Stars
| Вид материала | Документы |
- Хироюки Мориоки "Звездный герб", 148.86kb.
Композитор Игорь Николаев
О том, что звезды – это дырки, о том, кто не хочет сбривать усы, о том, кто падал из
окна, о том, почему истина не в вине, а также о том, чьих песен Пугачева спела больше,
чем песен других авторов.
Мы только что прошли сквозь толпу сгрудившихся у входа в отель чудаков с
фотоаппаратами, и мне было по-детски приятно, что в Монако у меня просили автографы
чаще, чем у усатого парня напротив. Мы сидим в самом красивом княжестве на Земле,
после роскошного ужина в трехзвездочном по Мишленовскому гастрономическому
справочнику ресторане, в одном из до такой степени роскошных отелей, что кажется, на
reception владельцы приняли на работу как минимум графиню. Нас только двое, и никто
не помешает мне предвкушать удовольствие от мудрости и опыта. Начинающие
звездульки пьют, как им это и положено по рангу и убеждению, только воду, а звезды
пьют то что хотят и плюют на количество градусов.
Игорь Николаев дал себя уговорить включить его интервью в книгу о мировых звездах,
и я решила спросить у него, а что же такое настоящая звезда.
– Мне бы не хотелось об этом говорить. – Под проницательным взглядом Игоря я
ощущала себя картофелиной, с которой снимают кожуру. – Там, где звезда, там и кумир.
Я не думаю, что есть звезды вообще. Есть известные люди, которые прославились
благодаря своей профессии. И Маяковский, который говорил: «Если звезды зажигают,
значит, это кому-нибудь нужно», – сам в какой-то степени был звездой своего времени и
пал жертвой своей собственной звездности. Поэтому быть «звездой» – это скорее бремя,
чем радость в жизни. Если говорить о радостях жизни, то у людей таких профессий, как
нефтяники и газовики, их гораздо больше, чем у не слишком богатых и в то же время
ранимых и амбициозных публичных людей. Это слово «star» скорее относится к старому
Голливуду времен Мэри Пикфорд, Чарли Чаплина и Мэрилин Монро, когда в мире было
мало людей такого формата. Когда мы говорим о звездах, то говорим о пропорции
огромного, бесконечного черного неба и маленьких светящихся точек, называемых
звездами. По определению звезд меньше, чем черного неба, поэтому кажется, что звезда –
это нечто более уникальное, чем глубокое черное, бездонное небо. Кто-то считает, что
звезды – это просто дырки в этом черном холсте, вход в другое измерение, откуда
изливается нереальный ослепительный свет. И поскольку на этом черном холсте дырки
нанесены очень тонкими иголочками, нас свет звезд не убивает, мы только видим их
свечение. Поэтому я не думаю, что к нам, грешным, это слово имеет какое-то отношение.
У нас, русских, любовь народа носит, к счастью, постоянный характер. Даже если тебя
забудет подавляющая масса людей, то все равно останется несколько твоих поклонников,
которые будут тебя любить и помнить, хранить твои фотокарточки и старые
пластмассовые пластинки в своих чешских гарнитурах. И это классно. Хотя если ты не
совсем покойник, то можешь еще песни новые сочинять, не для того, чтобы удивить народ
новыми песнями, а чтобы показать, что ты еще жив и здоров.
– Вернемся к Вашему высказыванию по поводу редкости звезд уровня Мэрилин Монро
и Чарли Чаплина. – Я всегда готова полемизировать с умным человеком. – Мне бы
хотелось возразить. Население планеты существенно увеличилось, и поэтому естественно,
что звезд стало больше. И от этого они не стали менее достижимыми и менее желанными,
чем звезды прошлого времени. И так же как и те звезды подвергались жесточайшей
критике современности, так и те звезды, которых мы не хотим считать таковыми сегодня,
последующее поколение будет считать такими же мифами и легендами, как Мэрилин
Монро.
