Орнитологическая коллекция

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6

В результате анализа данных, приведенных в таблице, можно заключить следующее: 1. Генетически все обследованные говоры восходят к одному типу материнской основы – севернорусскому говору с полным оканьем. 2. Функциональное полное оканье реализуется на современном этапе в говорах Туруханского района (северной и частично южной части), Среднего Енисея, Кежемского района Приангарья, Емельяновского района, т.е. из семи описанных диалектов в пяти. Это свидетельствует о значительной архаичности русских старожильческих говоров Красноярского края. 3. По степени архаизации выделяются два диалекта: северной части Туруханского района (только полное оканье, самая архаическая система) и Ачинского района (притрактовая зона), где зафиксировано только аканье. Такое соотношение между говорами соответствует их положению. Остальные говоры располагаются между ними: при наличии полного оканья имеют системы разрушающегося оканья и аканья говоры южной части Туруханского района, среднего бассейна Енисея, Кежемского района (Приангарье), Емельяновского района (притрактовая зона); к говорам, не реализующим полного оканья, а обладающим двумя системами, разрушающимся оканьем и аканьем, относится диалект Богучанского района (Приангарье). Разница в степени архаизации двух говоров Приангарья объясняется, вероятно, фактом строительства Богучанской ГЭС, промышленным развитием Богучанского района (сравнительно с Кежемским, на 70-е годы). Архаичность же говора Емельяновского района (сравнительно с другим притрактовым – Ачинским) внелингвистической трактовке, с нашей точки зрения, не поддается. 4. Рассматриваемые говоры одновременно в разных позициях (первый предударный, втрой предударный и заударный слоги) могут реализовать как разное количество систем, так и одинаковое, т.е. вокализм в целом после твердых согласных может быть как симметричным, так и несимметричным (это отражено в таблице). К симметричным относятся говоры северной части Туруханского района (во всех позициях реализуется только полное оканье), говоры Ачинского района (во всех позициях реализуется только акающая система) и говоры Емельяновского района (во всех позициях реализуются все три системы). Остальные говоры относятся к несимметричным. Несимметричными являются говоры южной части Туруханского района, диалекты Среднего Енисея и Приангарья. 5. Исследованные говоры по количеству функционирующих систем можно подразделить на имеющие максимум и минимум реализаций. Так, максимальное число реализаций – 9 – имеют говоры Емельяновского района, минимальное – диалект Ачинского района (только аканье) и говор севера Туруханского района (только оканье). 6. Рассматриваемые семь русских старожильческих говоров Красноярского края представляют собой относительно автономные системы, среди них нет полной идентичности, чем они и отличаются, например, от говоров Среднего Приобья, в которых безударный вокализм после твердых согласных не варьируется [29]. 7. Возможное предположение о делении говоров края на три зоны в соответствии с особенностями заселения (архаические – Нижний Енисей; переходные – Средний Енисей, Приангарье; под влиянием литературного языка и акающего окружения перешедшие к аканью – притрактовые) на языковом материале (в выбранной позиции) не подтверждается. Степень устойчивости исходного говора оказалась значительно большей, чем степень устойчивости изначального состава населения.

Говоры Среднего Енисея – одно из звеньев общей системы русских старожильческих говоров Красноярского края. Эти говоры оригинальны и ближе других стоят к говорам Кежемского района Приангарья.

Вокализм после мягких согласных исследуемого говора характеризуется наличием еканья. Система различения гласных после мягких согласных проявляется спорадически у лиц старшего поколения: вз’ала, п’атна, л’ожыт, н’осу, ст’ена, сл’еды [30]. Еканье – типичный вокализм говоров, переходных от оканья к аканью. При значительной устойчивости оканья еканье можно рассматривать как бóльшую подвижку в системе вокализма после мягких согласных, чем после твердых, в сторону уменьшения смыслоразличительных возможностей гласных неверхнего подъема: загл’енýл, запр’егл’ú, к’ип’е^аткóм, раб’е^ат’úшк’и, йейцó, в’ернýл’ис’, т’е^аплó, в’е^аслó, т’емн’úт.

Особый интерес в предударном вокализме после мягких согласных в изучаемом говоре представляет наличие на месте этимологических «а», «е», «ять» гласного [е], имеющего более широкое образование, приближающееся к гласному [а]. При слуховом анализе возможно ложное соотнесение этого звука с [а] [31]. Экспериментальный анализ, проведенный И.И. Литвиненко, доказывает, что это [е] значительно сниженное по подъему и лишенное напряженности.

