Владимир Ерёмин я иду по ковру… Кинороман Памяти Эммы посвящается
| Вид материала | Документы |
- Книга памяти, 11757.15kb.
- Плотникова В. И., заместитель директора по воспитательной работе мбоу многопрофильный, 211.21kb.
- О. Ю. Дыхание на каждый день или Учимся дышать правильно Светлой памяти удивительного, 2569.8kb.
- Автобиография йога посвящается памяти Лютера Барбанка, американского святого, 6716.77kb.
- Сияющая пустота Эта книга посвящается памяти Чогьяма Трунгпы Ринпоче, несравненного, 12391.07kb.
- Владимир Щербаков – Асгард – город богов (история открытия), 3133.08kb.
- Сергей Лукьяненко, 4074.17kb.
- Хозяйственный механизм общественных формаций. Избранное, 464.7kb.
- Всероссийская научно-техническая конференция «Повышение эффективности механообработки, 59.91kb.
- Дэвид Дойч. Структура Реальности, 4999.94kb.
Спустя несколько минут в соседнем номере того же отеля слабо звякнул мобильник. Робер - он только недавно заснул, - в сердцах выругался и, не открывая глаз, потянулся к телефону.
- Да! – откашлявшись, прохрипел он.
И тут же в ухо ворвался заплаканный, всхлипывающий голос его дочери.
- Жюльетт? Господи… что с тобой?.. Что?! Тьфу, пропасть… Я так и знал… Актриса… Нет, нет!.. Во всяком случае, до тебя ей далеко… Под сорок… Ну, не так, чтобы… Да, конечно… А что я мог поделать?! Не надо, прошу тебя… успокойся… Ну, что теперь поделаешь… в конце концов, лучше сейчас, чем… вот именно!.. Он не стоит твоих слёз… Да! Конечно!.. Ничего, он ещё пожалеет… он пожалеет!..
Робер продолжал что-то растерянно бормотать в трубку, пока не осознал, что на другом конце провода его никто не слушает; послышались короткие гудки, линия разъединилась. Некоторое время он сидел неподвижно, оглушенный свалившейся на него новостью. Собственно, новостью это не было; просто он до последней минуты надеялся, что этот камень не рухнет ему на голову. Но тот, кого он привык считать своим другом, кого любил, как сына, рассудил по-своему, не пощадил ни их, ни самого себя – а то, что Андре ждала катастрофа, масштабов которой ни он, ни кто-либо другой сейчас представить себе не мог, не подлежало никакому сомнению. Господи! Этот кретин не остановился ни перед чем, он просто вычеркнул его из своей жизни – вот что он сделал. Кровь тяжело стучала в виски, перед глазами, как бензиновые пятна по воде, плыли радужные круги... Не хватало ещё сейчас из-за этого подонка отправиться на тот свет. Нет, этого он себе не позволит. И вообще – он не позволит так с собой обращаться! Ни этому скоту, ни кому бы то ни было другому. Он сейчас же, не сходя с этого места… что? Что он сделает? Что вообще можно сделать в том дурацком, невозможном положении, в котором он, старый дурак, оказался?
Робер тоненько всхлипнул, смахнул бегущие по лицу слезы, и вдруг заплакал – неудержимо, навзрыд. Уткнувшись в подушку, он побелевшими костяшками пальцев несколько раз с ожесточением ткнул во всклокоченное одеяло; округлые, покрытые веснушками плечи по-детски сотрясались и вздрагивали. Ощущение бессилия неожиданно сменилось яростью и желанием немедленно, срочно что-то предпринять и, вскочив, как был, в одних трусах, Робер, неуклюже припадая на затекшую ногу, заспешил к выходу, после короткой схватки с замком распахнул дверь. В коридоре было пустынно, влево и вправо в слабо освещенную перспективу уходили бесчисленные двери; но тот, кто ему был сейчас нужен, жил от него всего лишь через стенку.
