Geum.ru

М. В. Ломоносова филологический факультет кафедра истории зарубежной литературы значение румынского периода в формировании театра абсурда эжена ионеско диплом

Вид материалаДиплом
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
"Нет"65 (1934) можно считать вехой в творчестве писателя, так как в нем окончательно определилась и оформилась эстетико-философская концепция Э. Ионеско. Однако многие принципы, отразившиеся в сборнике, были высказаны немного раньше, в статьях, например, "Об объективной дискуссии"66 (1931). Э. Ионеско пишет: "Спорить – значит не искать, а отрицать или утверждать. Спорить – значит выражать себя"67. И действительно, книга будет не критическим исследованием, а дискуссией, в которой автор выберет отрицание. Дискуссией в смысле, определенном автором – проекцией себя, так как, скажет он в той же статье, "кристалл идей никогда не бывает прозрачным, он окрашен эмоциями"68.

Именно по причине того, что это в первую очередь спор, обсуждение, сборник "Нет" по своей структуре неоднороден. Статьи о румынской литературе перемежаются в книге с дневниковыми записями, заметками и пометами для себя, с теми первыми формулировками, которые впоследствии станут основой его жизненной и творческой философии. То, что в 1984 году семидесятипятилетний писатель решил переиздать во Франции "пометы души"69 двадцатипятилетнего филолога, свидетельствует о той роли, которую они сыграли в его судьбе.

В "Нет" впервые обозначается художественный принцип, на котором будут основаны все будущие произведения Э. Ионеско, – принцип литературного монтажа, мозаики высказываний, рассуждений, воспоминаний. Но главное, в нем проявляется то, что делает Э. Ионеско отличным от многих современных ему литераторов, – манера задавать вопросы самому себе. Э. Ионеско, возможно, один из самых "спрашивающих" французских писателей ХХ века70.

Как уже говорилось, сборник "Нет" – это одновременно и эссе, и интимный дневник. Он разделен на две части. Первая – это триптих, своего рода памфлет против Т. Аргези, Й. Барбу (Ion Barbu) и К. Петреску (Camil Petrescu), румынских писателей-современников Э. Ионеско. Т. Аргези – один из самых ярких писателей первой половины ХХ века. В румынскую литературу он привнес новый способ поэтического восприятия, новый способ поэтического письма. Однако Э. Ионеско говорит о том, что творчество Т. Аргези – это сплошные "дискурс и риторика", обладающие легкостью языка, достигнутой за счет использования "изживших себя литературных приемов"71. Й. Барбу, в чьих стихах можно уловить тонкое ощущение ритма и пространства, отказ от красочных эпитетов в пользу слов, точно отображающих смысл, он обвиняет, как и Т. Аргези, в подражании Малларме, М. Эминеску (Mihai Eminescu) и в том, что из-за него "румынская литература вернулась на несколько лет назад"72. В произведениях К. Петреску – мастера психологического романа, изображающего трагедию интеллигента – он увидел ни что иное, как не очень удачное подражание Марселю Прусту.

Триптих не является примером академической критики, но это и не попытка проверить прочность пьедестала трех "идолов" румынской литературы, современной Э. Ионеско. "Нет" – это книга-ловушка, в которую попалась большая часть современников Э. Ионеско. Это загадка, разгадку которой смог дать только сам автор. Год спустя после публикации (литературная "война" с писателем была тогда в самом разгаре) он предоставил "шифр" к своей книге, чтобы ни у кого больше не осталось сомнений: "Я ЗАЯВЛЯЮ, ЧТО ЭТА КНИГА – НЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА, А ПРОИЗВЕДЕНИЕ ЛИТЕРАТОРА, КОТОРЫЙ ПРЕРВАЛ СВОЕ МОЛЧАНИЕ ПО ВЕСЬМА СЕРЬЕЗНЫМ ПРИЧИНАМ"73. Однако в это практически никто не поверил, так как за внешней клоунадой не видели тогда Ионеско-писателя. Й. Вартик (Ion Vartic), ионесковед, писал: "Почти все его современники не запомнили ничего, кроме <…> забавных выходок"74. Автор же хотел дискредитировать ту шкалу ценностей, которой верны многие критики и писатели. Э. Ионеско создал три талантливые карикатуры, доводя образы писателей до абсурда. Сборник был задуман как способ продемонстрировать несостоятельность литературной критики как таковой.

Главной особенностью этой книги является то, что на ее страницах можно найти всего Э. Ионеско, от поэта, которым он к тому моменту уже перестал быть, до драматурга, которым еще не стал. Сам автор в предисловии к последнему изданию сборника (1991 года) признался: "Все, что я сказал тогда, в самых глубоких и остроумных выражениях, я продолжал говорить и писать в течение всей своей жизни, делаю это и сейчас"75.

Три работы, составляющие первую часть, очень разные. Первое эссе, посвященное произведениям Т. Аргези, – пример того, что можно назвать – по сравнению с другими – собственно критикой, сложившимся явлением. Это результат процесса критического анализа, и автор не ставит перед собой никаких других целей. Во втором очерке, о поэзии Й. Барбу, в заметках и между строк начинает вырисовываться, наряду с собственно критикой, и другая задача. Автор постепенно переходит от суждений критика к судящим критикам. В третьем эссе этот переход уже завершен. Э. Ионеско анализирует причины, влияющие на процесс критики.

