Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 |   ...   | 33 |

Но почему же такая прекрасная работа даламне так мало профессионального удовлетворения Я чувствовал вину — как будто я совершилмошенничество. Похвала, так часто преследовавшая меня, была в тот день неоправданна. Студенты (тайно подстрекаемые мною) на­полнились необыкновенной мудростью.В их глазах, я предложил УмогучуюФ установку, сработало УчудоФ, я вел группу,умело используя предвидение. Но я знал правду: во время сессии я постоянноимпровизировал. И студен­ты, и пациенты увидели меня ненастоящего, больше, чем я был насамом деле, чем я мог быть. И в этом отно­шении у нас с Магнолией было многообщего.

Я напоминал себе, что малое — прекрасно. Моей за­дачей было провести единичнуювстречу и постараться сделать ее полезной для максимально большегоколиче­ства участников.Разве я не сделал этого Я прокрутил нашу сессию с самого начала, с моментаобозначения перспективы каждого члена группы.

Мартин и Роза Несомненно, хорошая работа. Вних я был уверен. Их установки на встречу в определенной мере были выполнены;деморализация Мартина, его уверенность в никчемности, были успешноопровергну­ты, как иуверенность Розы в непонимании окружаю­щих и в их желании манипулироватьею.

Дороти и Кэрол Хотя и неактивные, но тожепоуча­ствовали впроцессе. Вероятно, они получили пользу от терапии наблюдения: наблюдение того,как кто-то ус­пешноучаствует в терапии, обычно приводит пациентов к результативной работе вбудущем.

Магнолия Это и был камень преткновения.Помог ли я ей Доступна ли она была для помощи Из краткого рассказа старшеймедсестры я узнал, что она не реагиро­вала на многочисленныепсихотерапевтические медита­ции и любые усилия других людей, включая ее социаль­ного работника, работавшего с ней втечение несколь­кихлет. Так почему же я решил попробовать

Помог ли я ей В этом я сильно сомневался. Ихотя студенты сочли мою заключительную интерпретацию УзначительнойФ и на самомделе я сказал то, что чувство­вал, в глубине сердца я знал, что это был обман: моя установка ненесла ничего полезного для Магнолии. Ее симптомы — необъяснимый паралич ног,галлюцинации с ползающими по ее коже насекомыми, ее уверенность, что запребыванием насекомых в ее доме скрывался какой-то заговор, — находились за пределамипсихоте­рапии. Скореевсего, даже при благоприятных обстоя­тельствах, таких, какнеограниченное время и опытный психотерапевт, — психотерапия смогла бы предложитьМагнолии очень мало. В данном же случае не было ни одной удобной возможности: унее не было денег, не было страховки, ее могли беспрепятственно выписать вдешевую лечебницу без дальнейшей психотерапии. Объ­яснение, что моя установка могла быпривести Магно­лию куспехам в дальнейшей работе, была чистой иллю­зией.

А моя интерпретация В чем она былазначительной Значительность была лишь призраком; в реальности моя речь быланаправлена не на силы, сковавшие Магно­лию, а на присутствовавшихстудентов. Она же стала жертвой моего тщеславия.

Теперь я был ближе к истине. Беспокойство непро­пало. Я вновьвернулся к вопросу о том, почему моя оценка была такой скудной. Я нарушилправило психо­терапии:не снимать защиту пациента, если в его случае нечего предложить. Какая силастояла за моими дейст­виями Почему Магнолия стала значить для меня такмного

Причина, я полагаю, в смерти моей мамы. Яснова вспомнил занятие. В какой момент оно затронуло меня так глубоко Первоепоявление Магнолии: эта улыбка, эти руки. Руки моей мамы. Как они укачивалименя! Как мне хотелось оказаться в объятиях этих мягких рук. И эта песня, песняДжуди Коллинз, — какже там было Я пытался вспомнить слова.

Но вместо слов в памяти возникли образы изодного давно забытого вечера. В субботние вечера, когда мне было лет восемь илидевять и я жил в Вашингтоне, мы с моим другом Роджером ездили на велосипедах впарк на пикник. И вот однажды, вместо того чтобы поджарить себе колбаски, мырешили украсть в доме около парка живого цыпленка и приготовить его на костре,разведен­ном влесу.

Но сначала его нужно было убить — пройти посвя­щение в обряд смерти. Роджер взялна себя инициативу и ударил предназначенного в жертву цыпленка обог­ромный камень.Разбитый и весь в крови, он продолжал бороться за жизнь. Я был в ужасе. Яотвернулся, чтобы не видеть его мучения. Дело зашло слишком далеко. Мнезахотелось вернуть все обратно. И именно там и тогда я расхотел становитьсявзрослым. Я хотел скорее вернуться к маме, хотел чтобы она обняла меня. Мнехо­телось заново начатьвесь день, повернуть время вспять. Но это было невозможно и не оставалосьничего, кроме как смотреть на Роджера, добивающего цыпленка. Мы должны былисначала ощипать его, очистить, нанизать на вертел. Мы должны были зажарить егои съесть. На­верное,даже с удовольствием. Всю эту чудовищную ка­тастрофу я помню на протяжениимногих лет, но собы­тия, произошедшие потом, напрочь стерлись из памяти.