Робер обеими кулаками забарабанил в соседнюю дверь, тяжело дыша, привалился к лакированному дереву, прислушался; в номере было тихо, не прослушивалось ни малейшего движения. Что ж, всё правильно, этот ублюдок спит, спит, как ни в чём не бывало, ему наплевать, что кто-то в эту минуту может отдать концы прямо у его порога. Робер с ожесточением пнул дверь ногой, и в следующее мгновение она распахнулась, словно обитатель комнаты только этого и ждал; в проеме стоял Андре - одетый, на лице – ни малейших признаков сна.
- Ты сукин сын, Андре! - рявкнул Робер, чувствуя, как к его голове опять стремительно приливает кровь. – Говнюк! Будь ты проклят, сукин ты сын!!
Остаток ночи Андре готов был употребить на то, чтобы постараться растолковать убитому горем отцу смысл происшедшего катаклизма, но Робер решительно все объяснения отверг и, несмотря на уговоры, грохнув дверью, удалился к себе. Оставшись в одиночестве, Андре, не в силах успокоиться, долго ходил из угла в угол, выписывая на ковре замысловатые зигзаги; потом, опрокинув стакан виски, забрался в ванну с горячей водой - и неожиданно уснул; проснулся, когда вода уже основательно остыла и, стуча зубами, принялся поливать себя из душа; через четверть часа он уже крепко спал, а ещё примерно через полчаса его поднял будильник.
В баре Робер с помятым лицом пил кофе; вошел Андре, уселся напротив.
- Прости меня, Робер, - помолчав, сказал он. - Может, я и вправду сукин сын… но я не могу без тебя… прости…
Робер поднял на него глаза, вобравшие в себя весь арктический холод, и медленно и ровно произнес:
- Пошли, Андре. Пора работать…
19
Майю привезли в город утром и высадили у дома. От провожатых она отказалась - “дальше сама”. Микроавтобус отъехал – и тут же к подъезду подкатил, блестя на солнце маслиновыми боками, «майбах» Ромы Шулькина, из него выпорхнула Виктоша; сам Рома высунулся из машины, дружески помахал Майе, что-то сказал водителю, - и «майбах» вырулил со двора. При виде Майи Виктоша ничуть не смутилась, - сама готовность, - подскочила, подхватила сумку.
- Вот, нечаянная радость-то… Ой, какая ты бледная, - озаботилась она тут же. - Тебе нехорошо?
- Твою мать! – бессильно взорвалась Майя. - А с чего мне должно быть хорошо?! Преподносишь такие сюрпризы... Да если отец узнает...
- Не узнает, - заверила Виктоша, - он утром звонил из Омска.
- Рано или поздно узнает.
- Нет... Уж я позабочусь.
- Я хочу, чтобы это вообще кончилось, - одолевая дурноту и слабость, сказала Майя. - Неужели не ясно?
- А оно и кончается...
Губы Виктоши обидчиво дрогнули.
- Только постепенно. Нельзя же резко...
- Слышать об этом больше не хочу, - отрезала Майя и пошла к подъезду.
Дома она, не раздеваясь, легла в своей комнате лицом к стене, прикрыла глаза. Едва слышно вошла Виктоша, подсела, виновато заговорила.
- Ну, хорошо… Мы же не будем из-за этого ссориться, правда? Ведь мы же друзья, а друзья должны помогать друг другу. Тем более, если они находятся в одинаковых ситуациях...
- О чем ты?
- Не о чем, а о ком, - поправила мачеха. - О твоем Спирове.
- Не понимаю, как можно сравнивать...
- Правильно, - кивнула Виктоша. - Никакого сравнения. Твое положение гораздо серьезнее...
Кажется, она всерьез была озабочена тем, чтобы сохранить с падчерицей добрососедские отношения.
- Объяснись...
- Объясняю. Ты в курсе, что твой Кирюша тебе налево и направо изменяет?
- Если это и так, я полагаю, он изменяет своей жене, а не мне...
