Взаимоотношений

Вид материала

Документы

Содержание Эстетические ценности и искусство Два века молчания? Сира» («Жизнеописания»), Абу Ханифа Динавари, Балазури — автор «Футух ал-булдан

Подобный материал:

• «Особенности правовых взаимоотношений организации и добровольцев», 122.47kb.
• Взаимоотношений, 8391.69kb.
• Город Воронеж научно-практическая конференция «психология взаимоотношений в медицинском, 51.47kb.
• Iv специфика взаимоотношений в группе умственно одаренных детей, 281.91kb.
• 1 Проблема воспитания и семейных взаимоотношений Уистоков научных исследований проблем, 452.74kb.
• Писарев Валерий Михайлович, Ст преп. Воробьев М. А. Минск 2010 оглавление оглавление, 415.9kb.
• Диагностика взаимоотношений учителя и учащихся в системе развивающего образования, 287.66kb.
• Т. В., студ. Эф, гр. 815 Перспективы и направления развития взаимоотношений предприятия, 49.28kb.
• Итак, у нас остался тип взаимоотношений «-», или конкуренция. Рассмотрим этот тип взаимоотношений, 142.43kb.
• Конституционно-правовые вопросы взаимоотношений органов власти в Автономной Республике, 378.69kb.

Эстетические ценности и искусство

Все, что было изложено относительно науки и культуры, является по­казателем интеллектуальных заслуг иранцев перед исламом. Мы убедились в том, насколько иранцы поставили свой интеллектуальный и творческий потенциал на службу исламской цивилизации. А теперь рас­смотрим различные проявления услуг, оказанных иранцами исламу в об­ласти эстетики, т. е. в сфере чувственно воспринимемых искусств.

Услуги, оказанные в области эстетики и чувственного восприятия, могут быть лучшими показателями бескорыстных побуждений иранцев, нежели услуги в различных других областях культуры, ибо они в большей степени связаны с любовью и верой. В целом побудительным мотивом для создания шедевров являются именно любовь и вера. Золото и власть сами по себе не способны создавать шедевры, такая способность присуща только любви и вере. Это правило применимо и к интеллектуальным шедеврам, а многие произведения иранцев в области исламской науки и культуры относятся именно к категории шедевров. Но данное правило прослеживается гораздо отчетливее в отношении шедевров эстетических и чувственных.

Шедевры, созданные иранцами в исламский период в области архитектуры, изобразительного искусства, каллиграфии, иллюстрации книг, инкрустации, облицовки изразцом, чеканки и в других областях искусства, были основаны на различных аспектах религиозного учения.

Автор этих строк не позволит себе вести профессиональную беседу в этом направлении, ибо этот вопрос относится к компетенции соответствующих специалистов и является темой отдельно взятой книги.

Что общеизвестно, так это то, что упомянутые шедевры находили свое воплощение в зданиях мечетей, мавзолеях, мадрасе, в украшении текстов Корана и молитвенников. Архитекторы, а также инкрустаторы, чеканщики и мастера по изразцам проявили свое искусство при строительстве зданий мечетей, мавзолеев и мадрасе. Многие тексты Корана, хранящиеся в музеях исламских и других стран, являются свидетельством высокого искусства иранских иллюминаторов и каллиграфов и демонстрируют подъем исламского духа в иранском исполнении.

Иранцами созданы многочисленные произведения искусства не толь­ко в самом Иране, но и во многих других странах. В некоторых неислам­ских странах, где мусульмане составляют конфессиональное меньшинство, например в Индии и Китае, существует много созданных иранцами памят­ников исламского искусства, демонстрирующих преданность их исламу. В данном случае мы, ограничиваясь вышеизложенными соображениями, более детальное рассмотрение этого вопроса оставляем специалистам.

Одним из проявлений эстетических услуг иранцев исламу следует считать услуги, оказанные посредством персидского языка. Исламские литераторы, ‘арифы и мастера слова украсили исламские истины великолепным одеянием из персидской речи и, отражая исламские истины c использованием красочных и тонких аллегорий, передали изысканные коранические мотивы посредством захватывающих рассказов и преданий. Лучшим подтверждением этой мысли может служить «Маснави» Джалал ад-дина Руми.

