Geum.ru

Воина Великой Тьмы. Ник Перумов. Земля без радости книга

Вид материалаКнига
Интерлюдия ЛЁТ ВРЕМЕНИ
Видение эльтары: дети мрака
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   20

Интерлюдия

ЛЁТ ВРЕМЕНИ



Взялся за гуж — не говори, что своя рубашка ближе к телу. Небольшое, но лихое и крепко спаянное войско Аргниста уверенно шло вдоль Рыцарского Рубежа и росло с каждым днем. Здесь, на самом краю Орденских владений, жил не столь робкий, как в иных областях, народ, и крестьянские сыновья десяток за десятком, сотня за сотней вливались в ряды повстанцев. Слухи о пленении верхушки командоров разнеслись далеко окрест, сея панику в высоких цитаделях и надежду в убогих хижинах.

Несмотря на первые успехи — несколько мелких орденских отрядов, состоявших из ополченцев, в полном составе перешли на сторону восставших, и отцы командоры принуждены были разоружить ненадежные полки, что уменьшило силы Ордена Звезды самое меньшее вдвое, — Аргнист оставался мрачен. Все таки он не зря служил в гвардии. У всякой кампании должна быть четкая цель. Взять то то и то то, разгромить врага там то и там то, после чего заключить мир, вытребовав себе такую то и такую то контрибуцию или несколько спорных пограничных деревень. А чего добивается он? Быть может, полностью уничтожить Орден? И, как опытный военный, сам отвечал себе — это у тебя, брат сотник, ни в жисть не выйдет. Потому как одних крепостей придется брать десятка три, в том числе пять первоклассных, — Аргнист побывал в них еще солдатом его галенского величества и отлично помнил мощные стены и бастионы. Да и галенское войско может подойти — с людьми воевать это не с Ордой, тут то и бароны Фейна не преминут... Воевать же с королевской гвардией Аргнисту решительно не хотелось. Да и люди его едва ли пойдут против вчерашних товарищей... Оставалось только одно — взять Орден на испуг, взять нахрапом и вырвать у его заправил почетный мир.

«Постой, — оспорил он сам себя. — Допустим, ты сделаешь это. Допустим, толстяки капитулярии подпишут все, что ты от них потребуешь. А потом, когда твое войско неминуемо разойдется? Орден в два счета соберется с силами и отомстит бунтовщикам так, что содрогнется сама Орда».

Аргнист обхватил голову руками и закусил губу. Думай, сотник, думай! Крепко думай! Если не придумаешь, грош тебе цена. Люди за тобой идут — значит, должен.

За пологом походного шатра раздалось деликатное покашливание. Гертер, командир панцирников. Га ленский, из благородных, то сразу видно.

— Отец командир, мои люди не хотят идти дальше, — без долгих предисловий начал он. — Орден Га ленскому королевству не враг. Мы шли воевать с Ордой — и честно воевали. Когда эти надменные командоры заявились в лагерь, ты ответил им как должно. Но воевать... Мы хотим уйти. С деревенщиной нам не по пути, отец командир...

— Так ведь я тоже деревенщина, Гертер, — спокойно ответил Аргнист. — Однако раньше тебя это не волновало...

Командир кольчужных всадников опустил голову. Удар попал точно в цель.

— И ты прекрасно знаешь, как любят местные жители Орден. Поднялись при первой возможности! И ты также знаешь, что с ними сделают, если я сейчас распушу армию и сам тоже отправлюсь к себе домой Я тебя, конечно, не держу. Ходят слухи, что король вернулся...

— Но что же нам, убивать рыцарей?! — не выдержал Гертер.

— Нам — придется. А тебе — нет. Ты ж домой уходишь...

Молодой сотник покраснел.

— Отец командир, я Орден люблю не больше твоего. И все же... Восставать против него...

— Ты пришел сказать мне, что уходишь, или в свою веру переманивать?! — рявкнул Аргнист. — Домой хочешь — скатертью дорога. Понимаю, у всех в Галене семьи. А уж что мне делать, это я сам решу, понятно?!

Глаза Гертера сузились, рука непроизвольно легла на меч.

— Обиделся? Не на что здесь обижаться, парень. Поживи с мое, поймешь. А теперь иди. Мне подумать надо.

— Отец командир... Но я и в самом деле тебя хочу переубедить!...

— А вот этого не надо. Иди, Гертер, иди. Я своим скажу, что вас на дело отправил. Вслед смеяться не будут.

Собеседник Аргниста резко повернулся и вышел. Старый сотник покачал головой и вздохнул, глядя тому вслед. Вот и началось. Этого то он, Аргнист, и боялся. Начинается разброд... Впрочем, отступать все равно некуда. Он, Аргнист, раз начав дело, остановиться уже не может. Жаль, конечно, галенскич панцирншсов — вояки они отменные, но да уж тут ничего не поделаешь. Придется валить Орден с теми, кто есть

Уход двух сотен воинов не ослабил армию. Несколько дней спустя она внезапной атакой захватила Бракар, одну из пяти главных орденских цитаделей. В арсеналах нашлось несметное число оружия, последний пехотинец защеголял в дорогой кольчуге. И после этого народ повалил к Аргнисту уже тысячами.

Тут наконец до капитуляриев Ордена дошло, что дело пахнет жареным. Об Орде никто ничего не слышал, и все силы братьев рыцарей двинулись ко взятой мятежниками цитадели...

Однако Аргнист и не собирался ждать своих грозных врагов, сидя за каменными стенами. Войско покинуло Бракар, рассыпавшись по окрестным лесам...

И пошла отлично знакомая Аргнисту малая война. Каждая миля давалась братьям очень дорогой ценой; из за кустов, из высоких древесных крон в них летели стрелы — и простые тисовые, и тяжелые арбалетные болты, насквозь пробивавшие всадника в полном вооружении. Топавшие по лесным дорогам отряды братьев и «Красных петухов» несли потери, а взять искусно прятавшихся стрелков не могли никак, несмотря на все усилия. Кто то из братьев оказался настолько глуп, что взял в деревне заложников и повесил их, после того как его отряд был обстрелян на марше, потеряв восьмерых. И тогда пожар войны заполыхал по всей границе...

Добравшись с немалыми проторями и потерями до мятежной крепости, братья рыцари обнаружили ворота распахнутыми настежь, а саму цитадель — покинутой. Оставив в Бракаре гарнизон, братья занялись карательными экспедициями, и тут Аргнист наконец смог показать им, как надо воевать.

Старый сотник сделал ставку на стрелы. Все, от мала до велика, в мятежных областях день и ночь гнули тугие луки. Кому повезло — палил из арбалетов. И теперь, едва только отряд рыцарей оказывался не под защитой стен, со всех сторон на них обрушивался шелестящий колючий ливень.

Орден пытался подавить восстание до самой зимы. Рыцари начали жечь деревни одну за другой, и это стало их последней ошибкой. Глубокой осенью, когда тяжелая конница тонула в непролазной грязи, Аргнист тремя стремительными ударами разгромил три крупных отряда рыцарей, а один полк «Красных петухов» сдался в полном составе, оказавшись застигнутым конными стрелками на переходе и отрезанным от опорных крепостей. После этого в Гален и к баронам Фейна ло летели мольбы о помощи. Отцы капитулярии прозорливо писали, что, покончив с Орденом, бунтовщики непременно возьмутся за Гален и баронства, так что лучше для всех, если восстание будет подавлено еще на севере...

Было отправлено несколько гонцов. Одного перехватили люди Аргниста, откуда старый сотник и узнал о тайном послании. Нельзя сказать, чтобы оно стало для него особой неожиданностью. Это означало, что с Орденом надо покончить к весне, только и всего.

Зимняя война на Рыцарском Рубеже разгорелась не на шутку. Вскоре в руках рыцарей осталось лишь полдюжины крепостей — все остальные вместе с арсеналами, мастерскими, складами, провиантом и прочим попали в руки восставших. После этого начались осады. Многажды битые в поле, рыцари теперь и носа не высовывали за стены, надеясь продержаться до подхода баронских ополчений и королевского войска. Понимая, что сражаться на два фронта ему вряд ли удастся, Аргнист торопился. И, оставив небольшие отряды против пяти остальных крепостей, он всеми силами обрушился на главную, негласную столицу Ордена — Мачь дену. Там собрался весь капитулат, весь магистрат, почти все рыцари высших рядов, и там же хранилась казна. Захват же ее означал смерть Ордена.

