Тойн А. ван Дейк вопросы прагматики текста

Вид материала

Документы

Содержание 2. Некоторые другие прагматические ограничения на последовательности 3. Акты и речевые акты

Подобный материал:

• Ван Дейк Антонис (1599—1641), 76.1kb.
• Нп «сибирская ассоциация консультантов», 103.12kb.
• Шевченко ирина семеновна историческая динамика прагматики предложения, 2483.54kb.
• Направление: Искусство и гуманитарные науки, 1316.91kb.
• Системно-смысловой анализ текста, 11.16kb.
• План стилистического анализа текста Экстралингвистический анализ текста, 26.37kb.
• Хенри ван де вельде, 90.42kb.
• Президентская администрация М. Ван Бюрена (1837-1841 годы) § Путь к президентству, 229.14kb.
• Ван Эйк (van Eyck) Ян (около 1390-1441), нидерландский живописец, 43.2kb.
• Тема I: Реформы Ван Мана и крушение первой династии Хань, 73.37kb.

279

аналогично внутрисентенциальному различию между те­мой/ремой и пресуппозицией/утверждением. Но здесь пред­шествующие предложения являются «пресуппозициями» в том смысле, что они представляют собой предпосылки для «следующих» речевых актов (например, заключений из этих посылок). Переход к новому предложению, новому утверж­дению часто заставляет говорящего изменить перспективу сообщения: перейти от рассказа с точки зрения описывае­мых им людей или событий к выражению своих собственных взглядов на них или к комментариям, например, с целью предупредить возможные вопросы или комментарии со сто­роны слушающего;

(г) перемена места действия или темы сообщения: это условие может, в сущности, считаться «семантическим», поскольку оно лишь отражает характер семантической репрезентации и референции: переходом к новому пред­ложению последовательности говорящий может как-то изменить созданный его высказываниями возможный мир (например, время или место действия) или набор персона­жей и объектов, участвующих в описываемых событиях;

(д) введение новых референтов: новое предложение мо­жет оказаться необходимым также и в том случае, когда нужно ввести новый референт, который не имеет прямого отношения к референтам (предметам или свойствам), о которых шла речь в предыдущем предложении;

(е) смена говорящего в диалоге и разговоре: это почти три­виальное условие является, однако, важным для понима­ния того, как устроены последовательности речевых актов, например, в споре, при ответах на вопросы и т. д., а также и в монологе. Очевидно, что пресуппозиции и посылки, содержащиеся в тексте, могут не зависеть от того, проис­ходит ли при переходе к следующему тексту смена говоря­щего; в любом случае текст задает некоторые референты, темы разговора и т. д., относительно которых в свою оче­редь определяются фокус, перспектива и тип речевого акта (следующего) говорящего.

Сформулированные условия, определяющие различия между сложными предложениями и последовательностями предложений, не являются ни исчерпывающими, ни доста­точно эксплицитными в теоретическом плане. Остается не ясным, какова взаимосвязь между последовательностями ре­чевых актов и последовательностями предложений; как дол­жны определяться и какими соотношениями связаны друг

280

с другом такие понятия, как «фокус», «перспектива», «тема разговора» и т. д., с одной стороны, и «пресуппозиция», «тема/рема» и т. д. — с другой.

^ 2. НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ ПРАГМАТИЧЕСКИЕ ОГРАНИЧЕНИЯ НА ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ

2.1. В предыдущей главе мы продемонстрировали при­меры того, что некоторая смысловая информация может быть выражена как сложными предложениями, так и по­следовательностями предложений, и пришли к заключению, - что структура последовательности предложений регулиру­ется главным образом прагматическими ограничениями, а именно ограничениями, связанными с организацией по­следовательности речевых актов. Есть, однако, случаи, когда последовательность предложений принципиально не может быть заменена сложным предложением. Хотя все рассматривавшиеся выше примеры представляли собой утверждения, одной из причин, определявших выбор имен­но последовательности предложений, было введение по ходу речи разных типов утверждений', разъяснений, уточнении,, заключений и т. д. Кроме того, оформление высказывания в виде последовательности предложений обязательно при передаче последовательностей разного рода речевых актов:

(65) It is cold in here. Could you please shut the window? «Здесь холодно. Не могли бы вы закрыть окно?»

(66) *Could you please shut the window because it is cold in here.

*«He могли бы вы закрыть окно, потому что здесь холодно».

(67) I wouldn't go to Italy at the moment. The weather is horrible there.

«Я бы не ездил в Италию в настоящий момент. Там ужасная погода».

(68) Shut up! I am busy! «Замолчи! Я занят!»

(69) *Because I am busy, shut up!

*«Поскольку я занят, замолчи!»

(70) What is the time? I have no watch. «Который час? У меня нет часов».

( Эти тексты выражают последовательности утверждений, 'вопросов, приказаний, советов и т. д. В большинстве слу-(чаев они не могут быть выражены одним предложением с | использованием тех (семантических) соединителей, о кото-1 рых шла речь выше.

Отличительной чертой примеров (65) — (70) является то, что во всех случаях один из речевых актов обязательно представляет собой утверждение. А именно, по-видимому, в последовательностях речевых актов такого типа это на­чальное утверждение является необходимым условием до­пустимости других речевых актов. Например, в (65) ут­верждение, содержащееся в первом предложении, опреде­ляет мотивировку просьбы, выраженной во втором пред­ложении. Одно из условий правильного употребления просьбы состоит в том, что слушающий осведомлен о на­личии у говорящего убедительного «основания» для прось­бы или «потребности» в ней. Цепочка связей, соединяющая эти два речевых акта .(мотивировку и просьбу), достаточно сложна и не может быть здесь полностью эксплицирована:

(здесь) холодно ->• мне холодно —>• я не хочу, чтобы мне было холодно ->• я знаю, по какой причине мне холодно —>• я хочу, чтобы эта причина была устранена -> я знаю, что эта причина — открытое окно -> я знаю, что закрытие окна — это именно та перемена, которая необходима для устранения причины холода —>- я знаю, что вы можете закрыть окно -> ... и т. д. В (65) в начале второго пред­ложения можно поставить So. Однако, как мы видели ранее, этот соединитель никак не соотносит друг с другом факты, которые он соединяет (наличие холода — закрывание окна), а лишь обозначает отношение между речевыми ак­тами — мотивировкой и просьбой. Мы будем называть та-/ кой соединитель прагматическим соединителем: он соединя­ет не суждения, а речевые акты или условия и следствия I речевых актов.

* Подобное же «основание» представляет собой утвержде­ние, содержащееся во втором предложении примера (67):

совет допустим только в том случае, если из контекста (или из самого текста) ясно, по каким причинам слушающему следует действовать противоположно тому, как он намере­вался ранее. Аналогичные замечания могут быть сделаны и 1 относительно приказания в (68) и вопроса в (70): так же как \и просьба, приказание требует оснований (по крайней

•мере сне-начальственное»), а вопрос допустим, только если

282

ясно (или дается понять), что говорящий не в состоянии

ответить на свой вопрос сам.

