Дети уехали на зимние каникулы, оставив Н. один на один с черепахой. Черепаха впала в спячку. Стучи ей по панцирю не стучи, веселья мало
| Вид материала | Документы |
| Про определение номера Так что, подъём подъёму – рознь… Три жизни Доверенные лица и исполнители А вторые полдела сделаешь и сама… |
- Виктор Доброславович Любовь или влюбленность?, 2868.55kb.
- План мбоу дод гддют на зимние каникулы 2011-2012г. Организация оздоровительных форм, 180.79kb.
- Всовременном мире осталось слишком мало арен, где только мужество и воинский дух определяют, 3897.59kb.
- Всовременном мире осталось слишком мало арен, где только мужество и воинский дух определяют, 3215.84kb.
- Современном мире осталось слишком мало арен, где только мужество и воинский дух определяют, 4264.33kb.
- На тему: учитель математики Халикова Наджия Исхаковна, 210.02kb.
- Задачи развития элементарных математических представлений у дошкольников, 242.94kb.
- План проведения мероприятий в зимние каникулы с 02 по 09. 01. 2012г, 90.39kb.
- Программа курса классической гитары, 70.57kb.
- «Моя любимая черепаха», 120.79kb.
ПРО ОПРЕДЕЛЕНИЕ НОМЕРА
Когда Д. набрала номер М., шестой раз за этот бесконечный день, на том конце после характерного щелчка схватили трубку, и было слышно, как аппарат называет цифры. Шестой разговор оказался конструктивнее предыдущих, и Д., ещё держа трубку, торопясь, стала обуваться не в те сапоги. Она надела не ту шапку, обошлась без губной помады и выскочила из дома.
Менее чем через час М. открывала ей дверь, прижимая телефонную трубку к уху. Сообщив, кому она открыла дверь, попрощалась со звонившим. Снова раздался звонок. Обе посмотрели на дисплей. Номер не определился. «Будешь чай?», - игнорируя звонки предложила М.
Чай пить не стали, ужинать не стали, сидели в креслах и молчали, потому что за этот бесконечный день наговорились. Замурлыкал телефон. Номер озвучился, и М. трубку взяла. Она говорила, расхаживая по диагонали комнаты, и то приостанавливалась, то так внезапно меняла траекторию, что Д., чтобы не мешать, сначала поджимала ноги, а потом и совсем ушла в себя – уже час ей самой никто не звонил…
«Боже! Я оплачиваю астрономические счета за телефон, - сказала в перерыве М., - нужен какой–то тариф другой! Я вот слышала, есть такое выражение – «любимый номер»...
«Да? И какой же номер любимый? Как определить? В этом-то деле автоматических определителей нет! Ты пока подумай, а мне дай позвонить!», - и Д. захватила теплую трубку, думая так: «У меня Любимый – всем любимым любимый, без нумерации!» Хотя… Во всём существует последовательность, у всех есть свое место. У всех есть предшественники и последователи. Нет, ну правда, если номер, то от какого момента отсчитывать?», - и она набрала. «Набранный Вами номер не существует!», - сказали ей. «Вот!, что и требовалось доказать! Номер любимому присваивать – дудки!», - и вернулась в кресло.
Трубка слегка остыла, когда раздался новый звонок: «Номер не определен!», - но Д. – не М., она игнорировать не стала, а ответила. Звонил Любимый, тот, который без номера. Д. пересказывала ему содержание сегодняшних разговоров и действий, добавляла ещё свежайших новостей, а сама думала: «Насколько легче жить, когда номер любимого определить невозможно!».
Она ушла в дальнюю комнату и сразу заснула, хотя даже через закрытую дверь было слышно, как объявляются номер за номером, и как М. их не игнорировала.
Все номера были любимыми, да и были они – одни и те же…
ТАЙМ-АУТ
В квартире, где в одиночестве живет глубоко женатый холостяк, есть два дивана, четыре зубные щетки и телевизор, настроенный на спортивный канал. Холостяк интересуется футболом. Сам иногда играет. Иногда он играет в холостяка, а когда заиграется, использует спортивные термины вроде «тайм-аут».