Разбор прозы К. Петреску – попытка показать, как мнение критиков смягчается под воздействием различных внешних обстоятельств. Э. Ионеско говорит, что литература существует лишь как чувственный акт, как способ выразить себя и свои мысли. По его мнению, автор зачастую не вкладывает в свое произведение того, что впоследствии ему приписывается. Э. Ионеско высмеивает ярлыки, которые критики навешивают на писателей, например, "натуралистичность поэзии". Он считает, что это нонсенс: поэзия "избегает натуралистичности", "освобождается от жизнеподобия (но не от жизни), от материального, от плоти". Поэзия – явление возвышенное и воздушное, оно стремиться к небесному, а не к земному.

Критик также не может уловить суть произведения. Максимум, на что он способен, как считает Э. Ионеско, – почувствовать лиричность, но чаще всего между книгой и комментатором встает стена предубеждений, так как, наряду с другими изъянами, критик еще и "господин с предубеждениями"76. Да и сам объект критического акта – сумма предрассудков "профессии" литературного критика: "Предубеждения называют критериями, методами, догмами, принципы, утонченной эстетической чувствительностью, развитым литературным вкусом, историей литературы"77.

Таким образом, в первой части сборника ясно видно смещение акцентов, движение от критики к дневнику критики, что, в свою очередь, незаметно готовит читателя к переходу ко второй части. "Ложный путь критики"78 – это эссе о критике и критиках. Автор уже подготовил твердую почву для исследования явления научной критики.

Нельзя оставить без внимания тот факт, что "Нет" стало названием не только первой части, но и всего сборника. Отрицание Э. Ионеско касается не только творчества трех румынских писателей, оно простирается на все темы, поднятые в книге. В 1935 году Ч. И. Шикловану (C. I. Şiclovanu) описал читателям журнала "Факел"79 свое представление о "феномене Ионеско": "Возможно, Эжен Ионеско однажды поверил в литературу. Однако вскоре, пробираясь через лабиринт букв, он испугался пустоты собственных взглядов. И тогда критик закричал изо всех сил: НЕТ"80. Сборник – своего рода "крик младенца", которым молодой писатель провозгласил свое появление в мире слов. Отрицание Э. Ионеско связано, прежде всего, с чувством, что его предали, и только нет, сказанное всем и всему, могло утешить обманутую веру. Он верил, что талантлив, а профессора безжалостно отвечали ему, что нет, он написал стихи, а критики сказали, что он не поэт. "Я, будучи честным, должен положа руку на сердце признаться в следующих вещах: раньше литература была моей величайшей страстью; великие писатели – моими идолами. <…> До тех пор пока школьный преподаватель… не сказал мне, что у меня нет таланта, но особенно, пока г-н Перпессичус… не написал, что не принимает мои стихи. <…> Г-н Перпессичус дал название моей книге… Я ему послал 13 стихов…, а г-н Перпессичус, сложив их стопкой, написал: НЕТ"81.

Кажется, что в любой книге Э. Ионеско, отображая свою философию, "обязан" по преимуществу критиковать. Сам автор прекрасно понимал это: "Моя критика преимущественно негативная, так как я явно больше тянусь к плохому, я хочу дразнить, измерить свое умение противоречить, хочу создавать фарс и потешаться над завистниками, ревнивцами, соперниками"82. Однако неправы были те, кто считал негативизм Э. Ионеско критиканством, а самого автора – "ужасным ребенком"83. Это был своего рода протест против существующего положения дел. Писатель постоянно ставил под вопрос возможность и правомерность существования литературной критики. Процесс критики базируется в первую очередь на оценке. Вот этот момент и вызывает у писателя сомнение, так как четкой шкалы ценностей нет и быть не может. Начиная писать статьи, Э. Ионеско действительно верил в то, что можно выработать некий критерий оценки произведения, однако чуть позже он понимает, что ошибся. В сборнике "Нет" видно, что писатель уже полностью убежден в бесполезности традиционной критики. Он исходит из аксиомы необоснованности акта критики. Критик изначально приговорен обманываться, хвалит ли он книгу или ругает ее. В подтверждение этого Э. Ионеско пишет одни из самых ярких страниц сборника "Нет" – посвященные роману М. Элиаде (Mircea Eliade) "Майтрейя" ("Maitreyi").

Отрывок начинается великолепными "ионесканизмами": "В критике все, что пишется, – в равной мере состоятельно", "литературная критика всегда находится вне произведения"84. Эти и подобные им высказывания служат великолепным теоретическим фундаментом для экстравагантной "двуглавой" ("bicefală")85 хроники, которая следует за ними. Критик, как было сказано выше, может лишь субъективно окрасить литературное произведение. Э. Ионеско предлагает убедиться в этом с помощью своего метода под названием "Гонг!" и объясняет, в чем он заключается: "Возьмем книгу, например, роман Мирчи Элиаде "Майтрейя", который рассмотрим с двух точек зрения, которые являются абсолютно противоположными и в равной мере правомерными"86. Писатель говорит, что попробует "приложить усилия" для того, чтобы прочитать роман с целью "ощутить на вкус… поэтичность его литературной диалектики"87.

