Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   76

IV




Тянулись тревожные дни и ночи. Тэмуджин ждал найманов, ждал удара со

стороны меркитов, тайчиутов, татар. Временами сам себе казался

заоблавленным зверем. Угроза спереди и сзади, слева и справа. Уйти -

некуда. Остается сидеть и, натопырив уши, вертеть во все стороны головой,

чтобы вовремя увернуться от смертоносной стрелы. Под видом шаманов,

слабоумных бродяг разослал во все кочевья ловких люден-его глаза и уши.

Вооружал, обучал, снаряжал воинов.

А тут еще люди Алтан-хана китайского. Он-то думал, что о нем давно

забыли. Но его помнили. Привезли жалованье джаутхури - расшитые халаты,

шелковые ткани, чашу из серебра. Обрадовался было: невелика прибыль, а все

же прибыль. Но взамен люди Алтан-хана потребовали коней. Не попросили, а

нагло потребовали. Как же, джаутхури-слуга сына неба! Но что было делать?

Дал коней, во весь рот улыбался посланцам, заверял их, что счастлив отдать

великому хуанди не только несколько сотен коней, но и все, что у него

есть. Посланцы тоже улыбались и жмурили глаза - своими руками выдавил бы

эти глаза!

Больше всего он боялся нападения найманов и властолюбивого брата

Ван-хана - Эрхе-Хара. Но время шло, и найманы не поворачивали коней к его

кочевьям. А вскоре и вовсе ушли из кэрэитских владений.

<Глаза и уши> донесли: старый Инанча-хан на охоте упал с лошади, сильно

расшибся. Лежит чуть ли не при смерти. А два его сына, Буюрук и Таян,

сидят у постели и ждут, кому хан вручит власть над улусом.

Эрхе-Хара без поддержки найманов притих - не тронь меня, и я тебя не

трону. Неповоротливый Таргутай-Кирилтух почесывал бабью грудь, медлил,

опасаясь, что в случае неудачи опять побегут его нукеры и нойоны. Татары,

те дерзки и отважны, уж они бы не упустили случая, по побаивались

повернуться спиной к Алтан-хану - охоч до ударов в затылок великий хуанди.

Оставались задиристые меркиты. Они было выступили, но, узнав, что

найманы возвратились, отложили поход, решили, видимо, лучше подготовиться.

Самое бы время хори-туматам пошевелить Тохто-беки. Но Чиледу не оправдал

надежд Тэмуджина. Прожил у своих соплеменников осень и зиму, возвратился

по весеннему теплу ни с чем. Мало того, что не исполнил его повеления,- он

еще начал рассуждать о том, как нехорошо и недостойно натравливать людей

друг на друга.

Услышав это, Тэмуджин даже на месте не усидел.

- Учить меня вздумал?!

- Не учить... Но я много старше тебя, хан Тэмуджин, мои глаза видели

больше. Не становись таким, как все другие нойоны.

- Так, так... Я было подумал, ты не смог выполнить мое повеление, а

ты, смотрю, не захотел. В первом случае ты мог надеяться на снисхождение,

но сейчас... Я извлек тебя из ямы, в яме же издохнешь. Доберусь и до твоих

хори-туматов!..

Очень удивился этому решению сотник Чиледу. Судорога пробежала по

худому лицу, мукой налились глаза. Думал: упадет на колени, запросит

пощады,- но он пробормотал невнятное и непонятное:

- Ты сын Есугея... Я ошибался.- Сгорбился и, подталкиваемый нукерами,

вышел из юрты.

А потом случилось непостижимое. Чиледу бежал из ямы, прихватив своего

подростка-сына, и скрылся неизвестно куда. Для них кто-то приготовил

коней, оружие, кто-то связал караульного. Тэмуджина разгневал не столько

побег, сколько этот неизвестный помощник.

В юрту приволокли караульного. Он трясся от страха и твердил одно: <Не

видел. Не знаю>. Вне себя от злости, приказал отрубить ему голову. Но

неожиданно вмешалась мать. Она подошла к нему, строго сказала:

- Не казни парня. Он не виноват. Я знаю настоящего виновника.

