Geum.ru

Правда ли, что Хриcтоc учил о «карме» ио переселении душ

Вид материалаДокументы

Содержание


в) ОРИГЕН И ЦЕРКОВНОЕ ПРЕДАНИЕ
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   34

в) ОРИГЕН И ЦЕРКОВНОЕ ПРЕДАНИЕ


Казалось бы странно, что Ориген заимствует из языческих источников мнения, очевидно несовместимые с церковным преданием. Если бы он был диссидентом, протестантом – то это было бы понятно. Но Ориген совершенно сознательный церковный традиционалист: “Мы должны хранить церковное учение, преданное от апостолов чрез порядок преемства. Только той истине должно веровать, которая ни в чем не отступает от церковного и апостольского предания» (О началах. 1, Введение, 2).

Слова Оригена о “порядке апостольского преемства” — не просто повторение общего места церковного богословия. Линия преемства действительно весьма четко прослеживается от апостолов до Оригена. Как известно, Ориген был преемником Климента Александрийского по церковной школе. О последнем же св. патриарх Фотий, один из образованнейших византийцев, сообщает, будто “говорят, что Климент был учеником Пантена и что Пантен был учеником тех, кто видел апостолов и даже, что он сам видел некоторых апостолов лично” (Фотий. Библиотека, 118). Сам Климент среди наставников Пантена называет Петра, Иакова, Иоанна и Павла (Строматы. I,11,3). Климент был противником идеи реинкарнации. Один из его текстов, противопоставляющих христианство пифагорейству, Ориген воспроизводит в своих трудахa.

Кроме того, в 212 г., во время своего пребывания в Риме Ориген слушал проповедь св. Ипполита Римского (Иероним. О знаменитых мужах, 61; Евсевий. Церковная история VI,14,10-11) Патриарх Фотий (Библиотека, 121) даже говорит, что Ориген в одном своем письме именует Ипполита своим возбудителем на труд, который предоставлил Оригену переписчиков… Ипполит же, как мы помним, был явным противником идей метемпсихоза.Ориген точно знает, что церковное предание отвергает идею душепереселения: "Цельс, нередко обнаруживающий склонность мыслить по-платоновски, старается показать, что все души одинаковы, и что, следовательно, души людей ничем не отличаются от душ муравьев и пчел; он в данном случае говорит как человек, по мнению которого душа из небесной тверди спускается не в одно человеческое тело, но и во все прочие тела. Такому взгляду христиане не придают никакого вероятия; ведь они знают, что душа человеческая создана по образу Божию, а потому понимают, что существо, созданное по образу Божию, не в состоянии утратить свои характерные свойства и принять другие, присущие неразумным животным" (Против Цельса IV,83). О том, что вера в переселение душ противоречит церковному преданию, Ориген говорит и в Толкованиях на Евангелие от Матфея (PG XIII, 469; 1088 и XVII, 612).

В тексте «Против Цельса» (1,16) есть упоминание о труде Татиана «Увещание к эллинам», в котором Татиан довольно ехидно отзывается о вере в переселение душ («смеюсь над бабьими сказками Ферекида, Пифагора, принявшего его мнение, и Платона, который был в этом его подражателем” ).

Итак, по тем вопросам христианского понимания мира, Бога и человека, которые были ясно проповеданы апостолами, у Оригена была возможность учиться у прямых наследников апостолов, которые, по слову Климента, “хранили святое учение, в точности переданное им”. У Оригена просто не было необходимости обращаться к новоявленным гностическим лидерам для уяснения Евангелия.

При этом Ориген весьма резко отличал христианское учение от оккультных откровений. Поясняя слова апостола о том, что христианам открыта “премудрость не князей века сего, которую никто из князей века сего не уразумел” (1 Кор. 2,6-8), Ориген говорит: “Я считаю необходимым сказать, что такое мудрость мира сего и что такое премудрость князей мира сего”. К первому относятся риторика, грамматика, геометрия, музыка, медицина. “Под премудростию же князей мира сего мы разумеем, например, египетскую так называемую тайную и сокровенную философию, астрологию халдеев и индийцев, обещающих высшее знание, а также многоразличные и разнообразные мнения греков о Божестве. Когда эти духовные силы увидели Господа и Спасителя, обещающего и проповедующего, что Он пришел в этот мир разрушить все догматы, ложно носившие имя знания (“гнозиса” — А.К.), то, не зная, кто скрывался в Нем, они тотчас начали строить ему козни: “предсташа царие земстии и князи собрашася вкупе на Господа и на Христа Его” (Пс. 2,2). Понимая эти замыслы их против Сына Божия, апостол говорит: премудрость глаголем не князей века сего” (О началах. III,3,1-2). Примечательно, что Ориген весьма далек от египетского патриотизма. Он считает, что у каждого народа есть свои добрые и злые ангелы, и вот – «Ангел управлявший Египтом, извлек огромную пользу из сошествия Христа с небес – чтобы обратить египтян к христианству. Ибо до пришествия Христа благие ангелы мало что могли сделать для блага тех, кто им был вверен. Когда египтянам помогали только ангелы египтян, то с трудом хоть один прозелит уверовал в Бога» (Беседы на Евангелие от Луки,13; см. также Толкование на Иоанна 12,50). Как видим, дохристианский Египет представлется Оригену довольно мрачным местом, в котором не было истинного знания о Боге…