Э. Ионеско пишет две абсолютно разные хроники. Первая – "теория" о невозможности написать "плохо" об актуальной книге, "плоть от плоти нашей". Вторая хроника – о невозможности написать ничего хорошего об актуальной книге без риска быть заподозренным в "субъективности" (subiectivitate) и "отсутствии временной перспективы" (lipsă de perspectivă)88.

Вывод: для услужливого (то есть, практически любого) критика нет более неблагодарного занятия, чем писать об актуальной книге.

В этой связи интересно проследить, сможет ли сам Э. Ионеско соблюсти правила игры, которую он выдумал. То есть, удастся ли ему (и захочет ли он!) удержать в равновесии "плюсы" и "минусы".

С самого начала два отношения, позитивное и негативное, не кажутся равноправными. Первое вобрало в себя всевозможные признаки подобной критики: "приятность" ("aer de complezenţă"), "наивность" ("naivitate"), "отсутствие субтильности" ("lipsă de subtilitate"), "безграничный энтузиазм" ("entuziasm necontrolat") 89 и т.д. С другой стороны, "негативная критика с самого начала выбирает тон умный (если написана более или менее способным литератором), компетентный, утонченный, лукавый и глубокий…"90

Примечательно то, что оба варианта получаются надуманными, но каждый оказывается по-своему убедительным. Что и требовалось доказать: "критика не имеет критериев" или "имеет бесконечное множество критериев"91, это одно и то же. Подобный вывод обесценивает акт критики, "катастрофический" порок которой заключается в претензии на объективность. Две представленные точки зрения, противоположные и одинаково верные, исключают друг друга.

Э. Ионеско называли критиком, который больше не верит в критику. Но был ли он критиком на самом деле? На этот вопрос достаточно сложно ответить, так как Э. Ионеско непросто вписать в какие-то рамки. Однако его критика существует и представляет интерес как с точки зрения фигуры ее автора, так и сама по себе. На самом деле, Э. Ионеско заигрывает с читателями и с писателями, которых критикует, он больше похож на клоуна, дающего на сцене представление детям. На нескольких страницах дневника, который завершает главу о поэзии Й. Барбу, автор внезапно меняет тон, срывая с себя "серьезную" маску литературного критика. Этот прием позволяет читателям увидеть "обратную сторону занавеса" ("viziunea de dincolo de cortină"92). "Я прекрасно понимаю, что мои аргументы одновременно и состоятельные, и нет"93 – одной фразой все действие мгновенно переводится в плоскость развлечений. Доводы не играют никакой роли, это просто "пыль в глаза".

Игра, маска имеют большое значение в процессе саморазоблачения. В середине главы о Й. Барбу автор "забывает" объект исследования и критика становится дневником. "Начал писать очерк о Йоне Барбу, но меня страшит собственное безразличие к проблемам литературной критики. <…> Исследование об Аргези было написано с куда большей убежденностью, чем это. У меня не получается верить"94 – выстраивал с помощью хорошо аргументированных доводов массивное здание, и вот всего несколько фраз – и оно разрушено! Одна из формул-рефренов сборника "Нет" – "Готов продемонстрировать, что…"95 Что? Да что угодно!

Если воспринимать сборник серьезно, то, как заметил литературовед М. Вулканеску96 (Mircea Vulcănescu), возникнет дилемма: либо Э. Ионеско прав в том, что не существует научной критики, но тогда сам акт издания подобной книги лишен смысла; либо научная критика все-таки имеет место быть, но тогда бессмысленно само содержание статей. Возникает парадокс. Поэтому к статьям нужно относиться, так же, как сам Э. Ионеско, легко и с юмором. Иначе просто невозможно, считает он. Писатель не может поверить в то, что такой умный человек, как К. Петреску, "принял настолько серьезно мелкие кривляния критики"97. Э. Ионеско не понимает, "как кто-то может выйти побежденным в литературной полемике"98. Как будто могут существовать победители и побежденные! Как будто могут существовать предпосылки верные и ложные! Как будто может существовать и другая реальность, а не просто иллюзорная паутина, на которой встречаются противники в споре. В конце концов, как будто все это – не просто игра! В устах молодого Э. Ионеско известная фраза звучит так: игра оправдывает средства! Он "специалист по битвам оловянных солдатиков"99. И он недоумевает, как "человек такого ума, как Камил Петреску"100 мог вообразить, что в литературной полемике течет кровь? Как его могли испугать несколько хлопушек?

Противоречивость – главный принцип "функционирования механизма"101 произведений Э. Ионеско. Аристотель и его логика становятся предметом постоянных насмешек писателя, начиная со сборника "Нет", где с горечью констатируется, что К. Петреску грешит тем, что принимает всерьез "логику Аристотеля"102. В "Интермеццо № 1" ("Intermezzo nr. 1") есть такой отрывок: "Открываю рот: "а" – и удивляюсь, "рис" – и хочется смеяться, "то" – и фыркаю от смеха, "те" – и широко открываю глаза, и, наконец, исключительно по моему желанию, – "ль". Получилось: А-рис-то-тель. А если я произносил "О-бо-бо" или "О-би-би", не выходило ничего: я этого не хотел с самого начала"103. В пьесах можно найти то же зубоскальство, от комичных утверждений в "Лысой певице" (например, знаменитые рассуждения о звонке в дверь: "…каждый раз, когда звонят в дверь, там кто-то есть"; "Опыт показывает, что, когда звонят в дверь, там никогда никого нет"104) и "Уроке" ("Вывод: искусство произнесения звуков требует долгих лет обучения"105) до извращенных силлогизмов Логика в "Носороге" ("Все кошки смертны. Сократ смертен. Следовательно, Сократ - кошка"106).