Услуги, оказанные исламу языком фарси или дари, являются предме­том отдельного исследования. Человек, который решит заняться данным вопросом, заметит, что этот язык в течение более 1200 лет исламского периода своей истории оказал нашей религии неимоверные услуги. Если собрать вместе все высокие стихи на языке фарси, посвященные единобожию, Корану, похвальным качествам досточтимого Пророка (да благословит его Аллах и приветствует!) или членов семьи Пророка (мир им!), получится несколько объемных томов (не говоря уже о стихах в жанре газели, касыды или афоризмов, в которых отражены другие исламские истины).

Персидская поэзия и проза в течение двенадцати столетий находились под сильным влиянием Корана и хадисов. Корни большинства высоких ‘ирфанских мыслей и увещеваний находятся именно в них. Враждебное отношение некоторых деятелей к персидскому языку, иногда проявляю­щееся в призывах удалить из его словарного состава арабские слова, а порой измененить письменность, вызвано тем, что этот язык, прежде все­го, является исламским, в нем отражены ценности исламской культу­ры. Борьба против ислама без борьбы против языка (конечно, под предлогом борьбы против чужеродных слов или сегодняшней общепринятой письменности) никогда не увенчается успехом.

В перечислении ценных услуг персидского языка исламу ограничимся этой краткой справкой, предоставляя право подробной беседы на эту те­му более компетентным людям.

Два века молчания?

Уважаемый читатель после ознакомления с третьим разделом этой книги (несмотря на сжатость и выборочность материала) убедился в том, что в своем отношении к исламу иранцы исходили с позиций благодарности и из благородных побуждений, говоривших о некоем природном соответствии между исламским духом и иранским естеством. Ислам для Ирана и иранцев был своего рода приятной едой для голодающего или живительной водой для жаждущего. Иранское естество, особенно с уче­том пространственно-временны΄х и социальных условий доисламского Ирана, восприняло эту приятную еду, обретя в результате новые жизненные си­лы, направленные на служение исламу.

Как нам известно, с 41 по 132 г. х. (661— 750 гг.), т. е. в течение почти целого века, исламским миром правили умаййадские халифы. До опреде­ленной степени они возродили уничтоженный исламом принцип (принцип национальных привилегий) и проводили политику дискриминации неарабского (особенно иранского) населения, заявив о превосход­стве ар­бов и ведя националистическую политику.

Умаййады демонстрировали по отношению к иранцам некоторую ан­типатию. К другим неарабским народам, например к коптам, у них подоб­ного предвзятого отношения не наблюдалось. Основной причиной непри­­язни умаййадов к иранцам являлась симпатия последних к алидам (по­томкам ‘Али) и особенно к личности самого ‘Али (мир ему!). Отличительная черта политики Умаййадов — неприязнь к личности ‘Али. Направленная на реализацию антирасистских и интернациональных прин­ципов ислама, среди арабов и особенно курайшитов (считавших себя при­вилегированным сословием) достаточной поддерж­ки она не имела. В дан­ном случае Умаййады использовали националистические чувства арабов, в частности курайшитов, в своих целях.

Следовательно, Умаййады боролись против всех сторонников алидов, включая иранцев, африканцев или индийцев. От этой политики больше, чем иранцы или кто-либо другой, пострадали члены семейства ‘Али и их арабские сторонники.

В 750 г. к власти пришли Аббасиды, открыв новую страницу в истории халифата. Политика Аббасидов до времени правления халифа Му‘тасима (833—842 гг.; при нем усилилось тюркское влияние) основывалась на поддержке и усилении иранского и ослаблении арабского влияния в халифате. Первое столетие правления Аббасидов для иранцев было «золотым веком». Некоторые иранцы, такие как бармакидские вазиры, происходившие из бактрийских буддистов, и Фадл ибн Сахл Зу-р-Рай­а­са­тайн Сарахси⁸⁷³, считались в халифате самими важными после халифа персонами.

Иранцы в течение первого века правления Аббасидов (750—1258 гг.) жили комфортно, но их край с политической точки зрения был частью исламского халифата, и, следовательно, они были лишены самостоятель­ной власти. Но сто лет спустя, т. е. с периода правления Тахиридов (861— 872 гг.) в Хорасане и особенно после прихода к власти Саффаридов (872—903 гг.), они основали свои самостоятельные государственные об­ра­зования.

И конечно, эти государства, будучи самостоятельными, в то же время находились под духовным влиянием аббасидских халифов. Власть халифа в связи с объявлением халифов преемниками Пророка (да благословит его Аллах и приветствует!) для иранцев имела особый род святости. Поэтому с их позиции никакая власть без одобрения и признания халифа не могла считаться легитимной. Это положение было нарушено лишь в XIII в. с падением династии Аббасидов. После падения Аббасидского халифата османские халифы среди неиранцев пользовались определенным влиянием, но в Иране в связи с распространением в этой стране шиизма новый халифат был объявлен нелегитимным и никаким влиянием не пользовался.

