Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   36   37   38   39   40   41   42   43   ...   76

IX




Целый день хан охотился в степи с ловчим кречетом. Возвращался усталым

и голодным. Недалеко от его шатра толпились люди. Наверное, снова

сартаульский купеческий караван. Все более торными становятся караванные

тропы в умиротворенной степи. Идут торговые люди из Самарканда, из Бухары,

из Хорезма и Отрара. Иные продают товары тут, иные направляются дальше, в

пределы Алтан-хана. Купцы люди ловкие и смелые. Он не однажды говорил, что

как торговцы и поисках выгоды идут на край земли, так воин в поисках

добычи должен переплыть все реки, преодолеть все перевалы.

Сартаульский купец, до глаз заросший бородой, в пышной чалме, играя на

животе пальцами, ходил за спинами своих подручных, торгующих тканями,

орехом и миндалем, чашами из чеканной меди. Увидев хана, купец степенно

поклонился. В его поклоне не было ни приниженности, ни рабской покорности.

Хан спешился, пошел вдоль ряда, ощупывая ткани. Купец с готовностью

разворачивал куски.

- Эту ткань у нас называют карбас. Она не бывает крашеной. Прочна,

легка. Ее любят простые люди. А это зендани. Ткань тысячи расцветок.

Одежду из нее можно носить и в дни радостей, и в часы скорби... Зарбофат '

- так называют у нас эту ткань. Одежда из нее украшает достойных, при

свете солнца она сияет, блестит, как роса на зелени весенней травы, в

пасмурный день она сама излучает свет.

[' Название тканей: к а р б а с - хлопчатобумажная, з е н д а н и -

хлопчатобумажная набивная, з а р б о ф а т - златотканая парча.]

- Ты где так научился говорить на нашем языке?

- Великий хан, с младенческого возраста я путник. Я продавал свои

ткани меркитам, кэрэитам, найманам...

- А бывал ли ты в Чжунду или других городах Алтан-хана?

- Бывал. Я везде бывал.

- И сколько же просишь за эти товары?

- Совсем немного. За кусок златотканой ткани - три золотых балыша, за

кусок зендани - три серебряных '.

[' Б а л ы ш - слиток серебра, золота, денежная еденица, заключала в

себе до 75 динаров того времени.].

- Сколько ты платил за штуку в своей земле? Не торопись отвечать. Если

солжешь, я снесу тебе голову!

Купец, открывший было рот, онемел, потом взмолился:

- Великий хан, не губи!

- Говори правду, и ты останешься жив.

- Я платил за штуку не дешевле десяти и... и не дороже двадцати

динаров.

- Ты что же, грабить нас приехал?- Хан взял кусок парчи, бросил и

толпу.- Берите. Все берите у этого грабителя!

С веселым визгом и смехом толпа расхватала и ткани, и орехи, и миндаль

- ничего не осталось. Купец схватился за голову:

- Вай-вай!

- Иди за мной.

Хан прошел в шатер. Баурчи подал мясо и кумыс.

- Ешь, купец. В другой раз будешь умнее.

- Великий хан, я бывал во многих землях. Большие и малые владетели

оберегают караваны... Мы ищем выгоду - это так, но мы везем то, чего без

нас не получишь...

Хан велел кешиктенам принести из хранилища парчу, гладкий и узорчатый

шелк, тонкие шерстяные ткани. Все это разложил перед купцом.

- Ты думаешь, я это купил?- спросил хан,- Все, что мне надо, я беру

мечом. Позовите Татунг-а... Как твое имя, купец?

- Махмуд Хорезми. Махмуд из Хорезма.

- Ты ешь, Махмуд. Пользу от торговли я вижу. И зря купцов обижать не

буду. Но раз вы торгуете в моих куренях, вы должны служить мне. Нет - с

каждым могу сделать то же, что сделал сегодня с тобой.

- Тебе нужны воины, великий хан, А я бедный купец.

- Мне нужны не только воины. Ешь!- Хан выбрал кость пожирнее, протянул

Махмуду.

Он ее принял, но есть не стал, держал в руках, и горячее сало ползло по

его пальцам, падало на крышку столика, застывало белыми каплями. Совсем

убит, раздавлен человек.

В шатер вошел Татунг-а с дощечкой для записи повелений.

- Скажи, Махмуд, сколько штук тканей было у тебя, и Татунг-а заплатит

тебе за каждую штуку сполна.

В темной, как ненастная ночь, бороде Махмуда блеснули зубы - рад!

- Пока я только возвращаю отнятое,- продолжал хан.- Но ты получишь

больше. Со своим караваном ты пойдешь в Чжунду.

- Зачем, хан?

- Торговать. Ну, и попутно кое-что узнаешь. Возьмешь моих людей

погонщиками.

- Нет, хан, твоих люден я не возьму. Без них мне будет легче. К нам

уже привыкли...

<А он неглуп>,- подумал хан, почесал бороду.

- Будь по-твоему. Одно помни всегда и везде: верность принесет тебе

богатства и почести, предательство - смерть.