Ориген знает церковное предание, неоднократно приводит церковный символ веры. И настаивает на том, что его необходимо признавать. Во всех тех вопросах, которые к его времени были уже ясно определены в церковном вероучении, он принимает веру Церкви. По дружному выводу исследователей – «Ориген никогда ни в один момент жизни своей не высказывал желания явно противоречить церковному учению»290; «В области, в которой предание Церкви было уже определено, Ориген был его простым эхо»291.

Лишь в “археологии” и в “эсхатологии”, в представлении о начале и конце мира он высказывает собственные мнения, оправдывая свое дерзновение тем, что «церковное предание учит, что душа по выходе из этого мира получит воздаяние по заслугам..., но в церковном предании не указано ясно относительно души, происходит ли она из семени, или же она имеет другое начало, или, может быть, душа вселяется в тело извне… В церковном предании содержится еще то, что этот мир сотворен. Но что было прежде этого мира или что будет после него, это для многих остается неизвестным, потому что в церковном учении не говорится об этом ясно… В церковном учении содержится то, что существуют ангелы Божии; но когда они сотворены – это не обозначается с достаточной ясностью» (О началах. 1. Введение, 5-6 и 10).

Надо сказать,что и поныне эти темы относятся к числу наименее разработанных в церковной мысли. При творении мира нас не было. А то, что будет — “не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его” (1 Кор. 2,9). Церковный разум не догматизирует подробности космогонии или археологии, но он может отстранить от себя те представления о судьбах мира, которые не созвучны Евангелию. Мы можем не знать карты океанических течений, но при этом сможем отличить пресную воду от морской. Так и православная Церковь: не расширяя круг позитивных догматов о начале и конце мироздания, она не приняла догадок Оригена.Судьба Оригена, наверно, и не могла быть другой. Он – первый, кто пытается создать систему христианского мышления, защищая и объясняя каждый шаг своей постройки. Слишком мало он имел предшественников, которые пробовали бы ставить такие же вопросы, а тем более – отвечать на них с той мерой требовательности, обоснованности, убедительности даже для «внешних», которую определил для себя сам Ориген. Да, Церковь верует в воскресение тел. Это Ориген знал и признавал. Но какие подробности этого учения могла предложить ему предшествовавшая богословская традиция? У Оригена были основания считать, что именно по этому вопросу апостольской общеобязательной традиции нет – ибо среди его предшественников встречались мнения и разные и ошибочные: “Афинагор доказывал возможность воскресения тем, что частицы тела не могут быть ассимилируемы другими телами, а Ориген буквально тем самым доказывал невозможность воскресения… Кроме того, Афинагор, как известно, утверждал, что без тела и душа немыслима; между тем как, по смыслу системы Оригена, ничего нельзя и сказать неразумнее этого. Еще меньше мог быть авторитетен для Оригена Татиан, который учил, что душа умирает так же как и тело, вместе с которым и воскрешена будет, потому что ничто более не противно основным понятиям системы Оригена, как это учение. Тертуллиан также не мог быть авторитетом как по причине своего общего положительно натуралистического мировоззрения, прямо почти противоположного идеализму и спиритуализму Оригена, так и потому, что он даже не остался верен ни своему мировоззрению, ни церкви, перешедши в монтанизм. Наконец в вопросе о воскресени не могли быть для Оригена авторитетом ни св. Иустин, ни Ириней, так как тот и другой держались хилиазма, который также нелегко примирить с христианским учением о воскресении. Вот почему Ориген в числе догматов точно определенных церковью и не поставил, вопросов, касающихся последней судьбы мира (см. О началах 1 Введение 6)»292.

