Поскольку солипсизм и многие схожие теориилогически совместимыс вашим восприятием любых возможных результатов наблюдений из них логическиневозможно вывести ничего, что касалось бы реальности. Как же тогда я мог сказать,что наблюдаемое поведение теней лисключает теорию о том, что существует толькоодна вселенная или что наблюдения солнечного затмения делают мировоззрениеНьютона рациональнонесостоятельным Как это возможно Если лисключение не означает лопровержение,что оно означает Почему нужно заставлять себя менять свое мировоззрение иливообще любое мнениеиз-за чего-то, что было лисключено таким образом Создается впечатление, что такая критикаподвергает сомнению всю науку, любое рассуждение о внешней реальности, котороеобращается к результатам наблюдений. Если научное рассуждение не равносильнопоследовательностилогических выводов из того, что мы видим, чему оно равносильно Почему мы должны принять еговыводы
Это называется задачей индукции. Методберет свое название от теории, которая на протяжении большей части историинауки являлась общепринятой теорией того, как работает наука. Теориязаключалась в существовании математически недоказанной, меньшей, но, тем неменее достойной внимания формы доказательства, называемой индукцией. С одной стороны, индукциипротивостояли предположительно совершенные доказательства, предоставленныедедукцией, а с другой стороны, предположительно более слабые философские или интуитивныеформы рассуждения, не имевшие даже результатов наблюдений, которые поддержали бы их. Виндуктивной теории научного знания наблюдения играют двоякую роль: сначала— при открытиинаучных теорий, затем — при их доказательстве. Предполагается, что теориюоткрывают,лэкстраполируя или лобобщая результаты наблюдений. Тогда, если множествонаблюдений соответствует теории и ни одно из них не отклоняется от нее, теориюсчитают доказанной —более верной, вероятной или надежной. Схема индукции показана на рисунке3.1.
Рис. 3.1. Схемаиндукции |
Индуктивный анализ моего обсуждения тенейдолжен тогда выглядеть примерно следующим образом: Мы проводим ряднаблюдений теней ивидим явление интерференции (этап 1). Результаты соответствуют тому, что следовало быожидать, если бы существовали параллельные вселенные, определенным образом воздействующие друг надруга. Но сначала никто этого не замечает. В конечном итоге, (этап 2) кто-тоделает обобщение, что интерференция всегда будет иметь место при данныхусловиях, а следовательно, путем индукции выводит теорию, что за это ответственныпараллельные вселенные. С каждым последующим наблюдением интерференции (этап 3) мы немного большеубеждаемся в справедливости этой теории. После достаточно большого количестватаких наблюдений и при условии, что ни одно из них не противоречит теории, мыделаем вывод (этап 4), что эта теория истинна. Хотя мы никогда не можем бытьуверены абсолютно, мы убеждены настолько, что для практических целей этогодостаточно.
Трудно определить, где начать критиковатьиндуктивное представление о науке: оно настолько глубоко ложно, ложно по-разному.Возможно, самый большой недостаток, с моей точки зрения, — это чистой воды вывод, не соответствующий посылкамотносительно того,что обобщенное предсказание равносильно новой теории. Подобно всем научнымтеориям, разным по глубине, теория существования параллельных вселенных просто неимеет формы, в которую ее можно облечь, исходя из наблюдений. Разве мынаблюдали сначала одну вселенную, потом вторую и третью, а потом сделали вывод, чтосуществуют триллионывселенных Разве обобщение относительно того, что планеты блуждают по небу,создавая одну, а не другую картину, было эквивалентно теории о том, что планеты— это миры,вращающиеся по орбите вокруг Солнца и что Земля — один из них Также не являетсяистиной то, что повторение наших наблюдений — это способ убедиться всправедливости научных теорий. Как я уже сказал, теории — это объяснения, а не просто предсказания.Если предложенное объяснение ряда наблюдений не принято, то вряд ли полезнопродолжать вести наблюдения. Еще меньше это способно помочь нам создать удовлетворительноеобъяснение, если мы не можем придумать вообще никакого.
