричу – кричишь – кричит (грамматическая личная парадигма, друг другу противопоставляются личные окончания); ворон – сокол – ястреб – коршун и т.д. (лексическая парадигма, друг другу противопоставлены слова, обозначающие хищных птиц). В нашей речевой деятельности мы в зависимости от смысла, который хотим выразить, все время выбираем тот или иной член из парадигматического ряда.

2. Синтагматические2 отношения – это отношения, в которые вступают единицы одного уровня, соединяясь друг с другом в процессе речи или в составе единиц более высокого уровня. Имеется в виду, во-первых, самый факт сочетаемости (ворон соединяется с формой кричит, но не с формами кричу и кричишь, с прилагательным старый, но не с наречием старо; сочетаясь с летит, кричит и многими другими глаголами, нормально не сочетается с поет или кудахчет; мягкие согласные в русском языке соединяются с последующим и, но не с последующим ы). Во-вторых, имеются в виду смысловые отношения между единицами, совместно присутствующими в речевой цепи (например, в старый ворон слово старый служит определением к ворон), воздействие единиц друг на друга (звук «ч» в кричу выступает в огубленном варианте перед последующим «у») и т.д. <...>

1. Экспоненты морфем и слов, как и экспоненты дорожных и иных знаков, материальны: в процессе речи морфемы и слова воплощаются в звуковой материи, в звучании (а при письменной фиксации – в материальном начертании).

2. Все морфемы и слова обладают, как и неязыковые знаки, тем или иным содержанием: в сознании людей, знающих язык, они связываются с соответствующими предметами и явлениями, вызывают мысль об этих предметах или явлениях и, таким образом, несут определенную информацию (обычно частицу общей информации, заключенной в высказывании).

3. Подобно неязыковым знакам, морфемы языка и его слова участвуют в разнообразных противопоставлениях <...>. Именно в силу противопоставления, как и в искусственных знаковых системах, возможны случаи нулевого экспонента, а у положительных экспонентов не все материальные свойства являются существенными: будет ли слово ворон произнесено басом или дискантом, с «обычным» или с картавым р, это не отразится на его понимании.

4. Как и в искусственных системах, связь между экспонентом и содержанием языкового знака может быть либо чисто условной, либо в какой-то степени мотивированной. Но в языковых знаках изобразительная мотивированность экспонента встречается относительно редко, главным образом в звукоподражательных словах (кукушка, мяукать и т.п.), точнее – в их корневых морфемах (куку-, мяу-). Большинство же знаков языка характеризуется чисто традиционной связью между экспонентом и содержанием. <...>

5. Мы видели, что содержание знаков искусственных систем есть отражение в сознании человека предметов, явлений, ситуаций действительности и что знаки эти служат средством обобщения и абстракции. Это в еще большей мере относится к знакам языка, фиксирующим результаты абстрагирующей работы человеческого мышления. Только так называемые имена собственные (Нева, Эльбрус, Саратов, Софокл) обозначают (и, следовательно, отражают в своем содержании) индивидуальные предметы (определенную реку, определенную гору и т.д.). Все остальные языковые знаки обозначают классы предметов и явлений, и содержание этих знаков представляет собой обобщенное отражение действительности.

Итак, знаки языка во многом сходны со знаками других знаковых систем, искусственно созданных людьми. Сходство это таково, что язык, без сомнения, нужно считать системой знаков и правил их функционирования. Вместе с тем язык – знаковая система особого рода, заметно отличающаяся от искусственных систем.

Прежде всего язык – универсальная знаковая система. Он обслуживает человека во всех сферах его жизни и деятельности и потому должен быть способен выразить любое новое содержание, которое понадобится выразить. Искусственные системы – ... специальные системы с узкими задачами, обслуживающие человека лишь в определенных сферах, в определенных типах ситуаций. Все типы ситуаций, для которых созданы эти искусственные системы, в принципе предусмотрены заранее при создании системы. Следовательно, количество содержаний, передаваемых знаками такой системы, точно ограничено, конечно. Если возникает потребность выразить какое-то новое содержание, требуется специальное соглашение, вводящее в систему новый знак, т.е. изменяющее саму систему. Знаки в искусственных системах либо вовсе не комбинируются между собой в составе одного «сообщения» (например, не сочетаются поднятое и опущенное плечо семафора), либо же комбинируются в строго ограниченных рамках, и эти комбинации обычно точно фиксируются в виде стандартных сложных знаков (ср. запрещающие дорожные знаки, в которых круглая форма и красная кайма обозначают запрет, а изображение внутри круга указывает, что именно запрещается). Напротив, количество содержаний, передаваемых средствами языка, в принципе безгранично. Эта безграничность создается, во-первых, очень широкой способностью к взаимному комбинированию и, во-вторых, безграничной способностью языковых знаков получать по мере надобности новые значения, не обязательно утрачивая при этом старые. Отсюда – широко распространенная многозначность языковых знаков. <...>

