О некоторых источниках по истории формирования музейной коллекции московского университета в начале XIX века

Вид материала

Лекции

Подобный материал:

• Г. Красноярск, кгпу им. В. П. Астафьева об источниках формирования интеллигенции енисейской, 213.96kb.
• Хлыстовское движение в росссии во второй половине XIX начале XX века. 07. 00. 02 Отечественная, 1143.58kb.
• В конце XIX начале XX века, 878.17kb.
• Социально-экономическая трансформация кустарных промыслов Владимирской губернии, 324.4kb.
• Традиционная калмыцкая элита в пространстве российской империи в XVIII начале ХХ века, 772.05kb.
• Семейно-бытовая культура карачаевцев в XIX начале ХХ века: трансформация нормативной, 431.6kb.
• Тема урока: «Россия в начале XIX века», 24.45kb.
• Разработка теоретической доктрины русского монархизма в конце XIX начале XX века, 345.56kb.
• России москва 2007 Общеуниверситетская кафедра истории Московского гуманитарного университета, 1041.61kb.
• Косова Елена Алексеевна, без категории Класс 8 Рассмотрено на заседании педагогического, 797.72kb.

В. Г. Ананьев

(Санкт-Петербург, Россия)


О НЕКОТОРЫХ ИСТОЧНИКАХ ПО ИСТОРИИ ФОРМИРОВАНИЯ МУЗЕЙНОЙ КОЛЛЕКЦИИ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА В НАЧАЛЕ XIX ВЕКА

(к предыстории приобретения Семятического кабинета)


История музейной коллекции Московского университета представляет значительный интерес не только для изучения судьбы музеев высших учебных заведений России, но и для изучения отечественной естественноисторической музеологии. В ее основе лежали собрания видных коллекционеров рубежа XVIII – XIX вв., – коллекция рыб и земноводных графа Строганова, Минералогический кабинет братьев Н. и П. Демдовых, частный музей П. Г. Демидова, собрания князя А. А. Урусова и Е. Р. Воронцовой-Дашковой другие¹. Особое место среди них занимал так называемый Семятический кабинет, купленный для университета императором Александром I в 1802 г². Как писали вскоре после этого Московские ученые ведомости: император «купив за большую сумму славную коллекцию Княгини Яблоновской, пожаловал оную Московскому Университету, и чрез то находившееся прежде при Университете небольшое собрание некоторых минералов и нескольких банок с животными в спирте возвысил в число известных в Европе Музеев»³.

Судьба «славной коллекции» оказалась не менее интересной, чем и судьба самой ее владелицы. Княгиня Анна Паулина Яблоновская (урожденная – Сапега) (1728 – 1800 гг.) была одной из наиболее ярких женщин в польской истории XVIII в., покровительница наук и искусств, принимавшая активное участие в политической жизни⁴, противница Станислава Августа Понятовского⁵, она стала владелицей Семятичей и прилежащих к нему имений после того, как в 1750 г., последний из знаменитого рода Сапег, владевших этим местом долгие годы, Георгий Сапега, «выпал из кареты, когда лошади понесли, и убился на смерть». Cупруга брацлавского воеводы, Яна Каэтана Яблоновского (1699 – 1764 гг.), энергично взялась за благоустройство своего нового дома, исполнившись намерения сделать его не меньше чем новым центром торговли всей Подляхии⁶. Среди прочего, она добилась права проводить здесь ярмарку и написала 8-томный труд по сельскому хозяйству, который и отпечатала в собственной типографии⁷. Вскоре после переезда княгиня решила построить для себя новую резиденцию, и в 1753 г. замок был освящен. Однако «скоро обнаружилось крупное неудобство: еврейское кладбище почти вплотную подходило к каменной ограде замка. Плач и похоронныя сцены плохо действовали на нервную княгиню». Старое кладбище было уничтожено, через его территорию проложена новая дорога, «обсаженная с обеих сторон тополями», а в качестве компенсации еврейская община получила здание новой синагоги, которая, – редкий для Европы случай, – почти достигала высоты местного костела. По субботам там «читали особенную, для этой цели составленную, молитву, за здоровье княгини и ея семейства». Во время польского восстания 1863 г. замок заняли повстанцы, и он полностью был разрушен орудийным огнем карательных отрядов генерал-лейтенанта Манюкина. Синагога уцелела. Именно в этом, погибшем позднее в огне обстрелов, замке княгиня и «устроила обширные кабинеты по естественной истории, физике, с отделами археологическим и нумизматическим»⁸.