Гнать своих воинов на приступ, под расплавленный свинец и кипящую смолу, Аргнист никак не хотел. И потому попросил Двалина привести к нему Ярину.

Девушка все это время оставалась при войске; однако колдовать отказывалась наотрез, используя свой дар, лишь чтобы лечить раненых. Гном не отходил от нее ни на шаг, и, стоило кому бы то ни было приблизиться к Ярине меньше чем на десять шагов. Двалин корчил настолько свирепую рожу, на которой явственно читалась жажда крови, что вскоре все обходили девушку за добрую лигу.

При этом, надо сказать, сам Двалин нимало не преуспел. Ярина держалась с ним как с другом, не более.

В палатке Аргниста было тепло, трещали поленья в небольшой железной печурке; старый сотник разлил густое ароматное вино.

— Ярина, нам не справиться без твоего колдовства. Мальдену нужно взять до весны, до того как просохнут дороги и сюда подойдет королевское войско вкупе с баронскими дружинами. Я могу послать людей на штурм, но тогда здесь поляжет половина войска. Таких побед мне не надо. Я ни разу не просил тебя о помощи, но на сей раз нам не обойтись.

Ярина ответила не сразу. Вообще за зиму она очень изменилась, став замкнутой и молчаливой. Долгие часы она просиживала у огня, обхватив руками колени и глядя в одну точку, если не надо было идти к раненым. О ее прежнем занятии никто не догадывался. Такое и в голову никому прийти не могло.

— Отец командир... Боевые заклятья, чтобы разрушать или там сжигать, мне неведомы, — развела руками Ярина. — А то, что знаю, Заклятье Зеленых Мечей, Из Земли Растущих, здесь не поможет. Не хватит у меня сил через камень их протолкнуть...

— Ярина, Ярина, погоди! Погоди говорить, что ничего не можешь! А караульных усыпить? Или напугать как то, чтобы они мечи от страха бы побросали?

— Не по сердцу мне это, отец командир, — глухо ответила девушка. — Сон — великая благость. Он отдохновение дарит, душу облегчает; я благо воинам пошлю, а вы им ножами по горлам?!

Аргнист хмыкнул. Возомнила о себе девчонка невесть что! На войне ведь или ты, или тебя — третьего тут не бывает.

— Если с Орденом мы не справимся, то сама помысли, сколько поддесных деревень пеплом рассыпется! Рыцари то, они ведь холопов не пожалеют!

— Так ведь и вы их не жалеете...

— Ладно. — Аргнист решил пока не спорить. — Ну а что бы ты сама сделала?

— Я? Сделала бы так, чтоб Орден сам из Мальдены ушел.

— Сам? Это как же?

— Да вот так. Обложить со всех сторон, перехватить подземные ходы — я их вам укажу, — а потом подбросить им известие, что королевская армия назад повернула. Они и сдадутся, если вы им свободный проход пообещаете!..

Она сумела убедить Аргниста дать ей попробовать.

И все прошло как по писаному.

Осыпаемые насмешками, понуро ехали прочь гордые рыцари, надменные магистры, тороватые капитулярии. Ехали безоружные, оставив всю богатейшую казну Ордена победителям. И на следующий день после победы Аргнист, просидев всю ночь с войсковыми выборными, объявил своим десяткам и сотням:

— Поелику, душегубства лишнего избегая, отпустили мы верхушку Ордена, нас в покое они не оставят! А посему войско нужно сильное, войско постоянное! Оно нашим и щитом, и мечом будет. Так зачем нам короли да правители? Разве десятники, сотники, тысячники ваши плохи? Короче, объявляем мы, что на всех орденских землях воздвигается отныне область Всевеликого Вольного Войска — оно и Рубеж от Орды защищать станет, и супостатам с юга дорогу сюда закажет. И все, кто здесь живет, воинами его станут! Не будет больше тех, кто только воюет, и тех, кто только в поте лица работает, за труд свой ничего, кроме пинков да побоев, не получая!..

Он сказал еще много чего — и слова его западали в души, и в сердцах собравшихся тут земли Ордена Звезды превратились уже в область Всевеликого Вольного Войска, где все мужчины обязаны были носить оружие и по первому зову войсковых набольших выступать на защиту родного края.

— Ну а теперь, — заканчивал свою речь Аргнист, — вам, войсковому кругу, надлежит избрать себе предводителя, сардара, которому вы все будете с охотой подчиняться и чьи приказы будете выполнять как свои собственные желания!

— Ты, отец командир! — взревело многолюдство. — Аргнист — сардар! Аргниста в сардары!..

Старый сотник улыбнулся и покачал головой.

— Спасибо за веру в меня, сыны мои! Да только мне время приходит с вами проститься. Давно я дома не был, пора и возвращаться. А сардаром я б на вашем месте избрал Фрабара — муж он отваги необычайной и сердца доброго. А мне пора уходить.

Со всех сторон раздались возмущенные крики, но Аргнист лишь поднял руку, требуя тишины.

— Нет, решение мое неизменно. Может, я еще и успею к вам заглянуть — посмотреть, как дела идут. Помните, сыны мои, что на севере, за Рубежом, в Лесном Пределе, живут ваши братья. И Орда там чувствует себя как дома. Вот где еще для мечей дело! Я отправляюсь туда. Вас с собой не зову — пока. До времени. Кто знает, как все повернется...

Вскоре Фрабар был избран Всевеликим Вольным Войском своим первым предводителем, сардаром, а тысяцкие и сотские составили Вольный Совет, чтобы не зарывался бы сардар, не лихоимствовал и чтобы не смог новым королем на свободных землях воссесть...

А сам Аргнист, провожаемый едва ли не всем войском, верхом на верном Локране ехал по ведущему на север тракту. Он возвращался домой. Вместе с ним ехали Двалин и Ярина.


В Лесном Пределе отлютовала, как положено, страшная, гибельная зима. Правда, не в пример былым, выдалась она хоть и ничуть не менее холодной да вьюжной, но куда более спокойной. Орды почитай что и не стало. Редко редко мелькнет шар стеноломов, проползет брюхоед увалень или пропрыгает ногогрыз. Рогачей да хоботяр и вовсе не видно было. Сгинули куда то, а куда — кто знает?..

Ну, народ то, вестимо, духом воспрял. Повеселели, стали меж хуторами по легким лыжным дорогам друг к другу в гости бегать, песни играть, хороводы водить, любиться — дело то молодое...

И только на хуторе Аргниста ходили все мрачные да кислые. Хозяин все не возвращался, и теперь едва ли кто надеялся его увидать живым. Однако Алорт ключи принимать упорно отказывался, а народ без хозяйского догляда начал помаленьку разгуливаться да расшаливаться. Деера то ведь тоже не хозяин! Хозяйка она, тож немало, а все таки не хозяин. Арталег, лишившийся разом и Сааты, и дочери, сперва жутко буйствовал — не больно то, видать, вразумил его ужас тот, от которого он первые три недели спать не мог, от темного проема шарахался. Буйствовал, значит, жутко, хутор Нивена спалить грозился, да только слова те так одной пустой похвальбой и остались. Ходили они с Деерой и Апортом к соседям, совестили и стыдили Нивена всяко, что жену беглую укрыл, — а тому хоть бы что.

— Ну, соседушка, погоди, нагрянет Орда, зажжешь снова красный огонь — нипочем помогать не придем! — в запале посулил Алорт.

— Красный огонь, говоришь? — прохрипел с верха ворот Нивен — рожа красная, наглая, глаза навыкате — презирает. — Смотри, как бы тебе самому, сынок, оного огня зажигать не пришлось! А мне бояться нечего. Маг Эльстан у меня теперь живет, он ни одну тварь ближе чем на полет стрелы не подпускает! Да и то лишь по моему слову — чтобы панцирь там добыть али еще что из тварей полезное. Так что лучше себе помогайте! А тебе, Деера соседка, стыд — невестку защитить не сумела! Арталег то у тебя всем зверям зверь, то вся округа знает!

— То то ты больно к своим милостив! — огрызнулась Деера, да только Нивена теперь так просто не проймешь.

