Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |   ...   | 46 |

Абсолютно не обратив внимания на моиугрозы, он откинулся на спинку скамейки, запрокинул голову и за­крыл глаза. Смеялся он весело,глубоким фыркающим сме­хом, от которого вздрагивало все его тело.

— Тытипичная немка, которая росла в окружении му­латов, — сказал он, повернувшись в моюсторону.

— Откудаты знаешь, что я немка Я никогда тебе этого не говорила,— ска зала я дрожащим голосом, хотя мне очень хотелось, чтобы онзвучал слегка угрожающе.

— Я понял,что ты немка, еще в нашу первую встречу, — ска зал он. — Ты подтвердила это, когда соврала, что ты — шведка. Только немцы, рожденныев Новом Свете после Второй Мировой войны, могут так врать. То есть, если ониживут в Соединенных Штатах, ра зумеется.

И хотя я не собиралась с ним соглашаться,он был прав. Я всегда ощущала, как в отношении ко мне у людей появ­лялась враждебность, стоило имузнать, что мои родители — немцы. В их гла зах это автоматически делало нас нацистами. И даже когда яговорила, что мои родители были идеалистами, все равно ничего не менялось.Конечно, я вынуждена признать, что как и всякие добропорядочные немцы, ониверили, что их нация лучше по самой своей природе, но в общем-то у них былодоброе сердце, и всю свою жизнь они были вне политики.

— Все чтомне остается, — этосогласиться с тобой, — заметила я ядовито. — Ты увидел светлые волосы, голубые глаза, скуластое лицо, все, чтопо твоему мнению отличает шведов. Не слишком у тебя богатое воображение,правда — я двинуласьв наступление. — А зачем тебе самому пона­добилось врать, если только ты небесстыдный гун по на­туре —продолжала я, помимо своей воли повышая голос. Постучав указательным пальцем поего запястью, я до­бавила с и здевкой:

— Джо Кортез, а

— А твоенастоящее имя —Кристина Гебауэр — вы­палилон в ответ, подражая моей одио зной интонации.

— КарменГебауэр ! — крикнула я, задетая тем, что он неправильно запомнил имя. Затем,смущенная своей вспышкой, я принялась хаотически защищаться. Через пару минут,сообразив, что сама не знаю, что говорю, я резко остановилась и призналась, чтоя и вправду немка, а Кармен Гебауэр — это имя подругидетства.

— Мне этонравится, — сказал онмягко, на его губах играла сдержанная улыбка.

Имел он в виду мою ложь или мое признание,я понять не смогла. Его глаза до краев были полны добротой и лу­кавством. Мягким, полнымзадумчивости голосом он принялся рассказывать мне историю своей детскойпод­ружки Фабиолы Кунз.

Озадаченная его реакцией, я отвернулась истала смот­реть настоящий поблизости платан и сосны позади него. Затем, желая скрыть свой интереск его рассказу, я стала заниматься своими ногтями — поджимать обрамляющую их кожицуи сдирать лак, методично и задумчиво.

История Фабиолы Кунз была столь похожа намою соб­ственнуюжизнь, что через несколько минут я забыла все свое наигранное безразличие истала внимательно слушать. Я подозревала, что историю он выдумал, но вместе стем должна была признать, что он выдавал подробности, кото­рые может знать лишь дочь немцев вНовом Свете.

Фабиола якобы до смерти боялась темнокожихлатино­американскихмальчиков, однако она точно так же боялась немцев. Латиноамериканцы пугали еесвоей безответствен­ностью, немцы — своей предсказуемостью.

Мне пришлось сдерживаться, чтобы нерасхохотаться, когда он описывал сцены, имевшие место в обед повоскре­сеньям в домеФабиолы, когда два десятка немцев усаживались вокруг превосходно сервированногостола — там быллучший фарфор, серебро и хрусталь — и ей приходилось слушать два десятка монологов, которые игралироль беседы.

По мере того, как он продолжал выдаватьспецифические детали этих воскресных обедов, мне ста­новилось все более и более не посебе: здесь был отец Фабиолы, который запрещал в доме политические споры,вместе с тем навязчиво старался их разжигать, выискивая окольные пути, чтобыотпускать пошлые шуточки в адрес католических священников. Или вечный страх еематери: ее изысканный фарфор попал в руки этих неуклюжих олу­хов.

Его слова были сигналом, на который яподсознательно отвечала. Передо мной словно кадры на экране сталираз­вертываться сценывоскресных обедов из моей жизни.

Я превратилась в сплошной пучок нервов.Мне хотелось выйти из себя и побить его, если бы только я знала как. Мнехотелось ненавидеть этого человека, но я не могла. Я жаждала мести, извинений,но от него их добиться было невозможно. Я хотела иметь над ним власть. Мнехотелось, чтобы он в меня влюбился, чтобы я могла его отвергнуть.

Пристыженная своими незрелыми чувствами, ясдела­ла огромноеусилие с целью собраться. Сделав вид, что мне скучно, я наклонилась к нему испросила:

— А почемуты соврал о своем имени

— Я неврал, — прои знес он. — Это мое имя. У меня несколько имен. У магов для разных случаевесть разные имена.