<...> язык – система, по своей внутренней структуре значительно более сложная, чем рассмотренные искусственные системы. Сложность проявляется здесь уже в том, что целостное сообщение лишь в редких случаях передается одним целостным языковым знаком <...>. <...> Обычно же сообщение, высказывание есть некая комбинация большего или меньшего числа знаков. Это комбинация свободная, создаваемая говорящим в момент речи, комбинация, не существующая заранее, не стандартная (хотя и строящаяся по определенным «образцам» – моделям предложений). Языковой знак, как правило, есть, следовательно, не целое высказывание, а лишь компонент высказывания; как правило, он дает не целостную информацию, соответствующую определенной ситуации, а лишь частичную информацию, соответствующую отдельным элементам ситуации, на которые этот знак указывает, которые он выделяет, называет и т.д. При этом знак, в свою очередь, может быть простым, элементарным (т.е. морфемой) или сложным (многоморфемным словом, так называемым устойчивым сочетанием слов вроде белый гриб). Некоторые языковые знаки являются «пустыми», т.е. не обозначают никаких «внеязыковых реальностей». Эти знаки выполняют чисто служебные функции. <...>

<...> каждый язык складывался и изменялся стихийно, на протяжении тысячелетий. Поэтому в каждом языке немало «нелогичного», «нерационального» или, как говорят, между планом содержания и планом выражения нет симметрии. <...> При всей принципиальной экономичности своей структуры язык оказывается иногда очень расточительным и в пределах одного сообщения выражает одно и то же значение несколько раз. Так, в предложении «Вчера мы водили нашу маленькую внучку в цирк» значение множественного числа выражено дважды: словом мы и окончанием в глаголе; значение женского рода (здесь можно сказать – женского пола) четыре раза: суффиксом в слове внучка (ср. внук) и тремя окончаниями (-у, -ую, -у). Значение прошедшего времени – дважды, один раз в более общем виде (суффиксом в глаголе), а другой раз – более точно (словом вчера). Подобная избыточность не является, однако, недостатком: она создает необходимый «запас прочности» и позволяет принять и правильно понять речевое сообщение даже при наличии помех. Наконец, в отличие от знаков искусственных систем в значение языковых знаков нередко входит эмоциональный момент (ср. ласковые слова, и, напротив, ругательства, так называемые суффиксы эмоциональной оценки, наконец, интонационные средства выражения эмоций). <...>

Ю.С.Маслов. Введение в языкознание


<...> Слово система в его общепринятом употреблении служит для выражения синтетического понятия о свойстве единого сложного объекта как о проявлении объединения в его составе более простых частей, между тем как слово структура выражает аналитическое понятие о свойстве единого сложного объекта как о проявлении его расчлененности на взаимосвязанные части. Таким образом, понятие системы и структуры в их общеязыковом неспециальном употреблении являются двумя разными, но тесно взаимосвязанными соотносительными понятиями, способными функционировать и в качестве двух разных осмыслений одного и того же объекта. <...>

<...> Следует признать наиболее целесообразным и соответствующим установившемуся в языке словоупотреблению такое различение терминов система и структура, при котором под системой понимается совокупность взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов, образующих более сложное единство, рассматриваемое со стороны элементов – его частей, а под структурой – состав и внутренняя организация единого целого, рассматриваемого со стороны его целостности. Поскольку определяемые таким образом понятия системы и структуры могут представлять собой различные осмысления одного и того же реального объекта, одна и та же сторона реального объекта может рассматриваться и как элемент структуры, и как компонент системы. Так, например, согласный Ш представляет собой и элемент струк­туры консонантизма русского языка и компонент системы согласных, подлежащее представляет собой и элемент синтаксической структуры предложения и компонент системы членов предложения. <...>

А.С.Мельничук. Понятие системы и структуры языка
в свете диалектического материализма


В системе все взаимосвязано; в отношении языковой системы это правильно в такой же мере, как и в отношении всех других систем. Принцип этот, провозглашенный Ф.Соссюром, сохраняет для нас все свое значение. <...> Однако было бы грубой ошибкой, если бы этот общий взгляд привел к представлению о языке как о симметричной и гармонической конструкции. Стоит начать разбирать механизм, как тебя охватывает страх перед царящим в нем беспорядком, и ты спрашиваешь себя, каким образом могут столь перепутанные между собой системы колес производить согласованные движения.