- Жена, - пренебрежительно повторила Виктоша. - Плевать на его жену, мне за тебя обидно...
- Короче, Склифосовский... Это надо ещё доказать.
- А очень просто. По Останкино гуляет кассетка, где зафиксировано, как твой Спиров занимается группенсексом с какими-то там кришнаитками. Снято, между прочим, для французов.
Некоторое время Майя молчала. Потом повернулась и в упор спросила:
- Ты сама эту пленку видела?
- Нет, - честно призналась Виктоша. - К сожалению.
- Тогда откуда тебе об этом известно?
- Позвонила какая-то женщина. Просила тебя подготовить...
Майя умолкла, снова отвернулась к стене.
- Маечка, я хотела тебе помочь. Если бы ты узнала от других...
- Спасибо, ты мне уже помогла...
- Ну что же, - развела руками мачеха. - Твое дело...
Она поднялась и вышла.
Закрыв глаза, Майя лежала, словно оглушенная. Потом резко встала и направилась к выходу.
- Постой, куда ты? – выглянув из кухни, всполошилась Виктоша. - На тебе лица нет...
- Ничего страшного, - сказала Майя. - Пойду, пройдусь...
Примерно через час, сосредоточенная и бледная, она быстро шла по коридору телестудии; с ней здоровались, но она, словно не слыша, не отвечала на приветствия, не замечала недоуменно повернутых вслед голов.
У двери с табличкой “К. Л. Спиров” она остановилась, перевела дух, потом постучала и распахнула дверь.
Под плакатом “IN SPIRO-SPORO”, за столом, заваленном бумагами, рукописями, книгами, пепельницами, немытыми кофейными чашками, сидел Спиров, стучал по клавишам компьютера. При виде Майи удивленно приподнялся с места.
- Господи, что это с тобой? Ты чего такая зеленая?
- Траванулась чем-то вчера, - пряча глаза, ответила Майя и, опускаясь в кресло, бросила короткий взгляд на стоящий в углу кабинета сейф, - он был открыт, из замочной скважины торчала связка ключей.
Спиров подошел, опустился на корточки, взял её за руку, озадаченно потрогал лоб.
- Э, голубушка, да у тебя, кажется, жар!.. И руки, как ледышки... Что ты пьешь из лекарств?
- Ничего, - ответила Майя, невольно отстраняясь. - Не успела ещё купить, только приехала со съемок...
- Давай так. Я отвезу тебя домой, - предложил Кирилл. - По дороге заскочим в аптеку...
- Нет, что-то мне худо. Съезди сам, я подожду тебя здесь, а потом...
- Ну, хорошо.
Кирилл торопливо рассовал по карманам бумажник, сигареты, мобильник, взял со стола темные очки.
- Попросить кого-нибудь из моих посидеть с тобой?
- Не надо, - мотнула головой Майя.
- Ну, пока, - на ходу поцеловал её Спиров. - Я быстро...
Хлопнула дверь.
Некоторое время Майя прислушивалась к удаляющимся шагам, потом встала и подошла к сейфу. Его полки сплошь были заполнены видеокассетами. Она торопливо просматривала надписи на них, пока не наткнулась на коробку с надписью: “Аюрведа-сиддха, Антенн-2, Франция.” Включила видеомагнитофон и телевизор, вставила кассету.
На экране телевизора появился одетый в белый костюм Спиров.
- Богатством существующих в России конфессий и духовных братств никого уже нынче не удивишь, - заговорил он. - Однако среди них особое место занимает сообщество, именующее себя “Аюрведа-сиддха”. Его духовный лидер - человек слож...
Майя нажала кнопку перемотки, фигурки в белом на экране стремительно задвигались: игра в мяч, йоговские позы на берегу моря, купание в бассейне, медитация на лесной поляне, коллективная трапеза... всё не то, не то... А, вот, кажется, и то, что надо. Стоп!