– Принято считать, что звезда – это продукт индустрии. Для меня же звезды – это
совершенно другие люди. Для меня звезда – это мой отец, который писал хорошие стихи,
жил честной и праведной жизнью, при жизни выпустил пять поэтических сборников,
страдал, радовался, любил. Звезда – это, например, тот, кто сочиняет гениальную музыку,
как Чайковский. Это даже не звезда, это сверх этого понятия. Звезда – это мелкое слово,
которое используется, чтобы охарактеризовать человека, который работает в публичном
бизнесе. Мне больше нравятся другие люди, более замкнутые, которые творят в
одиночестве, не показывая себя, чем те люди, которые это делают публично. Хотя
Чайковский и был публичным человеком, дирижировал симфоническим оркестром в
консерватории, которая потом стала носить его имя, но тем не менее внутренняя работа
над собой была гораздо сильнее, чем внешняя. То есть человек делал себя своими
сочинениями, а не созиданием своего образа в средствах массовой информации.
– Давайте поговорим о создании образа в СМИ. Мне кажется, что Вы достаточно умело
лавируете в потоке информации, очень грамотно выстраиваете свой имидж, наверное,
тоже в какой-то степени манипулируете прессой, так же как и она пытается это делать с
Вами.
– Я всегда говорил, что мой имидж – это отсутствие имиджа. Если Вы считаете
имиджем мои усы, которые я никогда не стригу, то это скорее абсолютное его отсутствие,
поскольку я усы никогда не сбривал, за исключением принятия присяги в армии. Я храню
эти фотографии, и когда у меня возникает желание их сбрить или режиссер настойчиво
рекомендует мне поменять так называемый имидж, я достаю эту чудесную черно-белую
фотографию, на которой я стою с автоматом, и желание мгновенно пропадает. Бывают
статьи, в которых пишут, что если Игорь Николаев думает, что его прическа «а-ля
пожилой спаниель» его украшает, то он ошибается. Такие статьи проходят мимо
внимания как моего, так и моей публики, потому что не в этом дело. Когда человек
заходит в консерваторию и у него остается пятнадцать минут до концерта, который не
является концертом поп – или рок-музыки, то он должен вести себя соответствующим
образом, при этом не сильно скрипя креслом. Он смотрит по сторонам, видит портреты
Баха, Моцарта, Римского-Корсакова, Шостаковича, Прокофьева, кого-то он узнает, кого-
то, может быть, и не знает, но при этом он знает, что запомнил этого человека именно
таким. Значит, этот человек, чей портрет висит в консерватории, не зная, что такое имидж,
является носителем некого имиджа, зафиксировавшегося в веках. Если это Чайковский –
значит, это бородка и седые волосы, как будто он родился с седыми волосами. А я думаю,
что он без бородки родился. Но тем не менее его имидж такой, а не иной. Когда-то для
одного клипа я все-таки отрастил так называемую эспаньолку. Когда я приехал домой,
жена на меня презрительно посмотрела и сказала: «Что ты отрастил за…» Дальше следует
слово, которое невозможно опубликовать. Я не мнительный, и полклипа было уже снято,
пришлось так сниматься и дальше. Я понимаю, что это тот самый балласт, мешок песка на
воздушном шаре. И сколько бы раз он ни облетел вокруг Земли, гелий остывает и
воздушный шар начинает падать. Тогда, чтобы шар продолжал полет, нужно сбрасывать
мешки с песком, которые до некоторых пор лежали в корзине воздушного шара.
– То есть тогда Вы и сбреете Ваши усы?
– Я держу их как НЗ, – улыбнулся Игорь. – Либо это будет равносильно выстрелу по
шару из винтовки, чтобы он сразу же упал, либо он еще продолжит полет.
– Значит, Вы намекаете на то, что нужно всегда подпитывать интерес публики к своей
персоне?
– Я никогда этого не делал. Я не сбриваю усы, потому что не представляю себя без них.
– Может быть, это был просто неудачный снимок?
Он посмотрел на меня, как будто бы я была причастна к похищению ребенка Джона
Доу.
– Поверьте мне, ни один усатый мужчина не представляет себя без усов. Ни Михаил
Боярский, ни Александр Розенбаум. Что хотите сбривайте, отрезайте, но только не это.
