Куртц П. К93 Искушение потусторонним: пер с англ

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 42

Часть первая:

СКЕПТИЦИЗМ И ЗНАЧИМОСТЬ

ЖИЗНИ

I. ПОТУСТОРОННЕЕ И СМЫСЛ СУЩЕСТВОВАНИЯ

Ценность жизни: нечто умалчиваемое об этом

Все живые существа подвержены непрерывным процессам воспроизводства и обновления. Каждый вид постоянно стремится сохранить и воспроизвести себя несмотря на разрушительные воздействия окружающей среды. Все формы животной жизни нуждаются в пище для выживания и рождения потомства — хотя скорее всего они не осознают конечности своего существования. В итоге, природа одерживает верх и каждый отдельный организм покоряется ей: листва вянет и сирень засыхает; побег, вырастающий в могучий вяз, начинает гнить и разрушаться; молодой жеребец превращается в дряхлую лошадь.

А что же человек? Он — творение разумное, обладающее даром воображения. Он хорошо осознает, что его жизнь конечна. Он видит неизбежные фазы превращений: младенец, ребенок, юноша, зрелый человек, старик; некогда полные возможностей и сил люди, в конце концов стареют и умирают. Половое созревание, молодость, старение — все это неизбежные фазы жизни. Таким образом, люди знают о своей неумолимой кончине и о трагизме человеческого существования. Жизнь полна опасности: как только человек рождается, он уже может умереть. Какой-нибудь несчастный случай или неизлечимая болезнь могут настигнуть как друга, так и недруга. С этой тягостной необходимостью трудно примириться. Большинство людей не хотят или не могут смириться с неизбежной смертью. Из этой тревоги вырастают поиски потустороннего и религиозной веры.

Жизнь является или может быть замечательной и изобильной, полной смысла, удовольствия и интересных событий. Это очевидно для тех, у кого есть мужество преодолевать страх

33

смерти и достигать чего-то в этом мире. Современная цивилизация, образование, наука и технология помогают нам уменьшить опасность болезней и продлить годы жизни, насыщенные удовольствиями и плодотворными результатами, лишенные тревог по поводу нашей окончательной судьбы или планов Бога в отношении нас. Однако в подсознании каждого человека всегда скрывается возможность отчаяния, неумолимого страха перед своей смертью. Никто не может избежать смерти: все мы обречены умереть в свое время, как бы мы ни старались это отсрочить.

Мой отец умер в пятьдесят девять лет от сердечного приступа в расцвете лет, но он сказал нам, стоявшим у его постели, что знает о том, что умирает. Он поцеловал мою мать и сказал, что его жизнь в итоге была счастливой. Мой дед, всегда жизнелюбивый, радостный, разговорчивый, излучающий жизнь, на смертном одре в свои девяносто два года сжал кулаки, и, скрежеща зубами, сказал нам, что не хочет умирать. Он отказался принять свой приближающийся конец. Моя бабушка в восемьдесят три года сделала последний вздох на руках своей дочери и скончалась тихо и спокойно, даже не осознавая, что умирает. Ее самая младшая дочь умерла от рака в пятьдесят лет. Независимо от того, как мы относимся к своей смерти, каждый из нас когда-нибудь, даже после полной и обильной жизни, достигнет предела, которого нельзя избежать.

Давайте поразмышляем над положением человека: все наши замыслы не смогут осуществиться в далеком или даже ближайшем будущем. Дома, которые мы построили и обустроили, любовь, которой мы наслаждались, карьера, которой мы посвятили себя — все канет в лету. Памятники, которые мы воздвигли, чтобы запечатлеть наши чаяния и достижения, могут простоять несколько сотен или даже тысяч лет — как и застывшие величественные руины Рима и Греции, Египта и Иудеи, восстановленные и сберегаемые последующими цивилизациями. Все творения людей исчезают и забываются достаточно скоро. Красивая одежда, в которую мы себя облачаем, даже наши дети и внуки, в которых мы не чаем души, — все в будущем исчезнет. Многие наши поэмы и книги, картины и скульптуры будут забыты, похоронены на библиотечных полках или в музеях, читаемые и обозреваемые только нескольки-

34

ми будущими учеными, интересующимися прошлым. В конце концов наши творения будут разъедены червями или молью или, возможно, их поглотит огонь. Даже то, что мы ценим больше всего, человеческий разум и любовь, демократические ценности, поиск истины, будут со временем заменены неизвестными ценностями и институтами — конечно, если человечество выживет, хотя и это неведомо. Если бы мы хотели составить руководство для пессимиста, мы бы с легкостью могли наполнить его описаниями ложных надежд и напрасных мечтаний, перечнем человеческих страданий и горя, позорных конфликтов, предательств и поражений, сопровождавших человечество на протяжении веков.