Изображение приобрело нормальный темп и ясность, - полумрак, несколько горящих свечей освещают большую залу, устланную коврами, на коврах - в изобилии набросанные подушки. Множество курящихся ароматных палочек наполняют воздух густым туманом, в тумане - силуэты обнажённых мужских и женских тел; люди самых разных возрастов, они двигаются плавно, в такт томно звучащей восточной музыке; это напоминает диковинный, экзотический танец. Глухо, гулко, вместе с ударами её сердца, бухает барабан.
Постепенно музыка начинает звучать всё громче, удары барабана учащаются, становятся лихорадочными, танец начинает приобретать всё более выраженный эротический характер. Одна за другой фигуры опускаются на подушки. Камера панорамирует, выхватывая фрагменты сплетающихся тел, запрокинутые женские головы, искаженные гримасами страсти лица. Объятия размыкаются и смыкаются вновь, образуются всё новые и новые пары, мало-помалу все начинают смещаться к центру залы, оргия становится всё более явной и неприкрытой; слышатся крики и стоны, темноволосая женщина громко, навзрыд плачет, обнимая... О господи, кто же это с ней!?
Майя смотрит на экран, стиснув зубы, крепко сжав пальцами виски, - она видит Спирова, который вдруг становится центром этой вакханалии: несколько женщин одновременно увлекают его на пол, а сверху, образуя клубок, укладываются всё новые и новые тела, - это уже настоящий свальный грех, откровенный и грубый...
Она отвернулась и с бьющимся сердцем замерла, уставившись во что-то невидимое. Внутри неё всё словно погасло и умерло; время остановилось, - она не могла бы ответить, сколько она так просидела - минуту, полчаса, час. Парализуя чувства, желания и волю, её переполняла боль - огромная, всепроникающая душевная боль, вполне конкретно сосредоточенная в области солнечного сплетения. Крушение её маленькой вселенной происходило во мраке и немоте, где помощь невозможна, а слезы и мольба бессмысленны; прикрыв глаза и раскачиваясь, она едва слышно стонала, почти пела, словно пытаясь унять, обмануть, убаюкать эту захлестнувшую каждую клеточку её существа нестерпимую боль...
Дверь стукнула, вошел Спиров; увидев мелькающие на экране тени, хрипло охнул и, роняя зажатые в руке лекарства, опрометью кинулся выключать, словно это что-то ещё могло изменить; потом, что-то невнятно бормоча, с протянутыми, как в темноте, руками двинулся к ней, по дороге опрокинул стул - и на мгновение замер посреди комнаты.
Майя, точно очнувшись от дурного сна и силясь вспомнить только что увиденный кошмар, смотрела на него; затем, в приступе отвращения и какого-то первобытного, темного ужаса, вскочила и бросилась прочь, но он с невероятным проворством преградил ей путь к двери.
- Подожди, подожди, - потерянно шептал он, - я тебе сейчас всё объясню...
- Не трогай меня, - отпрянув, едва слышно выдохнула Майя. - Не трогай, не трогай... не трогай... не трогай...
Её колотило, как в ознобе.
- Ну, я прошу тебя, прошу тебя, выслушай, - твердил тоже охваченный дрожью Спиров.
Инстинкт подсказывал ему: в таких случаях всё решают не слова, а вот это - обнять, прижать к себе, стискивать, гладить, пока не затихнет, вздрагивая, не успокоится, не начнёт соображать.
Но именно это и было для Майи сейчас самым невозможным, отвратительным и отталкивающим - его прикосновения. Отступая, она отбивалась с отчаянием подранка, они метались по комнате, словно помешанные, опрокидывая и руша всё на своём пути...
Наконец, ему удалось её схватить, - в то же мгновение она с силой наотмашь ударила его по лицу, потом ещё раз, ещё и ещё; он перехватил и сжал её запястья, - из разбитого носа и рассеченной губы на рубашку крупными каплями сеялась кровь; она вырывалась с такой силой, что он разжал руки; пятясь, отошел к стене, тяжело дыша, опустился на груду сброшенной на пол бумаги; вынул платок, обвел глазами комнату - она имела вид, словно после побоища.