Анализ этих примеров позволяет заключить, что после-" довательности предложений могут служить для выраже­ния как последовательностей речевых актов, так и частей одного и того же речевого акта, например условий акта и собственно акта. Заметим, что во всех приведенных приме­рах мы имели дело ровно с одним речевым актом, или, во всяком случае, с одним сложным речевым актом, в составе которого один речевой акт является доминирующим — соответственно просьба, совет, приказание и вопрос. Речь в этих примерах идет не о холоде, погоде в Италии или о том, что у меня нет часов, а о том, что слушающий должен сделать, восприняв сообщение^

2.2. Выше мы приняли в качестве предварительной ги­потезы, что выражением последовательности отличных друг от друга речевых актов должна служить последова­тельность самостоятельных предложений. Есть, однако,^ примеры, в которых совокупность речевых актов переда­ется одним сложным предложением: 1

(71) I am in a hurry, but tell me your story.

«Я спешу, но все-таки расскажите вашу историю».

(72) Although I'll be in a hurry, I'll come and see you. «Хотя я и буду спешить, я навещу вас».

(73) Please shut the door or turn the heater on.

«Пожалуйста, закройте дверь или включите обогрева­тель».

(74) Because John might become angry, you better don't stop him.

«Поскольку Джон может рассердиться, вам лучше его не останавливать».

Некоторые из сделанных выше замечаний о речевых актах и о выражении той информации, которая является обязательным условием их допустимости, верны и для этих примеров. Поэтому тот факт, что эти высказывания оформ­лены как предложения, должен объясняться какими-то дополнительными причинами, например тем, что некото­рые условия должны быть выражены в виде пресуппози-ции,— как это имеет место в примере (72). Далее, предло­жение может передавать два однотипных речевых акта,

283

например две просьбы или два приказания, как в (73). Возникает, однако, вопрос, выражает ли в этих случаях союз or «или» дизъюнкцию речевых актов (что бы под этим ни понимать) или дизъюнкцию сообщений, со­держащихся в одном речевом акте. Заметим, что следующее предложение с дизъюнкцией, по-видимому, недопустимо:

(75) Please shut the door or please turn the heater on. «Пожалуйста, закройте дверь или, пожалуйста, вклю­чите обогреватель».

Очевидно, сферой действия please «пожалуйста» может яв­ляться только одна просьба. Наконец, хотя утверждение в придаточном предложении в (74) можно считать основа­нием совета, выраженного главным предложением, все же между фактами, сообщаемыми в этих предложениях (т. е. действиями), существует определенная связь, а именно:

первый может быть поводом, достаточным для второго, как это имеет место в (76):

(76) Because John became angry, I didn't stop him. «Поскольку Джон рассердился, я его не останавливал».

Вопрос состоит в том, почему (74) допустимо, а (69) — нет. Поскольку (74) становится менее допустимым, если в главном предложении заменить совет на приказание, а (69) — более допустимым, если в главном предложении заменить приказание на совет, различие между ними может объясняться следующим: два речевых акта могут быть объединены в одно предложение только в том случае, если условия допустимости второго речевого акта, сообщае­мые в первом утверждении, являются в то же время усло­виями осуществимости предполагаемого действия слушаю­щего. Приказание не содержит никакого условия, связан­ного с условиями осуществимости действий, о которых идет речь в этом приказании; оно содержит лишь указания на то, почему оно было отдано. В случае совета условия успешности предполагаемых действий слушающего являют­ся в то же время критериями допустимости этого совета как речевого акта, причем (а) говорящий располагает информа­цией об этих условиях, а слушающий нет, и/или (б) гово­рящий считает, что эти условия достаточны для выполнения рекомендуемых им действий. Этим, по-видимому, объяс­няется тот факт, что сложные приказания, просьбы и воп­росы вполне допустимы, если в том же речевом акте ука-

284

зываются и необходимые условия их выполнимости; таковы, например, условные приказания:

(77) Give me the book, if you can reach it!

«Подай мне эту книгу, если можешь дотянуться до нее!»

Здесь возможность дотянуться до книги является не усло­вием допустимости приказания как речевого акта, а усло­вием выполнимости действия, о котором идет речь. Иначе говоря, приказание должно быть выполнено только в том «мире», который задается придаточным предложением.

Вопрос о том, является ли утверждение (или какой-либо другой речевой акт), выраженное предложением, одним (составным или сложным) действием или последова­тельностью действий, будет рассматриваться ниже, в рам­ках более широкой «теории актов».

^ 3. АКТЫ И РЕЧЕВЫЕ АКТЫ

3.1. Проведенные выше рассуждения позволили нам сделать следующий вывод: одним из главных факторов, определяющих структуру последовательности предложе­ний, является структура передаваемой с ее помощью после­довательности речевых актов. В то же время некоторые основные вопросы остались открытыми, а также возник ряд новых проблем. По-видимому, все эти проблемы могут получить адекватное разрешение только в рамках более общей теории актов, в частности речевых.

Резюмируя результаты идущих с давних пор философ­ских и логических дискуссий, мы кратко определим акты, или действия, как бинарные операторы изменения возмож­ных миров посредством намеренного и контролируемого изменения физического состояния сознательного индиви­дуума. Это физическое изменение мы будем называть физи­ческим действием (doing). Физические действия представля­ют собой экстенсиональные объекты, в то время как акты (acts, actions) суть интерпретации физических действий, т. е. интенсиональные объекты. Одно и то же физическое действие может быть интерпретировано различным обра­зом, так что ему будут сопоставлены разные акты — в за­висимости от того, какая перемена в возможном мире имеется в виду. Мы не будем заниматься здесь «негативны­ми» действиями, такими, как упущения, запреты, разреше­ния и т. д.

285

Действие имеет три фазы: ментальное состояние (жела­ния, решения, цели, намерения — о их внутренней струк­туре мы имеем лишь очень туманное представление, но для наших рассмотрении она несущественна), собственно дей­ствие (физическое) и последствия этого действия (преду­смотренные или нет): некоторое состояние, событие или процесс.

В дальнейшем мы будем позволять себе говорить о состав­ных (compound, т. е. как бы «сложносочиненных») и комп­лексных (complex, т. е. как бы «сложноподчиненных») действиях, а также о последовательностях действий. Боль­шинство совершаемых нами действий являются составными или комплексными, но мыслятся и воспринимаются как одно действие (например, открывание двери, написание письма). Физические действия, будучи экстенсиональными объектами, линейно упорядочены во времени, образуя после­довательности. Что же тогда значит, что действия бывают составными и комплексными, как мы отличаем их от после­довательностей действий и вообще, какой смысл имеет такое различение? Критерий, определяющий одно (простое или сложное) действие, можно искать на разных уровнях. Можно, например, исходить из намерений деятеля или из интерпретаций наблюдателя, поскольку именно они лежат в основе взаимодействия членов человеческого коллектива. Так, курение трубки, рассматриваемое как действие, со­стоит из разных действий, в частности зажигания спички. Зажигание спички, однако, представляет собой действие, которое может быть и частью некоторых других действий, например разжигания огня. Таким образом, выделение некоторого действия (внутри последовательности) основано на той функции, которую это действие может выполнять в другой последовательности. Далее, хотя зажигание спички представляет собой последовательность физических дейст­вий (таких, как движение руки, чиркание спичкой и т. д.), мы тем не менее считаем его простым действием, так как его составляющие не фигурируют в составе других действий в качестве отдельных компонентов. Конечно, мы можем сознательно и намеренно сделать движение рукой, как бы зажигая спичку, в том числе в составе некоторого другого действия. Однако это уже не будет конвенционально выде­ляемое отдельное действие, поскольку оно не связано ни с какой определенной целью. По определению, двигание рукой, конечно, есть действие — в узком смысле — в том

286

случае, если я имею намерение двинуть рукой и выполняю это физическое действие некоторым определенным образом. В более широком смысле, однако, оно не является дейст­вием (а лишь намеренным физическим действием), посколь­ку не преследует никакой цели: посредством этого действия я не удовлетворяю никакой потребности или желания и не пытаюсь как-либо изменить мир. В то время как целью чиркания спичкой является ее зажигание, что в свою очередь целенаправленно ведет к разжиганию трубки, двигание рукой не преследует никакой цели, кроме выпол­нения самого этого действия.