С другой стороны, очевидно, что между логикой и противоречиями существует глубокая связь. По крайней мере, все творчество Э. Ионеско, начиная с первых статей и заканчивая пьесами театра абсурда и публицистикой последних лет, одновременно и логично, и противоречиво. То есть, внешне противоречивые, они подчиняются некой глубинной логике, которая, однако, часто незаметна с первого прочтения и, кажется, часто сам писатель не всегда ее видит: "Возможно, мои собственные комментарии к моим пьесам не раскрывают всех их смыслов; тешу себя надеждой, что они, помимо моей воли, говорят сами о себе гораздо больше …"107.

Критику Э. Ионеско сравнивает с сапожным делом. Если ты не думаешь, что "туфля – это символ вселенной", ты можешь заниматься литературной критикой, пока тебя это забавляет. Однако, переступив границу развлечения, становишься критиком суровым и серьезным, одним словом, кадровым.

Другая аналогия – игра в шахматы. Критик-шахматист, завороженный движением собственных фигур, рискует превратить простую игру в "маниакальное действо" ("exerciţiu maniacal"108). В качестве противоядия отрыву от "настоящей жизни" писатель рекомендует несерьезность: "Критику совершенно необходимо время от времени пинком опрокидывать шахматную доску"109. Причем при прочтении произведений Э. Ионеско становится очевидным, что сам он всегда готов последовать собственному совету.

После выхода сборника "Нет" рецензенты стали говорить, что Э. Ионеско умен, но несерьезен, на что тот ответил: "Что я умен и несерьезен, – это то, о чем я сам писал, вдоль и поперек всей своей книги"110. Кто-нибудь мог высказать и противоположное мнение, но автор его опережает: "На самом деле, я не являюсь ни умным, ни несерьезным, я весьма туп и очень серьезен"111. Однако в действительности Э. Ионеско – "серьезный клоун"112. Смех и слезы, комизм и трагизм постоянно пересекаются и сплетаются на страницах его книги. Даже те, кто увидел в сборнике только глупую шутку, кто называл писателя скоморохом, марионеткой, комедиантом, паяцем, шутом, добавляли к этому эпитет "грустный".

Но, как бы то ни было, игра – удовольствие, в котором Э. Ионеско никогда себе не отказывал. Даже когда писал литературную критику. Два примера: финал очерка о поэзии Й. Барбу и рассказ о визите к К. Петреску. В первом речь идет о двух отрывках из дневника. Запись, датированная 1 сентября 1932 г. гласит о том, что коллега по перу, Йон И. Кантакузино (Ion Cantacuzino), сообщает Э. Ионеско о намерении написать статью с положительными отзывами о творчестве Й. Барбу. Писатель в сомнениях: "Может, и мне порассуждать о Йоне Барбу в том же ключе?" Идея статьи навеяна другим критиком, стихи отодвинуты в сторону. Хорошие или плохие, они уже не важны, негативизм "забыт". Ужас в том, что кто-то другой первым придумал написать о поэте! Но как сохранить лицо? "Больше не пишу этот очерк. Подожду, пока пройдет время, а потом, возможно, создам статью с положительными отзывами о Йоне Барбу". Но не в любом случае, а "только если выйдет очерк Кантакузино"113. Эссе с негативным мнением будет опубликовано два года спустя в сборнике, видимо, это значит, что статья Й. Кантакузино не вышла!

Визит к К. Петреску, описанный в главе "Литературный анекдот, или Много шума из ничего"114, – один из самых "игристых"115 моментов сборника "Нет". Э. Ионеско рассказывает о том, как встретил на улице критика Ш. Чокулеску (Ş. Cioculescu) и как тот "поежился", когда писатель сказал ему, что "Прокрустово ложе"116 – самая глупая книга, из всех появившихся за последние десять лет. Ударение, поставленное на цифре 10, – и читатель уже наблюдает абсурдную сцену. Роман для обоих собеседников отходит на второй план. Ш. Чокулеску заинтриговала странная цифра, Э. Ионеско просто очарован этим: "Его рассердила, в первую очередь, эта "10", как астрономическая цифра. На самом же деле, "10" кажется мне красивым и выразительным числом, я использую его просто как символ"117.

Встревоженный возможностью публикации негативного отзыва о своем романе, К. Петреску зовет Э. Ионеско к себе в гости. Писатель находит романиста "кипящим". Дальнейшее повествование представляет собой некую пародию одновременно на приемы Ф. Достоевского и Й. Л. Караджале (Ion Luca Caragiale). "Он принял меня с жалостливым видом… словно ребенок, у которого сломали игрушку"118. Герои поменялись ролями: взрослый (К. Петреску) "инфантилен", а юнец (Э. Ионеско) – "зрелый". Автор шутливо-патетическим тоном пишет об "озарении", которое снизошло на него при виде слез К. Петреску: "При виде грусти этого человека я понял всю опасную глупость своей затеи"119.