Если родной язык почти всегда производит впечатление органического целого, представляющего совершенное единство, то такое впечатление легко может оказаться иллюзорным. Родной язык неотъемлем от нашего мышления. Он тесно связан со всей нашей жизнью – личной и общественной; выразитель наших радостей и страданий, наших желаний, нашей ненависти, наших чаяний, он становится для нас символом нашей личности и общества, в котором мы живем. Эта вера в чуть ли не предопределенную гармонию отвечает глубочайшей потребности нашего бытия – потребности в равновесии и синтезе.

Но совсем иную картину дает нам действительность. В самом деле, есть ли такой язык, в котором можно было бы обнаружить в свете беспристрастного исследования хотя бы только приблизительное единство? Английский язык, подобно китайскому, решительно склоняется в пользу односложных слов; но этой тенденции противостоит все усиливающийся прилив латинских и романских заимствований, наводняющих этот язык многосложными словами. Благодаря простоте грамматики этот же язык освобождает, насколько это возможно, память от ненужного груза (отсутствие сложных флексий, мужского, женского и среднего рода); однако упомянутые выше заимствования создают непреодолимые осложнения: произношение их очень трудно приспособить к произношению английских слов, а их акцентуация не поддается почти никаким правилам. <...>

Кроме того, совершенно несовместимым с идеей связной системы является и постоянное разногласие между формой знака и его значением, между означающими и означаемыми. <...>

От чего же зависит такое отсутствие гармонии? Вот некоторые из причин, которыми, по-видимому, его можно объяснить.

Прежде всего языки непрестанно изменяются, но функционировать они могут только не меняясь. В любой момент своего существования они представляют собой продукт временного равновесия. Следовательно, это равновесие является равнодействующей двух противоположных сил: с одной стороны, традиции, задерживающей изменение, которое несовместимо с нормальным употреблением языка, а с другой – активных тенденций, толкающих этот язык в определенном направлении.

Но ведь сила традиции сама по себе пропорциональна единству языка. Чем нераздельнее последнее, тем больше она стремится закрепиться. <...>

В то же время традиция приводит к весьма парадоксальным последствиям: французскому языку, строго соблюдающему традиции, приходится поневоле эволюционировать, чтобы отвечать неустанно меняющимся потребностям мышления и жизни; однако он ревниво хранит реликвии почти всех периодов своего развития. Можно сказать, что этому языку свойственна такая же страсть к собственности и накоплению, какую вообще пытались считать характерной чертой самого французского народа. Но в стремлении все сохранить язык загромождался ненужным багажом и стеснял непосредственность мышления, тем более что во французском языке все и так тщательнейшим образом регламентируется и всякое нарушение правил либо высмеивается, либо порицается. В то же время всякий, кому удается преодолеть эти несметные трудности, находит в этих пережитках неиссякаемый источник средств для выражения тончайших оттенков мысли.

Кроме того, присущие языку тенденции проявляются в отдельных частях системы неодинаково. Например, французский язык стремится к устранению послекорневых флексий и постепенно заменяет их пре-фиксальными элементами (ср. лат. De-i и фр. de Dieu «бога», лат. cant-о и фр. je chante «я пою»). Однако если существительное освободилось почти от всех своих окончаний, то глагол еще сохраняет многие из них; при этом в самом глаголе, в его наиболее употребительных формах (настоящее время, прошедшее несовершенное и т.д.), их меньше, чем в формах, употребляемых в книжном языке (прошедшее определенное, прошедшее несовершенное сослагательного наклонения). Или еще: синтаксические новшества быстрее проникают в свободные, чем в связанные синтагмы. <...>

Далее, в языке имеются заимствования, о влиянии которых мы уже говорили. Языки никогда не могут существовать в полной изоляции: в нашу эпоху все они глубоко проникают друг в друга. Эти различные заимствования (лексические, морфологические, синтаксические, стилистические) всегда таят в себе опасность нарушить языковое единство. Добавим, однако, что для того, чтобы судить о роли заимствований, их нельзя ставить все на одну доску; так, например, англицизмы, как бы ни были они многочисленны, не имеют почти никакого значения в таком языке, как французский, который третирует их как бедных родственников, если они не приспособились к его системе. Напротив, латинские заимствования проникли в самую ткань французского языка; они являются его составной частью на том же основании, что и элементы, унаследованные от латинского языка в результате медленной эволюции. Английскому языку... присуща такая же двойственность основного словарного состава вследствие наличия в нем латинских и романских заимствований, в то время как приобретения из других источников можно почти не принимать в расчет.

