Geum.ru

В. И. Лекции и исследования по древней истории русского права. С. Петербург, Типография М. М. Стасюлевича, 1910 г. Лекции

Вид материалаЛекции

Содержание


Личные отношения супругов
Имущественные отношения супругов
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   55

Личные отношения супругов



Наш древний брак, насколько о нем можно судить по некоторым отрывочным и неполным известиям, не есть союз двух равноправных существ: вступая в брак, женщина поступала под власть мужа. В этом удостоверяют некоторые старинные брачные обряды, и теперь сохранившиеся. К таким обрядам принадлежит обряд разувания: молодая должна была разуть своего мужа. Рогнеда не хотела выдти замуж за Владимира по той причине, что он был сын рабыни, а она находила для себя оскорбительным "разути рабынича". В этом обряде выражается взгляд на женщину, как на слугу; это символическое выражение отношения жены к мужу, как рабыни. Несомненно, что в X - XI в., к которому относится приведенное свидетельство, в княжеских и боярских семьях жены не были не только рабынями, но и слугами; но обычай разувания есть остаток древности, показывающий, что было время, когда жена была рабынею мужа. Этот обычай сохранился и теперь на Украйне, где новобрачная снимает с мужа сапоги, а он ударяет ее голенищами по спине, что означает право его наказывать жену.

Подчиненность жены мужу выражается и в обычае передачи новобрачной отцом будущему мужу из рук в руки, как передается собственность, о чем говорит Котошихин. В Казанской губернии и теперь новобрачная передается из полы в полу. Здесь совершается как бы передача из рук в руки права собственности. На переход в неволю указывают и другие обычаи, сопровождающие обряд бракосочетания; например, наложение новобрачной повязки на голову. Из народных песен видно, что символом свободы была распущенная, вольная коса, украшенная лентами, символом подчинения - повязка. По малороссийскому обычаю, новобрачная должна противиться наложению повязки. Присутствующие при этом "дружки" мужа, видя сопротивление невесты, кричат: "бояре, до сабель!" и силою принуждают ее подчиниться. Из подчинения жены власти мужа вытекает право мужа наказывать жену. Это выражается в сохранившемся до сего времени в Костромской губернии обряде: после венчания отец ударяет слегка новобрачную плетью по спине три раза и затем передает плеть новобрачному, который делает то же. В предшествующей главе мы высказали уже предположение, что в случае прелюбодеяния жена могла быть убита мужем безнаказанно.

В связи с подчиненным значением женщины стоит и самая форма брака. Когда жена считалась слугою мужа, форма брака была полигамическая. Указания на полигамию встречаются как в наших памятниках, так и в памятниках западных славян и германцев. Наш начальный летописец говорит, что северяне, радимичи, вятичи имели по две и по три жены. Владимир Святой имел шесть жен и много наложниц. Некоторые из наших исследователей стараются смягчить свидетельство начальной летописи, утверждая, что если у нас и существовало многоженство, то только в редких случаях, преобладала же моногамия. Но это уже вопрос факта, а не права. Право в том, что каждый мог иметь несколько жен, и если в действительности не все имели по нескольку жен, это объясняется различием экономического положения. Чтобы приобрести многих жен, нужно было иметь достаточные средства, а их имел не всякий.

С принятием христианства взгляд на подчинение жены мужу должен был несколько смягчиться, а во взаимных отношениях супругов должно было проявиться более равенства, чем это было возможно прежде. Это видно из того, что сохранение супружеской верности сделалось обязательно и для мужа. Но принципиально и в христианском браке жена остается под властью мужа. Владимир Мономах в своем поучении детям говорит: "жену свою любите, но яе дайте ей над собою власти".

Из начала зависимости жены от мужа следует, что личное положение жены определяется положением ее мужа, т.е. жена князя становится княгиней, жена боярина-боярыней, крестьянина - крестьянкой, попа - попадьей и т. д. Из этого общего правила древнее право наше знает одно исключение: свободный человек, вступавший в брак с рабыней без ряду с ее господином, не только не сообщал ей свободы, но и сам становился холопом (Русская Правда III ред. ст. 142). Ho свобода жены - рабыни могла быть выговорена по соглашению с ее господином.

