—Свойственно ли такое непредвзятое и отстраненное отношение всем терапевтам— спросил Рон,бородатый мужчина исильный терапевт, один из близких друзей Эрнста; они были связаны с медицинскойшколы совместной борьбой с предрассудками. — Уж точно не Фрейду. Вспомнитеего случаи — Дора,человек с крысами,маленький Ганс. Он всегдавмешивался в жизни моих пациентов. Я не верю, что человек в силах постоянносохранять позицию нейтралитета — это же утверждается в новой книге Доналда Спенса. Вы никогда по-настоящему не понимаете реальныепереживания пациента.
— Это незначит, что вы должны отказаться от попыток слушать пациента, не позволяяличным чувствам загрязнять сцену, — сказал доктор Вернер. — Чем больше в вас нейтралитета,тем ближе вы приближаетесь к подлинной сущности пациента.
—Подлинная сущность Открытие подлинной сущности другого человека— это иллюзия,— возразил Рон.— Взгляните, какстроятся коммуникации. Сперва некоторые чувства пациента облекаются в некиеобразы, а затем в подходящие термины...
— Почемуты сказал УнекоторыеФФ — спросил доктор Вернер.
— Многиеиз их чувств невыразимы. Но позвольте я закончу. Я сказал о том, что пациентытрансформируют образы в слова: даже этот процесс не безупречен — выбор слов во многом зависит оттого, как пациент представляет себе взаимоотношения с аудиторией. И это лишь передающаячасть. Затем происходит обратное движение: если терапевты схватывают значениеслов, сказанных пациентами, они должны перевести слова в личные образы, а затемв собственные чувства. Какое взаимодействие возможно к концу процесса Каковавероятность того, чтоодин человек действительно сможет понять переживания другого Или, излагаяиначе, поймут ли дваразных человека третьего одинаково
— Этопохоже на детскую игру УИспорченный телефонФ, — вставил Эрнст. — Один шепчет соседу на ухопредложение, тот передает его шепотом другому, и так по кругу. Когда фразавозвращается к первому участнику игры, в ней мало что остается от оригинала.
— Этоозначает, что слушание — это не запись, — сказал Рон, делая ударение на каждомслове. — Слушание — это творческий процесс. Поэтому притворствоаналитиков, чтопсихоанализ — этонаука, всегда терзает меня. Психоанализ не может быть наукой, так как наукатребует точныхизмерений, надежных объективных данных. В терапии это невозможно, потому чтослушать — этотворчество; представления терапевта искажаются, как только он начинаетоценивать.
— Мы всезнаем, что допускаем ошибки, — присоединился Эрнст, — если наивно верим в безупречноевосприятие.— С тех пор как оннесколько недель назад где-то прочел эту фразу, он постоянно использовал ее вразговорах.
Доктора Вернера, никогда не избегающегоспоров, не вывели из себя уверенные ответы его оппонентов.
— Незацикливайтесь на ложной цели установления абсолютной идентичности мыслейговорящего и восприятия слушающего. Самое лучшее, чего мы можем ожидать, этоприблизительная точность. Но скажите мне, — спросил он, — есть ли среди вас хотькто-нибудь, включая даже мой инакомыслящий дуэт, — кивнул он в сторону Рона иЭрнста, — ктосомневается, что хорошо интегрированный человек, вероятнее всего, точнеепоймет намеренияговорящего, нежели, скажем, параноик, для которого каждое взаимодействие будетпредзнаменованиемугрозы личности Лично я убежден, что мы, продавая себя, тут же бьем себя вгрудь, стеная о нашей неспособности по-настоящему узнать другого иливоссоздать егопрошлое. Эта застенчивость привела вас, Доктор Лэш, к сомнительной практикесосредоточения исключительно на принципе Уздесь и сейчасФ.
— Как это— невозмутимопоинтересовался Эрнст.
— А так,что вы, из всех наших участников, наиболее скептически относитесь к идее оправдивости и точности воспоминаний пациента и ко всему процессу воссоздания егопрошлого. И, я думаю, вы настолько усердствуете в этом, что приводитесвоего пациента в замешательство. Да, несомненно, прошлое неуловимо, и, несомненно, оно меняется от настроенияпациента, и, конечноже, наши теоретические убеждения влияют на то, что именно он вспоминает. Но явсе же верю, что под всем этим скрывается истинный подтекст, правдивый ответ навопрос: УДействительно ли мой брат бил меня, когда мне было тригодаФ
— Истинныйподтекст — этоустаревшая иллюзия, —ответил Эрнст. — Нетникакого надежного ответа на этот вопрос. Его контекст — бил ли он намеренно или в игре,просто ставил тебе подножку или валил тебя на пол — этого не узнатьникогда.