— Что было, то быльем поросло. Только с моего хутора девки от мужниных побоев не бегали!

Вот и поспорь с ним. Так и ушли ни с чем.

Арталег после этого совсем несносен стал. Выделяйте меня, говорит, все, походил под отцом, под братом старшим — сам хозяином быть хочу. Тогда и жениться вдругорядь можно будет. За хуторского то хозяина любая девка не то что пойдет — побежит, юбку задрав, каким бы он ни был...

Алорт упирался. Жалко было Аргнистову старшому делить отцом накопленное добро, а еще больше — в руки Арталега дуралея отдавать. Он же все разом промотает да спустит! Хозяйствовать толком не научился, хотя и отец, и матушка столько трудов на него потратили! Куда такому в хозяева?! А ежели хутор Аргниста поделить, так и им, оставшимся, солоно придется. Хорошо, Армиол за меня стоит, а то бы все, разорили бы враз отцово гнездо...

К весне Орды стало чуть побольше, но тут наступило тепло, и она, как и в былые годы, откочевала куда то на север. Надвинулась осмелевшая Нечисть, но это страхи были привычные. Жизнь текла...

А под самый конец месяца ростепеля с хутора Нивена бабьи быстрые языки весть принесли: родила Саата мальчика, своего Эльстана полюбовника сына, значит.

Это было совершенно необычно. У меня никогда не было жены, женщины, принадлежащей только мне и никому другому. И меня никто никогда не любил.

Я хотел быть с ней. Я смотрел, как Саата возится с малышкой Киитой; как хлопочет по хозяйству, не допуская, чтобы я помогал ей под тем предлогом, будто это дела женские; как прядет долгими зимними ночами под вой бушующего на дворе ветра; как вышибает, тихонько мурлыкая что то себе под нос.

А потом она сказала, что у нас будет маленький. Она не сомневалась, что сын.

Сын!... Я смотрел на других хуторских детей, на малютку Кииту; что то было в них глубинное и древнее, словно из чистых их глаз, не ведающих ни лжи, ни предательства, ни корысти, смотрит на меня тот, кто однажды отправил меня в бесконечный путь по бессчетным мирам Великой Сферы. И не знаю, отчего так вышло, — взрослые на хуторе меня побаивались и сторонились, а вот дети, напротив, презрев запреты, кидались ко мне, едва завидев. Кидались и требовали то огненных фокусов, то сказки, то видений, а то снов, в которых каждому бы приснилось что нибудь интересное. Правда, последним я их не баловал — как бы не решили навсегда в грезы уйти...

И вот от моего семени родится малыш. Кем он будет? Человеком, Смертным, или же, как я, вечным странником, чей удел — разгадывать тайны и секреты бесконечных миров?...

Он явился в мир точно в срок — крепкий серьезный бутуз, черноволосый и черноглазый. И, едва заглянув в его глаза, я понял, что ему уготована высокая и страшная судьба — там, в этих глазах, я увидел двери в Беспредельность, те самые двери, сквозь которые я проходил несчетное число раз. Он не был человеком. Он имел тело, подобное человеческому, но дух его... Я не мог ошибиться — дух его был наделен великими Силами. Настанет день — и они пробудятся для поистине великого дела.

Но пока он сосредоточенно сосал материнскую грудь, а удивленная его появлением Киита ползала вокруг по домотканым половикам.


— Ах с с, мас с с тер, не скажете ли вы бедному Хис с с у, куда мы плывем? Уже с с с только дней вокруг одна вода...

— Незачем тебе это знать, ящерица безногая! Не хочу, чтобы ты помер от страха раньше времени. Погоди, твой черед еще придет.

— О, мас с с тер, но, может, с с с тарому Хис с с су тогда лучше с с с амому брос с с итьс с с я за борт? Вы говорите о таких ужас с с сах...

— Может, и лучше. Если ты так жаждешь отправиться кормить акул, не смею препятствовать. Скажу лишь, что выжить после заседания Тайного Совета у тебя шанс все таки есть, а вот уйти от акул — точно никакого. Даже колдовство не поможет.

— Почему же, мас с с тер?

— Да потому что акулам помогу я. Понятно?

— О да, да, мас с с тер!... Я повинуюсь, я повинуюсь...

Упряжка из двух молодых левиафанов стремительно влекла утлую лодчонку. Далеко впереди, над теплым морем, за тысячи лиг от берегов Северного Хьёрварда вставали черные, вылизанные волнами и ветром скалы. Их не было ни на одной из карт Большого Хьёрварда, а в прибрежных тавернах всех четырех континентов просоленные морские волки шепотом передавали друг другу страшные истории о черном острове призраке с громадной каменной пастью, что, раскрываясь как живая, с легкостью глотает корабли. И якобы от этой напасти есть только одна защита — молить Хедина Милостивца ниспослать оборону. А еще говорили капитаны, что нет нет да и встретится бегущий по морским волнам проглоченный черной пастью призрачный корабль, коему не нужны ни паруса, ни весла, ибо тянут его вперед подвластные страшному чародейству морские демоны...

Об этом думал Хисс, змеиный царь, глядя на поднимающиеся из воды блестящие мокрые кручи. Призрачный остров! Это было хуже, чем смерть. Намного хуже.


С улицы доносился звонкий смех Ками. Старый Хрофт отложил клинок, который правил, и угрюмо задумался. Тяжко познавать пределы своих сил тому, кто в былые времена мог гасить и вновь зажигать звезды! Тяжко сознавать, что друзья, с кем рубился плечо к плечу, вынуждены продолжать неравный бой без тебя, потому что рука уже начала изменять тебе! День за днем, ночь за ночью гложет тебя неизбывный червь сомнений — а зачем ты еще ходишь по этой земле, Бессмертный? Люди наслаждаются каждым прожитым днем, потому что знают — их век короток. А что делать тебе, прожившему уже тысячелетия и, если не срубит в поединке рука сильнейшего противника, спокойно могущему дожить до самого Дня Гнева, Второго Дня Гнева, когда вернется из своих странствий Творец, и одно мановение Его Божественной Мысли обратит в Ничто всю Сферу Миров, все Упорядоченное?...

Ах, какое было время, когда он насмерть дрался с Лишенными Тел в Южном Хьёрварде! Какое время! Никогда уже не пережить подобного... Для Неназываемого он, Хрофт, Игг, Один, оказался недостаточно силен. Так что же тебе осталось, Древний Бог? Слушать детский лепет Ками, девочки, вырванной из лап смерти чародейством Эльтары?

Он грохнул кулаком по столу — доски разлетелись бы вдребезги, не будь столешница сделана им самим.

Стало немного легче.

Старый Хрофт ждал. Подобно тому, как ждал когда то в бессрочной своей ссылке. Тогда он дождался — молодой маг по имени Хедин Познавший Тьму как то раз забрел в его жилище...

Он сделал все, чтобы подтолкнуть этого мальчишку идти именно той дорогой, которая нужна была ему, Хрофту. И добился полного успеха — Боргильдово Поле было отомщено сторицей. В Обетованном обосновались Новые Боги. А ему, Хрофту, осталась все та же неистребимая скука.

Частично ему удалось развеять ее, сражаясь с порождениями Потрясения. Когда в пределах Обетованного, у самых престолов прежних владык, гремела последняя битва, нарушился ход многих и многих небесных сфер, изменили свои русла магические реки Вселенной, драконы Времени, в ужасе мечась по перекатам великой реки вечности, натворили немало бед — и в обычные, населенные Смертными и Перворожденными земли, ворвалось немало чудовищных сущностей, возникших, наверно, еще до начала времен. С ними нужно было сражаться, их нужно было побеждать. Это помогало забыться. А потом вновь накатывала черная, всепоглощающая тоска.

Эх, если б можно было поговорить с Хедином или Ракотом! Или хотя бы с тем отчаянным пареньком по имени Хаген, которого Познавший Тьму в последнюю секунду вытащил с самого порога Небытия. Мечты, мечты... Все твои друзья далеко, Игг Разрушитель. Все они грудью встречают напор Неназываемого и пока еще сдерживают этот натиск. А ты... ты не можешь быть с ними.

Хлопнула дверь. Влетела раскрасневшаяся Ками, схватила со скамьи какую то игрушку и вновь умчалась на улицу. Хрофт улыбнулся. Ты все таки еще не безнадежен. Ты еще можешь привязываться, беспокоиться и любить...