Законодательные памятники Московского государства не останавливаются на определении личных отношений супругов, которые и сами по себе с трудом поддаются каким-либо определениям. Интимная сфера домашней жизни предоставлялась обычаю. Указы только стороною отражают на себе действие этих обычаев. Из таких указаний законодательных и литературных памятников можно заключить, что жена должна подчиняться воле мужа, и что муж имеет право ее наказывать. Иван Грозный велел считать недействительными завещания, в которых жена назначалась душеприказчиком мужа, на том основании, что она в воле мужа. В жизни встречались довольно суровые проявления супружеской власти. На это указывает и Домострой Сильвестра, который советует более умеренный способ исправления жен, чем тот, который практиковался. На случаи крайней суровости супружеской власти указывают и юридические акты. В одной поручной записи половины XVII в. жители Тихвинского посада за одного из своих посадских ручаются в том, что он, "живучи за их порукою, жену свою напрасно безвечить не будет, а жить будет, как и прочие посадские живут, без всякого воровства, и усмирять жену будет по вине и по людски, а не безвечьем".

Имущественные отношения супругов



Об имущественных отношениях супругов наши древнейшие памятники содержат очень немного, и то, что в них внесено, было, может быть, формулировано не без влияния греко-римского права.

Имущественные отношения супругов в римском праве подвергались с течением времени значительным изменениям. Древнейшее состояние этого вопроса было такое: жена, выходя замуж, поступала под власть мужа, становилась как бы его дочерью (filiae loco). При таком браке имущество жены составляло собственность мужа. С течением времени возник свободный брак, т.е. без перехода жены под власть мужа. Это отразилось и на имущественной стороне: имущество жены стало рассматриваться как совершенно самостоятельное. В этом свободном браке все издержки брачной жизни лежат на муже. Еще позднее возникает дотальная система: жена или ее родственники приносят приданое (dos) в обеспечение издержек семейной жизни, а муж - предбрачный дар, ante nuptias donatio. Кроме приданого и дара, у супругов могло быть и другое имущество; но "приданое" и "дар" составляли брачное имущество, которое находилось в собственности мужа и из доходов которого обеспечивались нужды брачной жизни. Но право собственности мужа на приданое по юстинианову законодательству было очень ограничено. Он не мог отчуждать приданое жены без ее согласия. В случае прекращения брака, приданое поступало к жене или ее наследникам, предбрачный дар-мужу или его наследникам; впрочем, путем соглашения могли быть приняты меры, чтобы один из супругов получил часть из имущества, принадлежавшего другому. Постановления о дотальной системе вошли и в те сборники светского права, которые содержатся в наших кормчих.

Для сравнения укажем еще на систему, которая развилась в германском праве, систему "единения имуществ" супругов в браке (Gutereinheit). Вопрос о юридической конструкции этого единения или общения имуществ спорен. Следуем Герберу (System des deutschen Privatrechts). Брак производит единение жизни, поэтому целям брака должно служить имущество той и другой стороны. Разница этой системы от дотальной состоит в том, что здесь целям брака должно служить все имущество супругов, причем цели брака понимаются гораздо шире, чем по римскому праву. Соединенное имущество обеспечивает не одне только .издержки по дому и воспитанию детей, но может служить и для промышленных предприятий. Права мужа и жены на это соединенное имущество не меняются в браке: жена собственница своего имущества, но, пока продолжается брак, хозяйничает и распоряжается имуществом муж. Движимое имущество жены он продает без ее согласия; для продажи недвижимого должен иметь согласие жены, кроме случаев крайней нужды. Своим - муж распоряжается неограниченно, как и до брака. С прекращением. брака каждая из сторон получала свое имущество, и если оказывалось, что муж употребил часть его не на цели брака, жена имела право на удовлетворение. Некоторые писатели конструируют имущественные отношения супругов вт, виде Gutergemeinschaft, т.е. в виде общего имущества. Действительно, вт, некоторых местностях Германии муж не может продавать недвижимостей ни своих, ни жениных без согласия жены, кроме случаев крайности. В случае смерти супругов наличность делится независимо от того, кто сколько принес, а как общая собственность (Brunner у Гольцендорфа, I, 181). Таким образом, в германском праве встречаемся с разными формами имущественных отношений супругов.