Холостяк любит свои увлечения и любит себя. И правильно…
Так вот. Одна гостья, реальная холостячка, однажды поставила в стакан с зубными щетками и свою, а на утро не забрала, и вечером, уезжая, не забрала, и полотенце голубое оставила, и крем для лица оставила, наплевав на то, что зубных щеток и без этого хватало - легкомысленно закрыла глаза. Говоря спортивным языком, в тот период шел первый тайм – динамичный, зрелищный, оторваться невозможно….
Перерыв между таймами заполнила веселенькая реклама.
Второй, говоря спортивным языком, тайм, отличался профессионализмом, открытием второго дыхания, открытием новых ощущений, и другими открытиями.
Вдруг Холостяк объявил тайм-аут. Это за что же? Это не по правилам, это не спортивно!!!
Экс-гостья думала: «Не знаю, сколько времени будет этот «тайм», но в «ауте» я точно!», - и в знак протеста не включала не то что спортивный канал, но и телевизор вообще. Она отмахивалась неделю ото всех: «Out, out, please!..»
К недельному тайм–ауту присовокупился недельный овер-тайм наоборот, что уж совсем не спортивно, это уже смахивало на нок-аут : сбитость с ног и с толку. Толкование не поддавалось никакой логике, а вставать не хотелось - лежи себе, да смотри на всё под другим ракурсом. От другого ракурса стало кружиться перед глазами. Она велела себе поменять положение: «Sit down! Ты же не Даун! Up – down! Up – down, down, down, еще чуть-чуть down!».
Ей вспомнилось из спортивного языка (дало себя знать приобщение), что есть еще нок-даун - это когда больно, и даже упал, но встать сможешь, и продолжить сможешь!
В этот момент послышался звук, отдаленно напоминающий свисток к игре. «А!, - подумала она, - это, наверное, опять у соседей…»
ПОДЪЁМЫ
«Утро кра-а-а-сит нежным цве-том стены древ-не-го Крем-ля!», - напевала тихонечко Сова, притворяясь Жаворонком третью неделю. Третью неделю Сову мучила бессонница, поэтому рассветы она встречала с облегчением, а сегодня даже запела.
«Кремль! Ах! Набережные, переулочки, метро во дворе…Люблю Москву. Пусть дышать там нечем, форточку как здесь, на ночь не распахнешь, а люблю. Метро рядом – это очень, очень удобно!»
Сова перестала петь и представила себе свой маршрут до Центра, зажмурилась от омерзения, и подложила еще одну подушку под голову. Утро покрасило нежным цветом и дом напротив. «Боже! А во сколько у нас сегодня подъём? Спокойной ночи друг другу желали, еще чего-то желали, а про подъём-то не договорились!» На часах было ни то ни сё. Она набрала Аисту с домашнего на домашний уже почти не задумываясь перед пятой цифрой. Пошли гудки. Сова закрыла глаза. Услышав знакомый голос, Сова облегченно вздохнула, так как в течение первой и даже второй недели бессонницы и новоявленной традиции трубить «подъем», пятую цифру она нажимала наугад, и подъем был не у того. Сейчас именно Аист был вынужден проснуться и поблагодарить за внимание.
Часы по-прежнему показывали ни то ни сё, поэтому Сова, подложив четвертую подушку, собственный подъем растягивала во времени, позволив себе медитацию и созидательную визуализацию: вот она, прежде Сова, теперь истинный Жаворонок, полна энергии и розовощека, вбегает в вагон метро, проезжает две-три остановки, выпархивает, долетает до совсем другой работы с совсем другим кругом обязанностей и сослуживцев… И вот под вечер уже, а она по-прежнему розовощека и энергична, и летит не домой, а совсем наоборот… И тут она вспоминает, что она больше не Сова, а Жаворонок, соответственно, энтузиазм сел вместе с Солнцем, а щеки пора бы и подрумянить. А так как работа другая, то и подъём теперь в другое время. На этом визуализация была приостановлена, а подъём был завершен плавно, гибко, по-кошачьи.
«К чему мне эти выстраданные рассветы? Чтобы сказать «Доброе утро!» разбуженному мною же Аисту? Получается, что его день начинается с искусственного пробуждения, и первое, что он слышит после звонка – это мой голос. А мой голос после бессонной ночи вялый и бесцветный. Неправильная, ненужная традиция! И пришло же такое в голову… да и не стану я никогда Жаворонком, да и не хочу.»