Таким образом, между вокализмом после твердых согласных и вокализмом после мягких согласных отмечается параллелизм: гласные фонемы среднего подъема реализуются в звуке с более открытым образованием, лишенным напряженности (лабиализацию можно рассматривать как напряженность гласного) в звуках [о^а] и [е^а], т.е. эти гласные сближаются, сближается таким образом тип вокализма после твердых и после мягких согласных. Таким образом в говоре корректируется изначальное несоответствие между вокализмом после твердых согласных (различение гласных) и вокализмом после мягких согласных (неразличение гласных).

Еканье показательно и для варианта говора, характеризующегося появлением аканья на севернорусской основе. В этом случае упрощение системы гласных приводит к противопоставлению узких и широких гласных (гласных верхнего и неверхнего подъема), обусловленному особым свойством артикуляционной базы таких говоров («сильное примыкание согласных к гласным, степень челюстного раствора, характер особой ритмической организации речи» [32]).

Еканье является результатом развития говора на протяжении довольно длительного времени. Принесено ли оно первопоселенцами из Европейской части России или развилось в Сибири, сказать трудно, но совершенно очевидно, что изменения в вокализме анализируемого диалекта лежат в рамках общерусских тенденций.

После шипящих и ц безударный вокализм соответствует модели после мягких согласных, т.е. неразличение гласных неверхнего подъема при совпадении их в [е] или [е^а]: ч’е^алов’éк, шерст’анá кóфта, ше^ал’ист’úт; жер’óбайа, холше^ав’йó, на ло^аше^ад’áх, поже^ал’éл, ше^ашнáцат, же^ал’éзо, мóжет’е, йáрце^ава (Ярцево), картóшек, р’еб’е^ат’úшек, на л’éсн’ице.

Однако в большом количестве слов в этой позиции реализуется [а]: жал’éза, пшан’úца, жаднýша, шаршáвы, цалофк’ú (поцелуи), жалýдок, ф цан’é, жан’úх, жанá. И.И. Литвиненко рассматривает их как случаи лексикализации (с. 173), но не следствие развивающегося аканья, ссылается при этом на А.М. Селищева (но, как мы думаем, возможна трактовка этого явления как выравнивания вокализма после шипящих и ц по твердому варианту, тогда это свидетельство увеличения сферы представленности аканья).

Исследуемому говору спорадически присуще и такое явление, как ёканье – переход [е] в [о] в безударном положении перед твердыми согласными и в конечном открытом слоге: úм’о, знáйот.

Каково же место говоров Среднего Енисея в системе русских старожильческих говоров Приенисейского края по этой позиции?

В сравниваемых говорах (см. выше) после мягких согласных различаются следующие типы вокализма: 1) различение гласных после мягких согласных (перед твердыми и, у, э, о, а, перед мягкими – и, у, э, а); 2) частичное различение гласных в этой позиции в двух вариантах: сохранение [о] в заударной позиции перед твердыми согласными и в абсолютном конце слова (ёканье) и реализация фонемы [а] (с сохранением [а] перед твердыми согласными и в звуке типа [е] перед мягкими согласными); 3) неразличение гласных неверхнего подъема в безударном положении при совпадении их в звуке [а] = яканье, [е] = еканье и [и] = иканье.

Данные можно обобщить в схеме:

Говоры северной части Туруханского района – р, е.
Говоры южной части Туруханского района – чр, е, а.
Говоры Среднего Енисея – (р), ё, е, (и).
Говоры Удерейского – Мотыгинского района и северо-западной части Енисейского – чр, ё, а, е.
Говоры Кежемского района – (чр), е, ё, и.
Говоры Богучанского района – (ё), е, и.
Говоры Емельяновского района – р, е, а [33].
Говоры Ачинского района – е, и.

Напоминаем, что варианты вокализма реализуются не в разных частях районов, а в разных пластах говора (архаические, «передовые» говоры). В скобках отмечены спорадические явления. Иканье реализуется в звуке [и^э], еканье часто в звуке [е^а].

В результате рассмотрения вокализма после мягких согласных можно прийти к следующим выводам:

1. Ведущим типом вокализма в описываемом говоре является еканье. Еканье поддерживается расширенной зоной реализации звука [е] за счет ударной а между мягкими согласными. Это ведущий тип вокализма после мягких согласных известен во всех старожильческих говорах Красноярского края.

2. Фиксация яканья в отдельных говорах края – очевидно, результат неточной слуховой идентификации звука [е^а] с звуком [а] – см. выше.