Несмотря на множество возникающих в данной связи теоретических трудностей, мы все же будем называть такие целенаправленные и распознаваемые физические действия базовыми действиями. Используя метафору, которая на­прашивается в этом контексте, можно сказать, что базовое действие подобно фонеме, которая может быть произнесена и распознана (как некоторый идеализированный объект), но значения не имеет. Объединяясь с другими базовыми действиями (фонемами), оно образует простое действие (слово), которое само по себе уже имеет некоторое конвен­циональное значение. Заметим, что распознавание и назы­вание действий зависит не только от психологических фак­торов (восприятия, планирования и т. д.), но также и от общего культурного контекста: то, что постороннему наблюдателю представляется всего лишь физическим дей­ствием, для других может быть полноценным действием. То же верно и для слов или морфем. Далее, хотя чиркание или зажигание спички может само по себе быть распозна­ваемым и конвенциональным простым действием, обычно такие действия выступают лишь в составе более сложных действий. В нашем примере: я зажигаю спичку для того, чтобы зажечь трубку, для того, чтобы закурить трубку. Иначе говоря, мое намерение зажечь спичку является ча­стью намерения более высокого порядка, а именно намере­ния закурить трубку и, следовательно, частью последова­тельного выполнения сложного действия. В этом случае закуривание трубки есть (сложное) единичное действие, по­скольку оно является независимым, а не составной частью некоторого действия более высокого порядка: я могу заку­рить трубку просто для того, чтобы удовлетворить свое же­лание. Напротив, чиркание или зажигание спички имеет иной конвенциональный статус. Это типично вспомогатель-

as?

ное действие, т. е. действие, входящее в Последовательность действий, имеющую более широкие цели (зажигание трубки, плиты, огня и т. д.). Вспомогательным называется такое действие, результат которого представляет собой достаточ­ное и/или необходимое условие для успешного выполне­ния какого-то другого действия. При этом курение трубки также состоит из целого ряда действий, начиная с зажига­ния трубки, втягивания дыма и т. д. В отличие от зажига­ния спички (которое может быть вспомогательным также и в составе других сложных действий) эти действия являются существенными компонентами курения трубки; без них это действие окажется либо вообще невозможным, либо безус­пешным.

Итак, мы будем называть действие сложным (composite), если оно состоит из нескольких простых (см. определение выше). Действие называется комплексным (complex), если оно включает некоторое вспомогательное действие, выпол­нение которого является условием для главного действия (или одного из них, если таковых несколько). Наконец, дей­ствие называется составным (compound), если оно состоит из последовательности действий, которые вместе образуют некоторое единое действие и, следовательно, являются су­щественными компонентами последнего. Действия, явля­ющиеся компонентами составного действия, тоже могут быть условиями последующих действий, но не обязательно. В отличие от вспомогательных действий их нельзя заменить никакими другими действиями. Так, смешивание бетона — это вспомогательное действие по отношению к одному из существенных компонентов, входящих в состав действия по­стройки дома. Оно, однако, не является здесь необходимым, поскольку дом можно построить из дерева, а бетон можно смешивать и для того, чтобы сделать пол или залить мосто­вую. Напротив, постройка стены — это уже, так сказать, сама постройка дома, так как это действие (грубо говоря) является существенным компонентом постройки дома.

Следующий вопрос касается различения сложных дей­ствий (и в особенности составных), с одной стороны, и последовательностей действий—с другой. Как мы видели выше, сложное действие обычно функционирует как неко­торая единица; именно в качестве таковой оно задумывается и исполняется, с одной стороны, и воспринимается, интер­претируется и обозначается с другой. В нашем повседнев­ном взаимодействии с окружающим миром эти простые и

288

сложные действия обычно влекут за собой такие события или состояния, которые вызывают другие действия, вы­полняемые либо тем же деятелем, либо другими (реак­ции). Когда я прихожу домой (ai), я могу поцеловать жену (аг), выпить пива (аэ) и закурить трубку (а,). Каждое из этих действий представляет собой одно действие (простое или сложное), но вместе они образуют некую временную последовательность, имеющую место впервые или более или менее привычную. Тем не менее ни одно из этих дей­ствий не является существенным компонентом всей после­довательности в целом (или необходимым условием для нее): я могу не поцеловать жену, или поцеловать ее в дру­гое время, или закурить трубку, но предварительно не выпить пива и т. д. Эта последовательность может счи­таться некоторым единством только как описание деятель­ности за некоторый отрезок времени (в порядке ответа на во­прос «Что вы делали перед обедом?»). Теоретически такая последовательность может быть сколь угодно длинной, и ее описание может представлять собой, например, целую биографию человека или историю коллектива. Тем не менее мы все же различаем разные типы подобных последователь­ностей: так, говоря о какой-нибудь войне или революции, мы представляем ее себе как чрезвычайно сложную после­довательность действий каких-то коллективов и целых наций; нападение группы лиц на мост в ходе этой войны или революции мы тоже назовем последовательностью дейст­вий, хотя в этом случае — поскольку такой эпизод объе­динен единой целью (разрушение моста) — мы можем рас­сматривать его и как одно сложное действие. Как можно видеть, в таких случаях решение вопроса: «сложное дейст­вие или последовательность действий?» определяется точкой зрения и целями наблюдателя (или рассказчика). Когда речь идет о достаточно сложных действиях, мы часто не об­ращаем внимания на те действия (и соответственно на их субъектов), которые нерелевантны для «главного действия»;

так, например, мы можем не упомянуть о том, что кто-то из участников нападения на мост во время войны выпил пива. Действие может быть названо релевантным, если его выпол­нение представляет собой достаточное или необходимое ус­ловие для главного действия (или для некоторого сущест­венного компонента главного действия). Таким образом, в нашем примере разрушение моста — поскольку оно имеет четко определенную цель и ведет к изменению в общем

289

положении вещей — может считаться одним сложным дей­ствием, компоненты которого определенным образом обус­ловливают друг друга. Война же, о которой шла речь, пред­ставляет собой единую последовательность действий, имею­щую начало и конец и характеризующуюся определенными целями воюющих сторон; при этом она состоит из действий различных лиц и коллективов, которые — сами по себе — могут и не обусловливать друг друга. А именно, такие дей­ствия, как разрушение моста или взятие города, могут оба являться достаточными условиями успешного ведения вой­ны, но быть никак не связаны друг с другом. В других случаях, например в действии управления страной, вообще нельзя выделить никакой ясной цели, кроме постоянно длящегося процесса сохранения или постепенного улучше­ния определенного политического и социально-экономичес­кого положения. Тем не менее, по-видимому, есть основа­ния считать, что действия и последовательности действий имеют иерархическую структуру. То, что на одном уровне — цели, интерпретации или описания — представляет собой последовательность действий, на другом уровне может считаться одним более общим действием, включающим целую систему условий и возможностей. В таких случаях мы будем говорить о макродействиях: они представляют собой последовательности действий на уровне /, и функцио­нируют как единое действие на уровне /i+r Назовем после­довательность действий глобально связной (globally coherent), если ей в целом можно сопоставить какое-то макродейст­вие, т. е. если составляющие ее действия упорядочены в соответствии с некоторым глобальным планом. Последова­тельность называется линейно-связной (linearly coherent), если каждое из входящих в нее действий представляет собой необходимое или достаточное условие для по крайней мере одного из следующих за ним в данной последователь­ности.