Бессонницы перестали мучить Сову, как только она сама себя перестала мучить медитацией с визуализацией. Аистовы подъёмы происходили теперь без ее ведома и вмешательства. Сова желала Аисту доброго утра то в 12-20, то в 15-23, и это легкое несоответствие ее не смущало. Главное, что Аист снова слышал в ее голосе так любимые им вибрации и понятную только ему глубину. От ее голоса он чувствовал подъём, и скрыть это было невозможно.
Так что, подъём подъёму – рознь…
ЩЕЛЧКИ
В неделе – семь суток, состоящих из дня и ночи. Граница между ночью и днем часто расплывчата. И границы нет совсем, когда неделя проводится за границей разумного, возможного и страны. За границей страны действуют соответственно заграничные же паспорта. В них нет некоторых отметок, что развязывает руки, языки и фантазию. Итак, поехали!
Первые сутки – ничего хорошего - адаптация: Одна не может заснуть, Другой – проснуться. Одна щелкает пальцами, и Другой просыпается - от голода и любопытства – каковы в деле новые маска с трубкой? И опять ничего хорошего: маска жмет, течет, морская вода соленая до едкости. Покрасневшие глаза закрываются, и ничего не остается, как впасть в сон. Раздается характерный звук щелчка, и маска переходит другому пользователю, причем садится, как влитая.
Вторые сутки. В номере обнаружено помещение неясного предназначения – с двумя удобными кроватями, а между ними – настольная лампа. Лампа декорируется шарфиком, а под нее складываются книги. Отныне помещение именуется библиотекой и по установленному назначению почему-то не используется. Снова щелчок…
Третьи сутки. Адаптация завершена успешно. Отплыв на яхте на достаточное расстояние, Одна предпочитает дрейф, а Другой – дайв. Для того, чтобы долгожданный недельный драйв запомнился обоим навсегда, Судьба для разнообразия посылает испытание: Одна теряет в воде нечто, а Другой находит это нечто на дне моря. Судьба шепчет драйверам в уши: «Не удивляйтесь! Это я, Судьба…То ли еще будет…»
Четвертые сутки. На побережье сушь, гладь, благодать. Оба отмечают, что отель хорош, и все хорошо, и вообще, здесь, оказывается, красиво…
Под впечатлением посещают свою библиотеку. После посещения библиотеки, оказавшейся уникальной в своем роде, отдыхающие сидят на террасе и любуются ночным небом, в котором и звезды, и луна, и странные всполохи. Одна Другому говорит: «Ну, не молчи! Ну, не обижайся! Ну, не готова… Зато в остальном для тебя готова на всё! Попроси чего-нибудь!» В ответ на его оскорбленное молчание, она решает доказать свою готовность делом, т.е. помолчать минут пять, и от скуки прищелкивает пальцами. Через пять минут, когда пауза, по ее мнению, выдержана достойно, она спрашивает: «А в это время года здесь может пойти дождь?». Спрашивает потому, что уж на этот вопрос он ей ответит, и он отвечает, что это невозможно. «Ха-ха-ха! Всё невозможное – возможно!», - веселится Судьба, и с неба падают крупные капли дождя. Раздаются аплодисменты – на берегу и в душе Одной. Другой замолкает надолго.
Пятые сутки. Комфорт абсолютный. За исключением ритуальной задумчивости во время ужина, всё хорошо. После ужина почему бы не развлечься? И выдается желаемое за действительное. Безнаказанное повествование о себе в кругу соотечественников, глотающих их небылицы, вызывает восторженное умиление. Одна начинает, Другой поддакивает, и всё правдоподобно. Еще бы! Красивая пара, гармоничная, все ими любуются.
Шестые сутки из полных – последние. Номер делается недоступным для уборки. Консьерж подсовывает под дверь записку, что, мол, рады бы у вас убраться, но вы ж не даете…Если что – звоните!
Седьмые сутки. Тоска. Номер сдан. Ключи сданы. Пляжные полотенца сданы. Обоим не по себе. Идут навестить номер через террасу – не забыли ли они там чего. Они садятся на безопасном расстоянии друг от друга и начинают вспоминать, что же они все-таки забыли? Одна думает: «Я ничего не забуду…», Другой думает: «Да, вроде, ничего не забыл, сказал всё…»
Она щелкает пальцами последний раз, поручая их будущее Судьбе…
Точка-тире.
