Geum.ru

Презентация тайны 3

Вид материалаПрезентация

Содержание


Лев толстой как зеркало троллей
Толстой как еврейский праведник
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   37
^

ЛЕВ ТОЛСТОЙ КАК ЗЕРКАЛО ТРОЛЛЕЙ


Лев Толстой — культовый персонаж российской интеллигенции. Еще в детстве Елена Сергеевна полюбила его знаменитые романы. Затруднялась, правда, по поводу всесоюзного сочинения «Толстой как зеркало русской революции»... Ну, раз так Ленин назвал, и раз так задали, то надо что-то писать...

Лет в двенадцать как-то повезли ее в Ясную Поляну. Поклониться могиле великого русского писателя. Могила эта, холмик без креста, произвела гнетущее впечатление. (Почему же его закопали как нашего Дружка, которого застрелил пьяный генерал?) Конечно, не знала тогда пионерка Леночка, что сам Толстой завещал похоронить себя без «так называемого богослужения, а зарыть тело так, чтобы оно не воняло». Так и зарыли. Как собаку. И, словно над самоубийцей, не поставили креста. Что ж, духовным самоубийцей он и был.

Могила стала, конечно, местом поклонения. Обнаружила все признаки религиозного памятника. Вскоре после смерти графа, 28 августа 1911 года, приехал сюда его верный ученик Бирюков с товарищами. Возложили цветы. Десятилетний сын Бирюкова нагнулся, чтобы поправить их, и вдруг громко вскрикнул. Отец с ужасом увидел, что правая рука ребенка обвита гадюкой, укусившей мальчика... Гадюки в здешних местах не замечены, установило расследование, и появление серой змеи в три четверти аршина длиной является загадкой. Тогда же была обнаружена змеиная нора в могиле писателя.

Пресмыкающаяся «мудрость» этого грешника еще долго будет жалить и из гроба.

Нет, недаром Ленин почти ласково называл Толстого зеркалом русской революции. Вообще между этими двумя персонажами существует любопытная связь, сотканная из целой серии совпадений (?). В «Анне Карениной» прообраз революционных бесов, «новый человек», склонный к самоубийству интеллигент, находящий «якорь спасения» в революции, носит фамилию Левин. Таков был один из первых псевдонимов Ленина. Слишком откровенный, указывающий на левитские корни (как и фамилия К. Маркса — Леви). В ранней же редакции романа этот Левин назван Николаем Лениным. Таков, как известно, следующий псевдоним «вождя мирового пролетариата» и будущего «кадавра».

В школьных и институтских программах всегда умалчивалось, что Толстой был не просто литератором. Он ведь замахивался на создание собственной религии. Якобы христианской, но без Христа. Чего стоит собранный им том различных «поучений» — из всех религиозных традиций и из всевозможных философов. В этих вполне экуменичных «четьях минеях» предписывается, какую «мудрость» надо читать в тот или иной день года. (9-3).

А вот запись в дневнике писателя от 20 апреля 1889 года. Она гудит псевдопророческим набатом: «Созревает в мире новое миросозерцание и движение, и как будто от меня требуется участие — провозглашение его. Точно я для этого нарочно сделан тем, что я есмь с моей репутацией, — сделан колоколом».

Поистине мессианские амбиции! Их развивал в Толстом некий голос. Вот запись от 25 мая того же года: «Ночью слышал ГОЛОС, требующий обличения заблуждений мира. Нынешней ночью ГОЛОС говорил мне, что настало время обличать зло мира... Нельзя медлить и откладывать. Нечего бояться, нечего обдумывать, как и что сказать».

«Зло мира»... Симптом «внутреннего голоса» выдает в Толстом бесноватого. Не случайно Победоносцев писал о его богоборчестве так: словно бес овладел им.

