Заглавие «Сто лет философии» обещает больше того, что предлагается книгой. Во-первых, она ограничивается вопросами эпистемологии, логики и метафизики

Вид материала

Документы

Содержание Критический реализм и американский натурализм

Подобный материал:

• Книга представляет собой продолжение другой книги Пассмора «Сто лет философии», 2851.47kb.
• Гарсия Маркеса «Сто лет одиночества», 36.54kb.
• Общепринято, что любой объект попадает в одну из двух категорий: одни вещи являются, 400.27kb.
• Отчет по практике 5, 248.97kb.
• 1. Место философии в системе культуры, 242.79kb.
• Программа вступительного экзамена в аспирантуру по специальности 09. 00. 01 «Онтология, 188.78kb.
• С. Н. Труфанов "наука логики", 2350.97kb.
• 1. я благодарна бабушке за её теплоту, за то, что она растила, воспитывала меня. Она, 20.41kb.
• И. Г. Митченков Современное философское знание постоянно обращается к проблеме среды, 105.34kb.
• Св. Галлен, март 24, 1991 г. Джон Кюнзли фон Фиммелъсберг, 2749kb.

Глава 11


мины; например, в ситуации войны мы знаем, что конфликты суть столкновения людей, однако ясно понимаем ситуацию в целом и вряд ли вообще задумываемся об отдельных людях. Но все это лишь частности, главное же состоит в том, что «отношение» есть пространственно-временное взаимодействие между пространственно-временными составляющими, причем взаимодействие, имеющее «смысл» или «направление». Иначе говоря, отношение есть движения, имеющие место между системами движений 18.


От категорий Александер переходит (в третьей книге) к «Порядку и проблемам эмпирического существования». Многие критики считают этот раздел самой полезной частью «Пространства, времени и божества». До сих пор было просто установлено, что эмпирические качества, которыми обладает вещь, «соотносительны» с лежащими в их основании движениями. Но «соотношение» — смутное понятие, требующее уточнения. Ключ к решению этой проблемы, полагает Александер, дает отношение между сознанием и телом.


Это неожиданный поворот, поскольку философы чаще всего видели в отношении сознания и тела одну из самых неподатливых философских проблем. Александер с этим не согласен. С его точки зрения, наблюдение и рефлексия ясно показывают, что некоторые процессы, отличительной особенностью которых является их сознательный характер, происходят в одном и том же месте и в одно и то же время как «высокодифференцированные и сложные процессы нашего живого тела». «Соотношение» сознания и тела состоит, следовательно, в том, что тот самый процесс, который воспринимается изнутри, или «переживается» как ментальный процесс, может быть «созерцаем» как нервный процесс.


Физиологические процессы определенного типа и сложности Александер считает сознательными процессами. Если говорить в терминах эволюции, то сознание «возникает» в определенный момент развития жизненных процессов. Знание физиологии, полагает он, не позволяет нам прежде опыта предсказать возникновение этого качества, хотя после его возникновения мы можем определить степень сложности, обнаруживаемую сознательными физиологическими процессами. «Сознание» есть новое, непредсказуемое качество, хотя оно коренится в физиологических процессах и определяется этими процессами.


Пользуясь этим «ключом к качеству», Александер описывает общую схему возникновения. Качества возникают, когда пространство-время, или движение, достигает определенной степени сложности. Первыми возникают так называемые «первичные качества», такие, как величина, форма и число, которые суть «эмпирические модусы категорий», затем — вторичные качества, например цвет, которые относятся к первичным качествам так же, как сознание относится к телу, потом — жизненные процессы, далее — сознание и — божество. Как бы то ни было, мы должны с «естественным благоговением» признать факт возникновения новых качеств; «объяснения» этого факта у нас нет, он просто имеет место 19. Определение последовательности и числа стадий — проблема естествознания: метафизик должен удовлетвориться общим пониманием «уровня существования» и разъяснением взаимоотношений между такими уровнями.


Новые реалисты_________


==213


Резюмируем теорию конечных существований Александера. Прежде всего, всякое конечное существование сопребывает (связано в пространстве и времени) с другими конечными существованиями. Конечное существование есть субстанция, т. е. некоторый объем пространства-времени с определенным контуром; оно есть сцена движений, каждое из которых имеет свою историю. Они возникают во времени, существуют во времени и заканчиваются во времени. Можно различить три стороны вещи: ее пространство-временность, происходящие в ней процессы и ее план строения, или конфигурацию. С нашей точки зрения, первое есть место, время появления, длительность и протяженность вещи; второе — ее качества, воспринимаемые как чувственные данные; третье — ее «природа», которую мы рассматриваем как объект нашей мысли.