Воспоминания того вечера не давали мнепокоя, пока я не задал себе вопрос: почему эта история всплыла именно сейчас,после долгих лет забвения Что связыва­ло больничную комнату для групповыхзанятий, запол­неннуюинвалидными колясками, с костром в парке Наверное, мысль о том, что все зашлослишком дале­ко—вданном случае с Магнолией. А может быть, пред­чувствие необратимости времени.Может быть, горе, тоска по маме, которая всегда защищала от жестокойре­альности жизни исмерти.

Хотя вкус, оставшийся после групповогозанятия все еще был горьким, я был близок к его источнику. Несо­мненно, это было вызвано огромнойжаждой материнского тепла, усиленной смертью мамы, которая отожде­ствлялась большей частью с образомМагнолии как все­ленской матери. Без сомнения я сорвал этот образ, лишил ее силы внадежде расстаться с тоской по матери. Эта песня — песнь вселенской матери— я началвспо­минать слова:УСобери все свои страдания и отдай их мне. Избавься от них... Я найду, что сними сделатьФ. Дурацкие слова. Я помнил только аккуратное, теплое место, кудаони однажды привели меня. Эти слова боль­ше не работали. Закрывая глаза, ястараюсь восстано­витьальтернативный образ, пытаясь переключить мой мозг обратно на то место, но всеоказывается тщетно.

Мог бы я справиться без этой иллюзии Всюсвою жизнь я искал успокоение у многочисленных вселен­ских матерей. И теперь все онипредстали передо мной: моя умершая мать, от которой я всегда чего-то хотел— сам не зная чего,— даже когда онаиспускала последний вздох; огромное количество чернокожих домохозяек,воспитывавших меня в младенчестве и детстве, чьи имена давно уже вылетели изголовы; моя сестра, посто­янно предлагавшая мне остатки со своей тарелки; учи­тельницы, выделявшие меня похвалой;старый психоа­налитик,тихо сидевшая около меня целых три года.

Теперь мне стало ясно, как все эти чувства— назо­вем их Уподавляемыми эмоциямиФ— не позволилиока­зать Магнолиинеконфликтную терапевтическую по­мощь. Если бы я только позволил ей установить малые цели, я бы неосуждал себя за использование своего па­циента в своих интересах. Произошлотак, что я изме­нил еезащитную систему и теперь осуждал себя за при­несение ее в жертву целям учебногопоказа. Что я не смог или просто не сделал — так это собраться с силами иреально встретиться сМагнолией — сМагнолией, че­ловекомиз плоти и крови, а не образом, придуманным мною.

На следующий после занятия день Магнолиювыпи­сали. Мнепосчастливилось увидеть ее в больничном ко­ридоре около окна, ожидающуюлекарств. На ней были ее тонкая ажурная шляпка и вышитый платок (подарок Розы),закрывающий ее ноги в инвалидной коляске. Она выглядела обычно — усталая, потрепанная,неразличи­мая в толпестраждущих. Я кивнул ей, но она не замети­ла меня, и я продолжил свою дорогу.Вдруг я передумал и обернулся, чтобы увидеть ее. Все еще стоя у окна, онаукладывала свою карту в старенькую сумку, лежащую на коленях. Я смотрел, какона выезжала из дверей больни­цы, но вдруг она остановилась, сняла очки и изящно смахнула слезы,текущие по щекам. Я подошел к ней.

— Магнолия,здравствуй. Помнишь меня

— Ваш голосзвучит очень знакомо, — ответила она, надевая очки. — Подождите, я надену очки ипосмотрю на вас. — Онапристально меня разглядывала, моргнув два или три раза, а затем на ее лицепоявилась теплая улыбка. — Доктор Ялом, конечно, я вас помню. Как мило, что вы подошли. Яждала вас, мне нужно было по­говорить с вами с глазу на глаз. — Она указала на стул в концекоридора. — Там естьгде посидеть. Я-то свое место всегда ношу с собой. Прокатите меня

Когда мы подъехали и я сел, Магнолиясказала:

— Я не могуостановиться и весь день плачу, так что вам придется привыкнуть к моимслезам.

Стараясь заглушить нарастающий страх, чтосессия все же стала деструктивной, я мягко сказал:

— Магнолия,наверное, ваши слезы связаны с нашей вчерашней встречей

— Встречей— переспросила онанедоверчиво. — ДокторЯлом, вы не можете забыть о том, что я сказала вам в конце встречи Сегоднядень смерти моей мамы — ровно год назад.

— Ах, да,конечно. Извини, я несколько рассеян. Слишком много происходит в моейсобственной жизни, Магнолия. — Извинившись, я быстро перешел к профес­сиональным вопросам. — Тебе плохо без нее,правда

— Да, очень.А вы помните, Роза сказала вам, что моя мама исчезла, когда я была ещеребенком, — она простооднажды появилась через пятнадцать лет.