Богохульник скакал по яснополянским окрестностям на гнедом жеребце, которого назвал Бесом. А невидимый бес сидел за спиной графа. Как на древней печати рыцарей-храмовников — два всадника на одном коне. Что ж, давний предок писателя и принадлежал к тамплиерскому роду. 20 Шарахнувшись от костра инквизиции, он в XIV веке прибыл на Русь. И страшный крик Жака де Моле, его вопль из пламени: «Отмщение, Адонаи, отмщение!», — через столетия зазвучал в душе тамплиерского потомка.

К началу XX века получил Лев Николаевич и специфическую интеллектуальную подготовку. Она началась с его желания изучать еврейский язык. (Словно сподвижники Новикова нашептали ему). Учителем стал московский раввин Соломон Моисеевич Минор (настоящая фамилия Залкинд).

Толстой, основателем рода которого считается рыцарь-храмовник граф Анри де Монс, архетипически точно воспроизвел тамплиерское обращение за «мудростью» к иудаизму.

Через некоторое время занятий Минор констатировал: «Он (Толстой) знает также и Талмуд. В своем бурном стремлении к истине, он почти за каждым уроком расспрашивал меня о моральных воззрениях Талмуда, о толковании талмудистами библейских легенд и, кроме, того, еще черпал свои сведения из написанной на русском языке книги «Мировоззрение талмудистов»». (10).

Подсказки учителей-троллей слышны во многих текстах Толстого. Например, о том, что истинно живет отнюдь не христианство, а «социализм, коммунизм, политико-экономические теории, утилитаризм», Дух талмудического христоненавистничества, приземленного практицизма, замаскированного под коммунизм иудейского мессианства так и веет над этими словами.

О бесах будущей революции, убийцах Александра II, Толстой отзывается так: «лучшие, высоконравственные, самоотверженные, добрые люди, каковы были Перовская, Осинский, Лизогуб и многие другие».

О масонстве: «Я весьма уважаю эту организацию и полагаю, что франк-масонство сделало много доброго для человечества».

А вот о «гонимом народе». Из письма В.С. Соловьеву, составившему в 1890 году «Декларацию против антисемитизма»: «Я вперед знаю, что если Вы, Владимир Сергеевич, выразите то, что вы думаете об этом предмете, то вы выразите и мои мысли и чувства, потому что основа нашего отвращения от мер угнетения еврейской национальности одна и та же: сознание братской связи со всеми народами и тем более с евреями, среди которых родился Христос и которые так много страдали и продолжают страдать от языческого невежества так называемых христиан».

И еще цитаты: «То, что я отвергаю непонятную троицу и... кощунственную теорию о боге, родившемся от девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо». «Посмотрите на деятельность духовенства в народе, и вы увидите, что проповедуется и усиленно внедряется одно идолопоклонство: поднятия икон, водосвятия, ношение по домам чудотворных икон, прославление мощей, ношение крестов и т.п.». «В елеосвящении, также, как и в миропомазании, вижу прием грубого колдовства, как и в почитании икон и мощей, как и во всех тех обрядах, молитвах, заклинаниях».

Все это он и считал «злом мира». Рукой слышавшего «голоса» Толстого водил, видно, тот же персонаж, что в свое время и рукой обер-прокурора Синода Мелиссино, а позже — Ленина.

Страшные слова о Боге писал граф. Но каковы были интонации! Каково раздражение, с которым все это говорилось! Каковы были глаза! В воспоминаниях современников перед нами предстает поистине нечеловеческая злоба.

Талмудическое мудрование — главное в отношении Льва Николаевича к священным текстам. «Методика создания ереси прекрасно показана в его статье «Как читать Евангелие». Он советует взять в руки сине-красный карандаш и синим вычеркивать места, с которыми ты не согласен, а красными подчеркивать те, что по душе. По составленному таким образом личному Евангелию и надлежит жить.

Сам Толстой обкорнал начало и конец Благовестия (Воплощение и Воскресение). И в середине Христос был понужден на каждое свое слово смиренно просить разрешения яснополянского учителя всего человечества. Всего — включая Иисуса, которого по сути Толстой берет себе в ученики. Чудеса Лев Николаевич Иисусу вообще запретил творить»... [32].