Старый Хрофт ждал.


Однако никакие семейные хлопоты и то новое, что внесло в жизнь рождение Аратарна, не смогло вытеснить беспрестанно мучивший вопрос: с кем же свела меня судьба на пороге безымянного гнездилища Орды (кстати, сразу же второй вопрос: зачем я вообще туда полез?)? Лицо мертвой девушки, не похожей ни на «саойю» из воспоминаний Эльстана, ни на Царицу Теней из моей собственной памяти. Кто она такая, ставшая моим врагом — и сгинувшая?

Я подступался к саднящей ране этого вопроса со всех сторон. Атаковывал его изощренными извивами Заклятий Познания, просеявших, точно мелкий песок, все самые крошечные терции времени нашего поединка; я вновь и вновь заставлял прокручиваться перед собой эту битву, пытаясь разобраться в природе подчинявшихся моему Врагу Сил, — и все напрасно. Словно чья то очень могучая длань задернула все случившееся непроницаемым пологом забвения, в пыльных складках которого тонула моя самая изощренная волшба.

А потом меня начало тянуть к могиле, где покоилось тело моего Врага (и кто знает, в каких пространствах, где пребывает ныне его дух). Я уходил на охоту — и покорные Силы вмиг забрасывали меня к остаткам когда то высокого и гордого Холма. Я садился на землю подле приметного камня и проводил там долгие часы. Сперва склон передо мной был засыпан золотыми и янтарными листьями, потом его укутал снег, а я все равно приходил, и чем дальше, тем неотвязнее становилась мысль: существо, погребенное мною в земной толще, так и не умерло окончательно. Какие то следы жизни все еще теплились в нем и, чем дальше, тем увереннее тянули и тянули душу моего Врага из серых областей Астрала назад, на грешную землю Северного Хьёрварда...

Вскрыть могилу я не решался. Во первых, это неслыханное кощунство. Настоящий воин никогда не обойдется так с доблестно павшими врагами. А во вторых... я просто боялся. Боялся того, что затаилось там, во мраке мной же сотворенной пещеры. Кто знает, во что превратилось оно, оказавшись за чертой телесной гибели? Ведь еще бы чуть чуть — и ему, моему Врагу, выпало бы гулять по белу свету, а мне — тихо гнить в вечном заточении, без сил и без надежды когда либо выбраться.

И еще терзало меня постоянное ощущение, будто я начисто забыл о чем то очень важном — настолько важном, что от того, сумею я вспомнить или нет, зависит сам ход хрустальных небесных сфер. Я мучился, вновь и вновь перетряхивая память, точно старый пыльный мешок, и ничего не мог добиться. Воспоминания заткало мглой забвения, прорвать которую не могли никакие заклятия.


Горджелин приходил к Эльтаре каждую ночь. О, он оказался упорен, этот маг, он не терпел поражений, хотя и умел извлекать из них уроки.

То, что он делал с ней, вызывало в Эльтаре одно лишь отвращение. Она и впрямь начала чувствовать себя купленной на базаре рабыней, вынужденной изображать бурную страсть, чтобы избежать утренней порки. Однако мало помалу, против собственной воли, она начала втягиваться в это заразительное безумие. Тело, проклятое предательское тело, отвечало тому, на что отказывалась отвечать душа.

Стыдясь и презирая себя, Эльтара накладывала на себя строгие уроки, работая как одержимая в библиотеке. Горджелин видел, что роль хозяйки Снежного Замка никак не увлекает его наложницу, однако не спешил настаивать. Днями Эльтара пользовалась полной свободой, хотя уйти из замка не могла, не могла и дозваться матери, Ками или Хрофта, хотя перепробовала все мыслимые сочетания заклятий.

А когда наступила осень и яростный ветер швырял в воздух хлопья срываемой им с гребней морских волн пены, Эльтара поняла, что в ней зародилась новая жизнь.

Это было как удар ножа в горло. Принцессу затопил черный ужас, ужас, с которым не справилась даже ее закаленная воля. Эльтару трясло так, что она не могла даже ходить.

...Неужто она должна будет уйти Вниз? О, эти признаки, эти признаки, о которых так много рассказывала мать! (Женщины Эльфрана очень рано узнавали о том, что им предстоит, — задолго до рождения ребенка на свет.) Вся в холодном поту, Эльтара находила их у себя один за другим — и то, что все тени сознаний у других она видела теперь исключительно черными, и то, что ночами она все время видела себя в облике громадной, истекающей слизью туши, неуклюже ползущей по широким ступеням уходящей куда то в глубину лестницы, и то, что ей одно за другим стали отказывать даже самые простые и верные заклятия...

И все же она заставила ужас отступить. Если такова цена за спасение Эльфрана от вражьей напасти, она готова заплатить ее. И, как ни больно оставлять ребенка в чужих руках Снежного Мага (кого вырастит Горджелин из сына или дочери?!), она, саойя своей земли, должна выдержать и это. Выдержала же ее мать... а до этого — бабка, выдерживали же это все те жены Эльфрана, которые уходили Вниз, жертвуя всем, что у них было — красотой, богатством, радостями жизни... Значит, выдержит и она. Не может не выдержать.

С гордо поднятой головой, ни на миг не дрогнувшим голосом гордая дочь Эльфрана объявила Горджелину, что у них будет ребенок.

Снежный Маг улыбнулся Впервые Эльтара увидела на холодном удлиненном лице простую и широкую улыбку.

— Так это же очень хорошо! — Его рука обняла плечи принцессы. У саойи не было сил отстраняться или сбрасывать его ладонь — так и осталась сидеть, словно нужны ей были эти объятия... — Это же прекрасно! У меня будет сын! Или... или дочь, неважно. Роди его, Эльтара, роди свое дитя — и после этого я буду считать твою клятву исполненной.

Эльтара молча наклонила голову в знак того, что слышала его слова. «Считать клятву исполненной!» Конечно, куда же он денется — не станет же сожительствовать с сухопутным зверем спрутом...

Она готовилась. Втихомолку Эльтара обследовала подземелья Снежного Замка и была весьма ими разочарована. Неглубокие, обычные подвалы, где вдобавок хранилось множество припасов. Нет, здесь она не останется. Она должна будет вернуться в Эльфран, каким бы многотрудным ни оказался путь.

Наступила зима. Воды Северного Рога, большой бухты, на берегу которой высился замок Горджелина, затянуло льдом. Окрестности покрыло пушистое снежное одеяло; владыка полуночных ветров, Ялвэн, Считающий Бог, так и оставшийся на своем посту, несмотря на падение старших братьев, семи Молодых Богов, взялся за свои всегдашние обязанности.

И вот, пока войско Аргниста крушило силу Ордена Звезды, Губитель с Саатой укрывались на хуторе Ниве на, а Хрофт возился с Ками, Эльтара, кусая губы, бережно носила свое округлившееся чрево. Горджели стал очень предупредителен, о домогательствах и могло идти и речи, и все чаще и чаще в речи Снежного Волшебника начало проскальзывать нечто новое — он похоже, всерьез задумался о том, чтобы предложит Эльтаре стать полноправной хозяйкой своего Замка, не получившей доступ к ключам наложницей, а супругой.

Эльтара только горько усмехалась про себя. Посмотрим, как запоет этот петушок, когда все кончится... Жаль только, что ей совсем не доведется подержать на руках свое дитя, она чувствовала, что Уход состоится едва только младенец издаст первый крик.


Левиафаны умерили бег. Лодочка с Хиссом и магол Акциумом входила в провал распахнутой черной паст! вечно жадных скал. Дневной свет тотчас померк; Акциум встряхнул мокрые вожжи, и левиафаны тотчас перевернулись кверху брюхами. Вода вскипела и забурлила, мгновенье спустя на поверхности плавата лишь две снулые небольшие рыбешки. Магия Акциума высосала из них всю жизнь.

В громадной пещере было темно и тихо. Ни звука ни плеска — гробовая тишина. И еще — Хисс, несмотря на все умение своего народа видеть в полном мраке и суровую школу Равнодушного, ничего не мог разглядеть вокруг. Ни обычным зрением, ни при помощи магии.