Теперь мы можем видеть, что теория познания Александера находит свое законное место в этой метафизической конструкции, будучи ее особым срезом. Как и все прочее, сознание есть отдельное конечное существование и «сопребывает» с самыми разными другими конечными существованиями. Важно отметить, что «сопребывание» не означает одновременности. Многие из событий, с которыми сознание «сопребывает» — или, как еще говорит Александер, которые составляют часть его «перспективы», — произошли очень давно: ярким примером являются воспринимаемые сознанием события на далеких звездах. Однако это не является отличительной особенностью сознания: все вообще реагирует на события, которые остались в прошлом. Отправной точкой для «перспективы» мы можем взять все, что угодно. Перспектива будет охватывать все события, происходящие в разных местах и в разное время, с которыми сознание связано отношениями, т. е. события, с которыми оно «взаимодействует». Действительно, пространство-время состоит из таких перспектив, а не из синхронных поперечных сечений 20.


Какое место занимает в этой метафизике божество? Ответ на этот вопрос дается в четвертой книге «Пространства, времени и божества». Александер доказывает, что божество есть следующая стадия эволюции; оно относится к сознанию так же, как сознание относится к процессам жизни, а жизненные процессы — к процессам физико-химическим. Мы не способны предсказать его природу. Назвать божество «сознанием» — примерно то же, что свести жизненные процессы к процессам физико-химическим; безусловно, божество должно быть сознанием, однако его отличительные свойства не определяются этим фактом.


По мнению Александера, божество скорее идеально, чем актуально, поскольку оно создается, но не создалось. Если говорить об актуальном Боге, то им может быть только «бесконечный мир с его стремлением к божеству». Мы можем возразить: почему нельзя считать Богом пространствовремя, бесконечное и творящее? Одна из причин, полагает Александер, состоит в том, что невозможно поклоняться пространству-времени или испытывать к нему религиозные чувства; обнаружение сущности, по отношению к которой уместны религиозные чувства, и является целью метафизики божества. Рассуждая абстрактно, он допускает, что философ может прийти к заключению, что такой сущности нет; но его собственная метафизика, полагает он, ведет к божеству, а не от божества. И это он считает аргументом в ее пользу, поскольку «философия, которая оставляет одну часть человече-


==214


Глава 11


ского опыта в подвешенном состоянии, не найдя для нее места в мире истины, вызывает серьезные подозрения». По его мнению, надо всегда исходить из того, что всякой склонности соответствует предмет, который может удовлетворить ее, и что надлежащим образом понятое религиозное чувство как раз и есть такая склонность, которой может соответствовать разве что божество. То, что божество сильно отличается от Бога традиционной религии, отсутствие оснований считать божество последней стадией эволюции не вызывало у Александера особого беспокойства.


Некоторые другие философы были готовы назвать себя реалистами и испытали влияние Александера, однако они ограничивались эпистемологией, обходясь без метафизики. Джон Лэйрд 21 в таких работах, как «Исследо* вание реализма» (1920), излагал «предельно популярную» реалистическую точку зрения — он с удовольствием напоминал, что родился неподалеку от родных мест Рида, — с упором скорее на критику и анализ, нежели на метафизику. Он горячо восхищался Александером и полагал, что творчество Александера отбрасывает тень на его собственные сочинения, однако действительная атмосфера его философии — Кембридж, где он учился, Кембридж Мура; ему было нелегко ориентироваться в абстракциях Александера. Его гиффордские лекции «Теизм и космология» (1940) и «Сознание и божество» (1941) вряд ли позволяют сделать определенные выводы — разве лишь вывод о том, что трансцендентальный теизм «не доказан», хотя имманентный теизм обладает известной притягательностью для разумного человека.


Другой шотландский профессор — известный ученый Н. Кемп Смит, автор классических комментариев к Декарту, Юму и Канту, был ближе к Александеру, хотя и называл себя идеалистом. Его «Пролегомены к идеалистической теории познания» (1924) представляют собой попытку, как он говорит, сформулировать «идеалистическую теорию познания в духе реализма»22. Он доказывает, что между идеализмом и субъективизмом нет необходимой связи; субъективизм метафизически нейтрален, он годится и для целей Маха, и для целей Беркли. Идеалист может быть также реалистом; Кемп Смит, согласно его собственным утверждениям, хотел показать не зависимость реальности от сознания, но то, что реальность включает в себя «духовные ценности» и что они действенны «в космическом масштабе». Таким образом, аргументация Кемпа Смита была призвана главным образом продемонстрировать многосторонность природы, ее богатство и изобретательность — вопреки многим идеалистам, которые были готовы умертвить природу, чтобы сохранить жизнь сознанию.