Некоторые востоковеды во главе с англичанином сэром Джоном Мел­комом два первые столетия истории исламского Ирана, т. е. от 40-х гг. VII в., когда Иран был полностью завоеван арабами, до середины IX в., когда в этой стране начали образовываться самостоятельные государства, называют периодом молчания и стагнации страны. При этом они ссылаются на то, что в этот период Иран был частью халифата и никаких самостоятельных государственных образований на его территории не существовало. Эти востоковеды подняли вокруг данного вопроса шумиху и сумели оказать влияние даже на часть иранцев.

Если рассуждать с позиции Джона Мелкома, т. е. игнорировать мнение широких масс иранцев и не принимать во внимание происходившие в этот период уникальные культурные и социальные преобразования, оказавшие глубокое воздействие на состояние жизни народа, если иметь в виду лишь правящее сословие, тогда, действительно, данный период истории Ирана можно назвать периодом безмолвия и стагнации.

В самом деле, если мы будем подразумевать только сословие Хаджжаджа ибн Йусуфа и Абу Муслима Хурасани (первый из которых уничтожил 120 тысяч людей, а второй истребил 600 тысяч душ), если подобно арабскому националисту будем сожалеть о том, что и эти 600 тысяч душ не были уничтожены Хаджжаджем, если подобно иранскому националисту будем горевать о том, что Абу Муслиму не удалось занять пост Хаджжаджа, чтобы и те 120 тысяч людей были истреблены именно его могучими руками, тогда мы имеем право признать эти два столетия периодом стагнации и безмолвия иранцев.

А с позиции широких народных масс Ирана, с позиции сапожников и гончаров, эти два столетия следует признать периодом энтузиазма, процветания, научного роста, развития искусства и словесности. Ибо в это время из среды народа возникли Сибавайхи, Абу ‘Убайды, Абу Ханифы, Наубахтиды, Шакириды и сотни других, и для них была создана благоприятная среда, способствовавшая процветанию их талантов. В результа­те они смогли стать участниками свободной культурной и духовной конкуренции, в ходе которой завоевали лавры победителей и впервые в истории Ирана выступили впереди других народов в области литературы, науки и религии, а также оставили ценнейшее наследие, принесшее веч­ную славу им и иранской земле.

В течение этих двух веков иранцы познакомились с носящей общечеловеческий и всемирный характер идеологией, восприняли ее реалии как небесную истину, не знающую временн ы΄х и пространственных границ, а ее язык — как международное средство общения и духовного обогащения, не принадлежащее ни одному отдельно взятому народу, как язык религии. Они поставили этот язык даже выше своего собственного национального языка, считая его своим.

Удивительно! Они утверждают, что «в течение этих двух веков язык иранцев умолк, а сами они выражали свои мысли только на языке меча».

Действительно, значение этого утверждения мне непонятно! Разве язык науки не считается языком? Разве шедевр Сибавайха, который по своей значимости и в своем направлении стоит в одном ряду с такими книгами, как «Альмагест» Птолемея и «Логика» Аристотеля, был сотворен не в этот период? Разве книга Ибн Кутайбы «Адаб ал-китаб», в своей области считающаяся настоящим шедевром, является плодом не этого времени? Разве создание шедевров не связано с языком?

Могут возразить, что, мол, все это написано на арабском языке. Ответ будет таким.

Разве кто-нибудь заставлял иранцев писать свои шедевры именно на арабском языке? И разве можно силой вынудить человека создавать ше­девры? Разве это предосудительно, что иранцы после знакомства с язы­ком Божественных откровений, который они считали не достоянием отдельно взятого народа, но языком одной книги (Корана), почувствовали к нему любовь, стали стремиться к его совершенствованию и два-три века спустя путем заимствования слов из этого языка создали красивый и бла­гозвучный сегодняшний персидский язык?

Говорят:

Язык этого народа (доисламских иранцев) в достаточной степени был носителем научных, культурных и литературных ценностей. Тем не менее этот народ, «говоривший посредством ста форм словесности», стол­к­нувшись с арабами-мусульманами, «почему-то предпочел молчание»?


