Илья Ильф, Евгений Петров. Фельетоны, статьи, речи
| Вид материала | Документы |
- Ильф Илья, Петров Евгений Записные книжки (1925—1937), 1389.02kb.
- Илья Ильф, Евгений Петров. Одноэтажная Америка, 5563.75kb.
- Русская литература. Электронный учебник, 348kb.
- Илья Ильф и Евгений Петров. Золотой теленок, 4867.78kb.
- Илья Ильф и Евгений Петров. Двенадцать стульев (1956г.), 4612.11kb.
- Илья Ильф и Евгений Петров. Двенадцать стульев 1956г, 3917.18kb.
- Илья Ильф, Евгений Петров. 1001 день, или новая Шахерезада, 524.57kb.
- Илья Ильф, Евгений Петров Золотой теленок, 3860.62kb.
- Илья Ильф, Евгений Петров, 4450.57kb.
- Евгений Петров, Илья Ильф, 5938.79kb.
1935
1 ЧКЗ - член коллегии защиты.
2 Ф.Н. Плевако - русский буржуазный адвокат и судебный оратор.
3 И.Д. Брауде - видный советский адвокат.
Дело студента Сверановского. - Впервые опубликован в газете "Правда",
1935, э 133, 16 мая.
Печатается по тексту Собрания сочинений в четырех томах, т. III,
"Советский писатель", М. 1939.
17 мая 1935 года в "Правде", в разделе "По следам материалов "Правды",
в заметке "Дело студента Сверановского" сообщалось, что 16 мая состоялось
заседание президиума Московского городского суда, на котором было сделано
сообщение о фельетоне Ильфа и Петрова. Суд принял постановление, в последнем
пункте которого было сказано: "Просить редакцию газеты "Правды" опубликовать
в очередном номере "Правды", что фельетон И.Ильфа и Е.Петрова "Дело студента
Сверановского" полностью подтвердился".
СТАРИКИ
"В тревожном состоянии, давно и тяжело больной, к вам обращается почти
старик.
Мои страхи так вероятны, что лучше их предупредить.
Десятый год я - пайщик РЖСКТ им. Дзержинского, - Садовая-Земляная
улица, 37/1. Я внес 2150 руб., более тысячи рублей сверх полного пая.
Я - транспортник с 1900 года. При советской власти более десяти лет был
начальником эксплуатации и начальником дороги, из них четыре года на дорогах
фронта. Сейчас доработался до полной инвалидности. Состояние здоровья
ухудшается из-за очень плохих бытовых условий - на 19 квадратных метрах
шесть человек, почти чужих друг другу. По стажу и паенакоплению я имею все
преимущества. Предыдущая служба только укрепляет мое право.
Сейчас кооператив распределяет квартиры. Хотя мне говорят, что я
получу, но говорят так неконкретно, так формально, что я теряю надежду. По
состоянию здоровья я не в силах часто ездить и защищать свое бесспорное
право. Более молодые сейчас уже получают.
Подумайте! Десять лет ждать, понимать, что в обстановке новой квартиры
я еще проживу пять-шесть лет, пока не поставлю на ноги тринадцатилетнего
сына, - и не получить.
Я страдаю двумя видами астмы, почти не могу ходить. Чтобы вернее себя
обеспечить, я вместо трехкомнатной прошу двухкомнатную, но обязательно
отдельную квартиру.
При всей моей личной заинтересованности, я думаю, что вопрос этот имеет
общественное значение.
С большой надеждой Б. И. Григорович".
Вот письмо человека, которого обижают только потому, что он стар и
болен.
Можно предположить, что правление РЖСКТ всполошится, даже вознегодует и
с благородными нотками в голосе воскликнет:
- Друзья! К чему весь этот шум? Да разве мы б не дали квартиры? Дали
бы. И напрасно этот Григорович нервничает, прибегая к такому сильному
средству, как печать!
А нам кажется, что Григорович хотя и потерял трудоспособность, но не
потерял сообразительности. Даже более того, десять лет бесплодного
пребывания в стройных рядах жилкооперации научили его очень многому. Старик
приобрел громадный опыт и великолепно знает, как иной раз распределяются
квартиры.
