Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   ...   76

XIV




Зимовал хан Тэмуджин в местности Тэмэ-хэрэ - Верблюжья степь. Снегу

выпало мало, совсем редко дули злые метельные ветры. Скот был упитан и

здоров, люди спокойный.

Без поспешности, но и без оглядок, сомнений хан принялся за устроение

своего улуса. Всех воинов, включая и кэрэитов, и хунгиратов, с их семьями

разделил на тысячи, тысячи - на сотни, сотни - на десятки, нойонами тысяч

поставил людей верных, известных своим умом, прославивших себя отвагой.

Нойоны племен не противились, по крайней мере, явно. Стремительное падение

Ван-хана, невероятное, как снег в летний полдень, отбило охоту перечить

хану. Страх перед ним заморозил своеволие. Но он знал, что и в мерзлой

земле не умирают корни и подо льдом вода струится. Дабы обезопасить себя

от всяких неожиданностей, он замыслил держать при себе постоянно полторы

сотни кешиктенов '. Эти полторы сотни составил из крепких, выносливых,

смекалистых сыновей нойонов-сотников и нойонов-тысячников. Они неусыпно

охраняли покой его ставки - орду, днем и ночью несли караульную службу, по

первому его знаку готовы были вскочить на коней и обнажить оружие.

[' К е ш и к т у - охрана, телохранители, ханская гвардия, сыгравшая

определенную роль в борьбе с центробежными силами в период становления

монгольского государства; к е ш и к т е н - гвардеец.]

Он хотел, чтобы и все войско было так же послушно ему, так же готово к

сражению. Нойонам-тысячникам не давал покоя. Внезапно поднимал то одну, то

другую тысячу, велел в точно обусловленный день прибыть в ставку. Сам

осматривал коней, одежду и оружие воинов, потом ехал с ними на облавную

охоту. В повеления нойона-тысячника не вмешивался, советов не давал, ни о

чем не спрашивал, ничего не требовал. В теплой шубе, крытой тонким

тангутским сукном, в лисьей шапке, рыжей, как его борода, щурил глаза от

яркого зимнего солнца, трусил по заснеженной степи, все примечая.

Вечером в походной юрте указывал нойону на упущения. Разговаривал почти

всегда спокойно, ровным, негромким голосом, терпеливо выслушивал разумные

возражения. Но спокойствие покидало его, когда кто-либо из нойонов начинал

торопливо с ним соглашаться, не вдумываясь в то, что он говорит. Хан

умышленно прибавлял к упущениям нойона такие, которых тот и не делал, и,

если и тут не следовало никаких возражений, взгляд светлых глаз становился

ледяным.

- Ты что киваешь головой, как одуванчик под ветром? Говорю с тобой для

того, чтобы запомнил мои слова и в другой раз был умнее. А ты только

головой качать научился. Это и лошадь умеет. Повтори, что я тебе говорил,

и скажи, как будешь исправляться!

Не терпел он и упрямых возражений. Если нойон начинал оправдываться,

слагать свою вину на кого угодно, на что угодно, хуже того - врать, хан

грузно поворачивался к нему сутуловатой спиной.

- Видеть тебя не желаю. Не умеющему понять своих ошибок ходить

босиком, не желающему - умываться слезами. Иди и подумай!..

Не вдруг, не сразу осознали нойоны, что от них требуется. Многие

вначале поняли так, будто тысяча воинов и все другое - подарок за прежние

заслуги, а с подарком, известно, каждый волен поступать по-своему. Брат

Бэлгутэй на его повеление явиться с воинами не ответил и не пришел. Послал

к нему младшего брата Тэмугэ-отчигина со строгим внушением. Бэлгутэй

примчался обиженный.

- За что ругаешь, брат? Прислал ко мне с повелением простого гонца. К

Другим ты шлешь своих нукеров...

- А какая разница?