Кемп Смит сумел вписать в свой идеализм и александеровскую критику субъективизма, и его теорию естественных процессов. Но он идет с Александером не до конца. Особенно это касается тезиса о независимости вторичных качеств. Он согласен, что чувственные данные не находятся в сознании, однако полагает, что они существуют только в зависимости от организма. Он считает их биологическим механизмом, позволяющим организму иметь дело с окружающей средой, которая столь сложна, что если бы мы сполна постигли ее, то она бы нас подавила. Глядя на воду, например, мы видим нечто непрерывное и устойчивое, а не танец дервиша в исполнении молекул. И если бы не эта иллюзия, то мы были бы совсем сбиты с


Новые реалисты_____________________


==215


толку. Мы обманываемся только потому, что природа заботится о наших интересах.


Еще один философ, который считал благом возрождение реализма, — Ч. Е. М. Джоуд, прошедший вместе с реализмом путь от «Опровержения идеализма» до «Анализа сознания». Но «Новый реализм» был слишком бесцветным и чахлым, чтобы притязать на постоянный контроль над многообразными увлечениями Джоуда. В его лоскутном эклектизме каким-то образом нашли себе место Рассел, Бергсон и Платон — как представители соответственно материи, жизни и ценности 23. В результате возникла смесь, снискавшая весьма широкую популярность, но малозначительная с философской точки зрения. Остается фактом, что Джоуд — эссеист и лектор, часто выступавший по радио с воодушевляющими полемическими речами во времена, когда идеал «хорошего вкуса» грозил разрушить личность, — воплощал «философию» для очень многих британцев. У меня нет желания рассуждать о том, как это характеризует философию или британскую публику.


==216


00.htm - glava13

Глава 12


КРИТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ И АМЕРИКАНСКИЙ НАТУРАЛИЗМ


Если бы патентное право применялось к философским ярлыкам, то название «критический реалист» породило бы изрядное количество судебных баталий. Быть реалистом и вместе с тем не давать повода для подозрений в naivete — именно такая перспектива привлекала многих философов, какими бы разными ни были их цели во всем остальном.


Британский 1 критический реализм возник в Шотландии в последней четверти XIX в. Здесь, как и в Америке, философия «здравого смысла» Рида не была полностью смыта волной увлечения экзотическими метафизическими системами. Мы замечаем ее влияние в трудах чрезвычайно своеобразного мыслителя из Шотландии С. С. Лори 2, который при всем своем идеализме откровенно заявлял, что «я ощущаю находящийся на расстоянии объект протяженным, имеющим местоположение, конфигурацию, цвет и определенную массу». Другой шотландец — Эндрю Сэт (Прингл-Паттисон), как мы видели 3, с не меньшей настойчивостью подчеркивал независимость Природы от Человека, хотя его долгое ученичество у Канта не позволило ему чистосердечно возвратиться в лоно шотландской традиции «естественного реализма». Желая подчеркнуть, что он надеется быть реалистом, не переставая быть кантианцем, Сэт называл себя «критическим реалистом».


«Мыслящее существо, — писал он, возражая против всех разновидностей наивного реализма, — не может по природе вещей выйти за пределы самого себя»; следовательно, непосредственно осознаваемое нами должно находиться «в нашем сознании», даже если оно указывает на независимый от нас мир. Его, естественно, обвинили, как впоследствии обвинили и американских критических реалистов, в попытке возродить всеми осуждаемую локковскую теорию репрезентативного восприятия. Локк, отвечает Сэт, совершал грубейшую ошибку, заявляя, что мы имеем знание об идеях, в то время как на самом деле знание существует посредством идей. Хотя мы непосредственно осознаем идеи, они не представляют собой то, что мы знаем. В этом пункте Сэт солидарен со Стаутом, на ранние работы которого он постоянно ссылается.


Критика Сэта в основном направлена против феноменализма: не будь опыт соотнесен с объектами, он представлял бы собой бессвязную серию преходящих состояний. Если, изучая феноменалистскую эпистемологию Милля, мы полагаем, что понимаем ее, то это происходит только потому, что мы автоматически прочитываем «вещи» там, где Милль пишет «постоянные возможности ощущения». Нечто подобное верно и для общего случая; идеализм и феноменализм способны предложить нам некую замену объективного внешнего мира только благодаря своим тайным заимствова-


Критический реализм и американский натурализм____________


==217


ниям у реализма. Нельзя разработать последовательную философию, не будучи на определенном этапе реалистом, — Сэт считает это главным аргументом в пользу реализма.