3.2. Несмотря на то что наши рассуждения о структуре действий, сложных действий и последовательностей дейст­вий еще не привели нас к полной ясности в этом вопросе и оставляют нерешенными много разных проблем, мы все же чувствуем себя в состоянии приступить к рассмотрению речевых актов и последовательностей речевых актов.

Согласно нашим определениям, речевой акт является актом, или действием, тогда и только тогда, когда налицо

290

сознательный индивидуум, который, намеренно производя некоторое физическое действие, имеет целью произвести в окружающем его мире некоторое изменение (или предотвра­тить таковое). Поведение говорящего, по-видимому, отвечает этим требованиям: когда мы что-то намеренно произносим, мы обычно находимся в сознании, производим некоторое физическое действие (пишем, приводим в движение наши органы речи) и тем самым непосредственно производим какие-то изменения в окружающей физической среде (в воздухе, на бумаге) и косвенно — в воспринимающих ор­ганах читателя или слушателя. С другой стороны, я могу говорить только для себя, не имея целью быть услышанным, или с целью быть услышанным, но не понятым, или, нако­нец, с целью быть услышанным и понятым, но без того, чтобы слушающий истолковал мои слова как имеющие ка­кую-то дальнейшую цель, например побудить его к каким-то мыслительным операциям или физическим действиям. Иначе говоря, речевые акты — это весьма сложные дейст­вия, имеющие иерархическую структуру. Входящее в рече­вой акт физическое действие — это всего лишь движение руки или рта, результатом которого является некоторое линейное, временное или постоянное, изменение физичес­кого состояния окружающего мира. Это действие может быть интерпретировано нами как фонологический или гра­фический акт, а именно говорение или писание, только в свете множества условностей и абстракций. В большинстве случаев сам этот акт является — согласно нашим определе­ниям — составным. Мы, конечно, можем намеренно произ­нести одну фонему, но в процессе речи это намерение пол­ностью автоматизируется в рамках более общего намерения произнести последовательность фонем, имеющую опреде­ленные функции и/или значение (морфему). Морфематический акт как таковой носит конвенциональный характер;

совершая его, мы в то же время, возможно, совершаем и семантический (лексический) акт. Здесь опять уместен примененный выше способ рассуждения: мы совершаем морфематические и тем самым лексические акты только в рамках какой-то более общей цели, а именно совер­шения синтактико-семантического или пропозициональ­ного акта, акта высказывания суждения. Этот акт в свою очередь служит основой для референциального акта (т. е. установления соответствия с экстралингвистическими объектами), который сам является сложным, так как от-


291

дельные лексико-синтаксические акты могут и сами по себе служить основой референциальных актов. Таким образом, произнесение фонемы — это базовое действие, произнесение морфемы — простое действие, произнесение предложения — сложное действие. Эти сложные действия, или акты, произнесения служат основой соответствующих сложных действий приписывания значения, в свою очередь слу­жащих основой для сложных референциальных действий. Следует отметить, что я могу совершить действие припи­сывания значения (интенсиональный акт, intensional act) и не совершая референциального акта, например в слу­чае, когда я произношу осмысленное предложение на есте­ственном языке без намерения соотнести его с предме­тами, свойствами или фактами действительности (истин­ностными значениями в каком-то из возможных миров). Действия такого типа могут рассматриваться как функции, имеющие в качестве аргументов фонемы или морфемы, а в качестве значений (т. е. интерпретаций) — лексические зна­чения, точнее — как композиции функций, поскольку эти лексические значения в свою очередь могут служить аргу­ментами для функций — референциальных актов.

Мы довольно детально описали здесь то, что известно под названием локуционного (locutionary) и пропозициональ­ного актов. Цель этих составных действий высшего порядка сводится к тому, чтобы слушающий понял смысл сообщения говорящего и (тем самым) узнал его референциальное зна­чение. Эти действия считаются достигшими цели, если результат понимания сообщения слушающим (т. е. опре­деленные изменения в системе его знаний о мире) совпадает с тем конечным состоянием, которого предполагалось до­стичь в результате данного действия, и притом является следствием локуционного действия говорящего. Пропози­циональный акт в свою очередь тоже может быть слож­ным, если предложение, при помощи которого он выража­ется, сложное и, следовательно, сообщает не только о фак­тах, но и о некотором отношении (например, причинно-следственном), имеющем место между этими фактами.

Наконец, пропозициональные и референциальные акты в свою очередь служат аргументами для еще одного вида конвенциональных актов-функций, а именно для иллоку-ционных (i llocutionary} актов. Когда мы произносим пред­ложение и тем самым совершаем пропозициональный акт, чем в свою очередь мы совершаем референциальный акт,

292

наша цель состоит в том, чтобы слушающий понял не только что мы говорим, но также и почему мы это говорим, т. е. нам нужно, чтобы наша речь выполняла некоторую особую функцию, а именно: мы хотим, чтобы в результате понима­ния нашего сообщения и сопоставления ему референциаль­ного значения слушающий был побужден либо к изменению своих представлений об окружающем мире (информация), либо к осуществлению в этом мире нужных нам изменений (просьба или приказание), либо к ожиданию каких-то событий или действий в будущем (обещание, предупрежде­ние). Все это хорошо известно и не нуждается в разъясне­ниях, однако следует подчеркнуть, что такие иллокуцнон-ные акты являются действиями в строгом смысле, т. е. удовлетворяют данному выше определению действия (как изменения в мире; здесь такими изменениями являются изменения в различных аспектах внутренней организации слушающего — в его знаниях, представлениях, ожиданиях, желаниях,— индуцируемые его интерпретацией некоторого физического действия, а именно локуционного акта).