Более того, даже простые предсказаниянельзя доказать с помощью результатов наблюдений, как показал в своей истории о цыпленкеБертран Рассел. (Во избежание возможных недоразумений позвольте мнеподчеркнуть, что это метафорический, антропоморфный цыпленок, представляющий собойчеловека, который пытается понять регулярности вселенной). Цыпленокзаметил, что фермер каждый день приходит, чтобы накормить его. Это говорило отом, что фермер будет продолжать каждый день приносить еду. Индуктивистыполагают, что цыпленок лэкстраполировал свои наблюдения в теорию, и каждыйраз, когда его кормят, эта теория получает все больше доказательств. Затемоднажды пришел фермер и свернул цыпленку шею. Разочарование, которое испытал цыпленок Рассела,испытали триллионы других цыплят. Это индуктивно доказывает вывод, что индукцияне может доказать ни одного вывода!
Однако эта критическая линия недостаточна,чтобы сбросить индуктивизм со счетов. Она действительно иллюстрирует тот факт, чтомногократно повторенные наблюдения не способны доказать теории, но при этом онаполностью упускает (или даже принимает) самое основное неправильноепредставление, а именно: новые теории можно образовать с помощью индуктивнойэкстраполяции наблюдений. На самом деле, экстраполировать наблюденияневозможно, пока их не поместят в рамки объяснений. Например, чтобылвывести свое ложное предсказание, цыпленок Рассела должен был сначалапридумать ложное объяснение поведения фермера. Возможно, фермер испытывал кцыплятам добрые чувства. Придумай он другое объяснение — что фермер старалсяоткормить цыплят,чтобы потом зарезать, например, — и поведение было бы лэкстраполировано совсем по-другому.Допустим, однажды фермер начинает приносить цыплятам больше еды, чем раньше.Экстраполяция этогонового ряда наблюдений для предсказания будущего поведения фермера полностью зависит оттого, как его объяснить. В соответствии с теорией доброго фермера очевидно, что доброта фермерапо отношению к цыплятам увеличилась, и цыплятам теперь совсем нечего переживать. Но в соответствиис теорией откармливания такое поведение — зловещий признак: очевидно, чтосмерть близка.
То, что те же самые результаты наблюденийможно лэкстраполировать, чтобы дать два диаметрально противоположных предсказанияв зависимости от принятого объяснения, причем ни одно из них невозможно доказать, — не просто случайное ограничение,связанное со средой обитания фермера: это относится ко всем результатамнаблюдений, при любыхобстоятельствах. Наблюдения не могут играть ни одну роль, которую имприписывает схема индуктивизма, даже в отношении простых предсказаний, неговоря уже о настоящих объяснительных теориях. Надо признаться, что индуктивизм основан наразумной теории ростазнания (которое мы получаем из жизненного опыта), и исторически онассоциировался с освобождением науки от догмы и тирании. Но если мы хотимпонять истинную природу знания и его место в структуре реальности, мы должныпризнать, что индуктивизм абсолютно ложен. Ни одно научное объяснение, а вдействительности, и ни одно успешное объяснение любого рода никогда неподходило под описание индуктивистов.
Какова же тогда картина научных рассуждениии открытий Мы поняли, что индуктивизм и все остальные теории знания,направленные напредсказания, основаны на неправильном представлении. Нам необходима теориязнания, нацеленная на объяснение: теория о том, как появляются объяснения и каких доказывают; как, почему и когда нам следует позволить своему восприятиюизменить наше мировоззрение. Как только у нас будет такая теория, отдельнаятеория предсказаний нам больше не понадобится. При наличии объяснения какого-тонаблюдаемого явленияметод получения предсказаний уже не является загадкой. И если объяснение доказано,то любые предсказания, полученные из этого объяснения, тоже автоматическидоказаны.