3. Иканье очень осторожно входит в систему описываемых говоров, зафиксированы только отдельные случаи его бытования (в звуке [и^э] преимущественно в речи молодежи в позиции между мягкими согласными. По старожильческим говорам края оно отмечается только в «передовом» слое (за исключением Ачинских диалектов, где оно является основной формой вокализма после мягких согласных). Нужно учесть, что, по наблюдениям М.В. Панова, в литературной речи это явление развивается в направлении от [и^э] к [и] и для современной нормированной речи характерен последний вариант.

4. На существующем уровне описания в Красноярском крае нет двух совпадающих по этой позиции говоров. Однако совершенно ясно, что повсеместно реализуется одна система в направлении от различения гласных после мягких согласных через частичное различение (с сохранением [а] перед твердыми согласными и ёканье) к еканью и начальному этапу перехода к иканью.

5. При сравнении вокализма после мягких согласных с вокализмом после твердых согласных выявляется картина бóльшей подвижки от первоначальной системы в вокализме после мягких (оканью, т.е. различению неверхних гласных после твердых согласных симметрично различение гласных после мягких согласных). Такое положение дел широко распространено по русским северным говорам.

6. Противопоставлены по вокализму после мягких согласных, так же, как и по вокализму после твердых согласных, диалекты северной части Туруханского района, как самые архаические, и говоры Ачинского района, как в значительной степени трансформированные.

7. В целом, так же, как и при рассмотрении вокализма после твердых согласных, можно заметить, что степень устойчивости народной речи значительно большая, чем степень устойчивости состава населения.

8. Старожильческие говоры Среднего Енисея, представляя собой часть общей системы старожильческих говоров Красноярского края, на данном этапе развития оригинальны. Ближе других они стоят к говорам Кежемского (как и по вокализму после твердых согласных) и Богучанского районов Приангарья.

Консонантизм описываемого говора имеет общерусскую основу и по сравнению с литературным языком специфическими являются только четыре момента.

Не имеют соответствий в литературном языке шепелявые мягкие свистящие согласные. На слух они воспринимаются со своеобразным «шипящим» призвуком: [с^ш].

«Распространенность их в речи носителей традиционного говора позволяет судить о явлении как фонетической норме, обладающей при этом статусом принадлежности к собственно языковым фактам» [35]. Под шепелявостью (шепелявеньем) понимаются «качественные изменения в ряде шумных мягких зубных, заключающиеся в их более дорсальном и палатальном образовании и существенным образом влияющие на положение среднеязычных в фонетической системе говора» [36]. Примеры шепелявости в говоре: рас’’с’’ид’éлас’ (расс’ид’éлас’), брус’’н’иúца (брусн’úца), с’’в’ет (с’в’ет), з’з’ат’éм, подо^аз’’р’éл’на.

Произношение мягких шепелявых свистящих не связано с влиянием определенных позиционных условий. На Енисее шепелявость отмечалась А.П. Щаповым и А.М. Селищевым, известна в современных говорах края на Нижнем Енисее (Н.А. Цомакион), в Приангарье (Г.Г. Белоусова), в притрактовых говорах (В.В. Алёхина-Бебриш); Р.Т. Гриб), представлена в Сибири [37].

Природа шепелявости объясняется обычно иноязычным влиянием, и, например, Н.А. Цомакион это явление относит к разряду «не находящих соответствия на европейской территории» [37]. Однако оно известно в вологодских говорах [38]. «Возможно, принесенная из материнских говоров неустойчивость произношения свистящих, столкнувшись с другой системой, располагающей к сохранению шепелявых, способствовала их закреплению. В кетском языке (сымском диалекте, на котором говорило коренное население изучаемой нами территории) как самостоятельные фонемы [с’], [з], [з’] отсутствуют. Функционирующая фонема [с] реализуется в следующих звукотипах, обусловленных позиционными условиями: [с] – [с], [с’], [ш’], [з], [з’], [ж’]. Такая идентификация неоднородных звуков речи в единицу языка – фонему говорит о неустойчивости данного звена в фонетической системе кетского языка. Поэтому непосредственное отношение русской и нерусской языковых систем могло способствовать сохранению данной особенности в говоре русского населения» [40].

Изучаемый говор имеет две аффикаты, т.е. относится к первой группе русских диалектных систем, связанных с составом и фонетикой реализации аффикат [41]. В говоре наблюдается сосуществование двух систем – реликты цоканья и различение аффикат. «Звуки промежуточного образования между [ц] и [ч] представляют собой разные этапы в процессе перехода к различению аффикат литературного типа» [42]. Реликтом цоканья можно считать звук палатальный шепелявый – [ц’’]. «Обозначаемые в литературе звуки», средние между [ц] и [ч] или «шепелявые», следует определить как среднеязычные, палатальные по месту образования» [43]. Этот согласный в современном говоре спорадически встречается в речи носителей диалекта старшего поколения на месте [ч]: удáц’’л’ива, лýц’’е, в’ер’óвоц’’ка, п’éц’’ка, пац’’н’óт (начнет), ц’’éр’ес, колц’’ак’ú (колчаковцы), мáл’ц’’ик.