— Какудобно ! — воскликнула я саркастически.

— Оченьудобно, — эхомподтвердил он и едва заметно подмигнул, что еще больше вывело меня и з себя.

И тут он сделал нечто совершенно странноеи не­ожиданное. Онобнял меня. В этом объятии не было никаких сексуальных примесей. Это былпростой добрый спокойный жест ребенка, который желает утешить своего друга. Егокасание успокоило меня столь полно, что я на­чала бесконтрольнорыдать.

— Я такоедерьмо, — всхлипнулая. — Я хотела взятьнад тобой верх, и посмотри теперь на меня. Я в твоих объятиях.

Я уже было собиралась добавить, чтопребывать в его объятиях мне нравится, как вдруг меня наполнил всплеск энергии.Словно очнувшись ото сна, я оттолкнула его.

— Оставьменя, — прошипела я ибросилась прочь.

Я слышала, как он задыхается от смеха, но это меня ничуть не беспокоило; мойвсплеск внезапно рассеялся. Я остановилась, словно вкопанная, я вся дрожала, нобыла не в силах уйти прочь. А затем, словно меня притянуло огром­ной резиновой лентой, я вернуласьна скамейку.

— Нерасстраивайся, —сказал он добродушно.

Казалось, он точно знает, что это былотакое, что притянуло меня назад к скамейке. Он похлопал меня по спине, какхлопают детей после еды.

— Не ты ине я это делаем, —пояснил он. — Нечтовне нас двоих совершает над нами действия. Это действует на меня долгое время.Я к этому уже привык. Но я не могу понять, почему это действует и на тебя. Неспрашивай ме­ня, чтоэто, — сказал он,предвосхищая мой вопрос. — Я не смогу тебе этого объяснить.

Я все равно не собиралась его ни о чемспрашивать. Мой ум перестал работать. У меня было совершенно такое же ощущение,как если бы я спала, и мне снилось, что я разговариваю.

Через несколько мгновений мое оцепенениепрошло. Я почувствовала себя более живой и подвижной, однако не совсем так, какобычно.

— Что сомной происходит —спросила я.

— Тебяфокусирует и на тебя давит нечто, что исходит не из тебя,— ответил он. — Нечто давит на тебя, используяменя как инструмент. Нечто налагает другие критерии на твои средне-классовыеубеждения.

— Неразводи опять эти бредни насчет среднего класса, — слабо огры знулась я.

Это выглядело скорее просьбой. Ябеспомощно улыбну­лась, чувствуя, что утратила всю свою обычную желчь.

— Это,между прочим, не лично мои мнения или идеи, — сказал он. — Я, как и ты, исключительнопродукт иде­ологиисреднего класса. Вообра зи мой ужас, когда я лицом к лицу столкнулся с отличной иболее сильной идеологией. Она разорвала меня на части.

— Что этоза идеология —спросила я кротко, мой голос прозвучал так тихо, что его едва можно былорасслы­шать.

— Мнеоткрыл эту идеологию один человек, — ответил он. — Или, точнее, через него говорили действовал на меня дух.Этот человек — маг. Яписал о нем. Его имя Хуан Матус. Он тот, кто заставил меня посмотреть в лицомоему средне-классовому складу ума.

Однажды Хуан Матус задал мне важныйвопрос: Что такое, по-твоему, университет Я, разумеется, ответилему как ученый-социолог: Центр высшего образования. Он исправил меня, заявив, чтоуниверситет следовало бы на­зывать Институт среднего класса, поскольку это — заве­дение, котор ое мы посещаем, чтобы совершенствовать наши средне-классовыеценности и качества. Мы, по его словам, посещаем университет, чтобы статьпрофессиональ­нообразованными. Идеология нашего социального класса гласит, что мы должныготовиться занять руководящие должности. Хуан Матус сказал, что мужчины ходят винститут среднего класса, чтобы стать инженерами,юристами, врачами и т.п., а женщины — чтобы обрести подходящего мужа,кормильца и отца для своих детей. Кто подходящий — естественно определяетсяценностями сред­негокласса.

Я хотела во зразить ему. Я хотела закричать, что я знаю людей, которыеинтересуются отнюдь не только карь­ерой или приобретением супруга, я знаю людей, для кото­рых важны идеи и принципы, которыеучатся ради полу­чениязнаний. Но я на самом деле не знала таких людей. Я ощутила ужасное давление нагрудную клетку, и меня сразил приступ сухого кашля. Я стала ерзать на своемме­сте, но заставилменя делать это и не дал возра зить ему не кашель и не физический дискомфорт. Виной всемубыла уверенность, что он говорит обо мне: я пошла в университет именно длятого, чтобы найти подходящего мужа.

Я снова встала и приготовилась уйти. Ядаже уже про­тянулаему на прощание руку, но тут ощутила, как что-то сильно потянуло меня за спину.Усилие было столь значительно, что мне пришлось сесть, чтобы не упасть. Язнала, что он меня не касался, — я все время на него смот­рела.