Другой вариант посткантовского критического реализма был предложен опять же шотландцем — Робертом Адамсоном. Больше известный как ученый, Адамсон нигде не сформулировал свою теорию познания в законченном виде; ее с большим трудом можно извлечь из его лекций и очерков, которые У. Р. Сорли объединил в книгу «Развитие современной философии» (1903)4. Впрочем, его принадлежность к неокантианским кругам не вызывает сомнений.


Изначально, утверждает Адамсон, опыт не содержит никакого четкого разграничения между сознанием и его объектами, между «внутренним» и «внешним». В то же время опыт по своей сути неиндифферентен этому различию; тот факт, что только некоторые наши восприятия являются пространственными, образует отправную точку для нашего признания независимого мира. (Это переинтерпретация Адамсоном кантовского положения «пространство есть форма внешнего чувства».) Согласно Адамсону, мы постепенно начинаем осознавать, что наше восприятие включает две стороны: будучи аспектом в жизни конечного существа, оно тем не менее имеет содержание, которое не является частью жизни этого конечного существа. Поскольку различение внутреннего и внешнего проводится pan passu, нельзя сказать, что все наше знание есть знание «внутреннего», как утверждает субъективист, но нельзя и утверждать вместе с наивным реалистом, что то, что мы знаем, мы знаем как нечто независимое от «внутреннего». Таким образом, научный реализм в представлении Адамсона — это компромисс между наивным реализмом и субъективизмом. Вместе с реалистом Адамсон отрицает, что опыт представляет собой знание того, что зависит от сознания, а вместе с субъективистом он отрицает, что опыт есть знание того, что не зависит от сознания. Дело в том, утверждает он, что переживаемое в опыте не воспринимается как имеющее какое бы то ни было отношение к сознанию, поскольку «опыт» предшествует как знанию о сознании, так и знанию об объектах.


Наиболее тонким и оригинальным среди британских критических реалистов был ученик Адамсона из Манчестера — Дж. Дейвес Хикс 5. Однако, в отличие от Адамсона, он был вынужден отстаивать свою позицию не только против идеализма, но и, что более важно, против теории чувственных данных Мура и Рассела и против реализма Нанна и Александера. Его увлеченность полемикой, по-видимому, отчасти объясняет, почему Дейвес Хикс не написал целостной работы по эпистемологии; его наиболее важная публикация «Критический реализм» (1938) представляет собой собрание очерков и выступлений.


Он внимательно прочел Мейнонга и сформулировал свою теорию восприятия в терминах «содержания», понимая под ним «группу качеств». Любой удовлетворительный анализ восприятия должен, по его мнению, выявлять не одно, а три «содержания»: содержание объекта, содержание, непосредственно нами воспринимаемое, и содержание акта восприятия. Однако если объект и акт восприятия представляют собой отдельные сущно-


==218


Глава 12


сти, характеризуемые их содержанием, то непосредственно воспринимаемое нами содержание не отсылает ни к какой третьей сущности, ни к какому, скажем, чувственному данному. В своем описании зрительного восприятия Мур выделяет, во-первых, голый акт осознания, во-вторых, пятно с определенными свойствами и, в-третьих, объект, с которым это пятно каким-то образом соотнесено. Согласно же Дейвесу Хиксу, не существует никакого «пятна», никакого «явления», никакой сущности помимо акта осознания и самого объекта, поэтому воспринимаемое содержание должно характеризовать одного из них 6. Можно было бы возразить, что «явления» должны иметь место, поскольку мы вправе говорить о вещах, что они «представляют разные явления» разным людям. В ответ Дейвес Хикс утверждает, что в подобном предложении «явление» не выступает именем какой-либо сущности. Сказать, что вещи «представляют разные явления», это лишь в обманчивой форме выразить ту мысль, что вещи представляются по-разному разным людям. Но нет ничего удивительного в том, продолжает он, что различия такого рода должны существовать.