—Правильно, —поддержал Рон. — Илион ударил тебя, защищаясь, потому что ты сам его ударил минуту назад Илизащищая твою сестру Или потому, что мама наказала его за то, что сделалты
—Истинного подтекста не существует, — повторил Эрнст. — Это все интерпретация. Об этомговорил Ницше еще столетие назад.
— Мнекажется, мы отклоняемся от целей нашей конференции, — вступила Барбара, одна из двухженщин-участниц.
— Впоследний раз это называлось семинар по контрпереносу.
Она повернулась к докторуВернеру.
— Мнехотелось бы высказать свое замечание по поводу процесса. Эрнст сделал именното, что мы и намеревались делать на этом семинаре — рассказывать о своих сильныхчувствах по отношению к пациенту, а затем избавляться от них. Яправа
— Да, да,права, — ответилдоктор Вернер.
Блеск его серо-голубых глаз говорил о том,что он наслаждался этой сценой бунта, в которой сиблинги, недавние конкуренты, объединилисьдля общего наступления. Откровенно говоря, он был в восторге. Господи, представитьтолько! Примитивная стая со своими страстями, — отдаем должное Фрейду,— жива инеистовствует прямоздесь, на улице Сакраменто! На мгновение он решил предложить это толкованиегруппе, но потом подумал, что не стоит. Дети не были еще готовы к этому. Возможно,позже.
Вместо этого он ответил;
—Заметьте, я не критиковал чувства доктора Лэша по отношению к Мирне. У кого из терапевтов невозникали подобныемысли в отношении раздражающего его пациента Нет, я не критикую его мысли. Ялишь критикую егонепоследовательность, его неумение держать свои чувства при себе.
Это вызвало еще одну бурю протеста.Некоторые защищалирешение Эрнста открыто выражать свои чувства. Другие критиковали доктораВернера за то, что он не способствовал установлению доверительной обстановки насеминаре. Они хотели чувствовать себя здесь в безопасности. Они более не желалисдерживать град упреков, касающихся их терапевтических техник, особенно когда критикаобосновывалась на традиционном аналитическом подходе, непригодном длятех клинических случаев, с которыми они сталкивались ежедневно.
В конце концов Эрнст первым заметил, чтообсуждение утратилосвою продуктивность и убедил группу вернуться к первоначальной теме— его контрпереносу.Тогда несколько членов группы рассказали о похожих пациентах, которыераздражали их и надоедали им, но замечание Барбары больше прочих заинтересовалоЭрнста.
— Вряд лиэто просто упрямая пациентка, — сказала она. — Ты говорил, что она доводит тебя как никто другой, и ты раньше никогда нечувствовал такого неуважения к пациенту
— Этоправда, но я не знаю почему, — ответил Эрнст. — Есть несколько моментов, которые просто выбивают меня из колеи. Меня бесятее постоянные напоминания о деньгах, которые она мне платит. Она все время пытаетсяпревратить это в коммерческую сделку.
— А развеэто не сделка —вставил доктор Вернер. — С каких это пор Ты оказываешь ей услуги, а она платит тебе заэто. Мне кажется, это настоящая торговля.
— Апожертвования прихожан, — они же не делают из церковной службы акт купли-продажи,— возразиЭрнст.
— Да нетже, делают! —настаивал доктор Вернер. — Обстоятельства, может быть, более рафинированные изамаскированные. Прочти изящную надпись в конце молебника: Уне будетпожертвований —прекратятся службыФ.
— Типичныйаналитический редукционизм — все сводится к базовому уровню, — сказал Эрнст. — Я с этим не согласен. Терапия— не коммерция, а яне лавочник. Непоэтому я пришел в эту область. Если бы важнее были деньги, я бы выбралчто-нибудь другое —юриспруденцию, банковское дело, даже какую-нибудь высокооплачиваемуюмедицинскую специальность, например офтальмолога или рентгенолога. Мне кажется, терапия— это нечто большее,назовем это актом кари-тас. Я посвятил свою жизнь оказанию помощи. За что мне,между прочим, посчастливилось получать деньги. Но эта пациентка все времязадает мне пощечины вопросом о деньгах.
— Ты даешьи даешь, —успокаивающе проговорил доктор Вернер своим ровным, исключительнопрофессиональным голосом, по-видимому, смягчаясь. — Но она ничего не дает в ответ.
Эрнст кивнул:
—Правильно! Ничего не дает тебе в ответ.
Ты даешь и даешь, — повторил доктор Вернер.— Ты даешь ейсамое лучшее, аона требует ещелучшего
— Именноэто и происходит, —сказал Эрнст спокойнее.
Этот обмен репликами произошел так плавно,что никто из членов семинара, наверное, даже сам доктор Вернер, не осознали,как он перешел на успокаивающий профессиональный тон.
— Тысказал, что она чем-то похожа на твою мать, — заметила Барбара.
— Я и отнее видел мало хорошего.