Допустимо ли после всего изложенного продолжать говорить о системе в единстве? Нет, повторяем мы, если слово «система» вызывает представление о гармонии, если принцип «все взаимосвязано, все соединено вместе» наводит на мысль об архитектурном сооружении. И все же постоянное употребление языка показывает, что наша мысль фактически неустанно ассимилирует, ассоциирует, сравнивает и противопоставляет элементы языкового материала и что, как бы ни были эти элементы различны меж собой, они не просто сопоставляются в памяти, а взаимодействуют друг с другом, взаимно притягиваются и отталкиваются и никогда не остаются изолированными; такая непрерывная игра действия и противодействия приводит в конце концов к созданию своего рода единства, всегда временного, всегда обратимого, не реального.

Вдобавок это единство следует искать не в поверхностных, а в более глубоких пластах языка. Правда, последние менее доступны для наблюдения, потому что чаще всего ускользают от сознательного восприятия; но если вникнуть в них, то можно увидеть, что некоторые основные характерные черты общи всему внутреннему механизму и выявляют часто неожиданные соответствия. Можно даже сказать, что ни одна характерная черта языка не заслуживает этого названия, если ее нельзя обнаружить в общей структуре.

Таким образом, языковая система представляется нам в виде обширной сети постоянных мнемонических ассоциаций, весьма сходных между собой у всех говорящих субъектов, – ассоциаций, которые распространяются на все части языка от синтаксиса, стилистики, затем лексики и словообразования до звуков и основных форм произношения (ударения, интонации, продолжительности звучаний, пауз и т.п.). Исключение составляют навыки письма и орфографии, которые не обнаруживают известного параллелизма с проявлениями собственно языковой жизни. <…>

Ш. Балли. Общая лингвистика и вопросы французского языка


УРОВНИ ЯЗЫКА – некоторые «части» языка; подсистемы общей системы языковой, каждая из которых характеризуется совокупностью относительно однородных единиц и набором правил, регулирующих их использование и группировку в различные классы и подклассы. Можно выделить следующие основные уровни языка: фонемный, морфемный, лексический (словесный), синтаксический (уровень предложения). Уровнеобразующими свойствами обладают только те единицы языка, которые подчиняются правилам уровневой сочетаемости, т.е. обладают способностью вступать в парадигматические и синтагматические отношения только с единицами того же уровня языка. Единицы разных уровней обладают качественным своеобразием (обнаруживают новое качество). С единицами другого уровня языка единицы какого-либо одного уровня вступают только в иерархические отношения типа «состоит из ...» или «входит в...». Так, фонемы могут образовать классы и сочетаться в речевой цепи только с фонемами, морфемы в парадигматике и синтагматике сочетаются только с морфемами, слова – только со словами. В то же время фонемы входят в звуковые оболочки морфем, морфемы – в слова, слова – в предложения, и, наоборот, предложения состоят из слов, слова из морфем и т.д. Группировки единиц языка внутри уровней, напр. фонем (гласные и согласные), морфем (корневые, аффиксальные и др.), слов (знаменательные, служебные, производные, простые, части речи и др.), не являются уровнеобразующими. <...>

В.М.Солнцев. Статья в «Лингвистическом
энциклопедическом словаре»


Единицы языка (инварианты) рассматриваются по принципу от простого к сложному, и наоборот. Так выделяют ярусы языка. Объединение в классы явлений одинаковой сложности, т.е. явлений одного яруса называют классификацией инвариантов одного яруса. Например, все фонемы – простые единицы, полученные в результате деления морфем – сложных единиц, – составляют ярус. Гласные, согласные и полугласные фонемы – подклассы внутри этого яруса фонем. Ярусы, таким образом, являются основными классами в родо-видовой классификации языковых единиц.

Для того, чтобы представить все элементы языка как совокупность классов-ярусов и чтобы каждый из них отделился от другого, а все ярусы в целом составляли бы систему, надо, чтобы классы выделялись каждый по общим признакам и были связаны между собой этим общим признаком и различались необщими. В языкознании этим признаком является признак разложимости единиц языка на элементы и комбинации из элементов, полученных в результате разложения единиц языка. Например, слово корд «грубая прочная ткань» дает звуко-буквенные элементы к, о, р, д, но можно синтезировать и другое слово – дрок – «растение».