Внезапно, без предупреждения, закончился продолжительный отпуск. «Вот и пора ставить точку…», - вздохнула экс-отпускница, далее именуемая Экс.
В давнем прошлом Экс побывала отличницей, и сейчас ей не хотелось допустить ошибку, поэтому не грех обратиться к кому-нибудь за справкой – после чего правильнее ставить точку?
«Может, поставим точку-то?», - весело, как бы между прочим, поинтересовалась Экс у Дачного Косаря. (Косарь изумительно косил траву и великолепно косил под холостяка). На другом конце провода повисло тире. «Ну, хоть паузу давай возьмем.» В телефоне зашипело. Она не поленилась перенабрать. «Связь что-то прерывистая…», - оправдался Косарь. «Наша связь? Вот и я говорю! Перед началом нового абзаца нужна пауза. Ты что скажешь?»
Что он сказал, Экс не запомнила.
«Чего ты испугалась-то? – отговаривает ее от точки Лучшая Подруга. Тебе не грозит стать ex-, ты очень даже in-!»
«Точка-тире, точка – тире… Морзянка. Явочная квартира. Легально-нелегальное положение… Ладно, пусть пока тире. Тире - знак препинания. Вот и попрепинаюсь сама с собой! Алле! Отбой!»
Да, ставить точки Экс обожает. Даже в свою личную подпись умудряется воткнуть некое подобие. А еще ей нравилось выражение «ставить точки над i »…
«Прежде я использовала знаки препинания во всем многообразии, я их даже комбинировала. Вот жизнь была! Что я сейчас на этой точке зациклилась? Интересно, а как долго Он еще сможет косить? Ой!», - представив себе разгоряченного Косаря, Экс уколола иголкой палец. Выступила капелька крови, точка.
«Если вовремя не поставить точку, а изображать тире за тире, получится пунктир. Пунктиром часто отмечают линию отреза. Этого еще не хватало, я не заготовка какая!»
В самые последние часы ускользающего отпуска настроение Экс было противоречивым: так как придраться было не к кому и не к чему, она пыталась придраться к себе, и к своей теперешней жизни, и к отпуску. Но, глядя на календарь с сумасшедшими пометками, она вспомнила каждое число июля. ИЮЛЬ. Двоеточие. Запятые, запятые и восклицательные знаки. Встречались и фигурные скобки, это уж совсем…
Если бы Экс спросили, хочет ли она вернуться и повторить день за днем, один в один, она не задумываясь ответила бы: «Да-да-да!».
Ответила бы, и точка.
БАЛОВЕНЬ
Жил на свете мальчик. Мальчик как мальчик, только очень балованный.
Учился кое-как, получал от жизни удовольствие. Жизнь его баловала тем, что спрос в семье был только со старшего брата - как с талантливого красавца. А с младшего какой спрос? Еще жизнь его баловала тем, что старший брат пробовал первым все, и оставалось только воспользоваться опытом или не воспользоваться. Живи себе да балуйся, сколько влезет!
Мальчик баловался игрой в футбол и учебой в институте. Балуясь женился, балуясь попросил распределить его на Очень Крайний Север. На Очень Крайнем Севере он совсем избаловался – природа, его и Севера, располагала…
Когда результату северного баловства было уже лет пять, Баловень решил, что один результат – это одно баловство, и появился второй результат. Стало результатов два – мальчик и девочка, а мамы у них были совсем разные, и Баловень был мужем в квадрате. Результативным мамам было сначала несподручно извлекать корни из балующегося (теперь уже горными лыжами) квадрата, но потом все приспособились.
Часть гиперперсемьи тоже встала на горные лыжи, и, практически не отстегивая их, где-то в горных вершинах, балуясь, добилась очередного результата – еще одной девочки. Гиперсемья превратились в мегасемью.
Корни извлекались регулярно – по субботам и воскресеньям. В остальные дни недели Баловень, уже не балуясь, а по-взрослому, добывал то, что из него извлекали.
Баловень сиял от счастья. От непорочного сияния мегасемья переродилась в гигасемью. Счет жен стал 2:2, ничья, вернее ничей. Ничей Баловень перешел в общественное пользование, прекратив совместное проживание со всеми женами, чтобы не обижать никого.
« Да… балует меня жизнь! У старшего брата детей всего двое, а у меня уже вдвое больше. Вот и опередил я его. А то что это - в сказках-то русских народных: «…младший вовсе был дурак…» ?