Обычай таков: первым глухой ночью в новый дом въезжает председатель
правления, комендант с ночными сторожами торопливо перетаскивает его вещи.
За председателем, естественно, вкатывается в дом его заместитель; далее,
естественно, следуют члены правления: они мчатся на быстроходных грузовиках,
из которых в разные стороны торчат матрацы и фикусы. На рассвете, кусая друг
друга, вселяются члены ревизионной комиссии, эти основные борцы за
справедливость. И к утру обычно дом, в котором еще не везде есть стекла и
полы, уже заселен. Бегай после этого, доказывай свою правоту, судись! Все
равно - уже поздно.
Нет, как ни верти, а профилактическое мероприятие тов. Григоровича
имеет большой смысл.
Ему, конечно, было бы легче, если бы он был еще начальником дороги. Но
сейчас он уже больной старик; передвигается он с трудом, кричать и требовать
не может, не в состоянии даже приходить, чтобы напомнить о своем неоспоримом
праве. А если человек не приходит и не скандалит, то стоит ли на него
обращать внимание! Стоит ли беспокоиться о том, как он проведет остаток
своей жизни и будут ли эти последние годы проведены в счастливом покое, в
светлом сознании того, что жизнь прожита недаром, что он окружен вниманием и
заботами общества.
Нет, не видно здесь уважения к старости!
Вот другая история, настоящая многоактная драма.
Действующие лица:
Доктор Бердичевский - герой труда, персональный пенсионер, возраст
семьдесят шесть лет.
Его жена - семьдесят пять лет.
Мартинюк - секретарь районного исполкома, бодрый, энергичный, пышущий
здоровьем, полный молодого задора человек.
Место действия - город Бердянск.
Время действия - к сожалению, наши дни.
Пятьдесят один год Бердичевский лечил людей, сорок два года живет он в
Бердянске, тридцать лет обитает в одной и той же квартире, на улице
Республики. Оберегая покой старика, райисполком неизменно отражал все
покушения на его жилплощадь. Но в конце прошлого года у доктора, по
постановлению суда, отняли из пяти комнат три, и в эти три с гамом и стуком
въехал Мартинюк. Стоит ли говорить, что докторскую мебель, тридцать лет
простоявшую на одних и тех же местах, по требованию судебного исполнителя,
надо было убрать в двадцать четыре часа. Беспомощные старики развозили
мебель по знакомым, втаскивали на чердак, втискивали в ванную комнату. В
этой спешке много поломали.
Вселившись, жизнерадостный Мартинюк сразу же запретил работнице доктора
проходить через его коридор, ведущий на черную лестницу. Поэтому пришлось
хранить топливо у знакомых, на другой улице, и ежедневно носить ведрами.
Мартинюк почему-то перегородил общий коридор и только после долгих настояний
сделал маленькие, узенькие дверцы, которые, как хороший администратор,
всегда держит на запоре. А дверцы-то ведут в уборную. Каждый раз приходится
стучать. Иногда подолгу стучать. Иногда вообще не открывают. Однажды гость
доктора постучался в заветные дверцы.
- Кто? - раздался голос.
- Гость доктора, которому необходимо в уборную, - последовал точный
отчет.
- Не позволяю, - последовала не менее точная резолюция.
Ну можно ли так мучить стариков, отравлять им жизнь, отбирать комнаты,
строить какие-то дурацкие дверцы! Разве может такой человек, как Мартинюк,
представлять советскую власть в Бердянске? Ведь это нелепо!
Вы только подумайте! Старик, полвека лечивший людей, заслуженный
человек, которым Бердянск, несомненно, гордится, вдруг в конце своей
жизненной дороги натыкается на запертые мартинюковские дверцы, принужден
слушать молодецкие фразы вроде: "в двадцать четыре часа!" и сделаться лишним
человеком в своей квартире.
Странный способ праздновать пятидесятилетие трудовой жизни героя труда!
Доктор, конечно, бегал по так называемым инстанциям, жаловался, просил.