- Я же твой брат и стою выше других! Прискакал простой гонец, и я стал

думать: за что рассердился на меня Тэмуджин? Как будто не за что. Тогда

подумал: твое повеление малой значимости, хочешь - выполни, не хочешь - не

выполняй. А у меня как раз свои дела были...

Тэмуджин не стал ругать брата. Давно заметил, что не только братья, но

и другие нойоны ждут, чтобы не одинокие гонцы, а целые посольства

прибывали к ним с его повелениями. И чтобы речи вели затейливые, как это

делается при сношении самостоятельных владетелей. А нойоны важно сидели бы

на войлоках, выслушивали послов, неторопливо обдумывали ответы. Ах, какие

мудрые люди!

Позвав Боорчу и Джэлмэ, сказал им:

- Донесите до ушей каждого нойона тысячи, сотни и десятка. Кто не

выполнит повеления хана, переданного изустно или через других людей, будет

незамедлительно и сурово наказан. Если наказанием будет даже смертная

казнь и сели свершить, казнь прибудет даже один простой воин, нойон,

начальствуй он и над десятью туменами, должен принять наказание.

Тугодума Бэлгутэя после того, как он уразумел сказанное, прошибла

испарина. Боорчу хмыкнул:

- Очень уж круто, хан Тэмуджин.

- Иначе мы, друг Боорчу, возвратимся к тому, с чего начали.

- Согласен. Но ты не все продумал, хан. Скажем, ты меня отправил в

поход. У меня под началом Джэлмэ. Однажды я рассердился и твоим именем

послал к нему воина. Он ему перережет глотку. Потом я оправдаюсь или нет -

дело другое. Джэлмэ-то уже не будет.

- А почему моим именем? Почему не своим ты казнишь Джэлмэ?

- По твоему слову я иду воевать. И я в походе для всех твоя тень, твоя

воля, твой разум. Будет по-другому, кто станет слушать меня? Но не

случится ли так, хан, что в дальних походах по злобе, глупости или

недомыслию изведут близких твоих людей?

Боорчу заставил его задуматься. Все может так и получиться. Правило,

долженствующее принести пользу, принесет вред. Близкие ему люди должны

быть ограждены от скорой расправы.

- В походе, Боорчу, верно, ты моя воля, мой разум. И все, что ты

задумаешь, должно быть всеми принято. Но никому Никогда не будет позволено

подвергать наказанию людей, мне известных, мною к делу приставленных.

Виновен - отошли его ко мне, а уж я сам разберусь...

Однажды привел свою тысячу нойон Хорчи. Этот лукаво-веселый дальний

родич Джамухи когда-то видел вещий сон - быть Тэмуджину ханом. С той поры

хан благоволил ему. Болтливый и вроде бы беспутный, Хорчи был неплохим

воином и оказался расторопным нойоном-тысячником. Вечером, осмотрев

воинов, Тэмуджин остался доволен. Лошади справны, одежда на воинах

добротная, колчаны полны стрел, в седельных сумах запас хурута. Тысяча

была готова отправиться и в ближний, и в дальний походы.

Но воины привезли с собой не только запас хурута. Всю ночь они

горланили песни, кричали, будоража покой орду. Тэмуджин ночевал у своей

новой жены, кэрэитки Ибаха-беки. Она еще не забыла битву в курене

Ван-хана, где ее взяли, вздрагивала, когда крики становились особенно

громкими, потом расплакалась. Тэмуджин оделся и вышел. Ночной страже -

кебтеулам - велел разыскать Хорчи. Однако нойон и сам напился до

бесчувствия, мычал, отбивался от караульных.

Утром воины сели на коней. Глаза мутны, зелены лица - ну что за

охотники! Многие корчились в седлах, будто собираясь рожать, другие были

неподвижны, как мешки с шерстью. Хорчи отоспался и уже снова выпил, от

него несло крепким винным духом. Без того болтливый, сейчас стал

невыносимым. И робость перед ханом совсем покинула его, подмигнул

Тэмуджину, будто дружку своему:

- Хан, где обещанные тридцать жен?