Упоминание о «славной коллекции княгини Яблоновской» прочно вошло в отечественную литературу и на протяжении почту двухсот лет повторяется почти во всех, посвященных музею исследованиях⁹. Вместе с тем, история приобретения этой «славной коллекции» остается не вполне освещенной в литературе.

Основным источником по этому вопросу по праву считаются опубликованные уже в 1803 г. В. М. Севергиным обстоятельные «Записки», рассказывающие о его поездке за кабинетом¹⁰. Вместе с тем, в Петербургском филиале архива РАН хранятся документы, позволяющие не только уточнить отдельные эпизоды этого путешествия, но и восстановить его предысторию, – понять, как и кем именно принималось решение о приобретении кабинета. Здесь в Разряде IV (Рукописи трудов и отдельные документы, поступившие от разных учреждений и лиц) находятся «Дело о покупке для Московского университета натурального кабинета покойного князя Яблонского, воеводы Брацлавского», а также «Приходно-расходная книга» отправленной за кабинетом экспедиции¹¹. Представляется, что эти материалы позволяют пролить новый свет на историю формирования музейной коллекции Московского университета.

Впервые в деловую переписку высших сановников Российской империи Семятический кабинет попал в конце 1801 г. Посредником между сыновьями и наследниками княгини Анны, Станиславом и Максимилианом, и государством стал бывший коронный стольник граф Салтык, обративший внимание властей на столь заманчивое предложение и представивший каталог коллекции¹². Можно уверенно предполагать, что со стороны сыновей покойного князя именно такой выбор потенциального покупателя был отнюдь не случайным, – они были должны казне, причем достаточно крупные суммы: за старшим сыном значилось до 80000 гульденов, а за младшим больше 75000¹³. Кроме того, и одно из имений старшего брата в Волынской губернии было «взято в казенной присмотр»¹⁴. Вместе долг составлял примерно 28 – 29000 червонных, так что продажа кабинета государству за 50000 червонных (сумма, которую запросили наследники) была бы вполне удачной для них финансовой операцией¹⁵.

Статс-секретарь Федор Иванович Энгель сообщил о предложении несостоятельных должников государственному казначею графу Алексею Ивановичу Васильеву 24 ноября 1801 г. В его записке отмечалось, что император «снисходя на прозьбу их всемилостивейше жалует им» требуемую сумму, «с тем, что бы Кабинет был в целости по присланному Каталогу и в порядке» и чтобы в число суммы засчитали их «казенный долг». Остальную сумму предполагалось выплатить наследникам из казны. По получении согласия наследников, «пошлется отсюда (специальный человек – В. А.) сведущий в натуральной истории для осмотра кабинета и надзирания во время укладки». Посредник, сообщая о согласии кн. Яблонских, отмечал также, что «для отправления онаго (кабинета – В. А.) сюда зимний путь самой удобнейший, вещи же в спирте находящиеся можно послать по реке Бугу текущей в разстоянии небольшой мили от замка Семятичи …и впадающей потом в Вислу». Салтык писал, что «хочет сам быть при отдаче по каталогу кабинета», а «для приведения сего дела к совершенному окончанию дана была от него полная доверенность графу Валицкому в Петербурге находящемуся». Были произведены дополнительные подсчеты долга вместе с набежавшими процентами, показавшие, что Яблонские должны казне 28202 червонных, и, следовательно, кабинет обойдется в 21798 червонных, но целый ряд вопросов все же оставался: кого император назначит «для приему» кабинета? Куда его, собственно, доставлять? Наконец, за чей счет осуществлять доставку?¹⁶

22 января 1802 г. о ситуации с кабинетом было доложено императору Александру, и уже на следующий день А. И. Васильев писал о коллекции барону А. Л. Николаи, президенту Академии Наук. Император повелел «для осмотра, приема по каталогу и препровождения сюда …кабинета избрать из академиков человека сведущего в сем деле и надежного», и Васильев интересовался у Николаи: «кого к тому избрать изволите?» Тогда же у Энгеля был затребован для императора каталог кабинета¹⁷. Видимо Александр I соизволил приобрести коллекцию, даже не зная ее точного состава. Вероятно, сам факт приобретения такой коллекции для бывшего ученика Ф. С. Лагарпа был важнее вопроса о том, что же именно входит в ее состав. Как бы то ни было, копия каталога была отправлена императору уже 24 января. Из этого объемистого документа (36 листов) он мог узнать, что коллекция состояла из 4 частей: 1) царство минералов, 2) царство растений, 3) царство животных, 4) древности¹⁸. Столь же быстро действовала и Академия Наук, – того же 24 января Николаи писал Васильеву, что «не умедлил …потребовать от устного собрания» выбора подходящих кандидатов. Выбор академиков пал на академика В. Севергина и адъюнкта А. Севастьянова¹⁹. Выбор был как нельзя более удачным, – Василий Михайлович Севергин (1765 – 1826 гг.), академик с 1793 г., был одним из основателей русской минералогической школы, автором множества сводок по полезным ископаемым России, а Александр Федорович Севастьянов (1771 – 1824 гг.), адъюнкт с 1799 г., в 1812 г. ставший ординарным академиком, видным естествоиспытателем и переводчиком научной и научно-популярной литературы. Оба прекрасно разбирались в натуральной истории и со знанием дела могли подойти к драгоценной коллекции.