Итак, говоря об отношениях между Оригеном и церковным преданием, надо помнить, что само церковное предание развивается: то, что не было ясно выражено, осознано и засвидетельствовано в более ранние времена, со временем попадает в фокус церковного внимания, полемики, осмысления. Поэтому мнения, которые в сегодняшних церковных школах были бы однозначно и основательно оценены как противоречащие церковному учению, в более ранние времена далеко не сразу могли бы быть расценены таким же образом и с такою же быстротой и решительностью.

Можно ли из сказанного сделать вывод, что раз Ориген был во всем согласен с тем, что устоялось в церковном предании, и тем не менее допускает реинкарнацию, то из этого следует, что именно отношение к реинкарнации еще не устоялось в Церкви III столетия? Если это так, то в таком случае затруднительно говорить о христианском отношении к идее переселения душ, а можно говорить лишь об отношении тех или иных христианских писателей. Ведь если окажется, что в течение первых двух веков церковной истории отношение к душепереселению было разным, то получится, что от Христа и апостолов никакого определенного учения по этому вопросу Церкви завещано не было, и, значит, последующие церковные писатели просто по своему вкусу выстраивали негативное отношение к вере в переселение душ.

На это возражение нельзя ответить, не ознакомившись с системой Оригена. Поэтому к нему мы вернемся в следующей главке.

Пока же у нас речь о самом Оригене. Так вот - как бы ни была богата библиотека Оригена, но на многие вопросы в ней еще просто не содержалось церковных ответов. Зная это, Ориген с осторожностью выходит в те пространства, на которых еще не стоит ясных церковных знаков. Отправляясь туда на разведку, Ориген постоянно предупреждает: это мой опыт, это мой личный шаг, это мой взгляд….

О своих построениях он неизменно говорит как о догадках, которые приемлемы лишь в той мере, в какой они помогают принятию и раскрытию апостольской и церковной веры. Ориген начинает книгу "О началах" с изложения этой веры (I, Введение, 2-10). И кончает тем, что адресует читателя к ней: "о том же, что мы сказали, или о прочем, что из того следует, должно мыслить согласно с тем образцом, какой мы изложили выше" (О началах IV,37).

Очевидно, что сам Ориген отличал апостольское Предание от своих довольно произвольных толкований его и не выдавал свои догадки за общецерковное убеждение: "впрочем, сам читатель пусть тщательно обсудит и исследует то, что сказали мы относительно обращения ума в душу и прочее, что, по-видимому, относится к этому вопросу; а мы, со своей стороны, высказали это не в качестве догматов, но в виде рассуждения и изысканий" (О началах II,8,4). "Мы скорее предложили читателю мысли для обсуждения, нежели дали положительное и определенное учение" (О началах II,8,5). "Мы говорим об этих предметах с большим страхом и осторожностью, и более исследуем и рассуждаем, чем утверждаем что-нибудь наверное и определенно. Выше мы указали уже, о чем нужно давать ясные определения (dogmate manifesto), это, думаю, мы и выполнили, говоря о Троице. Теперь же, по мере возможности, мы будем упражняться скорее в рассуждении, чем в определении" (О началах I,6,1). Памфил в 9 книге “Апологии Оригена” так передает мысль Оригена о реинкарнации: “что касается нас, то это — не догматы; сказано же ради рассуждения, и нами отвергается: сказано это только затем, чтобы кому-нибудь не показалось, что возбужденный вопрос не подвергнут обсуждению”293.

Мы видели также, что и Руфин, и Евсевий, и Иероним, по разному оценивая Оригена, согласны в том, что Ориген никогда не настаивал на идее метемпсихоза.

Собственно, такое построение текста было вполне в традициях как античных, так и средневековых философских диспутов: даже в Средние Века разрешалось аргументированно защищать любую, даже антицерковную позицию –если это делалось в порядке обсуждения и «виртуальность» это позиции была оговорена. На это естественное право каждого философа – право обсуждения гипотез - указывал Памфил в «Апологии Оригена»…