— Колдуешь? — пренебрежительно бросил ему Акциум, тотчас заметивший поневоле робкие попытки. — Ну, ну. Давай, может, чего и разглядишь...

Лодочка сама собой тихо плыла сквозь тьму. Беспечно повернувшись спиной к своему пленнику, Акциум стоял на носу, широко расставив ноги, и что то беззаботно и не слишком мелодично напевал. Хисс невольно прислушался.

Только лучший порядок ведь там, Где порядка вовек уже нет.

— Эй, червяк переросток! Вставай! — не оборачиваясь, бросил чародей. — Мы подплываем. Там тебя ожидают разнообразные встречи и изысканные удовольствия. Ручаюсь, гоняться за ящерицами и просить их о любви тебе после этого уже не придется. С сими придатками ты расстанешься прежде всего.

Любого труса можно довести до полного бесстрашия. Если постоянно бить, бить и бить, трус мало помалу перестанет скулить и просить пощады — он может броситься на своего мучителя, прекрасно понимая, что это самоубийство, и желая лишь одного — прекратить мучения. Для Хисса слова о «бесполезных придатках» стали последней каплей.

Сильный, верткий, и ловкий, Хисс рванулся вперед с быстротой атакующего удава. Вцепиться в этого гада, обхватить его, оплести ногами и хвостом, чтобы вместе отправиться на дно. Ничего иного змеиный царь уже не желал.

Акциум, не повернувшись, ловко лягнул его ногой в брюхо, да так, что Хисс перелетел через борт, с громким всплеском погрузившись в воду. Вслед ему летел ехидный хохот мага.

Хисс нырнул. Он мог довольно долго обходиться без воздуха; если у него есть шанс добраться до ворот...

Внезапно вся вода осветилась — вся толща, до еле еле различимого дна на страшной глубине. Хрустально прозрачная, она словно бы источала свет, и Хисс увидел впереди себя стремительно поднимающиеся со дна извивистые тени. О, радость! Сородичи! Уж с ними то он сумеет договориться... Неужто Акциум настолько просчитался?

Однако это оказались не змеи — и вообще не животные. Растущие хищные твари, ненавидевшие всех, кто может перемещаться, — со дна поднимались бесчисленные ловчие стебли. Хисс метнулся вправо, влево — смертоносный лес окружал его со всех сторон. На мгновение мелькнула мысль — может, так око и лучше? Сейчас... какое нибудь взрывное заклятие помощнее... чтобы прихватить с собой этого Акциума...

Бок обожгла мгновенная боль. Дернувшись, Хисс рванулся вверх, что есть сил загребая руками и ногами. Наверх, наверх, в лодку!... Спасение только там!...

Акциум со всей силы опустил жесткий каблук сапога на перепончатые пальцы змеиного царя, судорожно вцепившиеся в борт лодочки.

— Нет, нет, ты ведь так хотел поплавать!

Хисс взвыл, однако второй ожог заставил его едва ли не воспарить над водой. Он тяжело плюхнулся на дно и тотчас получил носком сапога в шею.

— Он тут еще кидаться на меня будет!

Ослепленный болью, раздавленный, сломленный, Хисс съежился на корме и заскулил. Жить! Жить! Жить! Лизать пятки своему повелителю, чистить его нужник, но только бы жить! О, он отринет все мысли о мести, он никогда не попытается мстить таким могущественным повелителям...

— Вот теперь ты мне больше нравишься. — Акциум слегка пнул змеиного царя в бок. — Давай за мной. И без глупостей — только себе навредишь. Весь Тайный Совет уже собрался, чтобы... гм... поприветствовать твое обгадившееся величество. Лодку, кстати, выскребешь до блеска — даже если тебя приговорят к смерти.

От страха с Хиссом случилась «медвежья болезнь»...

Вода за их спинами медленно угасала, но еще были видны пологий берег и полукруглая арка. За ней залегала сплошная чернота.

Хисс затрясся так, что не смог идти дальше. Акциум прикрикнул раз, другой — не помогло; тогда он щелкнул пальцами, и от воды к дрожащему царю поползло многоглавое страшилище, распахнув все семь обильно уснащенных зубами пастей. Хватило одного легкого укуса, чтобы Хисс, ревя от ужаса, вприпрыжку бросился вперед по тоннелю.

Тварь сразу повернула назад.

Хисс с ходу миновал поворот — и внезапно под его ногами разверзлась земля. Змеиный царь с воплем низринулся в бездну.


Аргнист возвращался домой. Старый сотник устал, очень устал. Только теперь, когда схлынула горячка, когда он перестал быть «господином тысячником», он осознал, насколько смертельно устал. Не осталось сил даже глядеть по сторонам, справлять самую простую походную работу — ее без споров приняли на себя Двалин с Яриной. Из путевых разговоров Аргнист понял, что гном теперь может вернуться домой, но, по своим причинам, предпочел бы поработать у Аргниста. Сотник усмехнулся в усы: «причина» ехала бок о бок с гномом, опустив голову и погрузившись в какие то свои мысли.

Ярине же, по ее словам, было все равно куда податься — лишь бы подальше от Галена, куда она не могла вернуться — и как воин повстанческого Всевеликого Вольного Войска, и как колдунья. По дошедшим с юга слухам, вернувшийся король подтвердил указом волю храмов извести всякое чародейство в Галене, окромя лишь особо угодного Короне...

Аргнисту не терпелось. Орда разбита, теперь наверняка и здесь, в Лесном Пределе, станет поспокойнее. «Вот теперь то и заживем, — думалось ему. — Торговать будем — и с гномами, и с Вольным Войском. Король то наш, величество светлое, едва ли пойдет против голосов купеческой старшины, что особняки себе поднимала на барышах от хуторских товаров...»

Старый сотник больше не называл короля «величеством». Да, он, Аргнист, присягал Галенской Короне и в тяжелый час сделал все, чтобы эта корона не обратилась во прах; но бегство правителя, бросившего город на произвол судьбы при одном известии, что Орда прорвала Рыцарский Рубеж... Этого ни простить, ни оправдать было нельзя.

По неторной лесной дороге трое путников ехали на север.

— Ну вот он, хутор то, — хрипло сказал вдруг Аргнист, когда они обогнули очередной холм и оказались на краю леса. Впереди лежали едва освободившиеся от снега поля, а в самой середине их круга высились тесовые крыши строений. Все как и было. Ничего не изменилось. Словно и не уезжал.

...Вышедшая к воротам за какой то надобностью девка заполошно взвизгнула, признав возвращающегося хозяина. Во мгновение ока весть пронеслась по всем закоулкам хутора; побросав работу, народ в чем был кинулся во двор.

И верно, хозяин. На Локране. Плащ дорогой, добротный — никогда на хуторах ни у кого такого не было, — в поводу заводная лошадь южная, без рога, значит, с вьюками; и сам хозяин куда как довольный! Спешился, Дееру супругу обнял, — а уж она в три ручья ревет, точно девчонка. И бабы все тоже слезы утирают.

Следом за хозяином еще два всадника показались; ну, один то знакомый — Двалин кователь, хвала небу, что вернулся! Искусник отменный... А еще — девчонка, молодая совсем, годков эдак пятнадцати... ничего себе ягодка. Глазищи так и сверкают. Хуторские молодки враз приготовились когти выпустить, однако девчонка на хуторских молодцов и не посмотрела. Проехала, ссутулившись, глаза опустив, — ровно тень проскользнула.

Вслед за Деерой выскочили сыновья — Алорт, Армиол, за ними — Арталег... Ой, не обрадуется хозяин, не обрадуется, когда про Саату то узнает! Быть великому гневу...

И точно. Отобнимались, отцеловались, детей Алортовых к деду вынесли...

— А Саата где же? И Киита? По здорову ли?

Помрачнели все. Взоры отводят. Правду ответить — боязно, соврать — еще страшнее. Хозяин же все по своему понял. И аж почернел.

— Отвечайте — ужели ж умерли? Обе? И Саата, и внучка? — голос срывается.

— Не... — Алорт хрипит. — Живы они... батюшка... Только вот...

— Заболели, что ли? — не догадывается хозяин. Да и кому ж такое в голову взбрести то может!

— Не... — Алорт в землю смотрит, глаз поднять не смеет. Арталег белый, ровно снег новогодний. — Ушла она, батюшка... И Кииту с собой взяла...