Воспоминания о людях, которых я не вполнепомню, о снах, которые не совсем забыла, толпой ринулись в мое соз­нание, образуя сложный узор, вкотором мне не удавалось найти свое место. Неизвестные лица, обрывки фраз,темные изображения каких-то мест, размытые образы людей мо­ментально отбросили меня всостояние некоего своеобразно­го забытия. Я была уже на грани того, чтобы вспомнить что-тообо всем этом калейдоскопе картин и звуков. Но информация ускользнула, и меняохватило чувство лег­кости и спокойствия — такого глубокого спокойствия, что оно напрочь стерло все моижелания отстаивать свои права.

Я вытянула перед собой ноги, так, словноменя ничто в мире не беспокоило, — а в этот момент это так и было — и принялась говорить. Я не моглавспомнить, чтобы когда-либо так откровенно о себе рассказывала, и не моглапонять, почему я вдруг стала с ним такой раскованной. Я рассказала ему оВенесуэле, о своих родителях, о детстве, о своей неприкаянности, обессмысленной жизни. Я расска­ зывала ему о таких вещах, в которых не признавалась дажесебе.

— Спрошлого года я занимаюсь антропологией. И сама не знаю, зачем, — сказала я.

Я начала понемногу ощущать себя не в своейтарелке от собственных признаний. Я беспокойно задвигалась на скамейке, но несмогла удержаться и добавила:

— Двевещи, которые больше интересуют меня — это испанская и немецкаялитература. А быть на факультете антропологии —. противоречит всему, что я о себе знаю.

— Этадеталь меня бесконечно заинтриговала, — за­метил он. — Я сейчас не могу в этовдаваться, но похоже, что я оказался здесь, чтобы ты меня нашла, или наоборот.

— Что этовсе значит —спросила я, и тут же вспых­нула, сообразив, что я все интерпретирую и рассматриваю сквозьпризму своей принадлежности к женскому полу.

Он, похоже, был полностью в курсе моеговнутреннего состояния. Он ухватил мою руку и прижал к своему сердцу:—Me gustas, nibelunga! — воскликнул он аффектированно и чтобы не осталось сомнений,перевел свои слова на английский: — Я страстно влюблен в тебя, Нибелунген. — Он глянул на меня взглядом латиноамериканского лю­бовника и громко расхохотался.— Ты была уверена,что рано или поздно я должен буду это сказать, так что с тем же успехом можно исейчас.

Вместо того, чтобы разозлиться или быть задетой, я рассмеялась; егоюмор доставил мне огромное удовольствие. Единственная Нибелунген, которую язнала, обитала в книгах моего отца по немецкой мифологии. Зигфрид и Нибелунген.Насколько я могла вспомнить, они были вол­шебными существами карликовогороста, которые жили под землей.

— Ты что,называешь меня карликом — спросила я в шутку.

— Божесохрани ! — запротестовал он. — Я называю тебя немецким мифическим созданием.

Вскоре после этого, словно нам было большенечего де­лать, мыотправились в горы Санта Сьюзана, к тому месту, где встретились. Никто и з нас не проронил ни слова, когда мы сидели на краю обрыва,окидывая взглядом индейское кладбище. Движимые чисто дружеским импульсом, мысидели там в тишине, не замечая, как день постепенно превращается вночь.

Глава 7.

Кортез припарковал свой фургон у подножия холма. Он обошелвокруг кабины и с подлинным и зяществом помог мне выйти из машины. Я почувствовалаоблегчение, что мы наконец сделали оста­новку, хотя не могласообра зить, почему. Мы были посреди неизвестно чего. Мы ехали сраннего утра. Дневная жара, ровная пустыня, безжалостное солнце и дорожная пыльобратились в неясные воспоминания по мере того, как я вдыхала холодный тяжелыйночной воздух.

Взбитый ветром воздух вертелся вокруг нассловно что-то ощутимое, живое. Луны не было. И звезды, количество и яркостькоторых были невероятны, казалось, лишь под­черкивали наше уединение. Под этимнеуютным сиянием пустыня и холмы, что раскинулись вокруг нас, почти невидимые,были полны теней и приглушенных звуков. Я попыталась сориентироваться,посмотрев на небо, но не смогла выделить на нем ни одногосозвездия.

— Мыглядим на восток, —прошептал Джо Кортез, словно я высказала свои мысли вслух, затем принялсятерпеливо показывать мне главные созвездия летнего неба. Запомнить мне удалосьтолько звезду Вегу, поскольку ее название напомнило мне имя испанскогописателя семнад­цатоговека Лопе де Вега.

Мы сидели в тишине на крыше его фургона, ия мыс­ленно перебираласобытия нашего путешествия.

Меньше чем двадцать четыре часа назад,когда мы перекусывали в японском ресторане в пригороде Лос-Анже­леса, он вдруг ни с того ни с сего спросил меня, не составлю ли яему компанию в путешествии в Сонору на несколько дней.

Pages:     | 1 |   ...   | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |   ...   | 46 |    Книги по разным темам