Почему их всех — от Толстого до Мелиссино — так бесит сам факт чуда Божиего? Потому что сами не причастны ему? Потому что оно не подвластно гордой человеческой воле?

«Странно, что Толстой, утверждавший общечеловеческую солидарность в вопросах этики, твердивший, что замкнутый в своем индивидуализме человек — ущербен, настойчиво писавший, что надо соглашаться с лучшими нравственными мыслями, высказанными учителями всего человечества и всех народов, не распространял эту солидарность и на область веры. Довериться религиозному опыту людей — даже тех людей, которых он включил в число своих учителей — он не смог». [33].

Помните, приехал однажды в Оптину, но так, по гордости своей, и не перешагнул порог кельи старца.

Он действительно стал зеркалом. Кривым зеркалом в руках троллей.
^

Толстой как еврейский праведник


«Как Толстой не открещивался всю свою жизнь от того, что принадлежит к области мистического, однако и ему, судя по одной сцене, описанной Чертковым в его статье о последних днях Толстого, пришлось все-таки коснуться этих жутких восприятии, пришлось ощутить их еще до перехода в мир иной, пришлось с ними встретиться по эту сторону смерти, у самого ее порога.

Вот эта сцена, описанная г-ном Чертковым, — сцена начавшихся предсмертных видений Толстого.

Говоря о том, что было с умиравшим Толстым 4 ноября, г-н Чертков, между прочим, пишет: «Глядя перед собой на постель, Лев Николаевич спросил Душана (доктора Маковицкого): «Что это?» Душан ответил: «Это одеяло». — Лев Николаевич: «А дальше что?» — «Кровать». — «Ну, вот, теперь хорошо», — заключил Толстой с облегченным видом».

Итак, судя по этому чертковскому изложению, Толстой, оказывается, увидел здесь что-то, что его взволновало, но при опросе Маковицкого успокоился... Пронеслось перед Толстым что-то и исчезло — исчезло, как только Толстой призвал на помощь Душана и подчинил себя своему мозгу, тренированному на скептицизме». [35].

После смерти богохульника раввин Я.И. Мазэ сказал: «мы будем молиться о Толстом, как о еврейском праведнике».

Кагал не забыл слова графа: «Еврей — это святое существо, которое добыло с неба вечный огонь и просветило им землю и живущих на ней. Он — родник и источник, из которого все остальные народы почерпнули свои религии и веры.

Еврей — первооткрыватель культуры. Испокон веков невежество было невозможно на святой Земле — еще в большей мере, чем нынче даже в цивилизованной Европе. Больше того, в те дикие времена, когда жизнь и смерть человека не ставили ни во что, рабби Акива высказался против смертной казни, которая считается нынче вполне допустимым наказанием в самых культурных странах.

Еврей — первооткрыватель свободы. Даже в те первобытные времена, когда народ делился на два класса, на господ и рабов, Моисееве учение запрещало держать человека в рабстве более шести лет.

Еврей — символ гражданской и религиозной терпимости. «Люби пришельца, — предписывал Моисей, — ибо сам был пришельцем в стране Египетской»... В деле веротерпимости еврейская религия далека не только от того, чтобы вербовать приверженцев, а, напротив, — талмуд предписывает, что если нееврей хочет перейти в еврейскую веру, то должно разъяснить ему, как тяжело быть евреем, и что праведники других народов тоже унаследуют царство небесное.

Еврей — символ вечности. Он, которого ни резни не смогли уничтожить; ни огонь, ни меч цивилизации не смогли стереть с лица земли; он, который первым возвестил слова господа, он, который так долго хранил пророчество и передал его всему остальному человечеству; такой народ не может исчезнуть. Еврей вечен, он — олицетворение вечности».

О, скоро, совсем скоро «вечный еврей» покажет России и свою святость, и свою культуру, и свою религиозную терпимость...

А Толстой... Высоко вознесли тролли это кривое зеркало. Разбившись, оно поранило многих.