Вопрос о том, кто повезет кабинет, таким образом, был решен, но оставались два других: куда его вести? И кто за эту перевозку будет платить? Ответы на них также найдены были достаточно скоро. 12 февраля датируется письмо императора Александра графу Васильеву, содержащее подробнейшие указания о дальнейшей судьбе кабинета. Государь сообщал, что «всемилостивейши пожаловали мы этот кабинет Московскому Университету» и утверждал следующие условия его приобретения: 1) оплатить приобретение бумагами по долгу и наличными, 2) оплату произвести не иначе, «как по совершенном приеме помянутого кабинета и по удостоверении, что оный действительно в том качестве находится, как продан», 3) дать соответствующие инструкции господам надворному советнику (Севергину) и коллежскому асессору (Севастьянову) не только о том, куда отправляться за кабинетом, но и том, «откуда требовать нужных для описи, укладки и препровождения …людей», так как и укладку и транспортировку решено было производить за казенный счет, по прибытии в Литву немедленно явиться к барону Леонтию Леонтьевичу Беннигсену, виленскому военному губернатору и «с ним условиться обо всем нужном». Прибыв же на место, наблюдать и «чего не достанет, то особо записывать», в Москву все экспонаты постараться отправить «нынешним же зимним путем», а чего доставить нельзя – оставить под охрану военного губернатора, 4) «сверх прогона» каждому участнику экспедиции выдать по 1 500 рублей из казны, а если «сверх того им потребно будет», дополнительное финансирование будет зависеть уже от местного губернатора, но так, чтобы деньги «без всякого излишества на необходимые только надобности употреблялись», 5) сообщить барону Бенигсену, чтобы оказывал господам ученым «всякое возможное пособие», 6) сообщить Московскому Университету о щедром даре государя, 7) сообщить самому государю по завершении дела «с каким успехом и порядком оное произведено будет»²⁰.

Соответствующие инструкции за подписью графа Васильева и со скрепой статского советника Г. Г. Политковского были переданы Севергину и Севастьянову уже на следующий день. Гавриил Герасимович Политковский был не только чиновником, но еще и «немножко поэтом», когда-то он написал «Оду Ее Императорскому Величеству Екатерине II» по случаю заключения мира с Турцией и «Усердие детей, пастушеское зрелище на день ангела В. С. Васильевой», так что не приходится удивляться, что и в документе нашлось место некоторым весьма поэтическим пассажам: так, например, указание сразу же по прибытии в Литву явиться к Беннигсену для получения инструкций, сопровождалось уточнением, – «как следовать до местечка Семятичи», а про прием вещей разъяснялось, – «внутреннее, так сказать, приготовление к отправлению всех вещей, как то: с спиртом склянки, банки, коробочки, футляры и прочее, зависит от продавца, а казна приняла на себя наружную оных укладку в ящики, обшивку и тому подобныя места, приготовление их и транспортировку». Прием следовало осуществлять не по «валовому каталогу», присланному в Санкт-Петербург, а по «подробным описям», взятым у графа Салтыка, завершив же прием, дать ему квитанцию «в том, что вещи приняты». Передав вещи начальству Московского университета, получить от них еще одну квитанцию, на этот раз о том, что вещи сданы, и эту квитанцию доставить в Санкт-Петербург, графу Васильеву. Кроме того, для непредвиденных расходов следовало взять «особую шнуровую книгу из экспедиции о государственных доходах», которую по завершении поездки надлежало вернуть обратно²¹. С учетом того, что сейчас оригинал книги хранится в Петербургском филиале архива РАН, можно предположить, что в экспедицию книга так и не была возвращена, оставшись в стенах академии.