Но изложенные отношения супругов по германскому праву образовались весьма поздно, никак не ранее XV века. В древнейшее же время они представляются в другом виде. По так называемым варварским законам (leges barbarorum) одному мужу принадлежало право владения, пользования и даже распоряжения тем имуществом, которое жена приносила с собою в брак. По законам бургундов эта система должна была применяться даже к женщинам римского происхождения (Zoepfl 61, 2).

Переходим к русскому праву. Из Русской Правды видно, что родственники (родители и братья), выдавая своих родственниц замуж, наделяли их, как могли (Трет. ред. 125). Жены, таким образом, приносили с собой в брак некоторое имущество. Из Русской же Правды можно вывести, что после прекращения брака имущество жены поступало к ее наследникам даже в том случае, если бы муж что-либо из этого имущества дал своей второй жене. Это следует из той статьи, которая говорит о судьбе имущества матери после ее и мужа ее смерти: "Будут ли дети, то что первое жены (что осталось от первой жены), то возмут дети матери своей; любо си на жену будет возложил (дал второй жене), обаче, матери своей возмут" (III 124). В том же смысле высказывается и Псковская судная грамота. Она предоставляет вдове право искать на родственниках своего умершего мужа "скруты своей или платья " (91), т.е. движимостей, с которыми она была выдана замуж.

О судьбе имущества во время брака, о том, кто имел право управлять им и распоряжаться, наши древнейшие домосковские источники не говорят ни слова. Неволин думает, что с древнейших времен у нас существует полная раздельность имущества супругов. Он выводит это из того, что памятники не заключают никакого ограничения относительно права жены распоряжаться своим имуществом. Основание это трудно принять. В памятниках действительно не говорится об ограничении прав жены, но на молчании древних памятников нельзя строить никакой теории, так как они не исчерпывают своего предмета. Е церковном уставе Владимира Святого в числе дел, подлежащих церковному суду, упомянуто "пошибание между мужем и женою о животе", т.е. спор между мужем и женою о движимостях. Как же духовенство решало эти споры? Надо думать, что оно решало их по византийскому праву*(91), a по византийскому праву муж был собственником приданого, хотя и ограниченным. Поэтому сомнительно, чтобы духовенство споры супругов о движимостях решало в смысле признания за женой права неограниченного распоряжения своими движимостями.

Самая возможность тяжб жены с мужем об имуществах возникла у нас, конечно, под влиянием византийского права. Трудно думать, чтобы такие тяжбы допускались народными русскими воззрениями, с точки зрения которых жена состояла во власти мужа, должна была служить ему и могла быть им наказываема. А если это так, то понятно, что имущественные права жены свою первую юридическую конструкцию получили в практике духовных судов и, следовательно, под влиянием византийских начал*(92). Такое происхождение должна иметь и приведенная выше статья Русской Правды, которая есть не что иное, как своеобразная передача следующего постановления Эклоги: "Такоже и мужеви, во ино совокупление приходящу, ни что же от первые ему жены прияти. Аще ли суть без возраста дети, тех вещи хранити ему, дондеже совершени будут. Аще ли сии совершени будут, подати им оттоле уже матери их совершенные вещи" (Кормч. II ч., стр. 178).

Но хотя первый шаг к ограждению имущественных прав жены и был сделан под влиянием византийского права, это не значит, однако, что имущественные отношения супругов определялись у нас исключительно рамками римской дотальной системы. Из пямятников московской эпохи видно, что имущественные отношения супругов определялись и народными обычаями и очень различно.

Вопрос об ответственности жены за долги мужа и по памятникам до московским решался не одинаково. По договору Новгорода с немцами 1270 года жена отвечала за долги мужа в том только случаe, если ручалась за него. Эту статью можно считать новгородской, а не немецкой, на том основании, что по немецкому проекту договора жена должна была ответствовать безусловно за долги мужа (Андреевский, О договоре Новгорода с немецкими городами, ст. XXI). Наоборот, по Псковской судной грамоте вдова изорника отвечала пред господином за долг своего мужа, если и не участвовала в его обязательстве (85). В Русской Правде о разбойнике сказано: "выдадять й всего с женою и с детьми на поток и разграбление" (III р. 10). Вину совершил муж, а ответственность падает на все семейство, конфискуется все имущество, хотя бы что принадлежало и жене. Тот же смысл имеет и 6 ст. договора смоленского князя Мстислава с немцами: "Оже разгневается князь на своего человека,... a отиметь князь все, женоу и дети, оу холопство... или по рижской редакции: "Аще князь възвержет гнев на роусина, повелить его разграбити с женою и с детьми..." По готландской редакции жена, за вину мужа, идет в холопство и, следовательно, лишается своего имущества, по рижской-конфискуется имущество мужа и жены безразлично (ст. 6).