Больше всего интригует серьезность, с которой романист воспринимает происходящее: он "стоял бледный, сгорбившийся, нахмурившийся, похожий на маленького мальчика". Незначительная критическая статья превращается в полном смысле слова в катаклизм: "Напоминаю вам, что, по сути, не происходило ничего страшного, вселенная и не собиралась расшатываться"120. Э. Ионеско притворяется, что не понимает К. Петреску, который спутал свою жизнь (которая действительно сейчас была в движении) с вселенной.

Вся эта сцена от начала и до конца – великолепный пример диалога глухих. К. Петреску любой ценой пытается изменить мнение Э. Ионеско о романе, прибегает даже к угрозам. Он принимает все слишком всерьез и, по мере развития спора, становится злее и злее, так как не терпеть не может проигрывать. Э. Ионеско же с самого начала воспринимает ситуацию как игру.

Кульминацией является "мелодраматический" момент, когда романист рвет свою рукопись перед Э. Ионеско. Возможно, принесение рукописи в жертву должно было успокоить К. Петреску, но все происходит не так. "Палач" и "жертва" внезапно меняются ролями ("Такое впечатление, что я уже хотел уничтожить свою… статью".121). Только что романист был "бледный, сгорбившийся", а теперь он "выглядит гордым, снисходительным… он улыбается прощающей улыбкой". У Э. Ионеско остался осадок от этой сцены ("Я был обманут. Об-ма-нут"122). Через пару дней писатель возвращается: "…Я пришел к г-ну Петреску. Я принес свой манускрипт. Ушел озаренный, с конвертом, полным клочков бумаги. Я переписал эссе…"123.

Из концовки главы видно, что несерьезность критики возрастает из-за неискренности. Если бы критик был честен, он бы писал только о книгах, которые ему интересны, и только то, что он действительно о них думает. Однако профессия обязывает его притворяться, а от притворства всего один шаг до "лжи" ("minciună") и "фальши" (''fals")124.

Но в сборнике "Нет" достается не только критикам. Не лучшего мнения Э. Ионеско и о писателях. "Ошибкой" литературы, от которого она никак не может избавиться, является, по мнению автора, литературность (literaritate). Акт письма изначально базируется на выдумке, о чем автор говорит уже в сборнике "Нет". Литератор – не больше, чем режиссер, который, отображая жизнь на сцене, делает ее ненастоящей (o artificializează). То есть, можно сказать, "строит скелет из костей гораздо большего числа скелетов"125.

Что касается приемов письма, здесь Э. Ионеско однозначен: литература – это техника, а техника чужда жизни. Вывод из этого еще более категоричен: "Стало быть, литература не содержит жизнь. <…> Это не жизнь, а параллель жизни. Они не пересекаются"126. К этой мысли Э. Ионеско пришел в 22 года, и интересен тот факт, что, став драматургом, он практически не изменит своего мнения.

Исходя из своего постулата, автор заключает: литературного таланта не существует, а писательство – это ремесло, отличающееся от ремесла сапожника или столяра лишь тем, что, сочиняя, человек называет свою деятельность "метафизическим актом" ("act metafizic")127. Но талант, дар, литературный гений, по Э. Ионеско, не божественны, "раз они даны вместе с носом и ушами любому новорожденному"128. Таким образом, утверждает автору, любой мог бы быть литератором, но не все этим занимаются, так как нет времени или это просто никогда не приходило в голову! Поэтому ему не понятна эта гордость писателей – "избранничество". Все работают, все достигают совершенства в своей сфере деятельности: и священник, и вор, и служащий, – но почему-то только литератор "обожествлен" ("zeificat")129.

На самом деле, заслуги писателей намного менее существенны, чем принято думать. Автор книги – не обязательно тот, чье имя появляется на обложке. Книга пишется не писателем, а эпохой. Более того, все удачное в книге – заслуга эпохи, а недостатки – вина автора. Произведение искусства – плод менталитета времени, а литератор, по словам Э. Ионеско, "крадет экспрессивность целой эпохи"130. Произведение – дитя исторического момента, писатель же – только "медиум", который записывает то, что время ему "диктует"131. По этой причине в своей публицистике Э. Ионеско часто сетует на неумение делать ничего, кроме как писать. Кажется, автор пытается отречься от литературы и того ложного пути, который привел его в тупик: «Просто я ошибся, занимаясь литературой. Я был поглощен литературными амбициями, страстью к литературе с ранних лет. А сейчас уже слишком поздно сворачивать с намеченного пути. Я не состоялся, посвятив себя литературе. Жизнь писателя не является настоящей жизнью»132.

О противопоставлении жизнь – искусство, которое отчетливо просматривается в приведенной цитате, впервые говорится также в сборнике "Нет". В рамках этого бинома писатель поднимает вопрос о соотношении существенного и несущественного в литературе. Э. Ионеско утверждает, что основной ошибкой, например, романиста является уверенность в своей способности отделить "зерна от плевел". И он начинает отбирать существенное, "балласт" оставляя "за бортом". Результат же получается неожиданным: роман теряет "сок и жизнь"133.