Более важным, однако, является то, что иллокуционный акт имеет какое-то значение только в том случае, когда его аргументами являются пропозициональные акты (интенси­ональные и референциальные), в то время как основой про­позиционального акта может быть говорение, писание или любой другой конвенциональный акт. Суть иллокуционных актов и, следовательно, самого акта говорения состоит в том, чтобы способствовать успеху взаимодействия между его участниками. У говорящего есть определенные желания, касающиеся состояния окружающего мира и тех перемен, которые предполагаемые действия слушающего могли бы произвести в этом состоянии. Для того чтобы слушаю­щий — как и вообще любой деятель — мог успешно выпол­нить некоторое действие, он должен располагать доста­точной информацией о начальном состоянии того мира, в котором он действует,— информацией не только об «объек­тивно» существующем в данный момент положении вещей в этом мире, но также и о своих собственных возможностях и желаниях, а кроме того, еще и о желаниях других лиц, и о правилах и нормах, регулирующих его предполагаемые действия в настоящий момент. Если говорящий хочет, чтобы выполнение слушающим его действий увенчалось успехом, он должен снабдить его всей той информацией, которой последний не располагает,— о начальных условиях

293

его действий, об их типе и о том, какие следствия из них представляются желательными говорящему. Таким образом, базовый иллокуционный акт — это акт простой передачи информации, например, посредством произнесе­ния предложения «Я голоден». Только после того, как в системе знаний слушающего появится эта информация, для него станет осмысленным произвести какое-то индуци­руемое ею действие, причем этому действию необходимо будет предшествовать довольно сложный процесс индуктив­ного вывода, для которого потребуется большое количество дополнительной информации, извлекаемой из памяти, а также из восприятия общего контекста полученного сообще­ния. А именно, мой собеседник может дать мне кусок хлеба по собственному желанию или же интерпретировать полу­ченное им от меня сообщение как неявную просьбу и дать мне кусок хлеба в ответ на нее. Я в свою очередь могу в качестве говорящего и не предоставить слушающему ника­кой свободы интерпретации, добавив к первому высказы­ванию следующее: «Пожалуйста, дайте мне кусок хлеба», совершая тем самым акт просьбы, т. е. уточняя, какого именно действия я жду от слушающего.

3.3. До сих пор все было относительно просто, даже если считать, что некоторые проблемы теории действий не полу­чили — в рамках наших рассуждений — адекватного объ­яснения. Главным для нас сейчас является следующее:

как описывать составные и комплексные речевые акты, с одной стороны, и последовательности речевых актов—с другой (под речевым актом здесь понимается иллокуцион­ный акт, происходящий при акте говорения или писания) и как эти объекты соотносятся со структурой сложных предложений и последовательностей предложений.

Прежде всего следует вспомнить, что иллокуционный акт имеет место только при наличии пропозиционального или референциального акта. Знания о мире — как наши собственные, так и нашего собеседника — проявляются в суждениях, референтами которых являются факты, опре­деляющие свойства тех или иных из возможных миров. Референтом моего сообщения при произнесении слово­сочетания эта трубка является некоторая трубка, но тем самым еще не выражается какое-либо суждение или факт. Таким образом, поскольку результатом иллокуционного акта по определению должно являться создание условий

294

для возможных действий слушающего, в тексте ему должно соответствовать по меньшей мере суждение. Но является ли это соответствие взаимнооднозначным, или нет? Осуще­ствляем ли мы один иллокуционный акт, высказывая одно суждение, или можно совершить один иллокуционный акт, высказав несколько суждений?

Для ответа на этот вопрос нужно располагать по меньшей мере хорошей теорией суждений. Суждения и, следователь­но, пропозициональные акты тоже могут быть составными и комплексными. Согласно классической логике, составное суждение состоит из нескольких суждений, соединенных одним или несколькими бинарными соединителями (связ­ками). С точки зрения семантики составное суждение, как и вообще любое суждение, имеет своим референтом не­который факт, а именно факт существования некоторого отношения между несколькими фактами. Точнее, при помо­щи составного суждения выражается тот факт, что одно суж­дение (которое может быть в свою очередь простым или составным) представляет собой условие для другого. Для того же, чтобы сообщить о существовании отношения между фактами, которое имеет место в реальном мире, мы должны сообщить о членах этого отношения (или операции), то есть об участвующих в нем фактах, так же, как при соверше­нии составного действия постройки дома мы, чтобы достичь успеха, должны совершить определенное количество про­стых действий, образующих это составное. Суждение может также быть комплексным в том случае, когда внутри него одно суждение используется для того, чтобы построить другое, например когда речь идет об установлении отно­шения между фактом (который выражается некоторым суж­дением) и индивидуальным объектом. В этом случае одно из суждений является аргументом некоторого п-местного предиката. Так, предложение

(78) I am poor, but I do not care.

«Я беден, но меня это не беспокоит»

выражает составное суждение, в то время как предложе­ние

(79) My poverty does not bother me. «Моя бедность меня не беспокоит»

выражает комплексное суждение, поскольку здесь суждение <я беден» является первым аргументом предиката «беспо-

295

коить», в то время Как в (78) тот факт, что я беден, является условием, определяющим второй факт (что меня это не беспокоит). При этом в обоих случаях можно считать, что, произнося эти предложения (при соответствующих обстоя­тельствах), мы совершаем всего один акт высказывания утверждения, т. е. один базовый иллокуционный акт пере­дачи информации. Однако, по крайней мере для (78), можно утверждать, что при его произнесении высказываются два или даже три утверждения. А именно, я хочу, чтобы мой собеседник знал, что я беден, что я не беспокоюсь и что я не беспокоюсь именно по поводу моей бедности. Наиболее изящный способ разрешить эту теоретическую трудность — это принять, что здесь мы опять имеем дело с составными действиями, а именно с составным утверждением, состоя­щим из трех утверждений. Действительно, я могу утвер­ждать, что не беспокоюсь из-за своей бедности, только в том случае, если мой собеседник уже располагает той инфор­мацией, что я беден, т. е. если он знает, каков референт ар­гумента сообщаемого отношения. Если это не так, то сначала должно быть совершено вспомогательное действие, которое снабдит его этой информацией. Таким образом, мы приняли, что, произнося (78), я высказываю составное утверждение.

А как обстоит дело с (79)? При тех же обстоятельствах, что и в (78), мой собеседник может уже располагать инфор­мацией, что я беден. В этом случае не требуется никакого дополнительного иллокуционного акта утверждения, а до­статочно лишь подходящего в данных условиях (определяе­мого контекстом) акта отсылки (reference) к этому факту. Таким образом, возможно понимание, согласно которому произнесение (79) есть высказывание одного изолирован­ного утверждения. Однако что же тогда отличает (79) — в иллокуционном плане — от (80)?

(80) Although I am poor, it does not bother me. «Хотя я беден, это меня не беспокоит».

Здесь перед нами тоже два факта, связанные (уступитель­ным) отношением, выраженным соединителем (although схотя»). Придаточное выражает пресуппозицию. Это зна­чит, что говорящий знает или предполагает, что данная информация уже так или иначе известна слушающему и, следовательно, никакого специального утверждения, ме­няющего в этом отношении его систему знаний о мире, не требуется. Таким образом, (80) отличается от (79) в пер-

296

вую очередь своей семантикой: здесь референтом является не только моя бедность и мое душевное состояние (беспо­койство), но также и специфическое отношение между этими двумя фактами, а именно то обстоятельство, что я не беспо­коюсь, несмотря на свою бедность,— предполагая, что слу­шающий считает бедность, вообще говоря, достаточной причиной для беспокойства. Последнее предположение не обязательно должно иметь место в (79), хотя и там отрица­ние вносит некоторые элементы пресуппозиции, а именно касающиеся представлений моего собеседника о моем бес­покойстве и моей бедности. Таким образом, произнося (80), я высказываю (одно) сложное утверждение, состоящее из двух утверждений. Это утверждение можно было бы наз­вать комплексным, если бы мы сочли произнесение при­даточного предложения иллокуционным актом пресуппо­зиции. Хотя здесь мы не можем углубляться в детальное рассмотрение различных аспектов понятия пресуппозиции, следует по крайней мере выяснить, в каких отношениях пресуппозицию можно рассматривать как акт.