Так устроены все усатые люди. Дело еще в том, что нас на эстраде мало, гораздо меньше,
чем неусатых. Но с точки зрения узнаваемости нам проще, так как нас всего трое, может,
кто-то четвертый обидится, но я его не помню.
– Поговорим о неприятных сторонах публичности: о бульварной прессе, о ее
нечистоплотных выдумках, о желании многих журналистов, особенно начинающих и
особенно не очень талантливых, выделиться за счет втаптывания в грязь публичного
человека. Как Вы относитесь к этому явлению?
– Талантливые люди талантливы не просто так. Эта некоторая ответственность, которая
дана. Если человек этим не пользуется, то он будет сильно наказан. А если человек свой
дар обращает в негатив, то он будет наказан еще больнее, причем не жертвой пасквиля, а
самой жизнью, внезапными горестными ситуациями в жизни. И это не будет зависеть от
человека, на которого он возвел клевету, и не будет так, как гадалка на вокзале нагадала
внезапную скорую смерть, это просто так устроена жизнь. Если ты бездарный, то тебе за
это ничего не будет, ты будешь писать сколько угодно грязи и будешь жить еще
девяносто лет. Но если ты талантлив и это сделал, то это безнаказанно не проходит. И
причем такого не бывает, потому что если человек талантлив по большому счету, в его
критических вещах содержится позитивная нотка, нотка добра. Например, Отар
Кушанашвили начал свою московскую карьеру с того, что на «Славянском базаре» в
Витебске взял у меня интервью. Получилась большая статья «Дамский композитор» на
весь разворот газеты. Не негативного, не поцелуйного, а разного характера. Это было
написано языком, который первое время делал успех Отару в Москве. Этот язык появился
именно в этой статье. Мы можем не видеться десять лет или девяносто лет, но когда мы
видимся, он всегда помнит об этой статье. Отар вообще очень хороший и благодарный
парень. Что касается неталантливых людей, то они есть во всех сферах нашей жизни,
поэтому говорить о них нет смысла.
– Давайте поговорим просто о зависти. Зависть есть в любой сфере человеческой
деятельности. Но особенно ей подвергаются публичные люди.
– Это двойственность, которая выражена в простом библейском постулате: «Нет
пророка в своем отечестве». То есть с одной стороны, меня боготворят и любят, а на
Сахалине, где я родился, хоть я знаю, что я их человек, в то же время встречаю некое
ревнивое отношение к себе. Это нормально, и в то же время это в некотором смысле
любовь, потому что зависть – это уже не равнодушие. Зависть – это сильное чувство,
почти как любовь.
– Это не больно?
– Любовь делает еще больнее, чем зависть, ты же знаешь.
– Тогда поговорим о суицидах. Не было ли у Вас мыслей на этот счет?
– Нет, но у меня была одна история. В теннисе есть понятие: вынужденная ошибка или
невынужденная ошибка. Вынужденная ошибка – это когда теннисисту дали такой
сложный мяч, что он не может дотянуться и вынужден ошибиться. А невынужденная
ошибка – это когда ему дали хороший мяч, но он ошибся. Так вот это история о том, как
нелепо может прерваться человеческая жизнь. Не вынужденная ошибка – это то, что от
тебя не зависит, например когда самолет, в котором ты летел, попал в авиакатастрофу, или
утонул корабль, на котором ты собрался в праздничный круиз.
– Или доза оказалась большая…
– Большая доза относится скорее к вынужденным ошибкам, когда смерть ты
провоцируешь сам. Когда я был студентом музыкального училища при Московской
консерватории, я жил в общежитии на пятом этаже и мое окно выходило на заднюю часть
Большого театра. Поэтому замечательные лошади на Театральной площади на окно
нашего общежития смотрели задом.
– Как-то неуважительно к будущей звезде.
– Причем за все эти годы они так и не повернулись передом, как в сказке. Однажды мы
прилично выпили, а что мы могли выпить, получая сорок рублей стипендии в месяц?
– Дешевый портвейн? – проявила я, непьющая, советскую некомпетентность.