Аналогичное явление – реализация фонемы [ч] в мягком шепелявом [ц’’], а фонемы [ц] в твердом [ц] – известно в Сибири. А.М. Селищев дает ареалы распространения этого явления [44], описано оно в окающих говорах Обь-Енисейского междуречья В.А. Сенкевичем и К.М. Браславцем, Н.А. Цомакион на севере Турухансокого района (как начальный этап отхода от мягкого цоканья).

В качестве реликта цоканья можно рассматривать и «распадение аффрикаты», т.е. реализацию на месте [ц] и [ч] звука [с]: св’е^атóч’к’и, сар’úса (царица), с’’ýда (чудо), с’’иэлав’éк (человек).

А.М. Селищев рассматривает эти явления как «компонент в общем процессе смены шипящих-свистящих в Сибири» (Н.А. Цомакион), произношение [ц’’] соответствует сходным по месту образования среднеязычным щелевым [с’’] и [з’’] [45]. Если это так, то тогда это специфически сибирская черта, развившаяся под влиянием языков аборигенов Сибири.

Наряду с переднеязычными шипящими [ш] и [ж] в системе консонантизма описываемого говора отмечаются долгие твердые шипящие [ж] и [ш], встречающиеся как в пределах морфемы на месте литературных [ж’] и [ш’], так и на стыке морфем. Это устойчивое явление, широко представленное не только в речи представителей старшего поколения, но и в речи молодежи: ш:ел’, ш:ет’úна, жéнш:ина, катал’ш:ик, с’е^ам’éйш:ик; ш:ла (сшила), ш:итáл (считал); дрóж:ы, вóж:ы; ж:óнка (сжёнка), ж:еч’ (сжечь). Это явление широко распространено в говорах Сибири. Наличие только твердых шипящих [ж] и [ш] – черта южного наречия [46], но она широко представлена в Сибири [47].

В исследуемом говоре [л] и [л’] выступают как переднеязычные сонорные согласные. Образование твердого [л], как и в литературном языке, «двухфокусно» и характеризуется смыканием кончика языка, приподнятого к верхним зубам и частично к альвеолам, средняя часть языка при этом опущена и принимает ложкообразную форму, а задняя часть языка приподнята к мягкому нёбу. «Такое положение и определило его характеристику как велярного» [48]. На месте [л] в говоре могут реализоваться звуки [L] и [у].

На конце слова [л] устойчиво произносится как [у] в речи не только людей старшего поколения, но и среднего: ход’иу, знау, бывау. В середине слова перед согласными нами этот звук зафиксирован только в одном слове: паука [49].

Все специфически диалектные фонетические явления объясняются или историей языка, или артикуляцией, или языковым окружением (другой диалектной системой или иноязычным влиянием), часть из них необъяснима.

Реализация [л] в звуке [у] традиционно объясняется особенностями артикуляции [л] – его двухфокусностью. При некоторой редукции смыкание кончика языка с передними зубами ослабляется и исчезает, тогда в результате поднятия задней спинки языка к мягкому нёбу образуется звук типа [у] [50].

В положении перед гласными непереднего ряда в конце слова и слога спорадически в говоре произносится L «среднее», или «западноевропейское». Это звук без веляризации, фактически парный к [л’], т.к. образуется при дополнительной йотовой артикуляции: подуL, поLно, быLо, даLо [51].

L «европейское», бытующее в говорах северовосточной, западной, южных зон и на территории Сибири, не имеет единого объяснения. Чаще его связывают с иноязычной подосновой (Р.И. Аванесов, Ф.П. Филин, А.М. Селищев), иногда же рассматривают как явление чисто русское: «Можно предположить, что и в русском языке на определенном этапе его развития имело место действие тенденции изменения [л] в [L], рано прекратившегося под влиянием литературного языка. Этим, по-видимому, объясняется спорадическое распространение [L] в восточной части среднерусских и южнорусских говоров» [52].

Особенности грамматической системы описываемого говора носят частный характер.

В старожильческом говоре довольно распространено наличие общей формы для дательного и творительного падежей множественного числа существительных и прилагательных в объективном значении и значении совместимости, чаще с предлогами «с» и «над»: с так’им помоашн’икам-та быстр’е буд’ет; над старым л’уд’ам изгал’аца; с твоим знакомым (твоими знакомыми) стр’ет’ился; с сумкам ц’’ажолым кажный д’ен’. Очень распространенная в Сибири черта [53].