- Ну, - сказал он, хлюпая носом. - Теперь ты, наконец, можешь меня выслушать?
- И после этого, - загнанно дыша, Майя кивком указала на телевизор, у неё вдруг перехватило горло, она поперхнулась, - после этого ты мог приехать и спать со мной?!
- Я пошёл на это ради профессии, - хрипло сказал Спиров. - Уж кто-кто, а ты могла бы меня понять. Ты ведь ради дела тоже готова чёрт знает, на что...
- Не надо, - отрезала она. - Не говори ничего.
Она выхватила из кармана кредитную карточку и бросила её на стол. Спиров молчал, глядя в пол; хлопнула дверь, он поднял голову.
Майи не было...
…Позже она по частям составила мозаику того вечера: туалет, куда она едва успела добежать, выскочив из спировского кабинета, прежде, чем её наизнанку вывернуло в унитаз, - малой Ниагарой из сломанного бачка низвергалась, кружила по неопрятным фаянсовым стенкам вода; потом что-то невнятное: своё отражение в пятнистом зеркале на стене и незнакомую седенькую женщину в очёчках, которая что-то говорила, пришепётывая и сердито встряхивая головой. Каким образом добралась до дому, - тут уже зиял полный провал, хотя путь из Останкино до дому Майя проделала за рулём своей машины и, казалось, должна была его помнить хотя бы фрагментами… но нет, никаких следов, царапин и вмятин, - ни в памяти, ни на автомобиле. Подъехала к дому, поднялась в лифте. Ключ в замке не проворачивался - неужели дома Виктоша? Позвонила. Дверь распахнулась, - почти полностью перекрывая собой дверной проем, перед ней стояла, лучась радостью, полнотелая, пышущая здоровьем молодая женщина.
- Танька, - ахнула Майя. - Господи, неужели?!.
И почувствовала, как долго сдерживаемые слёзы брызнули у неё из глаз…
20
В тот день Кирилл Спиров целеустремленно и последовательно, - как и всё, что он делал в жизни, - напился до предельного состояния, однако желаемого эффекта, а именно - бесчувствия, - не достиг. Казня и мучая, в голове снова и снова прокручивалась безобразная сцена в его кабинете, ужасное чувство вины и утраты не давало сидеть на месте, гнало прочь, и он кочевал из одного питейного заведения в другое, не хмелея, а только наливаясь тяжестью и черной меланхолией.
Нужно было что-то предпринять - сейчас, сию минуту. Что? Для начала - увидеться с ней. Что он ей скажет? Неважно, слова найдутся. А, может, они и не потребуются. Достаточно взглянуть друг другу в глаза, и весь этот бред, это кошмарное недоразумение разъяснится, испарится без следа. Он поминутно звонил Майе, но дома у неё срабатывал автоответчик. Когда у его мобильника сдохла батарея, он купил телефонную карточку и из каждого попадающегося на пути автомата продолжал набирать её номер. В очередной раз услышав автоответчик, он с размаху разбивал трубку об аппарат, садился в машину и ехал дальше, не обращая внимания на возмущенные взгляды и реплики невольных свидетелей такого безобразия.
Поздним вечером он оказался в каком-то экзотически оформленном ресторане, заполненном уже изрядно разогретой публикой. Оркестранты в кожаных джинсах и ковбойских шляпах разыгрывали на гитарах и банджо зажигательную мелодию в стиле кантри. Спиров сидел у стойки бара, невидяще уставившись в свой пустой бокал.
Подошел бармен, вопросительно взглянул.
- Ещё водки и сок, - коснеющим языком ответил Спиров.
Бармен кивнул и потянулся к бутылке.
Нетвердой походкой подошла девица в ярком платье с бретельками, присела на соседний табурет, раздвинула губы в пьяненькой улыбке, радушно похлопала его по плечу.