Но куда ему в его семьдесят шесть лет! Много не побегаешь! А для такой
штуки, как восстановление квартирных прав, требуется атлетическое
телосложение, безукоризненное сердце, прекрасные легкие и два года
свободного времени. И там, где молодой мог бы в короткий срок восстановить
справедливость, там старик пасует.
Доктору никто не помог. Но не только потому, что он недостаточно громко
жаловался. Здесь есть еще другое обстоятельство, и, надо сказать правду,
очень неприятное. Когда доктор был в расцвете сил, когда он был нужен, о нем
заботились. А сейчас он сработался, непосредственной пользы он уже не
приносит, о том же, сколько пользы принесла его громадная трудовая жизнь,
успели быстро забыть. И не получил старик счастливой старости, которую
заслужил.
Между тем у нас есть такие законы о стариках, о социальном обеспечении,
каких нет нигде. Но как они осуществляются? Наркомсобес, конечно, считает,
что выполнил свой долг, аккуратно выплачивая доктору Бердичевскому его
пенсию. Но дело не в пенсии. Функции собеса гораздо шире. Нужны самые
разнообразные формы помощи. Что знает, например, Наркомсобес о тысячах
стариков и старух, о своих пенсионерах поменьше рангом, чем доктор
Бердичевский, о тех, которые живут в коммунальных квартирах? Хорошо ли им
живется? Не обижают ли их домоуправления, не притесняют ли соседи, а в иных
случаях и родные?
Можно согласиться с тем, что наша художественная литература не всегда
поспевает за жизнью. Однако бывают и отдельные удачи. Обратил ли внимание
Наркомсобес на то, что в газетных фельетонах постепенно выработался хотя и
стандартный, но чрезвычайно трогательный тип жалующейся старушки и,
заметьте, пожалуйста, именно старушки, а не пионера, не физкультурника, не
пекаря, не слесаря, не певца, не портнихи. Именно литературный образ,
обобщенный, выработавшийся благодаря типичности явления. Уж будьте покойны,
если бы в литературу стал проникать тип, скажем, страдающего токаря по
металлу, то в Наркомтяжпроме сразу бы заинтересовались корнями этого
литературного явления. Но в Наркомсобесе и в ВЦСПС сидят как ни в чем не
бывало, будто бы страдающая старушка или какой-нибудь обивающий пороги
старик не имеют к ним никакого отношения.
Нет, товарищи, старики - по вашему ведомству. Мало того - по нашему
общему ведомству. Все население советского государства должно заботиться о
наших стариках.
В капиталистическом обществе старость - это пугало. Миллионы людей
живут в ужасном сознании того, что когда они состарятся и выбьются из сил,
им не на кого будет опереться, никто не обязан им помогать. Там каждый сам
за себя. Если человек не накопит денег на старость, он пропадает. Черствый,
казенный кусок хлеба в богадельне для старика хуже смерти. И вот все эти
миллионы людей, подгоняемые призраком одинокой, нищей, беспризорной
старости, копят гроши, отказывая себе решительно во всем. Только капитал
может дать им спокойную старость.
У нас этого нет. Эта тяжесть с советских людей снята. У нас старость -
не пугало.
И эта старость, тщательно охраняемая советским законом, нуждается не
только в материальной поддержке, но и в почтительном уважении со стороны
молодежи.
Приходится опять произнести два слова, которые все чаще и чаще
повторяются в последние месяцы - Наркомпрос и комсомол.
Воспитывается ли в школьниках, пионерах и комсомольцах чувство уважения
к старикам? Входит ли в школьные программы воспитательная работа такого
рода? Во всяком случае, любимая шутка подрастающего поколения: "Тебе,
старик, в крематорий пора" - об этом не свидетельствует.
Сотни мелочей - от вежливо уступленного места в вагоне метро до помощи
во время перехода оживленной улицы - скрасят жизнь стариков.
Почтение к старости должно прививаться молодежи так же решительно, как
математика и география.
Давайте, товарищи, уважать стариков. Все мы будем когда-нибудь
стариками!