Единицы, принадлежащие к одному ярусу языка, должны непосредственно синтезировать единицы другого, вышележащего яруса. Непосредственность синтезирования составляет общий признак, на основании которого различаются все ярусы.

Принцип анализа и синтеза, лежащий в основании классификации единиц языка на ярусы, базируется на идее: ограниченное число элементов может дать безграничное число составленных из них комплексных единиц.

Совокупность ярусов языка составляет иерархию, где есть нижележащие и вышележащие ярусы. Единицы вышележащего яруса целиком составлены из единиц нижележащего. При этом общим правилом (в соответствии с принципом свободного комбинирования) является следующее: границы одного яруса должны проходить там же, где границы другого. Не должно быть такого случая, когда бы границы вышележащего яруса пересекали бы границы нижележащего, и наоборот. Следовательно, все единицы вышележащих ярусов должны полностью и без остатка делиться на единицы нижележащих ярусов.

Всякая единица вышележащего яруса является не только суммой составляющих ее элементов, но и органическим целым. В качественном отношении такая единица отличается от суммы составляющих ее элементов.

Эти различия, взятые в обобщенном виде, составляют особые качественные признаки ярусов. Качественные признаки позволяют определить ярусы языка как особые сущности и рассматривать их как разные классы, различающиеся на фоне общего свойства – способности разделяться на элементы и синтезироваться из них. <...>

Число ярусов языка ограничено. Верхним ярусом является предложение, и это вытекает из регулярной воспроизводимости явлений языка. Как явствует из принципов различения языка и стиля, к языку относится только то общее, что соединяет разные высказывания между собой. Этим общим является предложение. В предложении, однако, существует многое, что относится к стилю. Но в каждом предложении отмечается минимальное единство признаков модальности, лица, интонации, показывающих относительную законченность мысли в высказывании. <...>

Словосочетание как единица языка... отличается двумя признаками: наличием грамматической формы и способностью передавать расчлененно единое понятие или образ. Все остальное относится к стилю. Словосочетание может представлять собой лексическую единицу. Но, во-первых, далеко не каждое словосочетание – лексическая единица; во-вторых, оно, как правило, относится к какому-либо функциональному стилю и строится по тем же законам, что и словосочетание, не составляющее лексической единицы. Вот почему ярус составляют словосочетания только в пределах названных признаков.

Слово (за вычетом окказионализмов, достаточно многочисленных в текстах), как правило, представляет собой единство целого, последовательного звучания (и графического представления) и определенного, закрепившегося за этим звучанием понятия и образа.

Морфема, за исключением весьма редких окказионализмов и окказиональных заимствований, подобно слову, представлена определенным фонетическим комплексом, с которым связывается ассоциативное значение, используемое в словообразовании и словоизменении для создания внутренней формы слова. <... >

Фонемы лишены собственного значения, но как единицы стиля звуки, объединяемые фонемами, приобретают звукоизобразительное и звукосимволическое значение, что иногда отражается в этимологии слов. Фонемы служат для различения значений слов и их форм, а также для различения словообразовательных и этимологических значений.

Качественные признаки ярусов языка показывают, что, помимо общего признака разложимости и синтезируемости, характеризующего единицы каждого яруса, существуют явления языка, которые не могут быть отнесены к определенному ярусу. Кроме этого, в языке наблюдаются явления, которые не могут быть охвачены понятием яруса. Это такие явления, как такто-слоговая организация устной речи, тональная организация речи, графико-орфографическая и художественная организация письменной речи, явления фразеологии, лексикализации словосочетаний, явление стандартных формул-предложений (вроде формул приветствия, брани и т.п.), формы словообразования и др. Подобные явления относятся ко внеярусным и инвариантизируются и классифицируются особо.

Можно отметить пять признаков, которыми различаются ярусы:

1. Относительная закрытость списка единиц яруса.

2. Наличие ассоциативно-этимологического значения, т.е. значения, когда мысль ищет ассоциацию с целью создать новое значение (типа арбуз «ягода», арбузик «светильник круглой формы» в речи ребенка).

3. Непрерывность звучания, т.е. единая протяженность звука. Так, фонема, хотя и имеет определенную длительность, представляет собой пучок дифференциальных признаков. Слово, характеризуемое актуальным и потенциальным ударением, цельно по звучанию, так как ударение объединяет звуковую последовательность слова в один комплекс, тогда как морфемы и формы словосочетания могут быть разделены другими звучаниями, не относящимися к смыслу словосочетания или морфемы. Таковы прерывистые корни семитских языков, вводные слова в словосочетаниях и т.д.