Я по природе оптимист. Если бы я составил каталог благ человеческой жизни, он бы намного превысил перечень зол. Я бы превзошел пессимиста, перечисляя смех и радость, преданность и сострадание, открытия и творчество, совершенство и величие. Благо, привнесенное в мир каждым человеком и человечеством в целом, должно впечатлять. Насколько все это великолепно. Пессимист с ужасом и отвращением указывает на Калигулу, Аттилу, Цезаря Борджиа, Берию или Гиммлера; но я бы противопоставил им Аристотеля, Перикла, Леонардо да Винчи, Бетховена, Марка Твена и Марию Склодовскую-Кюри. Пессимист указывает на наличие двуличности и жестокости в мире; я же впечатлен состраданием, честностью и добротой, неистребимо бытующими в нем. Пессимист напоминает нам о невежестве и глупости; я же — о непрерывном росте человеческого знания и понимания. Пессимист подчеркивает неудачи и поражения; я — достижения и победы, предстающие во всем их великолепии.

Может быть задан вопрос: как мы должны оценивать человеческую жизнь и ее достижения за долгий или короткий период времени? Что считать мерой ценности, шкалой успеха? Непосредственный мир человека может предоставлять ему безграничные возможности. Взглянем, что человек может сделать, если социальные условия обеспечивают определенную меру свободы и если он развивает в себе творческое начало: он может жениться, создать семью, овладеть профессией и добиться успеха, построить дорогу, вылечить больного, изобрести новый метод, создать ассоциацию, открыть новую истину, нани-

35

сать поэму, построить космический корабль. Все это находится в пределах его кругозора и масштаба человеческой жизни, он может увидеть начало, середину и результат своей работы. Он может добиться желаемых плодотворных результатов, которыми воспользуется если и не он, то его последователи или дети их детей. Франция, Соединенные Штаты, Индия или Новый Сион являются обществами, созданными людьми. Пессимист тяжко вздыхает: они исчезли или исчезнут в конечном результате, в ходе истории, если не сегодня или завтра, то когда-нибудь непременно. Он жалуется на беспредельную несправедливость конечности нашего существования. Человек может знать о том, что он смертен, и смириться с этим. Но мы живем сегодня, у нас есть мечты и надежды, непосредственный опыт и достижения, которые могут быть бесконечно интересны, волнующи, удовлетворять нашим стремлениям и возможностям.

Можем ли мы радоваться жизни сегодня и завтра, не тревожась об отдаленном будущем? Нет, говорит пессимист. Он не в состоянии жить в этом мире; он постоянно думает и обеспокоен своим окончательным исчезновением. «Разве жизнь может иметь смысл, если она все равно закончится?» — жалуется он. Из этого вырастает тщетная вера в бессмертие и вечную жизнь.

«Почему бы ни сделать максимально возможного на базе этой земной жизни, если это все, что у нас есть?» — спрашиваю я в ответ. На самом деле она может быть полной счастья и смысла. Мы можем составить обширный список всех наших благ и зол, всех ценностей и антиценностей.

