Эсперанса утвердительно кивнула, словно насамом деле услышалатот глупый вопрос, который появился у меня в голове:
— В еематке
— Женщина,— продолжала она,— должна начать стого, чтобы сжечь свою матрицу. Она не может служить плодоносящей почвой,ожидающей оплодотворения мужчиной, повинуясь повелению Бога.
Она посмотрела на меня пристально,улыбнулась и спросила:
— Ты,случайно, не религиозна
Я покачала головой. Говорить я не могла.Мое горло настолько сжалось, что я едва могла дышать. Я оцепенела от страха иудивления, но не столько от ее слов, сколько от перемен в ее лице. Спроси меня,и я не могла бы ответить, когда именно это началось, но внезапно ее лицо сталомолодым и сияющим;внутри нее как бы вспыхнула внутренняя жизнь.
—Прекрасно ! — воскликнула Эсперанса. — Значит, тебе не придетсябороться с верованиями, — подчеркнула она. — Их победить очень трудно. Меня воспитывал правоверный католик. Я чуть не умерла,когда мне пришлось изменять свое отношение к религии.
Она вздохнула. Ее голос, некоторое времязвучавший печально, снова стал нежным, когда она добавила:
— Но этонесравнимо с той битвой, в которую мне пришлось вступить до того, как я сталанастоящей сновидящей.
Тяжело дыша, я терпеливо ожидала, покаочень приятное ощущение, подобное слабому электрическому току, не ра зольется по всему моему телу. Я уже предвкушала рассказ обужасном сражении с наводящими ужас созданиями. Мне едва удалось скрытьсвое ра зочарование, когда она сказала, что ей пришлось вступить в битву с самойсобой.
— Чтобыстать сновидящей, я должнабыла покорить себя (а такжеэго (англ. — self) (прим. перев.)), — пояснила Эсперанса. — Вроде пустяк, но нет ниче го тяжелее этого. Мы, женщины, самые несчастные пленникисвоего ля. Это ля—наша тюрьма. Наша тюрьма создана из команд и ожиданий, которые обрушиваются на нас ссамого момента рождения. Если родился первенец, и это мальчик, тогда этопраздник. Но если же это девочка, тогда пожимают плечами и говорят: Всенормально. Я все же буду любить ее и сделаю для нее все.
Из уважения к этой старой женщине я немогла смеятьсягромко. Никогда я не слышала ничего подобного. Я считала себя независимой, но всвете того, что говорила Эсперанса, я была ничем не лучше остальных женщин. Вопрекисвоему обычному способу реагирования на такого рода идеи, я была с нейсогласна. Я всегда осо знавала, что предварительным условием того, что я женщина,является то, что я зависима. Мне всегда говорили, что женщине очень повезло,если ее настолько желает мужчина, что ради нее будет делать многое. Мнеговорили, что для меня как для женщины унизительно самой делать что-то, что мнеи так могут дать. В меня вбили, что место женщины дома, рядом с мужем идетьми.
— Как итебя, меня воспитывал авторитарный, хотя и снисходительный отец, — продолжала Эсперанса.— Как и ты, я считаласебя свободной. Для меня понять путь магов — что свобода не означает бытьсамой собой — былоравносильно тому,чтобы убить себя. Быть собой для меня означало утверждать себя как женщину.И осуществление этого занимало все мое время, мои усилия и энергию.
Маги, наоборот, понимали свободу какспособность совершатьневозможное, неожиданное — сновидеть сновидение, не имеющее основания, реальности в повседневной жизни. — Ее голос снова превратился вшепот, и она добавила: — Знание магов — это то, что волнующе и ново. Вообразить, что женщине нужноизменить себя и стать сновидящей.
Эсперанса сказала, что если бы ей неудалось победить себя, то это вернуло бы ее к жизни обычной женщины, той жизни,которую уготовили для нее родители. Жизни, состоящей из поражений и унижений.Жизни, лишенной тайны. Жизни, предопределенной привычкой и традицией.
Эсперанса ущипнула меня за руку. От боли явскрикнула.
— Тебеследует слушать более внимательно, — заметила она.
— Да,конечно, — промямлилая виновато, поглаживая руку. Я была уверена, что никто не заметитослабления моегоинтереса.
— Тебя немогут заманить или соблазнить войти в мир магов, — предупредила она меня.— Ты должна выбратьэто, осознавая то, что тебя ожидает.
Перемены в собственном настроении поразилименя, ибо они были совершенно иррациональны. Мне следовало бы испугаться. Но ясохраняла спокойствие, словно это была самая естественная вещь вмире.
— Тайнаженщины в ее матке, —сказала Эсперанса и снова похлопала меня по животу.
Она сказала, что женщины сновидят с помощью матки, или дажескорее — из матки.Сам факт, что у них есть матка, делает их совершенными сновидящими.
До того, как я успела додумать до концавопрос, почему же матка так важна, Эсперанса ответила.