Господин доктор Зарринкуб, поставивший вышеуказанный вопрос, сам и отвечает на него:

Говорят, что арабский язык до этого, будучи языком полудикого народа, был лишен всякой красоты и изысканности. Несмотря на это, когда на просторах Ирана стала раздаваться мелодия азана, язык пехлеви умолк. Причинами подобного безмолвия являются простота и ве­личие «Нового завета», т. е. Корана, красочностью речи и глубиной смыслов принудившего арабских мастеров словесности пред­по­честь молчание. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что этот изумительный новый призыв заставил замолчать и иранских масте­ров слова, поразив их умы. Действительно, иранцы, добровольно при­нявшие эту религию, настолько были покорены и ошеломлены ею, что у них не осталось времени для занятий поэзией и словесностью⁸⁷⁴.

Нет ни единого документа, свидетельствующего о том, что халифы, даже Умаййады, заставляли иранцев забыть свой язык (правильнее будет сказать «языки», ибо в каждом регионе Ирана был свой собственный язык). Те, кто утверждает обратное, никакими документальными подтверждениями не располагают, опираясь на выдумки и корыстные измышления. Красота и привлекательность терминологии и духовных основ Корана, его космополитическое учение послужили причиной для того, чтобы все мусульмане сочли этот небесный дар своим достоянием и, очарованные языком Корана, предали родной язык забвению. Так что не только иран­цы после ознакомления с небесной мелодией Корана забыли свой древний язык, подобное влияние испытали на себе все мусульманские народы. И, как мы уже отметили, если бы не антиарабская политика Аб­басидов, возникновение нынешнего персидского языка, сильно отлича­ющего от сво­его доисламского состояния (пехлеви), было бы невозможным. Абба­сидские халифы были лучшими распространителями и вдохновителями этого языка. Они не желали повсеместного распространения арабского языка среди иранских народных масс.

Аббасидские халифы всячески поощряли антиарабски настроенных представителей движения шу‘убиййа, написавших целые книги с перечислением отрицательных черт характера арабов. ‘Алан Шу’уби, будучи официальным придворным служащим Харун ар-Рашида и занимавшийся в Байт ал-Хикма перепиской книг, написал книгу, которая полностью бы­ла посвящена отрицательным качествам арабов. Сахл ибн Харун Шу‘уби, глава этой академии во времена Харун ар-Рашида и его сына ал-Ма’муна, также был настроен антиарабски и написал книги, содержащие много нападок против арабов⁸⁷⁵. Как было сказано в главе, посвященной персидскому языку, ал-Ма’мун был первым правителем, всячески поощрявшим персоязычных поэтов.

Да, такова причина молчания иранцев и таковы причины дальнейшего возрождения персидского языка. И, конечно же, мы еще раз заявляем, что возрождение персидского языка — явление, достойное вызвать радость, а вовсе не огорчение. Каждому языку присущи свои достоинства и прелести. Персидский язык, благодаря своей красоте и достоинствам, а также усилиям и убежденности самих персоговорящих иранцев, оказал исламу ценные услуги.

Эдвард Браун справедливо сторонится корыстных высказываний лю­дей, подобных Джону Мелкому, и пишет:

Есть две книги по истории, с которыми англичане знакомы в боль­шей степени: одна из них принадлежит сэру Джону Мелкому, а другая — Клеменсу Маркхему. В обеих книгах период изменений от араб­ского завоевания в XII в. до образования первых самостоятельных или относительно самостоятельных иранских правящих династий (Тахириды и Саффариды) в IX в. отражен поверхностно и недостаточно обоснованно… Хотя этот период по многим показателям более привле­кателен, чем все другие, а с точки зрения науки и духовности является самым результативным временны΄м интервалом в истории Ирана⁸⁷⁶.


Затем этот же автор, рассуждая о Салмане Фариси, говорит:

Салман — единственный иранец, который вошел в группу самых уважаемых сподвижников Пророка. И начиная с самых первых периодов истории ислама многие знаменитые исламские ученые вышли именно из среды иранцев. Некоторые военнопленные, такие как четверо сыновей Ширина (Ибн Сирин и трое его братьев), достигли в различных городах исламского мира высоких должностей. Следовательно, утверждения некоторых лиц о том, что после арабского нашествия в течение двух-трех веков в Иране отсутствовала научная и духовная жизнь, не соответствуют действительности. Наоборот, эти два-три столетия являются очень интересным, важным и уникальным периодом, моментом перехода от древних традиций к новым. Это — этап преобразования традиций, обрядов и ритуалов, период эволюции представлений и верований. Но назвать данный период временем безмолвия, периодом застоя ни в коем случае нельзя⁸⁷⁷.