И в этой подчеркнутой нерешительности самого Оригена и была причина, отчего так долго – три столетия - колебалась Церковь в определении своего отношения к Оригену. Ибо - «Разграничивши те истины, которые точно определены в церковном учении от тех, которые не получили ясного и полного определения, первые из них он утверждает со всей силой на свидетельствах Писания, о последних же трактует более испытывая и доискиваясь, чем утверждая, хотя впрочем везде им руководит та основная мысль, что ничто не должно быть принимаемо за истину, если прямо противоречит апостольскому и церковному учению. Часто вы видите, как он излагает свое мнение со страхом пред Богом и смирением пред людьми до того, что просит извинения, если кому покажется что странным в его суждениях. Изложивши какое-либо мнение, он часто имеет обыкыновение прибавлять, что вовсе не выдает его за решительное и несомненное, что он в этом случае по мере сил своих только доискивается истины, но не осмеливается утверждать, что действительно нашел ее вполне, и затем выдавать достигнутое решение вопроса за догмат, что он старается проникнуть в смысл св. Писания, но не осмеливается уверять других, что он действительно овладел им. Часто он колеблется и запинается, поднимая различные вопросы, решение которых предоставляя другим, сам не стыдится искренно сознаться, что у него нет на них ясного и твердого ответа, или же, если и решает их, то право авторитета предоставляет тому, кто рассудит и скажет об этом лучше. Иногда же он сразу предлагает несколько решений одного и того же вопроса и предоставляет избрать, кому какое представится разумнее и основательнее, и это особенно в вопросах, не получивших в церкви ясного и всестороннего решения» (Евсевий Памфил. Апология Оригена. Введение). «Таким образом, как везде, так и особенно в эсхатологии заблуждения Оригена совершенно не то, что заблуждения еретические, которые обыкновенно выдаются и упорно отстаиваются еретиками как несомненные догматы, равные догматам утвержденным авторитетом церкви; это опять не более чем простые предположения, гадания, помыслы, летучие думы философа, от которых он готов даже отказаться всякий раз, когда бы доказано было ему, что эти думы противны смыслу церковного учения, и вместо их указаны были точно определенные догматы церкви»294.

Итак, мы видели, что Оригену было известно, что церковная традиция не признает идеи реинкарнации.

Мы видели, что Ориген настолько боялся допустить смешение христианства с язычеством, что призывал людей к мученической смерти, и сам готов был ее принять. Мы видели, что Ориген предлагал свои миссионерские построения в качестве частных гипотез. Мы видели, что Ориген ясно указывал, что материал для этих гипотез он черпает во внехристианской среде.

Поскольку же и Платон и Мидраши, откуда Ориген взял свои основные космогонические и психогонические представления, являются источниками отнюдь не христианскими, постольку естественно, что, сверяя учение Оригена о предсуществовании душ и о множественности миров с апостольским преданием, церковные богословы век за веком вступали в полемику с Оригеном.

Но именно потому, что Ориген резко противостоял оккультистам и гностикам, а свои идеи, ставящие его самого на границу “лжеименного гнозиса”, высказывал как свои частные предположения, но не как веру апостолов и всей Церкви, при жизни Ориген никогда официально не обвинялся в ересиa.

Тайна же у Оригена есть только одна. Есть один тезис, который, как полагает Ориген, не стоит сообщать простым верующим: эта тайна о том, что Бог есть любовь… О том, что Бог всех желает спасти, не стоит говорить слишком рано и слишком громко. Что все разумные существа очистятся и однажды спасутся – это эзотерическое учение; простому же человеку достаточно знать, что грешник карается… Как мы по настоящему не гневаемся на двухлетних детей, хотя и говорим с ними строго, так, по мнению Оригена, и библейские угрозы вечными муками, не стоит понимать слишком буквально (см. Беседы на Иеремию 18,6). «Мы являем детям грозные гримасы не потому, что мы действительно испытываем такие чувства к ним, но потому, что понимаем разумность такого поведения. Так и Бог говорит, что Он гневается, чтобы обратить тебя, но на самом деле Он не в гневе» (Там же). «Мы обманываем детей, пугая их, чтобы они стали послушными. Мы пугаем их обманными словами, приспособленными к детскому возрасту... Мы все дети для Бога, нам потребно детское воспитание. Вот почему Бог из жалости к нам обманывает нас» (Там же, 18,15)b.

Это тайное учение Оригена можно не принимать. Но, как оказалось, то, что Ориген прятал от своих прихожан, совсем не «оккультно». Он прятал не свою тайную плененность буддизмом или герметизмом, а то, что евангельское возвещение о том, что Бог есть любовь, для Ориген означало, что Бог есть только любовь (см. Беседы на Иезекииля 1,2; Беседы на Числа 16,3). У теософов же обратная тайна: их божество никого в сути своей не любит, ибо является всего лишь неумолимо-автоматическим законом кармы…