Процесс рационализации состоит в том, чтобы покрыть тело сетью смыслов и теоретических объяснений. С одной стороны, она служит поддержанию и оправданию существующих социальных неравенств, а с другой — влияет на форму тела, социализирующего содержания у отдельных категорий людей. В процессе рационализации поведение других социальных групп объясняется через категории, относящиеся к биологическому функционированию их тел. Результатом этого процесса является выделение категории социальных лиц, т. н. «другие» — дикие люди, другой расы и цвета кожи (социальная и физическая антропология), женщины, дети, старики, больные (медицина), душевнобольные, преступники (психиатрия). Считалось, что все эти категории людей не имеют цивилизованного тела, т.е. такого, чьи эмоции полностью контролируются,

Рационализация тела шла в два этапа: на первом из них происходила институционализация науки и власти над телом, а на втором происходила медикализация тела. Институционализация тела означает принятие тела в качестве центральной категории, объясняющей положение и социальное положение человека, определяемое в системе «знание — власть». Простейшим образом эту систему можно описать как соотнесение существующих «научных» знаний, определяющих идеальный общественный строй, поддерживаемый аппаратом власти, с действиями людей, использующих интерпретационные категории, производные от «научных» знаний о теле. и сексуальность. Таким образом, тело стало местом, где институты власти и знания внедряли критерии, которые поддерживали или создавали социальную систему. Тело, фактически различия между телами были записаны в содержание социального порядка. В контексте различий между мужчинами и женщинами формой институционализации стала смена модели тела — с однополой модели на двуполую.

В процессе осознания ценности тела как инструмента, используемого в зарождающемся капитализме, М. Фуко выделяет два важных полюса инстанции «биовласти», которую также называют биологическим капиталом личности. Одним из них было восприятие тела как машины, подлежащей таким практикам, как: обучение, совершенствование, повышение удобства использования, интеграция с системами управления. Эффективность действия должна была обеспечивать создание «автономной власти над телом», практики которой развивались в рамках дисциплинарных дискурсов. В свою очередь, сосредоточение внимания на теле как виде и его репродуктивных механизмах сместило внимание на регулирование и контроль воспроизводства. Фуко называет это «популяционной биополитикой».

Важнейшим процессом этапа рационализации тела стала его медикализация. Медикализация означает два вида деятельности. В первом поведению человека придается медицинский смысл и оценка, которая касается здоровья (правильное поведение) или болезни (неправильное поведение). Во втором случае медицинская деятельность является инструментом контроля и устранения переживаний, определяемых как девиантные, что призвано обеспечить социальный порядок. В процессе медикализации медицина определяет и конструирует действительность, и в то же время отражает существующие в обществе властные отношения. С самого начала современная медицина сосредоточила свой интерес в первую очередь на группах «разных» людей, то есть на детях, женщинах, расовых и этнических меньшинствах, представителях низших классов и пожилых людях.

Однако главным объектом медикализации стала женщина, которая в медицине определялась прежде всего через репродуктивные функции. Большинство переживаний женщин, связанных с менструацией, беременностью, родами и менопаузой, были охвачены категориями медицинского толкования. В отношении женщин построены два взаимодополняющих дискурса: первый — определяющий ее с точки зрения слабости и нехватки, второй — акцентирующий внимание на угрозе и загрязнении, связанных с женским телом.

Также важно связать медикализации с моральным суждением. Женщина, как объект медицинского интереса, воспринималась как нравственно слабое существо, и медицина только подтверждала это предположение, оказывая ей постоянную медицинскую поддержку.