Каждому злу, на которое указывает пессимист, я могут противопоставить добродетель, каждой потере — приобретение. Все зависит от нашего взгляда. Мир человека может быть наполнен непосредственной жизнью в настоящем, которую он считает богатой и насущной. Жизненный мир человека включает и его прошлое. Он включает собственный маленький мир человека — память о родителях, родственниках, коллегах, друзьях. А также историю его общества и культуры, запечатленную в сохранившихся великих институтах и традициях. Кроме того, его жизненный мир соприкасается с дошедшей до нас историей прошлых цивилизаций, с их великими мыслителями, художниками, гениями и героями, сохранившимися писаниями и памя-

36

тью о деяниях, которые передаются нам прошлыми поколениями. Существуют также следы далекого прошлого, обнаруженные учеными в пластах земли и скалах, рассказывающие нам об эволюции человеческого вида и других форм жизни. Он также окружен физической вселенной, простирающейся на миллиарды лет в прошлое. В телескопе астронома сквозь бесчисленное количество световых лет раскрывается космос: образование колец и спутников Сатурна или Урана, рождение и смерть бесчисленных звезд и галактик. Что включает наше настоящее? Все, что здесь и сейчас на планете и в необъятном космосе исследуется наукой. Что обещает нам будущее? Человек может размышлять над своим будущем: что его ждет завтра, в следующем году, через двадцать или пятьдесят лет. Насколько далеко мы можем заглянуть? Мы можем строить планы, но не можем предугадать, что будет, — если вообще что-то будет, — столетие спустя. Можно быть определено уверенным лишь в том, что вселенная будет продолжать существовать — но уже без меня и моего достаточно большого влияния на нее.

Таким образом, возможны, в принципе, две точки зрения. Первая считает, что существующие жизненные цели и сфера действий человека и его семьи, культура, ее пространственные и временные измерения, ее непосредственный феноменологический диапазон, память и ожидание, наполнены смыслом. Имеет ли жизнь окончательный смысл сама по себе? Нет, не имеет. Но она предоставляет нам бесчисленные возможности. Смысл зависит от того, что мы вкладываем в него. Он идентифицирован с нашими целями и ценностями, нашими планами и проектами, независимо от того, достигаем мы их или нет, интересны они нам или нет. Жизнь, без сомнения, так или иначе, как убеждает нас реализм, есть источник счастливого существования, настроений радости, удовлетворения от творческого вдохновения и результата.

Тем не менее, для миллионов людей жизнь неинтересна, они испытывают трудности, сталкиваются с проблемами и вовлечены в конфликты. Жизнь имеет для них горький привкус: она безобразна и скучна, полна мучений и печали. Они оплакивают настоящее, ругают прошлое и боятся будущего. Чувство трагичности жизни обостряется у тех, кто страдает

37

от больших потерь или жестоких случайностей. Но природа безразлична к нашим заботам и желаниям. Бушующее пламя или циклон могут разрушить все, что мы построили и любили и мы вынуждены смириться со стихией. Наступает пустыня отчаяния, пустота безразличия, лишенность смысла. В некоторых социальных системах люди становятся врагами самим себе — они неспособны жить и дышать свободно, будучи запертыми в гулагах своих душ.

Однако в рамках нашего жизненного мира мы способны испытывать глубокие переживания, наслаждение и интерес к жизни, если мы в состоянии выразить нашу свободу как независимые, автономные и творческие существа, особенно, если мы живем в открытом обществе, которое предоставляет нам свободу выбора. Искра подлинно замечательной жизни есть творчество, а не бегство, отступление или недовольство, оно — смелое проявление воли к жизни. Да будет воля моя, — говорит свободная личность. Можно — в относительной и разумной степени — достичь замечательной жизни, несмотря на природные и общественные ограничения и обстоятельства. Я говорю не о жизни, заключающейся в тихом уходе от действительности, и не о простой самореализации, но об активном проявлении своих талантов и способностей и выражении собственного творческого воображения. Можно вырыть глубокий колодец там, где не было ни одного, сочинить колыбельную, изобрести искусный инструмент, основать новое общество, обучать детей, переехать в другое место, добиться успеха на работе или поменять ее. Это может быть замечательно, это может вызвать печаль и слезы, по в своей основе это может иметь большой смысл. Пессимистическая дилемма, драматизирова1шая Шопенгауэром, ложна: жизнь может казаться пустой, если мы не способны исполнить наши желания (в этом случае мы озабочены, не удовлетворены и беспокойны), либо если мы пресытились (тогда мы испытываем тоску и скуку). Нас побуждают к действиям наши желания и намерения, они могут быть источником ожидания, заставляющего нас реализовывать их и испытывать от этого подлинное удовлетворение. Это может сопровождаться удовлетворением, удовольствием, пониманием, возбуждением — всеми познавательными ценностями.