3.4. Для того чтобы пресуппозицию можно было наз­вать актом, требуется, чтобы ее можно было представить как результат некоторого физического действия некоего агента с целью как-то изменить положение вещей или ход событий (см. определение действия выше). Если мы вре­менно исключим из рассмотрения ментальные акты, то можно будет сказать, что акт пресуппозиции сводится к выражению некоторого суждения путем произнесения не­которого предложения. Совершая пропозициональный акт, т. е. высказывая суждение, мы приписываем индивидуаль­ным объектам (или п-кам индивидуальных объектов) неко­торые свойства или устанавливаем между ними некоторые отношения и, далее, произнося предложение, выражающее это суждение, побуждаем слушающего к совершению—путем акта интерпретации воспринимаемого им предложения—«та­кого же» акта. Кроме того, совершая пропозициональный акт, мы можем также иметь целью установить какую-то связь между отдельными объектами, свойствами и отноше­ниями в некотором возможном мире и контекстом данного высказывания. В свое время мы приняли, что референтами суждений являются факты и что сам акт референции направ­лен на то, чтобы побудить слушающего — путем соверше­ния соответствующего пропозиционального акта — к со-


вершению соответствующего акта референции. Поскольку при этом меняется (внутреннее) состояние слушающего, пропозициональные и референциальные акты, как и вообще локуционные акты, могут быть названы «иллокуционными» в широком смысле. С другой стороны, все они представляют собой как раз то, что можно было бы назвать «языковыми» актами; их цель сводится лишь к тому, чтобы слушающий услышал и понял нас,— изменять его внутреннее состояние с тем, чтобы повлиять на его будущие действия, в наши цели не входит. Другими словами, когда совершаются акты такого типа, слушающий еще не знает, с какой целью мы предпринимаем наше сообщение.

В рамках такого подхода пресуппозиция должна рассмат­риваться как часть акта референции, а именно та его часть, в которой происходит отсылка к фактам, например, в (80) — к тому факту, что я беден. Как мы видели выше, сам акт ре­ференции основан на нашем знании окружающего мира: ре­ферентами нашего сообщения могут быть только такие объекты, о существовании которых (в данном мире) нам из­вестно. Однако нормальной и типичной при коммуникации является ситуация, когда говорящий знает о каких-то объек­тах, в особенности об объектах-фактах, а слушающий — нет. Следовательно, необходим какой-то способ, который позво­лял бы слушающему изменять свою систему знаний в соот­ветствии с вновь полученной информацией о существовании таких объектов. Далее, совершая акт референции по от­ношению к объектам, неизвестным слушающему, мы можем одновременно совершить иллокуционный акт передачи ему знаний, а именно высказать некоторое утверждение. Тот факт, что референтами этого утверждения являются объ­екты, неизвестные слушающему, обычно отражается и в структуре соответствующего этому утверждению предложе­ния. В английском языке утверждаемая информация может быть выражена глагольной группой, позицией в конце пред­ложения или позицией в начале, снабженной специальным ударением; при отсылке к объектам различных типов — «известным», «неизвестным» или таким, точное определе­ние которых, по мнению говорящего, нерелевантно для си­стемы знаний слушающего,— используются разные артик­ли. Таким образом, пресуппозиция — это акт отсылки к факту, который известен (предполагается известным) слу­шающему, но не иллокуционный акт в строгом смысле слова, поскольку в цели говорящего не входит изменение

298

системы знаний слушающего (за исключением — триви­альной — перемены в его системе знаний, обусловленной восприятием того факта, что говорящий говорит и что его сообщение несет какой-то смысл). С другой стороны, пре­суппозиция «прагматична» — в том смысле, что она пред­ставляет собой референциальный акт, при котором говоря­щий принимает какие-то допущения об информации, имею­щейся у слушающего. Отсылка к «новой» информации и, следовательно, ее утверждение обычно делаются на основе какой-то «старой» информации: известные объекты наде­ляются новыми свойствами, вступают в новые отношения или наоборот (т. е. в известные отношения вступают новые объекты). Хотя этот принцип может играть важную роль для различения темы и ремы предложения, отличить с его помощью акт пресуппозиции от акта утверждения при про­изнесении предложения, по-видимому, невозможно. Преж­де всего, пресуппозиция — это референциальный (семанти­ческий) акт, а утверждение — иллокуционный. Во-вторых, утверждение может делаться только на основе уже закон­ченного референциального акта, выражающегося в произ­несении целого предложения. Точнее, аргументами утверж­дения являются законченные (простые или сложные) про­позициональные и референциальные акты, включающие отсылку к старым и новым объектам (предметам или фак­там). Можно, конечно, ввести новый термин для обозначе­ния тех референциальных актов (или соответствующих ча­стей предложения), которые относятся к фактам, неизвест­ным слушающему, например назвать их актами введения в рассмотрение (introduction), приписав тем самым каждому акту референции, выражаемому предложением, бинарную (двучленную) структуру. Так же как акт пресуппозиции соответствует описанию ранее определенных, известных фактов, акт введения в рассмотрение соответствует описа­ниям еще не определенных фактов, т. е. описаниям, вводя­щим новые объекты. Заметим, что акт введения в рассмотре­ние выражается суждением. Например, в таком предложе­нии, как

(81) Peter met a girl.

«Питер встретил девушку»,

вводятся в рассмотрение (по меньшей мере) две единицы пропозициональной информации, а именно суждение о том, что Питер кого-то встретил (введение в рассмотрение

299

некоторого отношения, точнее, того факта, что налицо некоторое отношение), и суждение о Том, что этот кто-то — девушка (а также еще, что данная встреча произошла в прошлом). Таким образом, между противопоставлениями тема/рема (по крайней мере в одном из пониманий этой пары понятий) и пресуппозиция/введение в рассмотрение имеются различия, хотя, конечно, они тесно связаны. Тема пред­ставляет собой языковую (синтаксическую) реализацию той информации, которая составляет пресуппозицию, а рема — той информации, которая вводится в рассмотрение, напри­мер в предложении (81) это соответственно подлежащее Питер и группа сказуемого встретил девушку⁴.

Акт введения в рассмотрение обычно является состав­ным: он может состоять в передаче одновременно несколь­ких единиц информации. При необходимости можно было бы различать также базовые и простые пропозициональные и референциальные акты, чтобы затем установить соответ­ствие между простыми синтаксическими единицами (про­стыми предложениями) и единицами, конвенционально выделяемыми при передаче информации. Тогда простое суж­дение «Питер встретил девушку», выражением которого служит предложение (81), можно будет считать образо­ванным из таких «логически» атомарных суждений, как ДЕВУШКА (а) и ВСТРЕЧАТЬСЯ (а, Ь) или ВСТРЕЧАТЬ (f) и ПРОШЛОЕ (f (а, Ь)) и т. д., взятых в качестве базо­вых.