Махмуд из Хорезма не первый, кого он шлет за великую стену. О владениях

Алтан-хана надо знать как можно больше. Под Чжунсином он увидел, что его

войско много подвижнее, выносливее, упорнее в защите и яростнее в

нападении, храбрее тангутского. А каковы воины Алтан-хана? Говорят,

Алтан-хан может против каждого его воина выставить десять - пятнадцать

своих. Орла, как известно, могут заклевать и сороки, если их много и они

дружны. Однако у <золотых> чжурчженей нет дружбы с <железными> киданями и

коренными жителями. Можно ли извлечь из этого выгоду?

От Алтан-хана идет в его орду большое посольство - зачем? Его слава

разнеслась по всему свету. И неизвестно, надо ли радоваться ей. На днях

прибыли послы от уйгурского идикута Баурчика, следом - от карлукского хана

Арсалана и от владетеля Алмалыка Бузара. Он с ними еще не говорил, но

через Татунг-а выведал: идикут, хан и владетель Алмалыка отложились от

гурхана кара-киданей и хотят покориться ему. Конечно, он их примет под

свою руку. Но этим озлобит гурхана. И без того кара-кидане косятся в его

сторону. Они приняли и обласкали недобитого сына хана найманского

Кучулука. Надо бы направить коней туда. Но этого нельзя сделать, пока он

не знает, что держит в мыслях золотой сын неба. Им стал тот самый

пухленький князь, что вел когда-то переговоры с ним и Ван-ханом, тот, с

чьего соизволения он получил титул джаутхури. Удивительно! Ему всегда

казалось, что на троне Алтан-хана сидит не простой смертный, а и впрямь

сын неба... Что скажут его послы? Он примет их всех вместе. Пусть смотрят

друг на друга, на него и думают...

Отпустив купца и Татунг-а, он сел у входа в шатер. Синие сумерки

наплывали на степь. С Хэнтэйских гор сползала прохлада. В курене горели

огни, дым аргала стлался над травой, его горечь смешивалась с горечью

ая-полыни. Шумно резвились дети. Звенели молодые голоса, кто-то пел

шутливую песню о бодливом козленке, сопровождая песню дурашливым меканьем,

и ему вторил веселый смех. Хану захотелось подойти к любой из юрт, сесть в

круг у огня, послушать разговоры, песни, шутки, но он знал, что, едва

приблизится,- все замолчат. И станут ждать, что скажет он: если попросить,

будут, конечно, разговаривать, будут и песни петь, только уже иначе... Он

отъединен от людей с их будничными радостями и заботами, не нужен им,

когда они сидят в кругу у огня. У них своя жизнь, у него - своя, и они не

сливаются... Такие вечера вызывают в нем или тоску, или глухое

раздражение. Другое дело на войне. Там его мысль, его слово становится

страстью, жизнью и смертью тысяч, там он подобен духу, творящему бурю...

К приему послов он готовился с великим тщанием. Велел сшить для всех

кешиктенов шелковую одежду - каждой тысяче своего цвета, подобрать коней

одной масти, одинаковое оружие, повелел нойонам, братьям и сыновьям надеть

на себя самые лучшие халаты и самые дорогие украшения. Для него был

приготовлен парчовый халат, расшитый по отворотам и рукавам золотыми

нитями и жемчугом. Но он не стал его надевать. Великолепием своих одежд не

удивить посла Алтан-хана. Остался в будничном холщовом халате и войлочной

шапке. Единственным украшением был золотой пояс. Перед шатром, как и на

курилтае, поставили трехступенчатый помост, укрыли его мягкими тангутскими

коврами, он сел на трон, изготовленный тангутскими ремесленниками из

черного дерева. От помоста на половину полета стрелы расстилался белый

войлок. В конце его горели два огня - для очищения послов от всякой

скверны и нечисти.

У огней кешиктены отобрали у послов оружие, провели по войлоку к

помосту. Послы идикута, карлукского хана и владетеля Алмалыка поклонились

ему. Послы Алтан-хана остались стоять. Не взглянув на них, он ласково

улыбнулся бывшим подданным гурхана. Через переводчиков послы выразили

надежду своих повелителей, что Чингисхан, чье величие, как солнце, сияющее

над миром, обогревает озябшие народы, будет для них отцом, заботливым и

милостивым. Он улыбался, но слушал послов вполуха. Ему было известно, что

они скажут, какие преподнесут подарки. Загадкой оставались послы

Алтан-хана. С ними был Хо. Но увидеться с ним не удалось. Людей Алтан-хана

было четверо, считая Хо. Впереди стоял высокий человек с широкими

сросшимися бровями. По знаку хана он сделал шаг вперед, заговорил. Из-за

его плеча выдвинулся Хо, глядя себе под ноги, стал переводить:

- Мы прибыли к тебе, джаутхури...

Хан перебил Хо:

- У меня есть титул, дарованный мне небом. Я не джаутхури, я

Чингисхан.

Не поднимая головы, Хо перевел его слова. Широкобровый нахмурился.