Спорадическое появление окончания -ы параллельно с окончанием -а в форме именительного падежа множественного числа у существительных с твердой основой: сёдла – сёдлы, стёкла – стёклы, вёсла – вёслы, брёвна – брёвны (но сукна, сёла, полотна). Эта черта южного наречия, в говорах Сибири отмечается редко.

Встречается в речи старшего поколения склонение существительных с суффиксами -ушк- по типу слов женского рода: дедушка, дедушку.

Часть существительных имеют другой род относительно соответствий в литературном языке: кедра (кедр), мыш пробежал, собака залаял. Есть примеры разрушения третьего склонения: церква, постеля, дочка и др. отходят к первому склонению. Функционируют формы именительного падежа множественного числа матерь, дочерь. Замечено использование особых форм множественного числа параллельно с литературным языком: волосья – волосы, братовья – братья, браты; сыновья и сыны, зятевья – зятья, каменья – камни и др. Использование слов с суффиксом -ушк- с ласкательным значением в особом «женском» языке при общении с детьми: солнушко, звёнушко, пёрушко, гнёздушко [54]. Форма родительного падежа с окончанием -ёв параллельно с окончанием -ей у существительных множественного числа родительного падежа: сыновей – сыновьёв, рублей – рублёв, козырей – козырёв («с козырёв пошёл»), властей и властёв («властёв многа»). Очень частотны так называемые «стяжённые формы» прилагательных и глаголов на -айа-уйу и айе-ейе-ыйе: делат, знат, умет; нова, молода, суху, дерновы, интересны дела и т.д.

В говоре отмечены случаи семантического согласования слов со значением совокупности (существительное единственного числа) и глаголов множественного числа: народ собрались, стадо пришли, начальство описали (хотя здесь возможно согласование с вежливой формой, обозначающей одно лицо, ср. «тятя пришли»).

В лексике следует отметить распространение слов квашня, квашонка («посуда для теста»), сковородник, ковш – ковшик, зыбка, брезговать (наряду с гребовать), ухват, крынка, парунья (наседка), мураши, туес, стайка, косьёвище, поскотина, разбалакаться, назём, известных в северном наречии.

Широко представлено местоимение [ч’о] в речи местных жителей разных возрастов. По наблюдениям Н.А. Цомакион «знаменитое сибирское ч’о, судя по данным Атласов русских народных говоров, не находит себе аналогии на европейской территории. Между тем, мангазейские памятники ХVII в. отметили эту форму» [56]. В старинных диалектологических сообщениях из Сибири не заключается никаких упоминаний о форме чё (чо), а напротив, усиленно подчеркивается употребление формы чего вместо что [55]. Исследователи приходят к выводу, что широкое распространение это местоимение получило в последнее столетие [58]. По устоявшейся на рубеже веков традиции признаками сибирского говора считались: употребление частицы ну в значении «да» и слов однако и паря [59]. В исследуемом говоре ну употребляется повсеместно и людьми всех возрастов. Слово же паря все знают, но в активной речи не употребляют.

В обследованном говоре широко представлена промысловая лексика (рыболовецкого и охотничьего промыслов, кедрового промысла, домашнего ткачества, пимокатного производства и некоторых других). Явления, обозначаемые этими словами, находятся «в фокусе культуры», играют важную роль в жизни носителей говора, а это определяет разработанность соответствующих групп лексики в диалекте [60].

Вариативность на лексическом уровне очень обширна, но гораздо больше слов, чем в литературном языке, имеют варианты в плане выражения, и гораздо реже, чем в литературном языке, представлены варианты в плане содержания (омонимы, полисемия). Пассивный словарный запас носителей диалекта шире активного не за счет устаревших слов и неологизмов, а за счет дублетов из литературного языка (реже) и других диалектных систем (чаще) и контактирующих языков. В пассивный словарный запас довольно легко входят слова, тождественные по значению имеющимся в говоре, гораздо труднее усваивается диалектом лексика, не имеющая аналога по значению. Это еще раз подтверждает мысль о большей подвижности формы в говоре и относительной стабильности семантики.

Для лексической системы диалекта очень существенно противопоставление предметной и непредметной лексики. Предметная лексика идентифицируется с определенными четко выделяемыми в объективном мире конкретными реалиями, обычно однозначна. Непредметная лексика в результате отсутствия кодификации имеет размытую, диффузную семантику, которая вписывается в различные контексты, не представляя собой собственно многозначного слова.

Blog

Орнитологическая коллекция