Неволин, утверждая, что по нашему древнему праву жена не отвечает за вину и долги своего мужа, указывает, между прочим, на статью договора Олега с греками, по которой жена убийцы удерживает за собой то имущество, которое принадлежит ей по закону. В этой статье нет оснований видеть русское право. Она имеет в виду не столько ограждение прав русских жен, сколько греческих, и, конечно, составлена греками (см. Приложение в концe книги, Греческое и русское право в договорах с греками). Подтверждение своей мысли Неволин видит и в статье Русской Правды: "Аже холоп крадет кого-либо, то господину выкупати й, либо выдати и с ким будеть крал; а жене и детям не надобе. Но оже будуть с ним крали и хоронили, то веех выдати" (3-я р. 154)В данном случае невинная жена и дети не выдаются с мужем. Но статья имеет в виду холопов, а не свободных людей. Этим она и объясняется. Выдача с мужем невинной жены и детей увеличила бы только убытки господина, невиновного в преступлении своего раба. Эта статья, следовательно, имеет целью оградить права господина от лишних убытков; а потому в ней скорее есть основание видеть подтверждение, путем исключения, общего правила об ответственности жены и детей за деяния мужа и отца, чем доказательство их безответственности.

Таким образом, наша древняя практика по вопросу об ответственности жены за мужа следует двум разным направлениям. Порядок новгородский возник под несомненным влиянием византийского права*(93). Во втором направлении надо видеть остаток русских народных воззрений на брак, с точки зрения которых жена не имела ни личной, ни имущественной самостоятельности, а потому и должна была разделять его участь. Ссылку жены вместе с мужем по 10 ст. III. Русской Правды Неволин объясняет тем, что брак ссылкою мужа для жены не прекращался, а потому жена за ним и следует (100). По всей вероятности, он разумеет здесь христианский брак. В таком предположении нет надобности. С мужем ссылаются не только жена, но и дети. В рижской же редакции Мстиславова договора говорится не о ссылке мужа с женою, a o разграблении их, т.е. конфискации имущества мужа и жены. Этого уже никак нельзя вывести из нерасторжимости христианского брака. Все эти правила совершенно удовлетворительно объясняются дохристианскими воззрениями на брак и семейство, по которым жена и дети принадлежат мужу, не имеют независимого от него бытия, а потому и разделяют его участь, как личную, так и имущественную.

Мы не хотим этим сказать, что положение жен в древней России было всегда подавленное деспотической властью мужа. Это уже вопрос факта, а не права. Владимир Мономах не даром советует своим сыновьям не давать над собой власти женам*(94). Были, значит, мужья, которые подчинялись женам. Но если бы такой муж стал на разбой или заслужил гнев князя по какой другой причине, его жена все-таки была бы лишена своего имущества и последовала бы за ним в ссылку.