- Кто он?

- Это я скажу тебе одному.

Он велел всем выйти из юрты.

- Из ямы Чиледу освободила я.

Не поверил. Усмехнулся, не разжимая губ.

- Ты скрутила руки воину?

- Я просто приказала выпустить... Руки связали уж потом, для отвода

глаз.

- Почему ты это сделала, мать? Зачем вмешиваешься в мои дела?

- Ты был с ним несправедлив. Тебе тяжело, сын, я знаю. Но не ожесточай

своего сердца. Жестокость всегда оборачивается против того, от кого

исходит. Что дашь людям, то от них и получишь.

Взгляд матери был строг и требователен. Давно уже она не говорила с ним

так.

Разговор оставил на его душе смутное беспокойство. Много раз он ловил

себя на том, что меряет свои поступки глазами матери, и это сердило его.

Человек не вольный в своих поступках - раб. А разум раба сонлив и немощен.

Тэмуджин нутром чуял: затишью больше не быть. Снова над степью ходят

тучи. Они не рассеются, не оросив травы кровавым дождем.

В эту тревожную пору в кочевье Тэмуджина неожиданно пришел Ван-хан с

сыном и четырьмя нойонами. На старого хана и его спутников страшно было

смотреть. Одежда износилась в прах, висела клочьями, истрепанные гутулы

обвязаны ремнями.

- Ты ли это, хан-отец?

На худой, морщинистой шее Ван-хана часто билась синяя жилка, глубоко

запавшие глаза заблестели. Но он справился с собой, пригладил седые

всклокоченные волосы.

- Я пришел к тебе обессиленным, имея только то, что на мне. Скажи

сразу, поможешь ли мне, или я должен уйти отсюда ни с чем, как уходил от

других владетелей?- Горечь и ожесточение звучали в его голосе.

- Излишне об этом спрашивать, хан-отец! Разве не столь же ничтожным я

представал перед тобой? Ты принял меня и возвысил. Видит небо, я сделаю то

же самое!

Ван-хан успокоенно кивнул головой, с презрением глянул на своих

нойонов.

- Иного я не ждал от тебя, сын мой Тэмуджин. И все же... Многое

пришлось пережить и понять за это время. Все мои надежды были

растоптаны... Сын Нилха-Сангун, запомни этот день. Когда бог призовет меня

и займешь мое место в улусе, не забывай, что сделал для нас хан Тэмуджин.

- Отец, улус сначала надо отбить у Эрхе-Хара...

- Отобьем, Нилха-Сангун,- сказал Тэмуджин.- Но не сразу. Нам сейчас

нельзя идти на Эрхе-Хара.

- Почему?- насторожился Ван-хан.- Найманы ушли.

- Но есть еще и меркиты. Едва мы ввяжемся в войну с твоим братом, они

будут здесь. Разграбят все мои курени. Я думаю, не нужно ждать, когда они

придут. Надо ударить на них.

Нилха-Сангун заерзал на месте.

- Ты возьмешь нас в поход и дашь под начало отца сотню воинов...

- Тангуты были щедрее, они давали хану три сотни,- пробормотал

Арин-тайчжи.

Тэмуджин понял, что они его подозревают в неуважении к Ван-хану, в

хитроумии. Рассердился.

- Резвость языка не всегда говорит о резвости ума. Я бы в войске

хана-отца стал сражаться даже простым воином. Но я не сделаю хана-отца

сотником. В моем улусе ваш Джагамбу со своими людьми. Возьми их, хан-отец,

под свою руку. Дальше. Из десяти лошадей одну, из десяти волов одного, из

десяти овец одну-такой хувчур ' я налагаю на свой улус. И все это даю

тебе, хан-отец. Ты можешь идти со мной на меркитов, но можешь и не ходить.

Однако все, что будет там добыто,- твое. Сразу после этого мы возьмемся за

Эрхе-Хара.

[' Х у в ч у р - единовременное взимание, сбор.]