4. Наличие номинативного значения – способность именовать вещь.

5. Раздельная оформленность частей единиц яруса, когда связь между частями представлена особыми средствами выражения, а целая мысль выражается расчлененно. Представим все это в виде таблицы
(+ означает наличие признака, – означает его отсутствие, 0 означает неприменимость признака для оценки качества единиц данного яруса).

Таблица показывает, что ярусы языка различаются дистрибутивно как отдельные сущности, но каждый ярус прямо или косвенно связан с другим наличием общих признаков. При разграничении ярусов учтены самые основные признаки языка: 1) ограниченность средств для выражения бесконечного разнообразия мысли (закрытость списка); 2) направленность мысли – ассоциативно-этимологическое значение;
3) номинативное значение; 4) выраженность языкового знака цельностью и непрерывностью звучания; 5) возможность сформировать новую мысль о действительности, не данной в прямом наблюдении, путем комбинаций идей (раздельная оформленность). <...>


Признаки

Ярусы

фонемный

морфемный

словный

словосочетания

предложения

Закрытость списка

+

+

-

0

0

Ассоциативно-этимоло­гическое значение

-

+

+

0

0

Непрерывность звучания

+

-

+

-

+

Номинативное значение

0

0

+

+

-

Раздельная оформленность

0

0

-

+

+

Ю.В.Рождественский. Лекции по общему языкознанию


ЕДИНИЦЫ ЯЗЫКА – постоянные языковые элементы, отличающиеся друг от друга назначением, строением и местом в системе языка. По своему назначению единицы языка делятся на номинативные, коммуникативные и строевые. Номинативные единицы языка называют (обозначают) отдельные понятия, представления, предметы. Основной номинативной единицей языка является слово (лексема); составными номинативными единицами являются фразеологизмы, составные термины, составные названия, напр.: битый час, тянуть лямку, удельный вес, Черное море, Александр Сергеевич. Основной коммуникативной единицей является предложение: при помощи предложений люди оформляют, выражают и передают свои мысли, чувства и волеизъявления, добиваясь взаимного понимания. Строевые единицы языка служат средством построения и оформления номинативных и коммуникативных единиц языка. Простейшими строевыми единицами являются фонемы и морфемы. Фонема – односторонняя единица языка, так называемый знак-сигнал; не имея собственного значения, фонема различает звуковые оболочки слов и морфем. Морфема – двусторонняя единица языка: у нее есть означаемое и означающее, однако морфема функционирует только как часть слова. К строевым единицам языка принадлежат словообразовательные модели, а также модели словосочетаний и предложений, по которым в языке строятся (образуются) слова, словосочетания и предложения.

Разные лингвистические школы выделяют различные типы единиц языка. Наиболее распространенными являются две концепции – структурная и функциональная. Согласно первой точке зрения, выделяются прежде всего предельные, далее неделимые единицы языка двух планов (по терминологии Л. Ельмслева) – плана выражения (фонема) и плана содержания (морфема, семема), а также их конкретные манифестации (реализации) – фон (аллофон), морф (алломорф), сема (аллосема). Согласно функциональной точке зрения (напр., В.В. Виноградова), выделяются как строевые, так и номинативные и коммуникативные единицы: различаются они назначением. Неделимость поэтому не считается категориальным признаком единиц языка, которые могут функционировать обособленно и как часть более сложной единицы – составного аффикса, производной основы, аналитической формы, распространенного и сложного предложения.

В.И. Кодухов. Статья в энциклопедии «Русский язык»


ЕДИНИЦЫ ЯЗЫКА – элементы системы языка, имеющие разные функции и значения. Совокупности основных единиц языка в узком смысле этого термина образуют определенные «уровни» языковой системы, например, фонемы – фонемный уровень, морфемы – морфемный уровень и др.

Термином «Единицы языка» в широком смысле обозначают обширный круг неоднородных явлений, являющихся объектом изучения лингвистики. Выделяют материальные, имеющие постоянную звуковую оболочку единицы языка, напр. фонему, морфему, слово, предложение и т.д., «относительно-материальные» единицы (по А.И. Смирницкому), имеющие переменную звуковую оболочку, напр. модели строения слов, словосочетаний, предложений, и единицы значения (напр., семы и др.), составляющие смысловую (идеальную) сторону материальных или относительно-материальных единиц и вне этих единиц не существующие.