— Куда ушла? К отцу погостить, что ли? — удивлен хозяин. К отцу на побывку, да еще с дитем, — редко, но все же случается.

— Не... Совсем она ушла. Сказала, жить здесь больше не будет... К Нивену на хутор ушла. — Алорт кидается в правду, как в ледяную воду. Чего тянуть, все равно конец один. — И не одна — с полюбовником. С этим... ну, с тобой то еще приходил год назад... Эльстан зовут.

Двалин кователь так глаза выпучил, что, казалось, вот вот выпадут и по земле покатятся. Хозяин тоже не сдержался — рот от изумления приоткрыл. Одна девчонка, Ярина, безучастной осталась — оно и понятно, Эльстан для нее пустой звук.

И рассказал Алорт все, ничего не утаивая. Правда, брата тоже не топил. Так повернул, что, мол, оба хороши оказались...

Помолчал хозяин. Щекой дернул.

— Ладно. Горе горевать нечего. Как случилось, пусть так и будет. О скорбном после поговорим. Я вернулся! Так давайте ж за возвращение мое выпьем сегодня вечером! Зима прошла, весна катит — все к лучшему!

...И — диковинное дело! — не стал хозяин ни Арталега вожжами учить, ни к Нивену засылы делать — мол, возвращай беглянку. Сыновья возмутились было — он на них шикнул.

— Довели девку? Вот сами теперь позор и расхлебывайте.

Молодицы хуторские — весна, кровь играет — к гному было прильнули, да только не тот стал гном, не тот. Всем от ворот поворот дал — оно и понятно. По Ярине ведунье сохнет кователь. А та на него и не взглянет...

Услыхав, что Эльстан воитель жив, Двалин едва не повредился в уме. Вот так так! Эльтара по этому чародею с ума сходит, полстраны обшаривает, чтобы только найти, а он, ловкач, уже с другой! Гном осуждающе покачал головой. Подобного он не одобрял. Раз уж ради тебя на смерть готовы, так цени уж хотя бы, Р род гар!

Уже на следующий день, скрепя сердце оставив Ярину на хуторе (какой то бабе подошло время рожать, и ведунья оказалась очень кстати), отправился к Нивену. Аргнист дал гному одного из лучших коней со своей конюшни да четырех молодых парней — невместно лучшему кузнецу Лесного Предела в гости к соседу сам друг приезжать, точно бродяге худородному.

Нивен впустил Двалина не сразу — верно, подозревал какую то хитрость. Но Саату гном и спрашивать не стал — попросил вызвать Эльстана.

...Ну точно, он самый. Глаза, конечно, иными стали — да и неудивительно, от самой Костлявой с пирогов вернуться.

— Привет тебе, Эльстан чудодей. Давненько не виделись. Я, как услыхал, сразу к тебе собрался. Ты же мне жизнь спас...

— И тебе привет, Двалин преславный. Видишь, как судьба то прихотливо оборачивается.

Голос то вроде б другим у Эльстана был. Или ошибаюсь я?

— Весть у меня для тебя есть. Ищет тебя, все силы на то преклонив, Эльтара чародейка. Судьба меня с ней свела, и долго вместе ходили... Сильно она по тебе убивалась, дал бы ты ей знать о себе, что жив, а? Хорошая она, и жалко ее мне...

Помолчал Эльстан.

— А уверен ты, Двалин кователь, что нужно ей про то знать? Что жив я? У меня теперь другая. И сын у меня есть. Так что пусть уж лучше думает... Эльтара (с трудом это имя ему далось), будто нет меня больше. И ты, кователь, мастер подземный, — не говори ты ей этого, коли судьба вас сведет!

— А ежели сам с ней столкнешься?

— Ну, уж за это не беспокойся. Не узнает она меня никогда.

Двалин потоптался еще — но не клеится разговор, не клеится... Видно, придется Эльтаре и впрямь оплакивать этого парня как мертвого. А он тут, в Лесном Пределе, живехонек! Вот ведь как дела поворачиваются...


...Боль была такая, что казалось — сейчас из нее вслед за ребенком вырвутся все внутренности. Женщины Эльфрана рожали всегда тяжело, но для Эльта ры это стало страшной пыткой. Повивальные бабки, срочно добытые где то Горджелином, ничем не могли ей помочь. Она должна была справиться только сама.

К раздирающей боли схваток прибавилось незнакомое жжение по всей коже. Непонятно, как могла чувствовать еще и его истерзанная принцесса, однако поняла, в чем дело, она сразу — уход Вниз мог начаться в любой миг. И теперь Эльтара думала только об одном — успеть вытолкнуть ребенка из чрева.

И она успела. Едва повитуха подхватила окровавленный комочек, воскликнула: «Девочка!» — и поднесла запищавшую новорожденную ротиком к груди Эльта ры, как принцесса еще затуманенным от боли сознанием поняла — все, конец. С трудом поднявшиеся руки оттолкнули ребенка.

— У... уходи... — еле еле выдавила из себя саойя. — Уноси ее... и сама... уходи... Никто... не должен видеть...

Повитуха взглянула в глаза Эльтары, истошно взвизгнула и, подхватив еще не обмытую малышку, метнулась к дверям.

Тело Эльтары изогнулось в жестокой судороге. Она, эта судорога, швырнула ее на пол, заставив биться и корчиться. На губах выступила пена, глаза ослепли. Ощущение было такое, словно ее варили заживо.

И, словно кто то старался умножить ее и без того жуткие муки, сквозь зажмуренные глаза она видела, как лопается кожа, обнажается череп и алая плоть вскипает черными пузырями; этих пузырей становится все больше и больше, и вот они уже образуют бьющийся на полу бесформенный кокон. Туша вздувается всем сильнее и сильнее, ее поверхность перестает пузыриться, в стороны отделяются многочисленные щупальца, из пор начинает сочиться зеленоватая гнилостная слизь.

А потом боль внезапно стихла. А вместе с ней исчез видимый и слышимый мир вокруг. Осталось осязание, запахов принцесса не чувствовала тоже. Зато очень четки стали мысли окружающих живых существ — от самого Горджелина до крысы в подвалах. Благодаря им, этим мыслям, Эльтара почти могла «видеть», то есть воспринимать то, что видит в данный момент другой.

Ощущение тела практически исчезло. Со всех сторон что то упруго пружинило — и все. Правда, можно было ощупывать все вокруг и тем самым находить дорогу.

Ей удалось отворить дверь и двинуться вниз по лестнице. Весеннего холода она не боялась — точнее, знала, что бояться не следует.

А перед нею летел ужас. Все обитатели Снежного Замка в страхе бежали — кроме лишь одного Горджелина. И Эльтара невольно почувствовала благодарность. Хотя, если разобраться, причиной всему ведь был именно он...

Зато теперь она могла торжествовать. Снежный Маг был потрясен. В его мыслях царили сумятица и хаос, а еще огромное, совершенно неожиданное для Эльтары чувство вины. Он раскаивался. Страшно раскаивался...

Поворот. Лестничная площадка. Эльтара знала, что отсюда начинается парадный спуск в нижние апартаменты. Она попыталась подтянуться, и тут щупальца подогнулись, она потеряла равновесие и, точно огромный мешок со слизью, покатилась вниз. Она натыкалась на что то, что то крушила на своем пути — красивые вазоны, точенные из горного хрусталя...

Боли она не чувствовала — боли телесной, плотской, Зато душа... «Зачем тебе это, зачем?! — кричали тысячи тысяч голосов прямо в голове Эльтары. — Зачем тебе это? Не лучше ли, если все это кончится? Горджелин, наверное, сможет... Один выпад — и все...»

Она скатилась вниз по лестнице и замерла, скорчившись, в луже тотчас натекшей слизи. Бока ее отвратительного тела вздымались и опадали, словно грудь человека, взволнованного долгим бегом. Она попыталась дотянуться до Горджелина... Безуспешно — сознание мага наглухо захлопнулось.

Надо уходить. Надо уходить. Ее захлестывали катящиеся со всех сторон валы отвращения и страха, страха и отвращения. Те, кто вчера с радостью слушал ее песни, кто внимал ее сказкам, сегодня в ужасе бежали от одного только ее вида.