- На земле есть один-единственный государь, власть которому дарована

небом,- наш хуанди. Все остальные владеют землями, народами с его

соизволения. Мы прибыли к тебе, джаутхури, огласить указ о восшествии на

престол нового хуанди. Этот указ тебе надлежит выслушать, стоя на коленях.

Хан сорвал руки с подлокотников трона. Стоит ему взмахнуть, и послов

вскинут на копья кешиктены. Но он опустил руки на колени, стал быстро

перебирать пальцы, а сам улыбался неживой, застывшей улыбкой. В голове

звенело, взгляд застилала пелена. <Не спеши, не спеши!>- твердил он себе.

Ссора с Алтан-ханом не ко времени. Надо бы управиться с Кучулуком и

хори-туматами... Но стать на колени? При всем народе, при послах!..

- Ваш золотой хан не отец мне. Но он может быть моим братом. А где вы

слышали, чтобы брат слушал своего брата, стоя на коленях?

- Хуанди единственный сын у неба, нет у него братьев.

Они были упрямы, как волы, и все настойчивее требовали, чтобы он стал

на колени. Разговор становился бесполезным, затягивая его, он обнаружил бы

свою боязнь.

- Кто такой ваш новый хуанди?

- Князь Юнь-цзы.

- А, так я его знаю! Видел. Ты, посол, глуп, а он, думаю, даже глупее

тебя. Переведи все, как я говорю! И такой ничтожный человек - хуанди.

Вставать на колени! Да я бы его не взял в помощники моему писцу Татунг-а.

Удалитесь с глаз моих!

Потом он велел запереть послов каждого в отдельную юрту. Сделал это для

того, чтобы поговорить с Хо. Но переводчик не мог сказать ему чего-то

нового: знал Хо не так уж много. Да, в Чжунду обеспокоены, там не ждали,

что он сумеет одолеть императора Си Ся. Но сановники думают, что

получилось это не оттого, что силен Чингисхан, а оттого, что слабы

тангуты, погрязшие во внутренних неурядицах. Посольство хотело припугнуть

хана, а заодно проверить, так ли уж он опасен. Потому-то во главе его

поставлен Хушаху.

- Ты мне говорил о каком-то потомке императора киданьской династии.

Жив ли он?

- Он жив. Но от дел его почему-то устранили.

- Можешь свести моих людей с ним?

- Могу... Хан, это, конечно, не мое дело, но ты напрасно так говорил с

послами. Проезжая по степи, я видел мирные кочевья. Сюда придут воины

нашего государя... Людей побьют.

- Ты думаешь, они смогут прийти?

- Если захотят...

- А может быть, я приду к вам, если захочу...

- Тебе не осилить императора. Да и зачем идти туда? Степи так широки и

просторны. Меня до сих пор тянет сюда. Тут моя вторая родина. И Мне бы не

хотелось, чтобы лилась кровь здесь или там.

- Как поживает твоя сестра, наша добрая Хоахчин?

- Хорошо. Все время вспоминает матушку Оэлун-фуджин, и тебя, и твоих

братьев. Ее вторая родина тоже здесь, хан.

Он велел Татунг-а принести мешочек с золотыми слитками. Вытряхнул их на

столик, разгреб по всей крышке. Огни светильников дробились на золоте, и

стол светился, как очаг, полный горячих углей.

- Бери сколько нужно. Купи сестре все, что она пожелает.

Хо взял несколько слитков, посмотрел, погладил пальцами, положил на

стол.

- Не обижайся, хан, но я не могу ничего взять.

- Почему?- Хан нахмурился.

- Хушаху знает, что я служил у тебя. Если он найдет золото, ни моя

сестра, ни жена, ни сын не увидят меня.

- Что я могу сделать для тебя?

- Не знаю... Да мне ничего и не нужно.- Хо вздохнул.- Одного хочу:

пусть моя жизнь будет такой, какой она есть.

Этот разговор оставил в сердце хана малоприметную, Но досадную

горчинку. Ему от души хотелось порадовать Хо и его сестру. Не все,

выходит, доступно и ему, всемогущему...

Война с Алтан-ханом, о котором он так много думал в Последнее время,

после его оскорбительного ответа послу стала неизбежной.

Здесь, в степях, ему не страшно войско Алтан-хана, каким бы

многочисленным оно ни было. Но, разгромив врагов тут, много ли он добудет?

Надо идти за великую стену, там, если небо явит свою милость, добыча будет

богатой. Но... Алтан-хан был всегда грозой для всех племен. Перед его

могуществом трепетали храбрейшие из ханов... Не гибельным ли будет

дерзостный поход?

Хан на три дня и три ночи заперся в темную юрту. Не принимал пищи,

молился небу, думал. После этого созвал нойонов.

- Алтан-хан своевольно отобрал власть у наших братьев-киданей. Он сеял

рознь между племенами, предавал смерти багатуров. Предки завещали нам

отомстить за все эти злодеяния. Можем ли мы жить в довольствии и покое, не

воздав должного заклятому врагу? Небо призывает меня покарать извечного

зложелателя, утерявшего в своей гордыне остатки: разума. Могу ли

противиться его воле? Пусть воины готовят коней!