Тэмуджин подозвал кешиктенов, указал плетью на Хорчи:

- Ведите его на речку и трижды окуните головой в прорубь.

Велел собрать всех нойонов и воинов, какие были в орду, построить

кругом. Всходило солнце, и мороз больно покалывал щеки, снег вкусно

хрумкал под толстыми войлочными подошвами гутул, на бороду и усы ложился

белый иней. Ему вспомнилось, как перед сражением с меркитами, на радостях,

что встретился с Джамухой, набрался архи не хуже Хорчи и на другой день

мучился - раскалывалась голова, выворачивало нутро.

В круг толкнули Хорчи. Кешиктены постарались. Воротник шубы нойона

заледенел, косицы на висках торчали сосульками. Он пробовал улыбаться, но

губы дрожали и прыгали.

- Иди обсушись и отогрейся.

Хорчи уразумел: больше наказания не будет. Лихо тряхнул головой -

зазвенели косицы-сосульки.

- Мой внутренний жар преодолевает наружный холод.

- Было бы лучше, если бы твой ум преодолевал твою же глупость.

После битвы с меркитами Тэмуджин дал себе зарок: никогда не пить перед

сражением. И ни разу не нарушил слова. Но другие пьют. И до, и после

сражения, перед выездом на охоту и после возвращения с добычей, пьют

всегда, было бы вино, а нет - выменивают, выпрашивают и снова пьют. И

хвастаются друг перед другом, состязаются, кто больше выпьет и не упадет

замертво. Так уже повелось...

- Я собрал всех ради того, чтобы спросить: могут эти люди, вчера такие

веселые, крепко держать в руках копье, метко стрелять из лука? Не могут.

Пьяный подобен слепому - ничего не видит, подобен глухому - ничего не

слышит, подобен немому - ничего не может сказать. Пьяный забывает то, что

знал, ему не сделать того, что умел. Умный становится глупым, добронравный

- неуживчивым и злым. Пастух, пристрастный к питью, теряет стадо, воин -

коня и оружие, нойон не может содержать в порядке дела ни тысячи, ни

сотни, ни десятка. Вино дурманит, лишает разума всех одинаково - харачу и

сайда, худого и хорошего. В питье вина нет пользы, нет и доблести. Я буду

ценить тех, кто не пьет совсем, хвалить, кто пьет не чаще одного .раза в

месяц, терпеть, кто пьет в месяц дважды, и наказывать, кто пьет больше

трех раз в месяц. В походе, перед битвой, перед облавной охотой пить

отныне не смеет никто.

Много требуя с нойонов и воинов, он мог бы возбудить ропот и

недовольство, если бы не умел заметить людей, радеющих о делах ханства.

Для них не скупился на подарки и награды, возвышал над другими; хороший

воин всегда мог стать десятником, десятник-сотником, сотник - тысячником,

а тысячник - ближним другом хана.

Для Тэмуджина эта зима была едва ли не лучшая в жизни. Он добился

всего, чего желал, его улус становится поистине могущественным, единым,

его власть неоспорима... Пришло осознание своей внутренней силы и принесло

успокоение мятущемуся духу.

Ранней весной, едва пробилась первая зелень, прибыл посланец владетеля

онгутов Алакуш-дигит Хури. Худые вести принес посланец. Где-то глубоко в

душе у хана жило ожидание столкновения с найманами, но он не хотел верить

предчувствию. Найманы живут сами собой, он - сам собою. Их улусы теперь

соседствуют. Так что с того? Разве соседи не могут жить в мире и согласии?

Как видно, не могут. С его соплеменниками не могли ужиться татары. Теперь

их нет. С ним не мог ужиться Нилха-Сангун. Его тоже нет. Теперь грозит

войной Таян-хан... Собирает под свой туг всех, кого может. У него и

меркиты, и ойроты, и Джамуха, Алтан, Хучар со своими воинами. Хорошо, что

владетель онгутов отказался помогать Таян-хану. Но, как видно, не поможет

и ему, Тэмуджину. Никто ему не поможет. Одна надежда - его воины, его

тысячи, сжатые, как пальцы руки, в единый кулак.