38

Я хочу поспорить с пессимистом на уровне феноменологического, контекстуального жизненного мира. Что с вами? — могу я спросить. Вы подавлены сексуально? Тогда удовлетворите свое либидо. Вы устали и нездоровы? Измените ваше питание и начните физические упражнения. Вы ненавидите вашу работу? Смените ее, займитесь переобучением. Кто-то болен? Попытайтесь найти лекарство. Вы одиноки? Найдите любовницу или товарища. Вам угрожает ваш сосед? Помиритесь с ним или вызовите полицию. Вы обеспокоены несправедливостью? Не сидите, помогите уменьшить или уничтожить зло. Введите новое законодательство. Примите жизнеспособное решение. Человеческие недуги излечимы до некоторой степени, в рамках имеющихся возможностей с помощью разума и человеческой силы.

Противоположная точка зрения, которая тревожит многих — это аргумент в конечном итоге (the long run). Если я не буду жить вечно, если я должен умереть, если всякий человек должен когда-нибудь умереть — все мои друзья, коллеги, даже мои дети и их дети — и если моя страна или общество должны в конце концов исчезнуть, тогда не бессмысленно ли все это? Что тогда делает мою жизнь действительно осмысленной? Совсем ничего?.. Это недоумение и отчаяние, вызывающее такие размышления, является глубочайшим источником религиозного побуждения, трансцендентной жаждой чего-то большего. Может ли человек до бесконечности продлить свою жизнь, жизнь своего сообщества и тех, кого он любит? Люди спрашивают в мучении и страхе: почему, кроме моего земного существования, у меня ничего более нет?

Моя жена, француженка, иногда задает такие вопросы, когда мы, оставшись одни поздно ночью, разговариваем перед сном. И я слышу подобные вопросы от других. В какой-то момент происходит осознание своей конечности, тогда человек постепенно понимает, что он стареет, и его жизнь не бесконечна. Морщины на лице, дряхлеющее тело указывают, что наши силы не вечны. Молитвы, обращенные к отсутствующему божеству, не решают проблемы и не спасают душу человека от угасания. Они не избавляют человеческую жизнь от неминуемого конца. Они просто выражают страстное желание избежать смерти. Они являются личным или коллективным монологом. Того, к кому обраще-

39

ны молитвы, нет, и он не может помочь нам. Проявления религиозной набожности есть очищение души, избавляющее человека от страхов и символизирующее его надежды. Они являются односторонним актом. Не существует другой стороны, которая могла бы услышать наши молитвы и просьбы.

Почему секулярный гуманизм не смог победить?

Теперь можно спросить, есть ли иные, кроме психологических и экзистенциальных, причины того, почему светские философы, признающие временность человеческого существования, не смогли завоевать общественного признания? Почему религиозные институты, даже явно мошеннические и аморальные, продолжают существовать, несмотря на рост науки, всеобщее образование в развитых странах, возможность покончить с нищетой и наступление времен более здоровой жизни? Обусловлено ли это какими-то генетическими и социобиоло-гическими причинами? Несомненно, существование религии можно объяснить многими могущественными социальными причинами: культурной отсталостью, этническими обычаями и традицией, средствами массовой информации, представляющими религию как бесспорную истину, распространением религиозных принципов, институционализацией религии, сращенностью религии в одних культурах с государством, а в других — с экономической властью.

Обращая свой взгляд на эпоху Просвещения, мы видим, что люди в то время мечтали использовать науку и образование для достижения человеческого прогресса. Они верили, что религиозный предрассудок канет в прошлое. Философы восемнадцатого века порицали окружавшие их невежество и догматизм, распутство и лицемерие духовенства. Они верили, что разум способен преодолеть слепую религиозную веру и суеверие.