По какому праву, согласно каким критериям писатель определяет (и описывает только их) "поворотные моменты" (momentele înalte) в судьбе главного героя? Чем занимается персонаж, – спрашивает себя Э. Ионеско, – в то время, когда он больше не персонаж? Что он делает, когда "забыт" автором? Равновесие существенного и несущественного Э. Ионеско считает единственно верным решением. Сам он исполняет это в своем обычном стиле – в виде шаржа. Негативно относясь к "авторской выдумке", писатель отдает предпочтение всему "живому", даже если это банально или вызывающе: он хочет видеть героев романа: "как отец… храпит или ковыряется в зубах"134.

Э. Ионеско также признается в сборнике "Нет", что хотел бы написать (если хватит таланта!) роман, главной проблемой которого будет: "Как пьет свой кофе герой?"135. Свою мечту он воплотит позднее, став драматургом и написав пьесу, в которой говорится, как мистер и миссис Смит едят суп, рыбу, картошку с салом, английский салат и т.д.

Ссылаясь на то, что он "понял суть"136, романист (Э. Ионеско употребляет это слово в обобщающем смысле) допускает ошибку, механически применяя принцип соблюдения причинно-следственных связей. Одержимый навязчивой идеей отобразить существенное, он "перескакивает" через все, что не считает "серьезным", "правильным", "драматичным". Э. Ионеско тоже "перескакивает", но с противоположной целью – зафиксировать все то, чего избегает романист: чета Смит появляется только в ситуациях, когда они беседуют о погоде или рассуждают о человеке, который звонит в дверь. Э. Ионеско хотел бы, чтобы все романисты "понимали это пустое пространство"137 и не уделяли столько внимания логической последовательности событий. Все советы гипотетическому романисту, прозвучавшие в сборнике "Нет", писатель постарается воплотить в своей драматургии. "Пустое пространство" можно наблюдать во многих пьесах, но появление его служит разным целям. Если в "Лысой певице" эта пустота – способ характеристики человека и бытия, то в "Стульях" она становится "главным действующим лицом", "субъектом"138 пьесы.

Дихотомия мимолетное vs вечное (efemer vs etern) – еще одна важная грань бинома жизнь – искусство. Произведение искусства живо лишь до тех пор, пока актуально. Потеряв актуальность, даже шедевры будут считаться "мумиями" ("mumificării"). Отсюда хвала преходящему в ущерб вечному. Э. Ионеско убежден в лживости клятв над могилой эстетических ценностей, так как любой честный читатель признается, что современная литература ему намного интереснее, чем Расин и "Илиада". Однако "академические трупы" ("academicele cadavre")139, коими являются шедевры мировой литературы, в один прекрасный момент могут ожить и войти в современность, если современность увидит в них свое отражение. Тогда произведение покидает музейное кладбище и снова становится актуальным и читаемым. К сожалению, сокрушается писатель, таких произведений неожиданно мало, точнее, "четыре или пять"140. Таким образом, произведение искусства является посланием только для современников, а настоящее – единственное время, в котором существует литература. Это иллюзия, считает Э. Ионеско, верить, что можно писать "для людей, которые будут жить через сто или даже более лет"141.

Трактовка жизни как настоящего (prezent) низводит святая святых – эстетическую ценность произведения – до уровня факультативной категории. Более того, чисто эстетический интерес, вызываемый произведением искусства, вполне может быть исключен из области эстетического. В первую очередь это связано с тем, – продолжает Э. Ионеско, – что эстетические каноны живут недолго: "чисто эстетический интерес <…> меняет свои объекты каждые десять лет"142. Если произведение искусства имеет ценность для настоящего, очевидно, что она основана на внеэстетическом (extraestetic) критерии. Отсюда неоспоримый, хотя и неожиданный, вывод: "Никакой эстетической ценности не существует"143. А из этого высказывания проистекает неверие в литературную критику. Если сутью литературы должна быть жизнь, которая намного важнее "литературной ценности", то получается, что критиками становятся те, кто не могут придумать другого способа как-то заявить о себе.

Но что же все-таки такое сборник "Нет"? В первую очередь, это книга об авторе, который занимается, вернее, пытается заниматься литературной критикой, размышляя над целью своей "профессии" и над своим местом в рядах критиков. Это очень хорошо видно во второй части, "Ложный путь критики". "Ложный" потому, что надуманны проблемы критики, или потому, что сам критик постоянно избирает не тот путь в своей деятельности?

Молодой Э. Ионеско весьма категоричен в своих суждениях, рассматривает все в черно-белом свете. Критики бывают хорошими и плохими. Естественно, больше всего его интересует вторая группа. Плохой критик ставит себя выше произведения. Автор называет современную ему критику импрессионистской. Однако, по мнению Э. Ионеско, быть импрессионистом – значит, все время исполнять пассивную роль, быть впечатленным произведением. Критик же активен, это он "впечатляет" книги. Отношения критик – произведение всегда складываются по типу главный – подчиненный. То есть, книги – "это феномены, которым он [критик – А.У.] подбирает определения"144.