Материальные единицы языка делятся на односторонние, не имеющие собственного значения (фонемы, слоги), и двусторонние, имеющие как звучание, так и значение. Функция односторонних единиц языка – участие в формировании и различении звуковых оболочек двусторонних единиц. <... > Двусторонние единицы языка выражают определенное значение (смысл) или используются для его передачи (морфемы, слова, предложения).

Материальные единицы языка характеризуются вариантно-инва­риант­ным устройством. Одна и та же единица языка существует в виде множества вариантов, представляя собой конкретные реально артикулируемые (произносимые) звуковые отрезки. Единицы языка существуют и в абстрактном виде – как класс (множество) своих вариантов, как абстрактная сущность – инвариант. Инвариантно-ва­риант­ное устройство единиц языка отображено в двух рядах терминов: «эмических», используемых для обозначения единиц как инвариантов (фонема, морфема, лексема и т.д.), и «этических», обозначающих варианты единиц (фон, аллофон, морф, алломорф и т.д.). Эмические и соответствующие им этические единицы языка образуют один уровень: фонема / фон, аллофон образуют фонемный уровень и т.д. <...>

Относительно-материальные единицы существуют в виде образцов, моделей или схем построения слов, словосочетаний и предложений, обладают обобщенным конструктивным значением, воспроизводящимся во всех единицах языка, образованных по данной модели.

Единицы языка могут быть простыми и сложными. Простые абсолютно неделимы (фонема, морфема), сложные неделимы в пределах тех уровней языка, в которые они входят (напр., сложные и производные слова, предложения и т.д.). Деление сложной единицы языка ликвидирует ее как таковую и обнаруживает составляющие ее единицы более низких уровней (напр., слово делится на морфемы, предложение – на слова).<...>

<...> Единицы языка комбинируются в речевой цепи, образуя единицы речи. Однако фонемы и морфемы не могут быть единицами речи подобно словам, которые могут быть как единицами языка, так и единицами речи (производные и сложные слова могут иногда свободно образоваться в речи по тем или иным «формулам строения»); словосочетания (за исключением фразеологизмов) и предложения – единицы речи, т.к. не воспроизводятся, а производятся по определенным моделям. Комбинаторика единиц языка регулируется грамматическими правилами. Единицы языка подчиняются этим правилам в силу объективно присущих им свойств. В конечном счете правила языка являются проявлением свойств единиц языка, поскольку эти свойства лежат в основе возможных связей и отношений между единицами языка. <...>

В.М.Солнцев. Статья в «Лингвистическом
энциклопедическом словаре»


<...> Синтаксические единицы языка представлены четырьмя разновидностями: словосочетанием, предложением, сложным предложением и конструкцией с прямой речью (КПР). Каждая из них может быть представлена в виде модели, где входящие в нее компоненты обобщены морфологическими формами, вступающими друг с другом в синтаксическую связь, а отчасти и собственно лексическими элементами, когда последние приобретают воспроизводимый характер, провоцируя появление определенной грамматической формы (в широком смысле слова), и участвуют в оформлении обобщенной синтаксической семантики: 1) Adj N (красивое зрелище), 2) N1 – N1 (Дети наша надежда), но и N1 как N1 (Дети как дети), а также Нет Gen (Нет покоя), 3) N1 – Vf, если N1 – Vf (Если люди захотят, они всего достигнут), а также Стоило Jnf, как N1Vf (Стоило всем уйти, как появлялась собака) или рад, что N1 – Vf (Брат рад, что приехали родители), 4) сказал > N1 – Vf (Брат сказал: – Пошел дождь).

<...>

В качестве синтаксических единиц речи выступают соответствующие типы реализации единиц языка: словосочетания, предложения, сложные предложения и конструкции с прямой речью, которые могут именоваться речевыми реализациями соответствующих четырех единиц или получить иные наименования. По отношению к трем первым (словосочетанию, предложению и сложному предложению) в специальной литературе иногда соответственно используют термины: синтагма, высказывание, сложное высказывание.

Помимо «трансформированных» синтаксических единиц языка, в состав единиц речи входят специфические собственно речевые единицы. К ним мы относим словоформу (синтаксему) и сложное синтаксическое целое (ССЦ).