Жизнь продолжала Баловня баловать, устроив ему встречу с Баловницей.
Понравились они друг другу . Баловница за результатами не гонится – у нее своих баловников двое, иными словами – суперсемья. «Что же ей нужно?», - думал Баловень, наслаждаясь атмосферой Баловницыного дома,- «Мысли мои читает, задач не ставит, претензий не предъявляет, результатов не то что не добивается, а даже избегает. Балует меня.. А! так она просто балуется!», - наверное рассудил он.
ТРИ ЖИЗНИ
Мне, говорят, «можно всё!»
Мне можно всё, поэтому я и делаю всё, в том числе скучаю по своей позапрошлой жизни. Живу-то я третий раз...
Предыдущие две жизни были со своим рождением, развитием и умиранием. И вот сейчас у меня третья, а скучаю я по позапрошлой. По прошлой не скучаю, она прошла в состоянии измененного сознания, при этом я точно помню, алкоголь употреблялся в символических дозах. От прошлой жизни осталось чувство, что она была не моя, проживала я ее для галочки или чтобы сорвать чьи-то аплодисменты. Работа на публику, а не жизнь! Она оборвалась внезапно – отказали мои тормоза, и конец… А через несколько часов зародилась новая – из воздуха, слов и взглядов.
Новая жизнь готовилась к своему появлению на свет как положено – девять месяцев, и вот, родилась… Развивалась она в соответствии с возрастом, переболевая всеми положенными детскими болезнями. Она и вела себя в соответствии с детским возрастом – в основном играла, а когда уставала играть – капризничала. Воспитывать ее было бесполезно – жизнь есть жизнь, и у нее свои законы. Ставить в пример третьей жизни первую бестактно, да и не хотелось казаться нудной мамашей.
Третья жизнь отбилась от рук, плюнула на режим, перестала соблюдать правила движения. До несчастного случая недалеко.
И что же мне делать? «А ничего не делай!», - почти равнодушно говорит третья жизнь,- «Разве обязательно что-то делать? Я что, тебе не нравлюсь? Уж какая есть…», - и пытается надуть губы, - « Может, ты предпочтешь мне другую жизнь? Так я смирюсь и отойду в сторону…»
Какая глупышка! Отойти в сторону, дав место четвертой жизни, у нее не получится. Освободить место можно только перестав существовать. Перестать существовать можно только через умирание, а это очень, очень больно. И хоть разрешили мне делать все, безнаказанно делать больно нельзя! А что же все-таки делать можно?
-Можно сколько угодно скучать о позапрошлой жизни-отличнице- послушнице-мастерице-на-все-руки;
- можно потихоньку поплакать, когда уже невмоготу улыбаться;
- можно культивировать достоинства третьей жизни;
- можно не культивировать достоинства третьей жизни.
Так что, похоже, мне, действительно, можно все…
ОСТОРОЖНО!
То ли к выборам, то ли к Новому году, то ли в Управе деньги лишние, только начался ремонт в моем подъезде. Повесили объявление с извинениями о временных неудобствах и просьбой убрать (по возможности) лишние предметы.
Мы, наконец, избавились от действительно лишнего, осталось только то, что не сдвинешь с места и велосипед под домашней кличкой Прометей. От него мы не избавимся никогда, он перейдет или следующим жильцам, или в наследство потомкам, так как прикован к стене цепью, цепь на замке, ключ, естественно, потерян. Но это, ладно, детали. Место встречи жильцов моего этажа, оснащенное ещё вполне велюровым креслом, ковриком и пепельницей видоизменилось: первой пропала пепельница. Кресло стало стареть на глазах от тоски по прекратившимся совместным перекурам, а коврик вывернулся наизнанку от отвращения к побелке, покраске и чуждым нашей эстетике маляршам.
Потом запахло краской. Везде. В последнюю очередь окрасили распашные двери и оставили их нараспашку – сохнуть. За моего Прометея я не волновалась по известной причине, но соседи напряглись, и, уходя, двери мы все-таки закрыли.
Благоустройство финансировалось бесперебойно, поэтому велось круглосуточно. Утром – один тон, вечером уже другой, слой за слоем. Распашные двери не имели ручки с внешней стороны, а в замок попала краска. Из-за этих сложностей краска попала и на мои руки! Хоть бы написали «ОСТОРОЖНО! ОКРАШЕНО!».