Автор сердится, но, в первую очередь, не на правоту или неправоту критиков, а на то, что их мнение влияет на мнение читателей. Это воздействие заставляет писателя чувствовать себя очень некомфортно. Читатель должен быть свободен в своей оценке произведения, утверждал Э. Ионеско: "Любая книга понравится, если захочешь. Любая книга может не понравиться, это зависит от собственного желания. Я убежден в бесполезности литературной критики так же, как и в отсутствии метафизического значения литературы"145.

Критика редуцируется просто до суждения вкуса читателя, возможности оценивать по шкале "нравится – не нравится". Кстати, критики считали сборник "неудобным": они говорили, что эта книга не может убедить читателя, но, с другой стороны, никого не оставляет равнодушным.

Однако если отвлечься от игривого тона, заданного Э. Ионеско, можно сказать, что "Нет" – это грустная комедия, изображающая парадоксальность поколения автора, документ "неизлечимого тщеславия". Основным различием между собой и другими ("важными критиками", "серьезными писателями"146) Э. Ионеско называл то, что у них есть какие-то заблуждения на свой счет, а у него нет, так как он "пишет, потому что его это развлекает". Например, автор заявляет, что роман "Patul lui Procust" слабый, и в первую очередь потому, что К. Петреску убежден в том, что является одним из самых важных румынских писателей. Однако, по мнению Э. Ионеско, все это не более чем "ярмарка тщеславия". Автор много говорит и о собственном тщеславии. Он клянется, что пишет исключительно для того, чтобы удовлетворить свое самолюбие, которое он в то же время "умаляет", "преследует", "признавая"147. И тут же просит прощение: "Мне жалко "мое поколение", и, пристыженный, я извиняюсь, что ему приходится предоставлять убежище такому монстру, такой змее, которая не позволяет ему спокойно, серьезно и уверенно играть, и ест шахматные фигуры"148.

С другой стороны, это работа человека, боящегося реальности, которую видит: "Земля уходит у меня из-под ног, когда я вижу, что другие так же слабы и напуганы <…>, как и я. <…>

Мы – простодушные дети, покинутые в этом мире… Мы играем в куклы возле пропасти…

Мой крик слаб, как вздох. Не остается ничего другого, кроме как закрывать глаза. И создавать литературную критику. Встретить смерть, повернувшись к ней спиной, создавая литературную критику"149.

Писатель чувствует, что положение человека стало абсурдным после того, как он стал жить по рациональным законам. Опыт, воображение, чувства, мечты больше не имеют значения. Так как человек смертен (и ощущает свою смертность), он не может преодолеть рамки времени и пространства150. Всё это приводит автора в замешательство. Эта растерянность, которая ощущается между строк, намного важнее самой критики, важнее формы и содержания.

Какова же позиция Э. Ионеско? Он явно антитрадиционен, но при этом его вряд ли назовешь авангардистом, так как сам автор резко отзывался об авангарде. Он утверждал, что творчество многих писателей этого направления похоже, что в нем зачастую нет ничего самобытного, авторы просто копируют и подражают друг другу. Скорее всего, позицию автора можно охарактеризовать как радикальный скептицизм. Он происходит от осознания снижения человеческих ценностей, от понимания необходимости и невозможности найти абсолют, к которому потом стремиться.

Скептицизм Э. Ионеско – это реакция на современное ему понимание искусства, а логическим следствием стал выход сборника "Нет". Автор с горечью говорит о том, что большинство рецензентов пишут не по велению души, а из экономических, этических или каких-то других соображений. Тогда как любое произведение искусства ни к чему не обязывает критика.

Надо заметить, что Э. Ионеско не отрицает необходимости критики, но говорит, что это должна быть объективная критика, свободная от внешних обстоятельств и общественного мнения. Парадоксален один факт: сам автор прекрасно понимал, что такая критика существовать не может, несмотря на всю ее этическую необходимость. Поэтому желание следовать своему постулату вызывает у писателя чувство отчужденности, изолированности от себе подобных. Он ощущает, что задачи критики вступают в противоречие с внутренними побуждениями, с неискоренимым стремлением к правде, точности и ясности. Невозможность достижения идеала разверзает перед автором пустоту. Он считает, что его статьи – это борьба без смысла, бесконечная попытка оправдаться в собственных глазах. Поэтому, вероятно, статьи Э. Ионеско – поиск способов адекватной оценки произведения искусства. Писатель объяснял: "Всё, чего я хотел добиться, – это показать, что невероятно трудно уложить произведение в какие-то рамки. Произведение не поддается интерпретации, и его нельзя перевести на любой другой язык"151.

С другой стороны, кульминацией работы Э. Ионеско можно назвать момент, когда он рвет всякую связь между произведением и критикой. Он говорит, что критическая работа всегда либо чересчур общая, либо вдается в мелкие, незначительные детали. В любом случае, она не удовлетворяет ни писателя, ни читателя. Критика существует наряду с произведением, но они никогда не пересекаются. Критика – продукт непонимания (и/или глупости) того, кто ей занимается.