— А потом,когда она вернулась, она заботилась о тебе Она дала тебе материнскуюзаботу

— Мама мамы.Я получила от них немного. Но знае­те, мама нечасто обо мне заботилась, она умерла в девя­носто лет. Но это было не то. Я незнаю... представьте, она значила для меня то, в чем я всегда нуждалась. Выпонимаете, о чем я говорю

— Япрекрасно знаю, о чем ты говоришь, Магнолия. Правда.

— Не мнеговорить, доктор, но, кажется, мы похо­жи — вы тоже остались без мамы.Докторам тоже нужны мамы, как и их мамам нужны мамы.

— Ты права,Магнолия. У тебя хорошая интуиция, как сказала Роза. Но ты сказала, что хотелапоговорить со мной

— Да, о том,что вы потеряли маму. Это одно. А еще об этом групповом занятии. Я простохотела поблагода­ритьвас — вот и все. Ямногое поняла после нашей встречи.

— Можешьрассказать, что ты получила от нее

— Я узналачто-то очень важное. Я узнала, что я сде­лала со своими приемными детьми.То, что я сделала, —навсегда... — Ее голосзатих, она смотрела в сторону, куда-то в пространство.

Важное Навсегда Ее неожиданные слова заинтриго­вали меня. Мне хотелось продолжатьразговор, и я очень расстроился, услышав ее слова:

— Смотрите,за мной приехала Клаудия.

Клаудия вывезла ее из дверей больницы кфургону, который должен был доставить Магнолию в дом преста­релых, куда ее выписали. Я проводилее до дверей и наблюдал, как ее поднимали на кресле, чтобы посадить вфургон.

— Прощайте,доктор Ялом, — сказалаона, помахав рукой. —Берегите себя.

Странно, размышлял я, наблюдая, какотъезжает фургон, я, который всю жизнь посвятил предугадыва­нию мира других, никогда, пока невстретил Магнолию, не понимал, что те, кого мы превращаем в миф, сами находятсяв его власти. Они впадают в отчаяние, они оп­лакивают смерть своих матерей, онижаждут восторгов, они злятся на судьбу и готовы искалечить свою жизнь, жертвуясобой ради других.

а

а

а

ГЛАВА 4

СЕМЬ УРОКОВ ТЕРАПИИ ПЕЧАЛИ

а

а

Несколько лет назад мой старинный приятельЭрл позвонил мне и рассказал, что его близкому другу Джеку поставили диагноззлокачественной неоперабельной опухоли мозга. Я не успел выразить своегосочувст­вия, как онпродолжил: УЗнаешь, Ирв, я звоню не по его поводу, а по поводу кое-кого другого— человека очень дляменя значимого. Ты мог бы поработать с его женой, Ирен У Джека будет страшнаясмерть — наверное,са­мая тяжелая смерть,какую только можно представить. Не помогает даже то, что Ирен хирург: она знаетслиш­ком много, и мнебудет нестерпимо больно за нее, бес­помощно наблюдающую, как рак поедает его мозг. А за­тем она останется одна с маленькойдочкой и практи­кой.Это будет ее ночным кошмаромФ.

Выслушав просьбу Эрла, я захотел ему помочь.Я хо­тел сделать все, очем он просил. Но были определенные проблемы. Хорошая терапия предполагаетчеткие грани­цы, а язнал и Джека, и Ирен. Правда, не так хорошо, но мы встречались на несколькихвечеринках в доме Эрла. Несколько раз мы играли с Джеком в теннис.

Все это я рассказал Эрлу ипредложил:

— Работать скем-то из знакомых —занятие, никогда не приносящее хорошего результата. Лучший способпо­мочь вам— найти хорошеготерапевта, который незна­ком с этой семьей.

— Я знал,что ты так скажешь, —ответил он. — Яго­товил Ирен к такомуответу. Я прорабатывал его много раз, но она ни с кем больше не желаетобщаться. Она до­статочно решительна, и хотя к психотерапии в целом от­носится не совсем уважительно, онаговорит только о тебе. Она говорит, что следила за твоей работой, ина­стаивает, уж богзнает почему, что ты единственный психотерапевт, который ейподходит.

— Утровечера мудренее. Я перезвоню тебе завтра утром.

Что же делать С одной стороны, долг дружбыобязы­вал помочь: мы сЭрлом никогда ни в чем не отказывали друг другу. Однако меня беспокоилоразмывание гра­ниц. СЭрлом и его женой, Эмили, мы были в довери­тельных отношениях. Но Эмили былаблизкой подругой Ирен. Я мог себе представить их разговор один на один обо мне.Без сомнения, то был отзвук тревожных зво­ночков. Я приглушил их звук. Ведь ямогу взять с них обеих — и с Ирен, и с Эмили — обещание обходить при обсуждении тему терапии. Но если, на еевзгляд, я был настолько подходящим, наверное, можно за это взяться.

Pages:     | 1 |   ...   | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 |   ...   | 33 |    Книги по разным темам