Алакушу-дигит Хури хан послал в подарок табун отборных коней в пятьсот

голов и тысячу овец. Проводив посланца, собрал всех нойонов на курилтай.

- Что будем делать? Три дороги перед нами. Мы можем откочевать как

можно дальше. Пусть Таян-хан гонится за нами, изматывая коней. Выбрав

подходящее место и время, ударим на него. Мы можем встретить его в наших

нутугах, всех хорошо подготовив. И мы можем сами пойти в кочевья найманов,

чего они, конечно, не ждут. Выбирайте, нойоны.

Нойоны долго молчали, и он не торопил их. Тяжело им сейчас думать о

войне. Мирная жизнь людей, вверенных под их начало, едва стала

налаживаться, люди разных племен, разведенные по сотням и тысячам, еще не

совсем привыкли друг к другу... Длительным молчание было и потому, что он

приучил нойонов почитать не затейливую резвость пустых словес, а прямоту и

мудрость суждений.

Первым заговорил Мунлик.

- Хан Тэмуджин, три дороги перед нами, но к истине ведет одна. Я бы не

стал уходить и не пошел бы в курени найманов. Будем уходить - обнаружим

страх перед найманами, укрепим дух их воинов. Идти на кочевья врагов и

вовсе опасно. Травы еще не поднялись, кони тощи, в дальнем походе они

обессилеют... Надо ждать и потому еще, что Таян-хан может передумать.

Тогда никакой войны не будет.

Наверное, он сказал то, о чем думали многие нойоны. Зашелестел

одобрительный шепот, задвигались, закивали головами нойоны. Но младший

брат хана Тэмугэ-отчигин не согласился с Мунликом.

- Найманы грозят отобрать наши луки и стрелы. Пристало ли нам ждать,

когда они это сделают? Воины мы или вдовые женщины? Мы должны пойти в

кочевья найманов!

После Тэмугэ-отчигина говорили многие. Говорили разное. Хан не

отбрасывал ничьих доводов, вдумывался в них, добавлял свои, сравнивал с

противоположными: он не хотел ошибиться. Об отходе никто не говорил, и это

было хорошо. Нойоны, как и он, осознали свою силу и не желали спасаться

бегством, но давняя слава о могуществе найманов заставляла их быть

осторожными. Тощие кони - отговорка. Не будет уверенности в скорой и

легкой победе - передумает. Что это даст? Ничего. Сегодня передумал, а

завтра опять надумает. И неизвестно, как себя поведет в другой раз

Алакуш-дигит Хури, состоящий на службе у Алтан-хана. Таян-хан ударит в

лоб, Алакуш-дигит Хури - в затылок... Нет, ожидание - пагуба...

Шестнадцатого числа первого летнего месяца в счастливый день

полнолуния, в год мыши ', шаман Теб-тэнгри вознес молитвы и окропил боевой

туг хана. Войско двинулось в поход. Алгинчи - передовыми пошли четыре

тысячи под началом Джэлмэ, Субэдэй-багатура, Джэбэ и Хубилая. Главные силы

хан поставил под начало своего брата Хасара. Пусть покажет себя, а то

вечно ходит обижен. Затылком войска с телегами, походными юртами и

заводными лошадями велел ведать младшему брату Тэмугэ-отчигину.

[' Г о д м ы ш и - 1204 год.]

Покачиваясь в седле, хан размышлял о переменчивости судьбы. Всего год

назад он без оглядки бежал от Ван-хана. Думал ли тогда старый хан, что

гонится за своей гибелью? Могли ли думать воины-кэрэиты, громя его курени,

угоняя его табуны, что всего через год он, хан Тэмуджин, поведет их в

битву, какой не знала древняя степь? А кто ему скажет, чем окончится эта

битва?.. О вечное синее небо, даруй мне победу?..