"Но я же осталась прежней! Прежней Эльтарой! Почему?...

А то ты не понимаешь? Ты уродлива — и теперь никого не волнует, что у тебя внутри. Если бы не было так, никто не уходил бы Вниз у нас, в Эльфране..."

Это захлестывающее ее отвращение жгло, точно расплавленный свинец. И оно погнало саойю прочь, прочь из Снежного Замка, вниз по бесчисленным ступеням, мимо бросившегося наутек скелета (и он, бедняга, испугался!). И наконец она оказалась за воротами. Ей никто не препятствовал — как никто и не пытался задержать.

Мокрую кожу обжег порыв северного ветра, и Эльтара съежилась от холода. Ползти по колючей земле оказалось пыткой, с принцессы словно живьем сдирали плоть.

И все же она не остановилась. Уход Вниз оставил ей память, душу и сознание прежней Эльтары, однако наделил и новыми силами. Так, теперь она точно знала дорогу в Эльфран. Длинную и долгую дорогу, окольную и тяжелую — через чащи и буреломы Лесного Предела, но иного пути не было. Ей нельзя было идти на юг. Тамошние обитатели мигом отправят отвратительное, покрытое слизью чудовище на очистительный костер во славу Новых Богов...

Горджелин, Снежный Замок, ее собственное дитя — все осталось в прошлом. А ей теперь — лишь черная неизбывная тоска да одно последнее желание, еще дающее силы жить, — добраться до Эльфрана. А там... там хоть в Бездну, если приговор будет все еще действовать.

Дни сменялись неделями, недели — месяцами, а она упорно ползла и ползла на запад, не нуждаясь ни в еде, ни в питье — тело ее само всасывало поверхностью все потребное. Далеко позади остался Снежный Замок, вокруг расстилались бескрайние леса. Тут, в чащобах, мгновенно нашлись желающие попробовать ее на зуб, сколь бы отвратительна и дурнопахнуща ни была добыча. Началась настоящая охота. Сперва это были обычные волки — их она отогнала, внушив панический страх. Звери, однако ж, не отстали. Эльтара могла отпугнуть их, лишь когда они подходили совсем близко. Потом ею заинтересовался только что вылезший из берлоги медведь, а затем начала погоню Орда. Ее тоже удавалось держать на расстоянии, но расстояние это мало помалу уменьшалось. Твари Орды привыкали к страху.

Выбиваясь из сил, саойя ползла и ползла. Она понимала, что теперь едва ли удастся добраться до Эльф рана, но стократ мучительнее было бы сдаться. И потому она продолжала путь. А вдобавок дивно обострившимся чутьем чувствовала где то неподалеку странную, диковатую Силу... странную, но что то в ней чувствовалось и знакомое... очень знакомое... Стоп!

Она вмиг забыла и о волках, и о медведях, и даже об Орде. Там, впереди, она ощутила отражение памяти Эльстана!


В лесах вокруг нивенского хутора творилось что то непонятное. Я давно уже научился отслеживать все перемещения ордынских тварей, знал тени скудного сознания каждой из них, однако на сей раз оказался просто сбит с толку. С востока надвигалось что то совершенно небывалое. Я, Губитель, терялся в догадках.


Да, это был он. Он. Он! Дорожное имя Эльстан, из Дома Рожденных Волной. Ужасно хотелось расплакаться. О, если бы она могла зарыдать! Наверное, слезы принесли бы ей облегчение. А так... Не слышимые никем крики рвали ее душу и угасали, продолжая терзать даже отзвучавшим эхом. Он жив! Но как это могло случиться? Как пережил он катастрофу в Холме Демонов? Почему скрывался от нее, почему не послал весточки? И почему Камень Тоэй сказал про него, что он «не жив, но и не мертв»? Она должна узнать это!

И вновь она остановила себя. Узнать? А зачем? Что изменит для нее это знание? Возврата к прошлому все равно нет. Ей никогда не стать прежней Эльтарой. Что увидит Эльстан — отвратительную скользкую тушу? Так зачем ей знать, что случилось с ним? Раз он не счел нужным известить ее, что жив, — значит, на это имелись веские причины. И ей совсем не обязательно знать, почему он так поступил. Принцесса смутно догадывалась, что из этого проистекут только еще большие страдания. Лучше уж так. Пусть и он ни о чем не узнает. Пусть для него она тоже останется гордой эльфранской саойей. А ей довольно и того, что он жив. Когда нибудь потом она сумеет выяснить в деталях все случившееся, но это потом — когда утихнет боль и она сумеет привыкнуть к своему новому чудовищному облику и новой постылой жизни. Когда сумеет добраться до своей мамы...

Эльтара миновала хутор Нивена. Благополучно избежав встреч с тварями Орды, она доковыляла до тихой лесной речки и с безмолвным вздохом облегчения погрузила истерзанное ползанием тело в прохладные воды.

Речушка донесла ее до притока Эгера. Вскоре саойя уже плыла на юг по великой реке, в свой черед она достигла водопадов Эгера. Здесь, в глубоких подводных пещерах, пролегал еще один путь в Эльфран — тоже, разумеется, защищенный от проникновения незваных гостей.

Толстые железные решетки, искусно замаскированные под причудливо переплетшиеся каменные выросты, надежно охраняли подводную тропу от неразумных тварей; от тех же, кто имел разум, дорогу защищали могучие чары. На мгновение ею овладел жгучий соблазн — не произносить пароля, пусть убийственный ответ придет как можно скорее, потому что у нее самой нет сил прервать постылое земное бытие, и она промолчала, когда до внутреннего слуха донесся тонкий звон далекой струны — первое предупреждение вплывшему в запретные воды; не ответила на вызов и когда тонкий звон сменился недобрым басовитым гудением; однако грозный рык — последний сигнал — привел ее в чувство. С лихорадочной поспешностью она сотворила Заклятье Прохода, рык тотчас утих.

Длинными извивистыми подземными реками плыла она, в полной темноте, не нуждаясь в воздухе, все дальше и дальше, глубоко под корнями Тайных Гор; и наконец течение выбросило ее в воды обширного Внутреннего моря Эльфрана.

— Мама, мама, отзовись! Это же я, я, ты слышишь меня?

— Слышу тебя, Белоперочка. Наконец то!... Но... постой... О Силы! Что с тобой произошло?! Неужели?...

— Да, мама. Это случилось. Я у шла Вниз.

Эльтара поняла, что мать плачет. Говорить с ней было теперь гораздо проще — саойе казалось, будто она слышит живой материнский голос, а не просто образы, вспыхивающие в сознании.

Это принесло невыразимое облегчение — она наконец выкричалась и выплакала все горе. Мать долго молчала.

— Где ты сейчас, Белоперочка? На севере? Где то на побережье?

—Да.

— Тогда плыви вдоль берега на юг. Я встречу тебя.

— Как это — «встречу»? — опешила Эльтара.

— А ты и не знала, что мы, Ушедшие Вниз, можем выбираться из наших подземелий? Каждый замок имеет сообщение с Внутренним морем. Только мы туда очень редко выбираемся — зачем? Все, что нужно, мы узнаем и так...

Без всяких приключений, двигаясь на полдень вдоль восходного берега Внутреннего моря, Эльтара через несколько дней добралась до Тардейла. Внутреннее зрение уже вполне заменяло утраченные глаза; улавливая мысли сородичей, саойя точно знала, где находится.

А возле входа в подземные каверны Ушедших Вниз, что обитали под Тардейлом, Эльтару ожидала мать.

Разумеется, они не могли ни обняться, ни поцеловаться. Они могли лишь открыть друг другу сердца, но, видит всесильное небо, это было куда красноречивее всех объятий и поцелуев.

— Пойдем, ты расскажешь мне все.

Эльтару Эльфранскую поглотила тьма тардейлских подземелий. И никто, даже родной ее отец, так и не узнал о проделанном ею пути. Ушедшие Вниз свято хранили тайну. Но прежде чем окончательно уйти во тьму, Эльтара оглянулась. Там, возле входа в подземную пещеру, крутились рыбки; их глазами Эльтара увидела последние отблески угасающего света. И внезапно этот свет потоком хлынул ей навстречу, она захлебнулась в яростном сиянии, точно свежим ветром, а когда способность ощущать вновь вернулась, ей было явлено...