К счастью, общепринятую теорию научногопознания, которая своей современной формулировкой обязана главным образом философуКарлу Попперу (и которая является одной из моих четырех лосновных нитейобъяснения структуры реальности), в этом смысле действительно можно считать объяснительнойтеорией. Она рассматривает науку как процесс решениязадач. Индуктивизм рассматривает список наших прошлыхнаблюдений как некий скелет теории, считая, что вся наука состоит в заполнении пробеловэтой теории путем интерполяции и экстраполяции. Решение задач начинается снеадекватной теории —а не с понятийной теории, состоящей из прошлых наблюдений. Оно начинается снаших лучших существующих теорий. Когда некоторые из этих теорий кажутся намнеадекватными и мы начинаем нуждаться в новых, это и составляет задачу. Таким образом, в противовессхеме индукции, показанной на рисунке 3.1, научное открытие не должноначинаться срезультатов наблюдений. Но оно всегда начинается с задачи. Под задачей я понимаю необязательно практическую трудную ситуацию или источник трудностей. Я имею ввиду набор идей, который выглядит неадекватным и который стоит попытатьсяусовершенствовать.Существующее объяснение может показаться слишком многословным или слишкомтрудным; оно также может показаться излишне конкретным или нереальноамбициозным. Может промелькнуть возможное объединение с другими идеями. Илиобъяснение, удовлетворительное в одной области, может оказаться несовместимым стаким жеудовлетворительным объяснением из другой области. Или, может быть, были удивительные наблюдения,как-то: блуждающие планеты, —которые существующие теории не могли ни предсказать, ни объяснить.
Последний тип задачи напоминает первый этапсхемы индуктивистов,но лишь поверхностно. Неожиданное наблюдение никогда не порождает научноеоткрытие, если только существующие до него теории уже не содержат зачаткизадачи. Например, облака блуждают даже больше, чем планеты. Это непредсказуемоеблуждание, по-видимому, было известно задолго до того, как открыли планеты.Более того, прогнозыпогоды всегда ценили фермеры, моряки и солдаты, так что всегда существовал стимул создатьтеорию движения облаков. Тем не менее, не метеорология, а астрономия оставила след для современнойнауки. Результатынаблюдений метеорологии были гораздо более легко доступными, чем результатынаблюдений астрономии, но никто не обращал на них особого внимания иникто не выводил из них теорий относительно холодных фронтов или антициклонов.История науки не была загружена спорами, догмами, ересью, размышлениями итщательно продуманными теориями о природе облаков и их движения.Почему Потому чтопри установившейся объяснительной теории погоды было совершенно ясно, чтодвижение облаков непредсказуемо. Здравый смысл подсказывает, чтодвижение облаков зависит от ветра. Когда они движутся в разныхнаправлениях, разумно предположить, что на разной высоте разный ветер, и этовряд ли возможно предугадать, а потому легко сделать вывод, что объяснятьбольше нечего. Некоторые люди несомненно переносили этот взгляд на планеты и считали ихпросто сияющими объектами на небесной сфере, которые на большой высоте разгонялветер, или, возможно, перемещали ангелы, и большего объяснения не требовалось.Но других это не удовлетворяло: они предполагали, что за блужданием планетстоят более глубокие объяснения. Поэтому они искали такие объяснения и находилиих. В разные времена в истории астрономии появлялись то массы необъясненныхрезультатов наблюдений, то лишь крупицы таких свидетельств, а то их и вовсе небыло. Но выбирая предмет создания теории, соответствующий собранным наблюдениям конкретногоявления, они неизменно должны были бы выбирать облака, а не планеты. Тем неменее, они выбирали планеты и делали это по различным причинам. Некоторые причины зависелиот предубеждений относительно того, какой должна быть космология, или от споровдревних философов, или от мистической нумерологии. Некоторые основывались нафизике того времени, другие — на математике или геометрии. Некоторые причины оказались объективными,другие — нет. Нокаждая из них означала следующее: кому-то казалось, что существующие объяснениятребуют усовершенствования и они должны его получить.
Рис. 3.2.Процесс решения задачи Pages: | 1 | ... | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | ... | 58 | Книги по разным темам |