Часто критик высказывает свое мнение, находясь под впечатлением от прочитанного, что, естественно, не может не сказаться на объективности. А по каким критериям выбирается тон отзыва, доброжелательный или нет? Ответ короткий: "Исходя из предпочтений"152. Критик не обнажает суть произведения, книга является для него лишь поводом создать собственную "постройку, <...> которая не имеет ничего общего с оригиналом"153. Из-за недостатка таланта критик "паразитирует" на произведении, убеждая себя в том, что он принимает участие в творческом акте ("литературная критика – самовнушение критика"154).

Именно негативистский дух ранних работ Э. Ионеско – следствие влияния литературы авангарда и, возможно, философии Хайдеггера, который определяет основные понятия через неприятие, непонимание, отвращение. Для Э. Ионеско негативизм – это смысл существования, попытка через отрицание прийти к универсальным истинам, познать суть абсурдной жизни. Можно сказать, что он отрицает, чтобы утверждать. Сам автор выдвигает следующий аргумент: "критик в Румынии может только отрицать"155. Однако писатель покинет Румынию, но свой негативизм увезет с собой. Вероятно, прав был А. Штефанеску (Alex Ştefanescu), сказав: "«Отрицание» Э. Ионеско – это…, вид зоркости перед лицом необходимости отфильтровывать мертвые культурные ценности"156.

Многие нападки на критику, доведение ее до абсурда, многие положения могут быть оспорены с той же легкостью, с которой их выдвинул Э. Ионеско. Однако важно не это. Важно то, что автор "Нет" предсказал глухой тупик, в который зайдет критика, в особенности, традиционная. Все его размышления стали прелюдией появления нового способа понимания литературы и связей внутри того явления, которое позже Р. Барт назовет Текстом. Сборник – своего рода зеркало, отражающее "серии массовых галлюцинаций", вызванные критикой.

Казалось бы, Э. Ионеско всячески старается остаться независимым, "спастись от литературы", однако все получилось наоборот. Удовольствие с одной стороны и разочарование процессом творчества с другой сопровождали его всю жизнь. Новизна драматургии Э. Ионеско происходит от неудачи, которую он потерпел в диалоге человека и его творчества: старалась победить свободная личность, но выиграла литература.

Пока автор лишь ощущает абсурдность существования, пытается бороться с нею, искать какой-то смысл. Он еще не выражает этого прямо, ему еще предстоит понять, что абсурд не улавливается ни здравым смыслом, ни понятиями рассудка, ни идеями разума, что абсурд парадоксален. В пьесах видно, что он оставил попытки противодействовать абсурдности жизни, примирившись таким образом с собой.

Но уже в сборнике "Нет" можно найти элементы, сближающие их с более поздним творчеством автора, так как писатель "купается в водах каламбура", пытается проникнуться абсурдной логикой как существования вообще, так и культуры в частности. Иногда он может не быть последовательным, но читателем это воспринимается как некая закономерность, вписывающаяся в рамки бытия, каким его представлял себе молодой Э. Ионеско.

Кроме того, как уже отмечалось, Э. Ионеско задает вопросы. Они обращены в основном к поэзии, это попытка понять и объяснить наиболее важные для себя постулаты поэтики. Очень характерна следующая запись: "Что такое герметизм? Я считаю, герметизм не может выражаться внешне, поскольку, по определению, он не что иное, как мир внутри. Герметизм призван увязывать воедино с духовным прозрением творческое своеобразие и стиль как таковой". Что такое символ в поэзии? "Поэт вовсе не символизирует то, что он решает символизировать; это мы, читатели, толкуем поэтический символ по нашему усмотрению"157. В этих замечаниях – истоки того понимания его пьес, которое писатель всегда хотел внушить самому широкому кругу своих зрителей и читателей. Скрытая полемика драматических произведений Э. Ионеско – также след первого этапа творчества автора158.

В истории румынской критики выпуск сборника "Нет" стал очень важным моментом. Самое главное, пожалуй, то, что подобная книга существовала, могла появиться, даже не столь важно, что именно она утверждала или, вернее, отрицала. Радикализм Э. Ионеско был достоин ответа, который незамедлительно последовал. Можно сказать, сама книга продемонстрировала своему автору, что противоположное мнение тоже имеет право на существование. А тот факт, что она вызвала настолько многочисленные споры и обсуждения, свидетельствует, скорее всего, что в чем-то автор был прав, раз большое число литераторов посчитали себя задетыми за живое.

Сборник Э. Ионеско сразу был воспринят в штыки, так как он не вписывался в рамки румынского литературоведения. Период первой половины ХХ века дал румынской литературе целую плеяду талантливых писателей (М. Садовяну (Mihail Sadoveanu), Л. Ребряну (Liviu Rebreanu), Т. Аргези, Ч. Петреску (Cezar Petrescu), К. Петреску, Й. Барбу, Л. Блага (Lucean Blagă) и т.д.). И на фоне всеобщей эйфории критические статьи Э. Ионеско прозвучали как крик протеста. Его обвиняли в том, что он ни во что не ставит румынскую литературу, низвергает её столпов. Позже, уже во Франции, Э. Ионеско объяснил, что всего лишь хотел показать, что настоящая критика должна быть свободна от излишних эмоций, от исторического, культурного и литературного контекста, от влияния общественного мнения и окружения. Он заверял, что не хотел никого обидеть, что действительно восхищен талантом Т. Аргези, Й. Барбу и К. Петреску.