— Матка— это центр нашейтворческой энергии, —пояснила она. — Дажеесли в мире не останется ни одного мужчины, женщины смогут продолжатьвоспроизведение рода. Но тогда мир будут населять только женщины.
Она добавила, что женщины могутразмножаться однополо, но воспрои зводить только себе подобных.
Меня искренне удивил именно этот пластинформации. Я не могла удержаться и прервала Эсперансу, рассказав ей, что я читала о партеногенезе инесексуальном размножении биологических видов.
Она пожала плечами и продолжила своеобъяснение.
— Женщины,обладая способностью и органами для продолжения жи зни, также обладают и способностью порождения сновидений, используя те же самыеорганы, — сказалаона.
Увидев в моих глазах сомнение, онапредупредила меня:
— Небеспокой себя сомнениями о том, как это происходит. Объяснение очень простое,но именно поэтому его очень трудно понять. Я не могу ответить на все твоивопросы. Чисто по-женски я и действую. Я сновижу и оставляю объяснениемужчинам.
Эсперанса рассказала мне, что сначала маги, о которых онамне расска зывала, передавали свои знания своим биологическимнаследникам или людям, которых они сами выбирали. Но это привело ккатастрофическим результатам. Вместо того, чтобы развить знание, эти новые маги, выбранныеими в качестве фаворитов, стали в говорильне возвеличивать самих себя. В концеконцов, почти все они были уничтожены, и это чуть было не уничтожило их знание.Те немногие маги, которые остались, решили, что больше не следует передаватьсвое знание биологическим наследникам или своим избранникам.Необходимо доверятьего тому, кого избрала безличная сила, которую они назвали ду хом.
— И вотсейчас она привела нас к тебе, — провозгласила Эсперанса. — Маги древних времен решили, что могут быть отобраны только те, накоторых было указано точно. На тебя нам было точно указано. И вот ты здесь ! Ты естественный сновидящий. Только силы, управляющие нами,знают, куда ты отправишься отсюда. Но не ты. И, конечно, не мы. Ты можешьтолько уступить или отказаться.
По твердости ее голоса и невыносимомусиянию гла з было видно, что она дает свои объяснения совершенносерье зно. Именно эта серьезность не позволила мне громкорассмеяться. К томуже я очень устала.
Та концентрация ума, с которой я следила заней, была слишком сильна. Мне захотелось спать. Она настояла на том, чтобы явытянула ноги, легла и расслабилась. Я сделала все это настолько хорошо, чтозадремала.
Когда я открыла глаза, я совершенно неосознавала того, сколько времени я спала. Я попыталась удостовериться в присутствии Эсперансы или других женщин. В патио кроме меня не было никого. Но я не ощущала себяодинокой; каким-то образом их присутствие осталось в этой зелени вокруг меня, и я ощущала себя защищенной.Шелестели поддуновением ветерка листья. Я ощущала его на своих веках — теплый и нежный. Он обдувал меняи уходил, точно так же, как он проходит через пустыни, тихо инеслышно.
Я сосредоточилась на плитке и начала ходитьпо патио, пытаясь понять присущий ей узор. К моему удивлению эти линии велименя от одного бамбукового стула к другому. Я попыталась восстановить в памяти,кто на каком стуле сидел, но, как ни старалась, мне это не удалось.
Меня отвлек восхитительный запах пищи,приправленнойчесноком и луком. Идя на этот запах, я попала в кухню, большую прямоугольнуюкомнату. Она была пуста, как и патио. А украшавший стены яркий кафель напоминалузоры плитки мощеного дворика. Я не стала искать, в чем это подобие, посколькуна стоявшем в центре комнаты столе обнаружила еду. Решив, что этопредназначено мне, ясела есть. Это было приправленное тушеное мясо, которое я уже пробовала напикнике, только разогретое и еще более вкусное.
Когда я собирала тарелки, чтобы отнести ихв мойку, под салфеткой, на которой стояла тарелка, я обнаружила записку и нарисованную от руки карту. Они были от Делии. Она предложила мне вернуться в Лос-Анжелес, заехав по пути в Тусон, где она встретится со мной в кофейне, указанной накарте. Она писала, что только там она сможет рассказать мне подробнее о себе исвоих друзьях.
Глава 4.
Я отправилась обратно в Лос-Анжелес через Ту сон, горя желанием узнать, что Делия может рассказать мне о своих друзьях. Когда яподъехала к кофейне,день уже клонился к вечеру. Какой-то старик указал мне свободное место наавтостоянке. И только когда он открыл мне дверцу, до меня дошло, кто этотакой.
— Мариано Аурелиано! — воскликнула я. — Какая неожиданность ! Я так рада вас видеть. Что вы здесь делаете
— Я ждалтебя, — сказал он.— Вот мы с моимдругом и приберегли это местечко для тебя.