<...>

Итак, что же представляют собой речевые реализации словосочетания, предложения, сложного предложения и конструкции с прямой речью? Речевая реализация словосочетания связывается прежде всего с теми лексическими ограничениями в связи слов друг с другом, которые являются следствием их смыслового значения. Так, естественными и приемлемыми оказываются, например, словосочетания «вкусный пирог» и «шерстяные носки», но неестественными «шерстяной пирог» и «вкусные носки». Тенденция же к интеграции и расчлененности словосочетания проявляется, с одной стороны, в приобретении им функции наименования («старый человек», «ученик десятого класса»), что может, кстати сказать, осуществляться и одним словом («старик», «десятиклассник»). С другой стороны, если иметь в виду тенденцию к расчленению, то она проявляется в разрушении контактного расположения компонентов словосочетания: «Зачем же тебя, как цыганку какую увозить» (Л.Толстой. Война и мир, I, IV, 18) (см. в этом примере дистантное расположение компонентов словосочетания «увозить тебя»). Этот прием речевой реализации словосочетания особенно характерен для поэзии: «Мировое началось во мгле кочевье» (М. Цветаева. Ахматовой, 81).

Речевая реализация предложения связана также прежде всего с конкретизацией его лексического наполнения. Здесь, вероятно, следует провести грань между исследовательской возможностью соотносить «абстрактную форму» и ее наполнение и невозможностью подобного подхода при оценке порождения высказывания. Думается, что применительно именно к этому аспекту справедливы слова Г.А.Золотовой «В синтаксисе мы не наполняем форму содержанием, а берем компоненты смысла уже формированными в одной из нужных нам форм» (Очерк функционального синтаксиса русского языка. М., 1973. С. 24). <...> Высказывания «Брат рисовал углем» и «Брат руководил кружком» с морфологической точки зрения тождественны, однако член предложения («углем», «кружком») с синтаксической (включающей в себя и семантический компонент) у них не одинаков, что провоцируется лексическим значением управляющего слова («рисовал», «руководил») и управляемого (первое помогает обеспечивать инструментальное значение, второе – косвенно-объектное).

<...>

Сохраняя, тем не менее, право на исследовательскую возможность «расщепить» форму и содержание в синтаксической единице и представить ее то в виде собственно грамматической абстракции (единицы языка), то с учетом наличия в ней лексико-синтаксической координации (единицы речи), мы образования типа «Сестра талантливая» должны рассмотреть как факт речи, реализующий абстрактную схему N1 – Adj, отражающую специфику морфологических форм и их определенную соотнесенность в формировании предикативного ядра.

Ориентация на лексико-грамматическую координацию – это лишь один фактор речевой реализации предложения (высказывания). В качестве других были названы такие, как проявление интеграции и расчлененности (делимитации), а также актуального членения предложения.

<...>

Третьей языковой единицей синтаксиса является, как было сказано, сложное предложение. Его речевая реализация (сложное высказывание) связана с теми же принципиальными условиями, которые были указаны по отношению к реализации простого предложения, а именно: проявление признаков интеграции и расчлененности (делимитации), а также наличие лексико-грамматической координации и актуального членения. <...>

<...> Способы речевой реализации четвертой синтаксической единицы – конструкции с прямой речью (КПР), в силу ее структурной и функциональной специфики, оказываются не разветвленными. По существу в данном случае можно констатировать лишь один фактор речевой реализации КПР – фактор лексико-грамматического взаимодействия, проявляющийся в разнообразии лексических средств, обслуживающих вводящие слова. Если КПР как языковая единица отличается весьма ограниченным выбором вводящих слов (используются нейтральные глаголы, служащие лишь для констатации процесса говорения), то речевая реализация КПР связана со значительным расширением состава вводящих глаголов, во-первых, за счет таких, в которых передается характер говорения (а не только его констатация): пищать, басить, кричать и др. (1), а во-вторых, за счет таких, которые, благодаря наличию в них семы, передающей причастность к человеческому чувству, ощущению, могут сопровождать собственно прямую речь: сердиться, радоваться, восхищаться, восторгаться, печалиться и др. (2).

1) «  Слышишь, мать, – взвизгнул он (дед) (М.Горький. Детство, VI); «Он (отец Язя) сладко жмурил какие-то желтые глаза и скороговоркой бормотал: – Не дай господь бессонницу! Ух!» (М.Горький. Детство, XIII).

2) «– Кончайте, – озлился Зубаткин» (Д.Гранин. Однофамилец); «– Не повторяйте чужих слов, – отмахнулся Лаптев» (Д.Гранин. Однофамилец).<...>

С.Г. Ильенко. Синтаксические единицы в тексте. Л. 1989