Руки отмывала ацетоном, заодно и лак с ногтей сняла, заодно умыла лицо с мылом. Мой папа говорил, что от умывания человек должен хорошеть, а не дурнеть. Я не понимала, дурнее ли я умытая. Я понимала, что умытая я другая. Изменился взгляд, одомашнился что ли…
Какое-то время я избегала косметики, так и ходила умытая на работу. Стиль делового общения круто изменился: уже не я задавала вопросы по делу, а мне их задавали, не по делу. Иногда я ощущала себя дилетантом, мне становилось стыдно, и ненапудренные щеки очевидно краснели. Мало того! Под умытое лицо не наденешь элегантную одежду, и одежда стала под стать лицу. Я стала говорить тише, реже, со всем соглашалась. Я мимикрировала. Все, кому не лень, стали пользоваться моей незаметностью и кротостью, а за спиной говорить: «Вы с ней сегодня ОСТОРОЖНО! Она странная какая-то… Может, случилось чего?»
Кипа долгоиграющих дел превращалась в гору, потому что я утратила настойчивость, требовательность и бескомпромиссность. Мой одомашненный взгляд меня выдавал…
Вызвал меня раздосадованный Руководитель и сказал: «Это ещё что?!! Ты давай того, меняйся срочно!»
И назавтра я изменилась: ресницы были оптимальной длины, каблуки – выше оптимальной, а декольте – ниже, от этого взгляд и голос вернули себе былую уверенность во всём. Гора дел систематизировалась и оказалась не горой, а горкой – хочешь на санках с неё, хочешь на лыжах – одно удовольствие!
А в насмешку за восстановленную требовательность и бескомпромиссность на мою дверь повесили предупреждение: «Осторожно! НАКРАШЕНА!»
ДОВЕРЕННЫЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ
Когда вышли от нотариуса, Н. сказала своему совершеннолетнему Сыну: «Вот видишь, как я тебе доверяю - и жизнь, и здоровье твоей сестрицы!», на что он ответил, что, во-первых, это было в последний раз, во–вторых, заплаченные 500р. он оправдает, а, в-третьих, Н. дешево откупилась за недельные каникулы, во время которых она ни за что ответственности нести не будет.
«Ты мне лучше расскажи, стрелочница, как жить-то без нас будешь?», - заводя машину, спросил Сын.
«Ой! Ну как… Всё будет наоборот! Перееду в вашу комнату, и будет она не «детская», а «спальня». Превращу свою комнату в чил-аут, лампочки яркие повыкручиваю, а на окно светозащиту прицеплю, и там никогда, я подчеркиваю, ни-ко-гда не будут валяться твои свитера. Кухня… Кухне я доверю стать баром. В холодильнике будет только лёд для виски, а на плите вообще ничего не будет!», - она любовно погладила Доверенность и аккуратно вложила её в папку.
«Что-то не вызывает у меня доверия такой расклад! Хотя у тебя-то тоже каникулы… А я, в свою очередь, доверяю тебе провести ревизию в моем гардеробчике и на свое усмотрение, конечно, по мере занятости, по настроению и вдохновению почистить моё кое-что из одежды. Я ведь весь в тебя, очень доверчив!..»
«Дети скрылись в зоне таможенного досмотра!», - отрапортовала Н. своей маме. «Ты доверенность не забыла?», - запоздало всполошилась Н.ская мама. «Да что ты волнуешься, первый раз что ли! Дети молодцы, доверять им можно!», - и тогда мама попросила передать тому, кто был сейчас рядом с Н., как вызывающему мамино доверие, что она, мама, доверяет ему на время каникул осуществлять контроль за своей дочерью Н., сорока четырех лет, доверчивую, со склонностью к депрессиям на фоне повышенной романтизации образа, с обостренной интуицией; требующую специфического ухода и внимания. При этом она сообщила, что будет занята, потому что ей самой доверили одно дело…
Что ж, вызывать доверие у людей – это, конечно, приятно. Но ответственность, даже минимальная – нужна она или нет? Дисциплинирует она или раздражает? Когда поручаешь кому-то что-то, и говоришь, понизив голос «Я тебе о-о-о-очень доверяю, понимаешь?», бывает чувство, что сделано уже полдела.
А вторые полдела сделаешь и сама…