Хан чуть не прослезился. Но его сын все-таки остался чем-то недоволен.

Глупый человек!

В степи едва зазеленела трава, отощавшие за зиму кони еще не отъелись,

а Тэмуджин уже повел своих воинов в поход. Он рассудил, что в эту пору

Тохто-беки не ждет нападения. А застать врасплох - значит победить. Об

этом он никогда не забывал.

Его нойоны снова не очень-то обрадовались походу. Но вслух возражать

никто не решался - всем была памятна горькая участь Сача-беки, Тайчу и

Бури-Бухэ. В этом походе он понял, что люди в воинском строю - его люди.

Любого из них он мог послать на смерть. Только тут, в седле, он чувствовал

себя настоящим ханом, владыкой жизни своих людей. Вот если бы и в дни

мирной жизни было так же...

Все получалось, как он и ожидал. Меркитские курени только что

перебрались на летние кочевья. Люди, измученные зимними холодами,

радовались теплу, свежей зелени, были ленивы и неосмотрительны. Три первые

куреня он захватил без всякого сопротивления. Но дальше дело пошло

труднее. Меркитские воины начали быстро стягиваться в тугой кулак. За

каждый курень приходилось сражаться с возрастающим ожесточением.

Идти дальше было опасно. И хотя добыча, попавшая в его руки, оказалась

невеликой и не шла ни в какое сравнение с тем, что захватили когда-то у

татар, он благоразумно повернул назад.

Провожая его, вдали на холмах маячили всадники. Тэмуджин послал к

Тохто-беки пленного меркита.

- Передай своему нойону: слышал я, что когда-то мой отец

Есугей-багатур попортил тебе, Тохто-беки, шею. Я довершу то, что начал мой

отец,- вернусь и сниму твою криво сидящую голову! Жди меня.

Меркит уезжал на куцей хромоногой лошадке, колотил ее пятками в бока,

со страхом оглядывался, а вслед несся хохот, свист воинов, смех нойонов.

К Тэмуджину подъехал Нилха-Сангун, спросил:

- Ты не забыл, что вся добыча принадлежит моему отцу?

- Тебе велел напомнить о добыче отец?- сузил глаза Тэмуджин.

- Я, кажется, могу спросить и сам.

Спросить-то он, конечно, мог. Но эти расспросы раздражали Тэмуджина.

Нилха-Сангун раньше был неплохим человеком, добродушным, покладистым, но

за время скитаний по чужим владениям сильно изменился, стал беспокойным,

недоверчивым, въедливым и все норовил подменить собою отца.

- О добыче и о другом я хотел бы поговорить с ханом-отцом.

- Он сейчас среди воинов Джагамбу...

Это надо было понимать так: хочешь поговорить - поезжай. Хотя ты и хан,

и победитель, но не отцу искать встречи с тобой. Тэмуджин опустил руки,

начал пригибать к ладоням пальцы - раз, два, три, четыре...

- Нилха-Сангун, я хочу отблагодарить хана-отца перед лицом своих

воинов. Позови его сюда.

Сын Ван-хана медлил. Его круглое, щекастое лицо (когда вернулся из

скитаний, был худ и бледен, но быстро набрал тело) стало хмуро-задумчивым,

должно быть, он решал, правильно ли будет, если отец поедет на зов

Тэмуджина. Смотри, какой!.. Тэмуджин снова начал загибать пальцы, но небо

вразумило Нилха-Сангуна, он повернул лошадь, поскакал назад, к воинам

Джагамбу.

Боорчу и Джэлмэ, слышавшие весь разговор, всяк по-своему оценили сына

Ван-хана.

- Гордец!- бросил немногословный Джэлмэ.

- Моя бабушка говорила о таких: мерин, все еще думающий, что он

жеребец!- сказал Боорчу.

Они судили о сыне Ван-хана слишком уж вольно, по-доброму Тэмуджину

следовало пресечь такие речи, но он промолчал.

Ван-хан подъехал вместе с Нилха-Сангуном, Джагамбу и своими нойонами.

Тэмуджин велел остановить войско, построить его в круг. В середину круга

въехал вместе с Ван-ханом.