Медицина, вне зависимости от ее позитивистских предположений, является общественной деятельностью, а потому не свободна от влияния культуры, особенно в контексте оценки состояния больного и определения болезненных состояний. Во время болезни человек соприкасается с данным заболеванием, но также и с социальной значимостью, приписываемой диагностированному заболеванию. В современной индивидуалистической культуре болезнь в основном связывают с нерадивостью самого человека, само «недостаток здоровья» есть негативная оценка человека как нездорового, т.е. плохого или пораженного дефектом. Поэтому болезнь стала метафорой социально некорректного поведения. Сьюзен Зонтаг в своей работе приводит ряд примеров такого рода оценки. Поэтому, акцентируя внимание на здоровье, профилактике и лечении отдельных социальных групп, означает веру во внутреннюю слабость, неуравновешенность или, наконец, в угрозу, которую эти группы представляют для здоровья населения. До того, как было доказано, что туберкулез вызывается палочкой Коха, считалось, что этому заболеванию подвержены люди со слабым характером, до открытия, что подагра является наследственным заболеванием, ее причину видели в моральной слабости. Так было и в наши дни со СПИДом — социальная значимость этой нозологической единицы почти полностью разошлась с медицинской, о чем свидетельствует, например, ее первоначальное название GRID, указывающее на то, что это болезнь гомосексуалистов, то есть те, кто идет против «природы». что этой болезни поддаются люди со слабым характером, до открытия того, что подагра является наследственным заболеванием, ее причину видели в нравственной слабости. Так было и в наши дни со СПИДом — социальная значимость этой нозологической единицы почти полностью разошлась с медицинской, о чем свидетельствует, например, ее первоначальное название GRID, указывающее на то, что это болезнь гомосексуалистов, то есть те, кто идет против «природы». что этой болезни поддаются люди со слабым характером, до открытия того, что подагра является наследственным заболеванием, ее причину видели в нравственной слабости. Так было и в наши дни со СПИДом — социальная значимость этой нозологической единицы почти полностью разошлась с медицинской, о чем свидетельствует, например, ее первоначальное название GRID, указывающее на то, что это болезнь гомосексуалистов, то есть те, кто идет против «природы».

В настоящее время все больше и больше человеческого опыта определяется в медицинских терминах. В то время как более ранние явления, такие как алкоголизм, наркомания или гомосексуальность, относились к социальным отклонениям или «злу», в процессе медикализации 19 века они приобрели статус болезни. Сегодня мало кто относится к таким явлениям, как боль, болезнь, старость или смерть, как к экзистенциальным событиям, они имеют прежде всего медицинское значение.

Одним из последствий медикализации тела является присвоение медициной типично человеческих переживаний. Они исключаются из публичного обсуждения и помещаются в сферу частной ответственности личности. Например, медицинское определение менструации как состояния, при котором женщины испытывают трудности с концентрацией внимания и ощущают боль (синдром менструального напряжения), социально исключает их от ответственных общественных функций, требующих внимания и сосредоточенности. Медицинские предположения о физических и психических ограничениях, возникающих во время беременности, могут привести к увольнению женщины с работы при первых признаках этого состояния. Перепады настроения, которые считаются главным симптомом менопаузы, также во многом обусловлены социальными и культурными факторами. Они могут быть связаны с кризисом развития в результате изменения социальной роли и социального престижа. «Межкультурное исследование показывает отсутствие симптомов депрессии в традиционных обществах, где менопауза повышает статус женщины. В этих сообществах менопауза приветствуется как время награды за женские достижения и служит публичным объявлением новой и ценной социальной роли».

Еще одним примером может служить трансформация значений болезни, известной как истерия, о которой увлекательно пишет Этьен Трилла. Истерия, как типично женский недуг, была проблемой, с которой боролась медицина со времен Гиппократа. Создано множество концепций, объясняющих существование этого заболевания и разработаны различные методики лечения, но применение которых, однако, не принесло желаемых эффектов. Удивительный для медицины факт исчезновения истерии как болезненного состояния в начале 20 века указывает на то, что причины истерии были не медицинскими, а скорее социальными.

С самого начала современной медицины женщина определялась как «иная», неполная, подверженная болезням, и, таким образом, оценивалась как неполная версия идеального мужчины-мужчины. Кроме того, представление о том, что женский организм предназначен главным образом для репродуктивных задач, а все его части служат этой первостепенной цели, приняло форму отношения к женщинам как к особой группе больных и привело к возникновению науки, специально посвященной женщинам — гинекология. Следствием медикализации женского тела является его связь с телесностью и сексуальностью совершенно иначе, чем в случае с мужчинами — мужчины считаются рациональным и эмоционально устойчивым полом.

Развитие гинекологии не идет рука об руку с развитием области медицины, занимающейся мужчиной и частями мужского тела, ответственными за размножение. Тезис об особом характере гинекологии как науки, медицилизирующей женщину, подтверждается тем фактом, что андрология — область медицины, занимающаяся мужской репродуктивной функцией, — была создана лишь в 1970-х годах.