Памятники московского законодательства XV и XVI в. на имущественных отношениях супругов мало останавливаются и далеко их не исчерпывают. Многое было предоставлено практике, а практика была очень разнообразна. На основании духовных и рядных можно сделать заключение, что по прекращении брака приданое жены возвращалось к ней или к ее наследникам. Это начало признано и указом 1628 г. (Улож. XVII, 1) в такой форме "А женам тех умерших, которые останутся бездетны, давати из животов их мужей четверть да приданое". Но рядом с этим постановлением, только повторяющим правило Эклоги, в том же Уложении читаем: "И после умершего заемщика тот долг платити жене его и детям, а будет чего на жене и детех взяти будет нечего, и тот достальной долг взяти на порутчиках его, кто будет в лицах" (X, 203). Для того, кто знает постановления Эклоги, действовавшие и в московскую эпоху, эта статья не установляет непременно имущественную ответственность жены за долги мужа. Она может быть отнесена к тому случаю, когда, по смерти мужа, оставившего жену и детей, жена управляла всем имуществом умершего. Жена, в этом случае, должна была платить долги умершего из его имущества, а не из своего. Но знали ли Эклогу наши приказные люди XVII в.? Это сомнительно. Как же они применяли эту статью? Из практики того времени знаем, что долги мужа взыскивались с имущества жены (П. С. 3. N 210). Господствовавший тогда способ взыскания даже непременно должен был повести к переводу на жену имущественной ответственности за умершего мужа: жену ставили на правеж и били, пока не уплатит долгов мужа. При таком порядке взыскания весьма естественно, что жены платили и из своего приданого долги мужей. Уложение, таким образом, не дает никаких руководящих начал для определения имущественных отношений супругов. По ст. 1-й XVII главы жена, по смерти мужа, получает свое приданое и 1/4 из движимостей умершего; по ст. 203-й главы Х-й все это могло быть у ней отобрано и действительно отбиралось за долги мужа.

Судьба приданого при жизни супругов была очень разнообразна. Есть указания от XIV - XV в., что имущества супругов были раздельны и жены продавали свои земли мужьям (Ак. Юр. N 71, XXVIII). Это признано и указами XVII в., которые говорят, что жены могут продавать и закладывать свои вотчины своими именами. Рядом с этою раздельностью есть указания и на существование некоторого вида единения имуществ, принадлсжавших супругам. В одной рядной муж и жена (вступила во второй брак, а от первого имела дочерей) договариваются выдать дочерей последней, от первого брака, "из обща", т.е. из общего их имущества (N 395). Наконец, и это едва-ли не всего чаще, муж распоряжается приданым жены вместе с ней. Родители дают приданое не одной дочери, но и ее новобрачному (N 110, V). Приданые отчины продаются женою вместе с мужем (N 71, X). Это вошло и в указы XVII в., которые запрещают мтжьям отчуждать женины отчины от своего имени; купчия же крепости за подписями обоихть супругов признавались в силе (П. С. 3. 762 и 803).

Византийское право продолжает действовать и в московскую эпоху, но только одни духовные суды применяли его к делам, непосредственно черпая из кормчей; светские же учреждения знали его лишь постольку, поскольку оно отражалось в государевых указах, а потому влияние его на нашу практику и не могло получить решающего значения. Но оно несомненно проходило в жизнь, хотя и вт, очень небольших приемах. В памятниках находим указания, что духовные власти, при помощи византийского права, старались внести в нашу практику более разумные начала, чем те, которыми руководились приказные люди XVII в. В 1657 году била челом патриарху Никону вдова нижегородского посадского человека, Марфица. Из челобитья видно, что после смерти мужа она стоит на правеже в долгах его, а дворов и животов после мужа ничего не осталось, про что ведомо окольным людям. Было за ней приданое, но муж еще при жизни испродал его в платеж за долги, а иное в заклад отдал. Что осталось из приданого, рублей 50. Tо уже она отдала за долг мужа, а ныне правят на ней еще более 50 рублев. Просит: ее, вдову Марфицу, пожаловать, тех долгов править на ней не велеть по тому, что мужа своего животами она ничем не владеет. Патриарх, выслушав челобитье Марфицы, взглянул в Правильную книгу Леона царя и Константина и нашел там, что жена не подлежит ответственности за мужа, если не поручилась за него. На основании Правильной книги приказывает он послать память в Новгородский приказ. В памяти написано: буде она, Марфица, после мужа своего, кроме своего приданого и четвертые части, что было ей из тех мужа своего животов довелось дать, животами не владеет и в тех кабалах мужа ее (Марфицы) не написана (порукой), и мимо порутчиков на ней, вдове, мужа ее долгов править не велел (П. С. 3. N 210). Как поступил Новгородский приказ - не знаем. Можно, однако, думать, что он исполнил "приказ" патриарха, не потому, впрочем, что таково было у нас право, как писал патриарх, а потому, что такт. "приказал" патриарх. Право жен обрисовывается в Московском государстве еще очень смутно, приказ же требует только исполнения.