Слишком очевидно, что этого не произошло. Даже высокообразованные люди — доктора и юристы, так же как нищие и воры, — продолжают верить в божественное спасение. Избавление от нищеты и болезней, высокий уровень жизни не обязательно ведут к освобождению от религиозности. Церкви могут усиливать или уменьшать свою привлекательность, но они не исчезают. Ускоренно создаются новые формы религий

40

трансцендентного, заменяя прежние, утратившие свое былое влияние. Почему религиозная традиция имеет такое глубокое влияние? Почему груз прошлого так тяжело давит на настоящее, что даже в других отношениях рациональные и скептически настроенные люди с трудом противостоят его соблазну.

Нет подкрепленных свидетельств существования Бога, а так называемые аргументы, доказывающие его реальность, неубедительны. Мы прошли через затянувшийся спор между философией и теологией, наукой и религией. Философы одерживали верх в каждом пункте этого спора. Как мы увидим в следующих главах, не существует ни убедительных фактов божественного источника или цели вселенной, ни доказательств того, что существование Бога позволяет человеку осуществить его собственные желания. Более того, все главные монотеистические религии — христианство, иудаизм, ислам — основываются на мифах откровения. И все-таки теологи продолжают одерживать победы. Каждое последующее поколение оказывается невосприимчивым к победам скептиков и поражениям теологов, оно вкладывает свой собственный смысл в старые религиозные формы и институты и создает новые, даже более иррациональные. Почему так происходит? Почему миссия воскрешенного Христа, пророчества Мухаммада, Моисея на горе Синай или внеземные божества и демоны оккультистов все еще оказываются по-новому убедительными для каждого поколения?

Потому ли, что эти миссии и пророчества обещают, что существует иная жизнь, кроме этой, происходящей в феноменальном жизненном контексте и во вселенной? Если это так, неужели многие или большинство душ нуждаются в иной жизни? Я повторяю свой вопрос: обречен ли светский гуманизм навечно остаться точкой зрения относительно ограниченного числа скептиков, отторгаемой широкими массами человечества? Или существуют иные альтернативы?

Поиск потустороннего

Нужно ли человеку верить, что существует что-то большее, т.е. то, что находится по ту сторону этой юдоли неопределенности и окончательного исчезновения? Это оспаривается светским гуманистом, постоянно окруженным экстравагантны-

41

ми утверждениями о существовании сверхъестественной, чудесной, таинственной, ноуменальной или паранормальной реальности. Означает ли это, что все существующее ограничено рамками наших восприятий? Конечно нет, поскольку мы делаем логические выводы, выдвигаем гипотезы, обнаруживаем скрытые причины. Знание есть результат наблюдений (прямых и косвенных) и рационального умозаключения. Как и эксперимент, суждения используются в повседневной жизни и науках для установления достоверного знания.

Трансцендентное имеет много синонимов. Такой философ как Платон иногда называет его «последней реальностью». Платон отличает реально существующее от области видимого; чувства и наблюдение только указывают на мир предметов и их текучесть. Существует более глубокая Истина, говорил он, которая может быть достигнута только разумом и интуицией. Область этой истины — мир всеобщих идей, которому подчинен случайный мир конкретных фактов. Мир Бытия остается скрытым от наших чувств, он может быть познан только диалектическим рассуждением и разумом. Кант указал на ноуменальное как отличное от феноменального: ноуменальное лежит по ту сторону области феноменов. Феноменальное познаваемо, оно подчинено регулярностям и законам, структурированным чистыми формами чувственного созерцания и категориями чистого разума. Наука упрочена в феноменальном мире, упорядочиваемым разумом. Однако «реальный» мир сам по себе непознаваем. Мы можем увидеть только проблески ноуменального, возможно, в нашей моральной жизни.

Есть основание полагать, что мир, который мы познаем опытным путем и обозначаем в языке, вовсе не обязательно тот, каким он нам является, и есть что-то за его пределами, чего человеческий разум и язык не могут сейчас понять и описать. Рост человеческого знания опровергает любые самонадеянные утверждения о том, что наше знание абсолютно или что мы достигли его окончательных пределов. После того, как признается и устанавливается истинность какой-нибудь гипотезы или теории, может обнаружиться ее ограниченность, и новая, более исчерпывающая теория, может со временем ее сменить. С другой стороны, мы не можем на основании этого заключить,

Blog

Куртц П. К93 Искушение потусторонним: пер с англ

Содержание