Дейвес Хикс согласен с Адамсоном, что восприятие представляет собой акт распознавания или отбора чего-либо среди необъятной сложности окружающей нас среды. Помещенные в одну и ту же среду, разные наблюдатели будут выхватывать различные совокупности качеств. Именно так, согласно Дейвесу Хиксу, и возникают ошибки. Одному наблюдателю не удается разглядеть среди листвы дерева черное оперенье поющей птицы, и поэтому он считает, что поющая птица — зеленая; взгляд другого наблюдателя привлекает ослепительно желтый блеск солнца, играющий на листьях, и он считает, что птица — желтого цвета. Если в этом случае возникает спор, то, утверждает Дейвес Хикс, имеются обычные способы его разрешения, обеспечивающие ту достоверность, на которую мы можем рассчитывать в решении эмпирических вопросов. Стало быть, заключает он, нет оснований утверждать на манер наивного реалиста, что оба восприятия одинаково хороши, или считать, подобно Муру и Расселу, что в своем восприятии наблюдатели имеют дело не с реальными качествами птицы, а с особого рода сущностью — некоторым «явлением» или «чувственным данным».


По его мнению, свидетельства в пользу «чувственных данных», предоставляемые физикой, не более убедительны, чем доказательства, построенные на возможности ошибочных восприятий. Как стало принято говорить, «физика доказала», что цвет вещи — это не что иное, как колебание частиц. Однако воспринимаемый нами цвет конечно же не является таким колебанием; отсюда делается вывод, что воспринимаемое нами должно быть не свойством физического объекта, а чувственным данным. Но, утверждает Дейвес Хикс, физика не доказала того, что колебания частиц — это физический эквивалент цвета объекта или же причина этого цвета. «Светящееся тело, — пишет он, — может и светиться красным светом, и состоять из частиц, колеблющихся со скоростью приблизительно четыреста миллиардов колебаний в секунду». Мы не можем видеть колеблющиеся частицы, но мы можем видеть цвет; отсюда следует, что мы не воспринимаем некоторые качества физических объектов; но отсюда не следует, что эти


______________Критический реализм и американский натурализм____________


==219


качества в действительности являются свойствами совершенно другой сущности — чувственного данного.


Таким образом, заключает Дейвес Хикс, у нас нет никаких оснований верить в то, что непосредственно воспринимаемое нами представляет собой чувственное данное. Более того, теоретик чувственного данного не способен указать никакого определенного местонахождения для своих псевдосущностей; как нечто неполноценное, они перетекают от человеческого организма к физическому объекту и обратно, вызывая чувство презрения и рассчитывая, за неимением иной возможности, только на наше милосердие. Когда теоретика чувственного данного просят объяснить, как чувственное данное может быть «явлением», скажем, колеблющейся частицы, он сразу вспоминает, что у него назначена важная встреча в другом месте. Согласно Дейвесу Хиксу, эти трудности исчезнут без какого-либо ущерба для данных науки, если мы признаем, что колеблющиеся частицы вызывают наше восприятие цвета объекта, не будучи сами цветом.


Таким образом, критический реализм Дейвеса Хикса имеет в своей основе резкое различие между качествами и объектами: качество представляет собой то, что мы непосредственно воспринимаем, а объект — то, что вызывает это наше восприятие; качества не являются сущностями, которые могли бы существовать «реально» или «идеально», в то время как объект и воспринимающий акт сознания являются сущностями. Ряд американских критических реалистов строили свое обоснование на том же самом различии; другие же полагали, что непосредственный объект восприятия хотя и не является физическим объектом, тем не менее представляет собой самостоятельную сущность.


Американский критический реализм в том виде, как он представлен в сборнике «Очерки критического реализма: совместное исследование проблемы знания» (1920), куда вошли работы Д. Дрейка, А. О. Лавджоя, Дж. Б. Пратта, А. К. Роджерса, Дж. Сантаяны, Р. В. Селларса и Ч. А. Стронга, в основном являет собой решительное наступление против неореализма. Возражая против любого вида наивного реализма, критические реалисты сходятся в одном очень важном аспекте: в восприятии присутствует три отдельных ингредиента: акт восприятия, то, что дано («данное» или «комплекс признаков»), и воспринимаемый объект.


Холт и Перри, исходя из того, что непосредственно мы воспринимаем комплексы признаков, отождествили вещь с комплексом признаков, определив ее как то место, где сходятся воспринимаемые нами свойства. Критические реалисты отвергли это отождествление комплекса признаков и вещи на том основании, что оно подрывает наше привычное и вполне разумное представление о вещи как о том, что имеет только одно место и одну форму. Единственный способ спасти «вещи» повседневной жизни от дезинтеграции, которой они подверглись в неореализме, — это отбросить отождествление комплексов признаков и вещей (или «физических объектов»); по мнению критических реалистов, комплекс признаков представляет собой лишь «указатель» или «знак» присутствия вещи.


Отсюда следует, что критические реалисты должны каким-то образом парировать известное возражение Беркли — если все непосредственно воспринимаемое нами представляет собой комплексы признаков, то мы в


К оглавлению


==220