—Сказывается ли ее влияние на твои чувства по отношению к Мирне
— С мамойбыло иначе. Я держался от нее на расстоянии. Она смущала меня. Мненеприятно было думать, что она родила меня. Когда я был маленьким — в восемь или девять лет,— стоило материподойти ко мне слишком близко, и я чувствовал, что задыхаюсь. Я помню, что сказалсвоему психоаналитику: УОна поглощает весь кислород в комнатеФ. Эта фраза сталадевизом, основныммотивом моего анализа: мой аналитик возвращался к этому снова и снова. Порой ясмотрел на свою мать и думал, что должен любить ее, но если бы она была чужой,мне бы не нравилось в ней ничего.
— Воттеперь мы знаем кое-что очень важное о твоем контрпереносе, — сказал доктор Вернер.— Хотя тыпризываешь своегопациента сблизиться, ты в то же время ненамеренно посылаешь ей сигнал: УНеприближайсяФ. Она может зайти слишком далеко и поглотить весь кислород. Безсомнения, она воспринимает это второе послание и реагирует именно на него. Ипозволь мне снова повторить: мы не можем скрыть своих чувств отпациента. Это уроксегодняшнего дня. И этот факт нельзя не выделить. Ни один опытный терапевт неможет сомневаться всуществовании бессознательного сопереживания.
— В твоихсексуальных чувствах к ней слишком много амбивалентности, — сказала Барбара. — Я поражена твоим отношением к ее груди— и желание, иотвращение. Тебенравятся пуговицы на ее блузке, но они вызывают неприятие, потому чтонапоминают о матери.
— Да,— добавил Том, ещеодин из близких друзей Эрнста, — а потом ты смущаешься и начинаешь задаваться вопросом, смотрел ли ты наее грудь. Со мной это тоже часто происходит.
— И твоесексуальное влечение, сопровождаемое желанием удрать Что ты об этомдумаешь — спросилаБарбара.
— Я, безсомнения, во власти темной примитивной фантазии о зубастом влагалище,— ответил Эрнст.— Но есть и ещечто-то, что вызывает особенный страх.
Прежде чем заснуть, Эрнст еще раз спросилсебя, может быть, ему стоит перестать встречаться с Мирной. Может быть, ейнужен терапевт женщина, размышлял он. Может быть, мои отрицательные чувстваукоренились слишкомглубоко и прочно. Но когда он поднял этот вопрос на семинаре, все, включаядоктора Вернера, сказали: УНет, не бросай это делоФ. Им казалось, чтоосновные проблемыМирны с мужчинами быстрее разрешит терапевт мужчина. Слишком плохо, думал Эрнст: он на самом делехотел сбежать.
Он еще раз прогнал в голове эту страннуюсегодняшнюю сессию.Хотя и во многом неприятную, включая очередное напоминание о плате, но в общемудачную — Мирнанаконец-то заметила его присутствие в комнате. Она спорила с ним, спрашивала,нравится ли она ему, обсуждала с ним его комментарий о майке. Это былоутомительно — но покрайней мере произошло что-то необычное, что-то настоящее.
По дороге на следующую сессию Мирна опятьпрослушала тузлосчастную запись доктора Лэша, а затем запись последней встречи. Неплохо,думала она, ей понравилось, как она держала себя на последней встрече. Онарадовалась, что заставила этого сосунка отрабатывать свои деньги. Каквосхитительно, что он чувствовал себя неуверенно, когда дело касалось еезамечаний об оплате; я сделаю так, решила она, чтобы каждую сессию онотрабатывал свои деньги. Хватит ходить вокруг да около.
— Вчера наработе, — начала часМирна, — я сидела вдамской комнате и подслушала, что говорили обо мне некоторыедевчонки.
— И Чтоже ты услышала —Эрнста всегда интриговали истории о подслушанных разговорах.
— Вещи,которые мне не понравились. Что у меня мания зарабатывать деньги. Что я неговорю ни о чем, кроме этого, что у меня нет других интересов. Что я скучна исо мной трудно иметь дело.
— Ужасно!Как, наверное, обидно было слышать такое.
— Ячувствовала себя преданной теми, кто, как я думала, заботится обо мне. Простоудар под дых.
—Преданной Какие между вами были отношения — Ну, они притворялись, что любятменя, заботятся обо мне, что они мои друзья.
— Какнасчет других твоих коллег Как они к тебе относятся
— Если выне возражаете, доктор Лэш, я решила, что раз вы говорили о том, чтобыоставаться здесь, в этом офисе — вы помните — сосредоточиться на нашихвзаимоотношениях,— то я хотела быпопробовать.
—Совершенно верно. —На лице Эрнста отразилось потрясение. Он не мог поверить своимушам.
— Такпозвольте мне спросить вас, — сказала Мирна положив ногу на ногу так, чтобы слышно былошуршание чулок,— а вы так же думаете обо мне
— Как также — оторопеЭрнст.
Pages: | 1 | ... | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | ... | 33 | Книги по разным темам