ВИДЕНИЕ ЭЛЬТАРЫ: ДЕТИ МРАКА


Она скользила по самому краю бездны забытья. Боли не было. Правда, тела своего принцесса не ощущала тоже. Она словно бы плавала в густой чернильной темноте, не видя собственной руки, гадая, куда же все делось. Где она? Быть может, она уже перешагнула порог телесной смерти, почти неведомой обитателям Эльфрана?

Ее взорам открылось исконное царство Мрака. Казалось, она стоит на вымощенном серыми плитами полу, а вокруг клубится темнота — всепоглощающая, всепроникающая, могучая...

Шершавый серый пол оставался единственной реальностью. Перед глазами мерцали серебристые круги — от усилий разглядеть хоть что нибудь в непроглядном. Это продолжалось долго, очень долго, сколько — она не знала. А потом...

В окружавшей Эльтару тьме внезапно родилось какое то движение, смутное, еле ощутимое. Среди черно бархатных облаков поплыли сероватые гибкие струйки, словно змейки в водном потоке. Мрак изменился. Теперь он стал неоднороден: над плитами пола поплыли иссиня черные клубы. Громадное пространство зала (а это был именно зал, как показалось Эльтаре) начал медленно заполнять тусклый сероватый свет — примерно как лунной ночью в Хьёрварде.

Черные облака неспешно плыли над полом. Прямо перед Эльтарой застыло Нечто вроде громадного черного куба, словно уродливое сердце этого мира Мрака. А на верхней грани этого куба...

При одном взгляде туда саойя едва не лишилась чувств от острой, режущей боли. По глазам словно ударило беспощадной невидимой плетью. Там, впереди, за все еще клубящимися облаками находилось нечто, наделенное невероятными, недоступными даже отточенному пониманию волшебницы Силами.

Это Нечто потрясало и ужасало. Нигде, никогда, ни в одном из тех миров, где она побывала, Эльтара не видела ничего похожего. Это была не кристально чистая мощь Абсолютного Знания, присущая Великому Орлангуру, и не глуховатая, всеобъемлющая, грубовато ласковая сила Демогоргона, Соборного Духа Мира, — но нечто первобытное, древнее, совершенно чуждое всему, что Эльтара знала или о чем хотя бы догадывалась. Она была бессильна описать то, что ощущала. Для этого не находилось ни слов, ни понятий.

Страха она, однако, не испытывала. Она словно присутствовала на грандиозном театральном действе, смысл коего оставался неясен, но притягательность от этого не убывала.

Мрак на вершине черного куба был столь глубок и непроницаем, что казался дырой в ткани Мира. И внезапно в этом первородном, изначальном мраке возникло смутное движение. Волны темноты поплыли, словно шлейф развевающегося вокруг ног танцовщицы платья; движение это завораживало, притягивало — и в то же время казалось непредставимо грозным, словно предвещающим появление какого то совершенно ужасного создания, новой, небывалой сущности. Эльтара отстраненно подумала, что ей, вероятно, положено испугаться, но страх так и не появился. Она покинула пределы его обширной империи. Здесь и такая — саойя не боялась уже никого и ничего.

Клубы тьмы ползли, текли, свиваясь в чудовищные узлы и петли, а потом в самой их густоте внезапно вспыхнули два алых огня.

Это был словно удар в лицо наотмашь. В грудь как будто уперся тупой, медленно вращающийся бурав. Багровые эти огни были не просто огнями — нет, в них угадывались страшные провалы, словно каждое Око на самом деле было огнистым жерлом горы, ведущим в неведомые пламенные преисподние.

И — все. Больше — ничего. Ни тела, ни лика. Одни лишь алые клинки сверлили тьму. Никто не сумел бы описать обладателя этих Очей на языке людей, эльфов или даже Древних Богов.

На вершине черного куба так и не появилось никакого тела. В темноте угадывались лишь плывущие в удивительном танце клубы мрака. От страшных глаз подобно двум коротким мечам тянулись клинки багряных лучей; два Ока цвета свежей крови плавали в темном океане Силы, не нуждаясь ни в какой плоти вокруг себя.

Эльтара смотрела, не силах оторваться, как завороженная. Вот красные лезвия взоров качнулись из стороны в сторону... поплыли — и на их пути мрак стал тотчас меняться. Серое сумеречное свечение расползалось все шире и шире. Молодая волшебница увидела бесконечные ряды исполинских колонн, стоявших концентрическими кругами, центром которых был куб тьмы. Столбы агатовых колонн уходили куда то вверх, в бесконечность; в самой же середине исполинского храма поблескивал идеально правильными гранями кубический камень трона; а на троне восседала клубящаяся туча тьмы, из глубины которой на окружающее угрюмо взирали два мрачных глаза цвета свежепролитой крови.

Меж колоннами на плитах пола неподвижно застыли серые изваяния. Люди, звери, чудовища... Причудливые статуи молча стояли, точно спящая стража. Эльтара не успела как следует разглядеть эту удивительную галерею. Взгляд алых глаз двигался по кругу, багряные клинки уходили все дальше, и мрак вновь заливал пространство между рядами колонн. А потом чудовищные очи обратились вверх — огненные взоры уперлись в непроглядность невидимого свода.

Было в этом своде нечто такое, что заставило вздрогнуть даже бестелесную сущность принцессы. Таящаяся во мраке на вершине куба мощь была огромна, но нависший над нею высокий свод казался обиталищем Сил не менее могучих. Чувствовалось в этом своде какое то недоброе ожидание, словно он века и тысячелетия только и ждет, чтобы обрушиться наконец, превратив в Ничто, в незримый прах и колонны, и серые статуи, и даже сам черный трон с его загадочным обладателем.

И наконец зазвучал голос. Глухой, сильный, жестокий, произносивший слова на языке столь изначальном и древнем, что даже всемогущее время устыдилось бы при этих звуках своей несолидной, несерьезной молодости.

От мощи этого голоса колонны начали содрогаться и раскачиваться, грозя вот вот рухнуть. Заходили ходуном статуи, заколебался даже сам черный камень трона, на котором восседал говоривший.

Эльтара, конечно же, не могла разобрать слов. Смутно угадывались какие то полузнакомые корни, древнейшие, исконнейшие; но в сознании немедленно зазвучал и второй голос, негромкий и холодный, тотчас же принявшийся переводить. Впрочем, речь его большей частью состояла из образов, а не из слов...

О какой то изначальной, древней предревней вражде говорил Восседавший. О том, что причинил обитателям верхних миров немало именуемого ныне злом.

— Слишком глубоко, увы, посеяны мной корни гнева, ярости и ненависти! — гремело в душе волшебницы. — Но теперь время изменилось. Старик Годовик стер слишком много сапог, блуждая вокруг моего обиталища. Пришла пора! Сон мой оказался слишком долгим! Вот что я сделаю...

И слова вновь сменились образами.

Взявшись за руки, два ребенка стремительно неслись вверх сквозь разлетающееся мельтешенье каких то разноцветных клочьев. Мальчик, жилистый, темноволосый, с уже прорисовавшимися мускулами и задорным курносым носом. И девочка, тонкая, словно былинка, с рассыпанными по плечам волосами цвета спелой пшеницы и длинными, не по детски большими глазами, уголки их были подняты к вискам, едва прикрытым полувоздушными золотыми локонами.

Эльтара невольно вздрогнула. Мальчик чем то напоминал Эльстана... а девочка — девочка походила на нее, Эльтару Эльфранскую!

Откуда то снизу, из клубящейся тьмы, с крошечного черного кубика вслед за детскими фигурками тянулась исполинская черная ладонь, поддерживавшая и словно толкавшая детей вверх, к свету невидимого отсюда, из глубин, солнца. И вокруг детских головок Эльтара заметила нечто вроде черной короны, до предела напоенной Силой Мрака.

Фигурки детей становились все меньше и меньше, пока не исчезли совсем. Картина видения тотчас изменилась. Взорам Эльтары предстал хутор, очень похожий на тот, которым владел Аргнист, но все же не тот самый. А по двору его вприпрыжку скакала крошечная фигурка... мальчик? Девочка же исчезла бесследно.

На этом видение оборвалось, сменившись внезапно ворвавшейся в сознание дикой, рвущей внутренности болью и кровавым туманом перед глазами.