В качестве особенностей этого периода, наряду с процветанием научных талантов мусульман-иранцев и с достижением ими славы и признания на этом поприще, следует напомнить и о том, что некоторые из них и на научном поприще достигли положения святости и стали объектом необыкновенно глубокого уважения других народов; в исламские книги, написанные представителями других мусульманских народов, их имена вошли в числе святых. Данный период, являясь для иранцев этапом высочайших научных и культурных достижений, в плане обретения ими положения святости и религиозного почитания считается, бесспорно, уникальным.

Чтобы оценить степень эффективности этих двух веков, мы должны обратить свои взоры на иранское общество периода с четвертого десятилетия I в. х. (шестого десятилетия VII в.), когда Иран был завоеван арбами-мусульманами, по 40-е или 50-е гг. III в. х. (60-е и 70-е гг. IX в.), т. е. до того момента, когда Тахириды (861—872 гг.) и Саффариды (872— 903 гг.) в Хорасане объявили о своей государственной независимости.

Конечно, при этом нельзя игнорировать и тот факт, что во времена правления Саффаридов, Саманидов (903—999 гг.) и других иранских династий многие иранские ученые, прославившиеся своим талантом, жили не в пределах иранских государств, а в Ираке, порой в Хиджазе и в других местах.

Не будем здесь говорить о Салмане Фариси, который входил в число приближенных сподвижников Пророка (да благословит его Аллах и приветствует!) и которого Пророк даже удостоил чести назвать «членом своей семьи». Он, с точки зрения мусульман-шиитов, являлся лучшим среди сподвижников Пророка (да благословит его Аллах и приветствует!) и Повелителя Правоверных ‘Али (мир ему!), а с позиции нешиитов — одним из самых уважаемых сподвижников: его имя написано на стене Мечети Пророка в Медине.

Итак, не говоря о Салмане, вспомним других прославленных иранцев.

В течение этих двух веков целый ряд иранцев своим превосходным знанием Корана, экзегетики или хадисов добились положения религиозного предводительства среди других мусульманских народов, и ныне около 550 миллионов⁸⁷⁸ мусульман (не являющихся шиитами) в мире проявляют к ним огромное уважение, исходя из своих религиозных убеждений. Нафи‘, ‘Асим, Ибн ал-Касир, Мухаммад ибн Исма‘ил Бухари, Муслим ибн Хаджжадж Нишабури, Тавус ибн Кайсан, Раби‘ат ар-Ра’й, А‘маш, Абу Ханифа и Лайс ибн Са‘д относятся к числу таких иранцев.

Лайс ибн Са‘д — это тот самый иранец, который был муфтием Египта; во время одного из его паломничеств Суфйан Саури (крупнейший арабский факих) с огромной гордостью, самолично взяв вожжи его мула, шел перед ним пешком, оказывая ему всякие почести.

Другие иранцы в течение этих двух веков стали признанными предводителями литераторов. Среди них следует назвать таких гениальных ученых, как Сибавайх, Касаи, Фарра’, Абу ‘Убайда Му‘аммар Масна, Йунус, Ахфаш, Хаммад Равийа, Ибн Кутайба Динавари и некоторых других.

Ряд иранцев стали признанными авторитетами в области истории. К их числу относятся, например, Мухаммад ибн Исхак — автор « Сира» («Жизнеописания»), Абу Ханифа Динавари, Балазури — автор «Футух ал-булдан» и многие другие.

Другие иранцы смогли стать авторитетнейшими учеными в области калама; их идеи считались лучшими достижениями в этой науке. Среди них — несколько представителей семьи Наубахт, Абу-л-Хузайл ‘Аллаф, Низам, Васил ибн ‘Ата’, Хасан Басри, ‘Амр ибн ‘Убайд и им подобные.

Еще одна группа блистала на небосклоне философии, математики и ас­трономии. Наиболее яркими ее представителями являлись несколько сынов Хорезма, группа ученых из семьи Наубахта, Абу Ма‘шар Балхи, Абу-т-Тайиб Сарахси и др.

Из числа иранских военачальников, кроме тех, которые воевали непосредственно на территории Ирана и к которым относится, например, Тахир Зу-л-Йаманайн, следует назвать и такого полководца, как Муса ибн Насир, завоевателя Испании.

Да, таковы два века, которые решительно напрасно называют периодом застоя и безмолвия Ирана.