Простые суждения и соответствующие им пропозицио­нальные акты в свою очередь служат элементами сложных предложений и сложных пропозициональных, референци-альных и иллокуционных актов.

3.5. Проведенные рассуждения о статусе пресуппозиции в рамках теории актов привели нас к заключению, что пре-суппозиция не является иллокуционным актом в строгом смысле. В отличие от утверждений она является актом семантической референции. Следовательно, мы не имеем права считать ее вспомогательным иллокуционным актом внутри сложного иллокуционного акта, каковым является произнесение предложения типа (80): как и все референ­циальные и пропозициональные акты, пресуппозиция — лишь основа для иллокуционного акта. Хотя введение в рассмотрение, т.е. отсылка к новым объектам и фактам, и может считаться основным компонентом утверждения,

300

поскольку указывает, какими именно суждениями слушаю­щий должен пополнить свою систему знаний, все же «сфе­рой действия» утверждения должно быть все предложение в целом, поскольку утверждение должно содержать указа­ние, с какой уже известной информацией должна быть соот­несена данная новая.

Из этого, по-видимому, следует, что противопоставление подчинительной структуры предложения сочинительной не соответствует противопоставлению «подчиненного» (вспо­могательного) иллокуционного акта «сочиненному» (одному из компонентов составного), а является синтаксическим проявлением существования двух разных типов референ-циальных актов. Иначе говоря, один иллокуционный акт всегда отделен от другого границей предложения, при этом иллокуционный акт, выражающийся одним предложением, может быть составным.

В приведенных выше примерах мы видели, что последо­вательности иллокуционных актов требуют для своего вы­ражения последовательностей предложений. На уровне последовательностей предложений становится возможным говорить также и о вспомогательных иллокуционных актах. Так, произнося следующую последовательность:

(82) I have no money. Can you lend me ten dollars?

«У меня нет денег. Не можете ли вы одолжить мне десять долларов?»

я сначала высказываю утверждение, а затем просьбу. Главная цель утверждения, как было установлено выше, состоит в снабжении слушающего той информацией, кото­рая может оказаться ему полезной в его будущих действи­ях, которым (вернее, тому, какими бы их хотел видеть гово­рящий) посвящено следующее предложение. Та же самая просьба, впрочем, могла бы быть выражена и одним вторым предложением. Следовательно, утверждение здесь выпол­няет вспомогательную функцию, сообщая слушающему обоснование просьбы и тем самым увеличивая ее шансы на успех. Поскольку в данном случае утверждение служит условием просьбы, всю последовательность в целом можно рассматривать как просьбу. Это, конечно, не значит, что подобным образом устроена любая последовательность, т. е. что в последовательности всегда можно выделить один главный речевой акт, по отношению к которому все осталь­ные будут лишь условиями, компонентами или следствиями.

301

Следующая последовательность предложений:

(83) This summer I am going to Italy. I'll send you a post-card. «Этим летом я собираюсь в Италию. Я пошлю вам открытку»

выражает последовательность из двух равноправных рече­вых актов — утверждения и обещания, поскольку утверж­дение делается здесь не (только) для того, чтобы создать благоприятные условия для успеха обещания. Связь между этими двумя компонентами преимущественно семантичес­кая: акт посылки открытки географически обусловлен пребыванием в этот момент в Италии, так как из данной последовательности следует, что открытка будет послана именно оттуда.

Более сложными представляются соотношения между текстом и последовательностями речевых актов в таких предложениях, как

(84) I'll send you a post-card this summer, because I am going to Italy.

«Этим летом я пошлю вам открытку, так как собираюсь в Италию».

Что это такое: обещание, утверждение или и то, и другое одновременно (или данное предложение вообще прагмати­чески омонимично в этом отношении)? При одном понима­нии это утверждение составного суждения, т. е. утвержде­ние условного отношения между двумя фактами, причем первое (т. е. описывающее первый факт) суждение является пресуппозицией, а второе, расположенное в конце предло­жения,— интродуктом, вводимым в рассмотрение. Утвер­ждение об условиях событий носит здесь характер объясне­ния. Суждение может выполнять иллокуционную функ­цию только при определенных условиях, например если оно входит в ту часть предложения, которая вводится в рассмотрение. Главное (первое) предложение в (84) имеет семантическую структуру, типичную для обещания (от­сылка к будущим действиям говорящего), однако в данном понимании таковым не является.

При другом понимании — при котором суждение, со­держащееся в главном предложении, не является пресуппо- » зицией,— все предложение, или по крайней мере его глав­ное предложение, идущее первым, представляет собой обе-

302

щание. Однако придаточное предложение, стоящее в конце, выражает в этом случае не пресуппозицию, а независимое суждение, которое сообщает о причине посылки открытки. Значит ли это, что в одном предложении здесь выражены два разных речевых акта?

Интуиция как будто мало чем может помочь и в этом вопросе. Насколько можно судить, предложение типа (84) не особенно хорошо выражает второе понимание; для его выражения требуется по крайней мере сочинительная кон­струкция типа

(85) I'll send you a post-card this summer, for I am going to

Italy. «Этим летом я пошлю вам открытку, ведь я еду в Италию».

При первом понимании (84) — как утверждения, что факт посылки мною открытки обусловлен моим пребыванием в Италии,— между главным и придаточным предложениями отсутствует специальная пауза. Если же понимать (84) как обещание, но при этом употреблять соединитель because, перед ним нужна будет по крайней мере более длинная пауза; because в этом случае становится эквивалентным for в начале предложения и указывает на то, что следующее за ним утверждение имеет характер объяснения. При таком понимании (в качестве обещания) это утверждение теряет свою независимость, превращаясь во вспомогательный речевой акт к обещанию. В этом случае оно не только сообщает о том, при каких условиях я пошлю вам открытку, но делает мое обещание более достоверным. Для выражения вспомогательных речевых актов такого рода, следующих за главным (обычно ими бывают утверждения), требуется по меньшей мере сочинительная конструкция. Можно, по-видимому, утверждать, что если акцент падает на причинно-следственное отношение, выраженное союзом for (или be­cause), то главное предложение в той или иной степени утрачивает характер обещания и превращается в простое сообщение о будущих действиях (т. е. не содержит обяза­тельств, характерных для обещания). Использование на­чальных for или because (т. е. разделение (85) на два пред­ложения) позволяет сделать менее заметным причинно-следственное отношение между сообщаемыми фактами как таковыми и подчеркнуть отношение между соответствую­щими речевыми актами. Дополнительное свидетельство в пользу такой интерпретации различий между структурами

(84), (85) и структурой соответствующей последователь­ности дает голландский язык. В нем для выражения буду­щего времени (в придаточном условия) обычно тоже (как и в английском) используется форма настоящего времени. Непосредственная причинно-следственная связь между действиями в будущем будет выражена следующим обра­зом:

(86) Ik stuur je van de zomer een kaart, omdat ik naar Italie

ga. «Я пошлю вам летом открытку, так как я еду в Италию»,

где глаголы в обоих предложениях стоят в форме настоя­щего времени. В обещаниях, однако, может использоваться вспомогательное zai, образующее форму будущего времени (типа англ. shall, will): «Ik zai je een kaart sturen!» («Я пошлю вам открытку!»). То же самое верно и в случае угрозы: «Ik zai je we! krijgen!» («Я тебя поймаю!»). В (86) употребление zai, по-видимому, недопустимо, а в (87)—нормально:

(87) Ik zai je van de zomer een kaart sturen. Want ik ga naar Italie. «Я пошлю вам летом открытку.. Ведь я еду в Италию».