- Мои верные воины! Я водил вас на злокозненных татар - мы сокрушили

их. Я повел вас на меркитов, и они бежали в страхе. Однако было время - я

держал в руках не разящий меч, а обломок железа для выкапывания корней.

Мое имя и моя жизнь исчезли бы в безызвестности, но нашелся великодушный

человек, который посадил меня на коня, вложил в руки оружие, поддержал

отеческим словом. Этот человек - Ван-хан. Воины и нойоны, настал день,

когда я могу за добро воздать добром, возместить хотя бы малую долю того,

что получил от хана-отца. Всю добычу я отдаю Ван-хану.

Воины молчали. И он понял, что воинская добыча принадлежит не только

ему. Всяк должен был получить свою долю - таково древнее привило. Он

грубо, неосмотрительно нарушил его, и это Могло плохо сказаться на его

будущем. Отыскал глазами Боорчу и Джэлмэ. Но советоваться было некогда.

Повернулся к Ван-хану:

- Позволь, хан-отец, без награды не оставить отважных.

- Делай, сын, как тебе лучше.

Ван-хан, видимо, не хуже, чем он, чувствовал, что означает молчание

воинов,- хороший старик все-таки. Тэмуджин привстал на стременах, и голос

зазвенел с веселой силой:

- Воины и нойоны, хан-отец не принимает всю добычу. Он великодушно

уступает часть добытого вам. Пусть каждый возьмет то, что может увезти на

своем верховом коне. Вы заслужили большего, и я буду помнить об этом. Я

поведу вас в другие походы, и вы получите вдвое больше того, что отдали

сегодня.

Воинский строй рассыпался, люди устремились к повозкам с захваченным

добром.

Все получилось не так уж плохо, и Тэмуджин был доволен.

- Ну что, хан-отец, сразу двинемся на твоего черного' братца, или

дадим отдохнуть и людям, и коням?

[' Х а р а - черный.]

Мелкие морщинки собрались на рябом лбу Ван-хана. Тэмуджин догадывался,

что у него сейчас на душе. Эрхе-Хара готовится к битве. Если они его разом

не одолеют, война станет затяжной, а это опасно: очухаются меркиты или

соберутся с духом тайчиуты... Придется отступить, а их отступление укрепит

Эрхе-Хара. И сам Тэмуджин немало думал об этом...

- Нам медлить нечего!- сказал Нилха-Сангун, непочтительно опережая

отца.- Я не увижу покоя, пока не вышвырнем Эрхе-Хара из наших кочевий!

- Экий ты торопливый,- с досадой упрекнул его Ван-хан,- Не подтянув

подпруги, кто вдевает ногу в стремя?

- Хан-отец, я, как и твой сын, думаю: на Эрхе-Хара надо идти сейчас.

- Почему, сын мой Тэмуджин?

- Мы побили Тохто-беки. Весть об этом сейчас летит по степи. Страх

вселяется в наших врагов. Этот страх-наш лучший воин. Сам учил меня

когда-то, хан-отец...

- Ты слишком высоко ставишь набег на меркитов, Тэмуджин.

- Хан-отец, все стоит на своем месте. Я знаю людей. Беда, которая

идет, всегда кажется больше той, что прошла. Пошли в свои кочевья людей,

пусть они шепотом устрашат нойонов и воинов.

- Ты молод, дерзок, но не безрассуден - пусть же будет по-твоему.

От обозов с добычей доносились крики, ругань. Воины метались, хватая

что подвернется под руку. Один приторочил к седлу двух живых овец, второй

- целую связку железных котлов, третий - молодую женщину, четвертый -

юртовый войлок. Мимо ехал Даритай-отчигин. Он нагрузил своего коня так,

что из-за узлов еле видна была его маленькая голова.

- Дядя,- окликнул его Тэмуджин,- ты почему так мало взял?

Даритай-отчигин повернул к нему потное озлобленное лицо.

- Постыдился бы, племянник мой хан Тэмуджин... Уравнял нас с

безродными воинами...