Краем глаза я заметила толстяка-индейца зарулем старого красного пикапа. В тот момент, когда я парковала машину, он какраз выруливал со стоянки.
— Боюсь,сама Делия не приедет, — извиняющимся тоном прои знес Мариано Аурелиано. — Ей неожиданно пришлось выехать вОахаку. — Он широкоулыбнулся и добавил: — Я здесь от ее имени. Надеюсь, что смогу ее заменить.
— Вы непредставляете, до чего я рада вас видеть, — искренне призналасья.
Я была убеждена, что он даже лучше, чемДелия, поможет мнеразобраться во всем, что со мной произошло за последние несколькодней.
— Эсперанса объяснила мне, что когда я встретилась с вами, явпала в какой-то транс, — добавила я.
— Так исказала — почтирассеянно спросил он.
Его голос, манера держаться, все поведениенастолько отличались от того, что осталось у меня в памяти, что я не сводила снего глаз в надежде понять, что же измен илось. Его энергичное точеное лицо утратило всю своюэнергичность. Впрочем, я была в таком смятении, что тут же перестала об этомдумать.
— Эсперансаоставила меня в доме одну, — продолжала я. — Она и все женщины ушли, даже не попрощавшись со мной.
Но меня это не расстроило, — торопливо добавила я.— Хотя обычноотсутствие вежливости у людей выво дит меня из себя.
— В самомделе! — воскликнул онтак, словно я сказала что-то весьма значительное.
Опасаясь, что мои слова о его товарищахмогут его обидеть, я сразу же принялась объяснять, что вовсе не хотела сказать, что Эсперанса иостальные были со мной недружелюбны.
— Как разнаоборот, они были очень добры и любезны, — уверяла я его.
Я уже готова была открыть ему то, чторассказала мне Эсперанса, но меня остановил его твердый взгляд. Он не был нисердитым, ни угрожающим. Это был прон зительный взгляд, пробивающий все мои оборонительные заслоны. Я не сомневалась, что сейчасон смотрит прямо в царящую в моей голове неразбериху.
Чтобы скрыть беспокойство, я отвела глаза илегким полушутливым тоном сказала ему, что на самом деле не так уж и важно, чтоменя оставили в доме одну.
— Менязаинтриговало то, что в этом доме я знала каждый уголок, — при зналась я и выдержала паузу, желая узнать, какое впечатлениепроизведут на него мои слова. Но он не сводил с меня глаз.
— Я зашла вванную и поняла, что уже бывала в ней прежде, — продолжала я. — В ней не было ни одногозеркала. Я помнилаэту деталь еще до того, как туда зашла. Потом я вспомнила, что во всем доме нетни одного зеркала. Я прошла по всем комнатам, и действительно не нашла ниодного.
Видя, что он по-прежнему никак не реагируетна мои слова, я продолжала рассказывать, как, слушая радио по дороге в Тусон, узнала, что сегодня было на целые сутки позже, чем ядумала.
— Должнобыть, я проспала весь день, — закончила я выжидательным тоном.
— Не сказалбы, что ты спала весь день, — невозмутимо заметил Мариано Аурелиано. — Прежде чем уснуть, как бревно, ты еще довольно долго ходила по дому иразговаривала с нами.
Я расхохоталась. Мой хохот был бли зок к истерике, но он этого, ка залось, не замечал. Он тоже рассмеялся, и мне стало чутьлегче.
— Я никогдане сплю как бревно, —сочла я необходимымпояснить. — У меняочень чуткий сон.
Он помолчал, а когда наконец заговорил, егоголос звучал серьезнои требовательно.
— Разве непомнишь, ты интересовалась, как это женщины одеваются и причесываются, неглядясь в зеркало
Я не нашлась что ответить, а онпродолжал:
— Тыра зве не помнишь, каким странным тебе показалось, что на стенах нет ни однойкартины, ни одного...
— Неприпомню, чтобы я с кем-нибудь разговаривала, — прервала я его на полуслове.Потом я настороженно взглянула на него, подумав, что, может, он только радирозыгрыша говорит, что я со всеми как-то общалась в этом доме, хотя на самомделе ничего этого не было.
—Отсутствие воспоминаний не означает, что чего-то не было, — его тон был резок.
В животе у меня что-то дрогнуло. Во мневызывал протест не столько тон его голоса, сколько то, что он ответил на моиневысказанные мысли.
Чувство, что если я буду продолжать свойрассказ, то это как-нибудь развеет мои растущие опасения, заставило меняудариться в долгое и путаное повествование о том, что произошло. Когда япыталась восстановить порядок событий между сеансом исцеления и моей поездкой в Тусон иобнаружила, что потеряла целые сутки, — в цепи этих событий стали появляться явныепробелы.
— Вытворите со мной что-то странное и зловещее, — закончила я, на какое-то мгновение почувствовавправедныйгнев.
Pages: | 1 | ... | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | ... | 46 | Книги по разным темам