Другим, еще более типичным примером является сле­дующее предложение, традиционно адресуемое детям:

(88) Because you have been so sweet, I'll give you a rabbit. «Поскольку ты хорошо себя вел, я подарю тебе кроли­ка».

Это, несомненно, обещание, а не утверждение или похвала, которая звучала бы таким образом:

(89) You have been very sweet. Therefore, I'll give you a rabbit. «Ты вел себя очень хорошо. Поэтому я подарю тебе

кролика».

В первом примере устанавливается связь между пове­дением слушающего и будущими действиями говорящего (который действительно впоследствии сможет сказать:

«Я подарил тебе кролика за то, что ты так хорошо себя вел»). Придаточное, образующее пресуппозицию, определяет ус­ловия действия, которое вводится в рассмотрение в главном предложении. Несмотря на то что все высказывание в целом представляет собой обещание, нужное изменение внутрен-

304

него состояния слушающего, состоящее в появлении у него ожиданий, основанных на обязательствах говорящего, определяется той частью предложения, которая является интродуктом. В (89), однако, сначала высказывается утвер­ждение (или похвала). В таких случаях положительная оценка поведения собеседника обычно ведет к принятию говорящим некоторых обязательств, а эти обязательства в свою очередь могут служить основаниями для акта соб­ственно обещания. Этому обещанию и посвящено следующее предложение, причем открывающее его therefore «поэтому» указывает на основания этого обещания, появившиеся в ре­зультате акта похвалы (в предыдущем предложении).

3.6. Рассмотренные выше примеры тесно связаны с ус­ловными иллокуционными актами, например, такими, как условные обещания:

(90) If I go to Italy, I'll send you a post-card.

<Если я поеду в Италию, я пошлю вам открытку».

(91) If you are sweet, I'll give you a rabbit.

<Если ты будешь хорошо себя вести, я подарю тебе кролика».

Примеры такого типа, и в особенности условия их истин­ности, хорошо известны из философской логики ⁵. Но, по­жалуй, термин «условное обещание» не совсем удачен. Вряд ли стоит утверждать, что, произнося условное предложе­ние такого рода, я даю обещание сделать нечто только при определенном условии. Обещание дается само по себе, а ограничивается лишь «область его выполнимости»: я со­общаю о своих будущих действиях в том возможном мире, который задается суждением, содержащимся в условном придаточном (начинающемся с если...}. В случае (90) это условие касается способности говорящего (выпол­нить обещание), т. е. возможности совершить то действие, о котором идет речь, причем обязательства принимаются говорящим добровольно или вытекают из принятых форм поведения (если вы едете отдыхать, вы обычно присылаете открытки своим знакомым или родственникам). Напротив, в (91) условие прямо указывает на то, что возникновение гл таких обязательств зависит от поведения слушающего.

Несмотря на свою подчиненную позицию, суждения,

305

выражаемые условными придаточными предложениями, не являются пресуппозицией, поскольку содержащаяся в них информация заранее не известна ни слушающему, ни даже говорящему. Обычно референтом таких условных выраже­ний являются факты реально не существующих возможных миров, к информации о которых говорящий не имеет до­ступа в момент речи. В противном случае нужно было бы употребить because, ср. примеры в предыдущем разделе. Из этого следует, что отношение между фактами, сообщае­мыми в придаточном и главном предложениях, в сущно­сти одно и то же во всех данных примерах (во всех случаях это отношение «достаточного основания»); различаются же лишь возможные миры, в которых это отношение имеет место.

Строго говоря, двучленный союз if. . .(then) «если. . . (то)» вообще не соединитель, а оператор, служащий поверх­ностным выражением глубинного отношения «основания» или «причины». Этими и другими свойствами условных и контрфактических утверждений мы здесь больше зани­маться не будем ⁶.

Более важным в свете наших рассмотрении представ­ляется тот факт, что подчиненное придаточное в начале предложения не обязательно выражает пресуппозицию. В этом случае, следовательно, все сложное предложение в целом является интродуктом, хотя, с другой стороны, можно считать, что в условных выражениях и условных придаточных выражается не пресуппозиция, а прямо вы­сказываемое предположение (supposition). В обоих случаях введение в рассмотрение опирается на условие, сообщен­ное в первой части сложного предложения. В случае пре-суппозиции истинность этого условия известна, в случае предположения — предполагается (в некотором возможном мире), а в случае контрфактического утверждения — изве­стно, что в реальном мире оно ложно ⁷.

Другим важным для нас свойством условных выраже­ний типа если. . . и одновременно подтверждением их спе­цифического «операторного» статуса является тот факт, что предложения, построенные по типу если, . . то, не могут быть безболезненно преобразованы в последовательность предложений. В английском и других языках нет специаль­ного варианта для if «если» в начале простого предложения (кроме самого if), такого, как for «ведь», therefore «поэтому», so «таким образом», yet «однако» и т. д., хотя иногда можно встретить предложения типа

306

(92) I'll go to Italy this summer. If I have enough money. «Этим летом я поеду в Италию. Если у меня будет до­статочно денег».

Здесь относящееся ко всему предложению if сопровождает­ся сильным ударением, и ему часто предшествуют такие выражения, как at least «по крайней мере», that is «то есть» и т. д. Такие независимые условные предложения типа если... выполняют функцию «уточнения» или «ограничения» по отношению к предыдущим утверждениям. Заметим, что без оператора if первое предложение в (92) сообщает о некото­ром факте в будущем реальном мире и, следовательно, об­ладает такой же иллокуционной способностью, как всякое утвердительное высказывание. Вообще, предложения без операторов (т. е. модальных наречий типа may be «может быть», probably «вероятно» и т. д.) интерпретируются нейт­рально, как сообщения о событиях, происходящих либо в реальном мире, либо в мире, задаваемом предикатами (хотеть, желать, мечтать и т. п.) и суждениями в преды­дущих предложениях. Следующие за ними условные пред­ложения (если. . .) обычно используются для уточнения или ограничения такой (безусловной) интерпретации. По­добно другим соединителям, стоящим в начале предложе­ния, такое если соединяет скорее иллокуционные акты, чем сами факты: оно позволяет уточнить высказанное ранее утверждение, а не сообщенные в нем факты.

3.7. Хотя рассуждения, проведенные в предыдущих разделах, несколько приблизили нас к пониманию противо­поставления предложение/последовательность предложе­ний и связанных с ним вопросов, полученных результатов и наблюдений все же недостаточно для построения экспли­цитной и систематической концепции. Тем не менее мы попытаемся резюмировать здесь основные принципы, опре­деляющие структуру текста и диалога в аспекте этого про­тивопоставления. За точку отсчета примем следующие шесть базовых структур (взяв в качестве примера причинные отношения):

(93) I.