В тот же день решался и вопрос об оплате поездки: Васильевым были отправлены письма в казначейство²², в Литовскую казенную палату (предложение «отпускать потребное число денег в распоряжение литовского военного губернатора»)²³ и, наконец, самому военному губернатору (об оказании помощи прибывшим из Петербурга, с просьбой «снабдить тех чиновников прогонами на обратный их путь до Москвы по ращету»)²⁴. К подготовке отправления «чиновников» привлечен был и петербургский военный губернатор Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов (получивший эту должность совсем недавно и вскоре ее лишившийся), которому следовало «снабдить подорожную по требованию их за указанные прогоны»²⁵.

15 февраля академики уже выехали из столицы²⁶, а 17 февраля графом Васильевым было отправлено соответствующее письмо старшему куратору Московского университета М. М. Хераскову. К письму были приложены указ Александра I от 12 февраля 1802 г., каталог кабинета на французском языке и данные Севергину и Севастьянову инструкции²⁷. Сенатор, действительный статский советник и казначей просил Хераскова «приказать по университету, чтобы когда транспорты приходить станут принимаемы и сохраняемы были ящики и прочие укладки надлежащим образом». Не забыл он напомнить и о квитанции, которой следовало снабдить академиков «по приеме» кабинета²⁸. Михаил Матвеевич Херасков – один из виднейших русских «пиитов»-классиков, связанный с университетом еще с 1763 г., писал через неделю в Петербург, что весь университет изъявляет «торжественно …его императорскому величеству достодолжныя чувствия всеподданнейшаго благоговения и благодарности» за дарование такого «редкого и драгоценного» кабинета. Сообщалось в его письме и о том, что со стороны университета выбран был принимать все «ящики и укладки» и до приезда комиссионеров содержать их «под рачительным охранением» профессор опытной физики г-н Страхов, которому и были переданы каталог и инструкции²⁹. Петр Иванович Страхов – впоследствии ставший деканом физико-математического отделения, а затем и ректором университета (1805 – 1807 гг.), был для Хераскова человеком весьма близким: только прибыв из Петербурга в Москву, новый университетский куратор обратил внимание на способного выпускника и сделал его своим секретарем. С его же подачи Страхов познакомился с Н. И. Новиковым, приглашенным наладить издательскую деятельность университета³⁰. Так что поручение надзора за доставкой и хранением «редкого и драгоценного» императорского подарка именно ему едва ли было случайным.

Как видим, материалы, хранящиеся в Петербургском филиале архива РАН, позволяют в деталях восстановить историю начального этапа приобретения Семятического кабинета и увидеть, как именно в самых высших кругах имперской бюрократии в конце 1801 – начале 1802 гг. принимались связанные с ним решения. Следует отметить, что вовлеченными в принятие этих решений оказались сам император, стас-секретарь, государственный казначей, президент Академии Наук, а экспедиция отправилась и вовсе на территорию другого государства, ведь Семятичи после третьего раздела Речи Посполитой входили в состав прусской Белостокской области. Все это показывает, сколь велико было в глазах власти значение приобретения этой «славной коллекции». Очевидно, что она должна была стать одним из элементов репрезентации нового сценария власти, сценария Александра I. Знакомый с примерами из античной истории и философии, обстоятельно излагавшимися ему Лагарпом, Александр едва ли мог не помнить о знаменитом собрании натуралий в аристотелевском Ликее, комплектовавшемся во многом за счет даров присылаемых знаменитым учеником Аристотеля, Александром Македонским³¹. Кроме того, в это время можно фиксировать собственный интерес императора к изучению естественной истории, ассоциировавшейся для него, вероятно, с сентиментальным идеалом «естественной жизни», не лишенным некоторых руссоистских коннотаций, вполне естественных для «русского Эмиля». Так, например, еще в 1796 г. он, делясь со своими друзьями планами на будущее, говорил, что мечтает отречься от престола и уехать вместе с женой на ферму на берегах Рейна, «где я буду жить спокойно частным человеком, полагая свое счастье в обществе друзей и в изучении природы»³². Конкретным примером, побудившим императора столь быстро согласиться на приобретение Семятического собрания, вполне могли стать воспоминания о коллекции Строгановых, ведь один из представителей этой семьи, Павел, входил в число ближайших друзей Александра. Предыстория приобретения Семятического кабинета, следовательно, позволяет нам на конкретном примере увидеть ту важную символическую роль, которую в деле репрезентации власти могли играть коллекции и музеи.