– Мы пили имбирную настойку за 2 руб. 62 коп. – удачное соотношение цены и
качества. На оставшиеся 38 копеек можно было купить кильку в томате, болгарский
перец. В итоге за трешку можно было отлично выпить вдвоем, втроем или даже всей
нашей комнатой. И вот одним прекрасным вечером я открыл окно на пятом этаже и
подумал, что мне будет очень легко долететь до крыши Большого театра. И я практически
взлетел, то есть оттолкнулся от подоконника, но в последнюю секунду мой сосед по
комнате меня схватил за брюки и за рубашку, и я упал назад, прилично ударившись о
бортик кровати. Но это была всего лишь травма, зато я остался жив. Прошли годы, и мой
спаситель композитор Юра Потеенко написал музыку к фильму «Ночной дозор».
А до этого он работал на фирме «Мелодия» и помогал мне в выпуске моих пластинок.
Вот такая тонкая грань между самоубийством или случайностью. Или нелепостью. Моя
дочка, будучи у бабушки в Пятигорске, соскользнула с балкона, полетела вниз головой и
вошла головой в землю. У нее был на голове обруч с пластмассовыми зубцами, так эти
зубцы воткнулись в ее голову. При таких случаях гарантирован стопроцентный летальный
исход, но она жива и здорова благодаря Господу Богу. Эти случаи говорят о том, что от
человека ничего не зависит, он просто должен верить, молиться и надеяться.
– Поговорим о религии?
– О религии не поговорим, потому что об этом говорить нельзя. Это человек держит
внутри себя, хотя если человек рукоположен, чтобы говорить о религии, он может это
делать, будучи проповедником. Но это уже другая история. Я не имею на это права, не
имея духовного сана. Дочь подарила замечательную вещь: маленький iPod, на котором
закачала великолепные церковные песнопения и проповеди, рассказанные современным
языком. Но это не те проповеди, которые рассказывают в американских воскресных
церквах, а настоящие православные речи. Они объясняют те понятия, которые люди
забывают, живя в миру и греша, понятия, которые забывать нельзя. О том, что люди
смертны, что они могут умереть в любую секунду и что они должны быть готовы к смерти
каждую секунду. При этом это не должно наполнять людей пессимизмом, а наоборот,
прибавлять оптимизма, это должно наполнять жизнь радостью. Если ты можешь умереть в
любую секунду, значит, ты должен быть всегда готов к смерти, то есть по возможности
быть хотя бы хорошим человеком в момент смерти, а это не очень легко, практически
невозможно.
– Вы боитесь смерти?
– Любой человек боится смерти. Страх смерти – один из важнейших постулатов Церкви.
Человек должен бояться не умереть, а предстать на Страшном суде неготовым к этой
смерти. Поэтому самая страшная песня, которую могли придумать советские авторы, это
песня о жене, которая провожала бойца Красной армии на войну и говорила: «Я желаю
всей душой если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой». То есть она пожелала
своему любимому самого страшного, что может быть на свете, – мгновенной смерти,
когда он не успеет покаяться, исповедаться и причаститься.
Стакан перед звездой меня гипнотизировал:
– В шоу-бизнесе алкоголь является избавлением от напряжения, неизбежным
расширителем сосудов, как у теннисистов, или это другого рода необходимое зло?
– Это зло, и оно абсолютно не необходимо. Человек не обязан пить по любому случаю.
– Давление, стрессы, и нагрузка на публичных людей в шоу-бизнесе такая огромная, что
очень тяжело выжить в этом мире, не расслабляясь.
– Это объяснение неправильное, потому что это уход от проблемы, – возразил Игорь
мне, никогда даже не пробовавшей ни вина, ни водки.
– Алкоголь – это уход от проблемы?
– Нет, это твое объяснение – уход от проблемы.
– Что же тогда алкоголь?
– Есть такая детская пословица: «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет».
Не утешительно, потому что финальное слово поговорки все равно о смерти. Но я хочу
повториться, что при каких обстоятельствах человек умрет и в каком возрасте это
произойдет – это не в руках человека. Невинный ребенок может умереть, когда ему только
полгода от роду, он не успел ни выпить, ни закурить.
– Так что же такое алкоголь? Дурная привычка?
– Скорее всего да. Я не хотел бы показывать себя человеком, который знает, что такое
алкоголь.
– Истина в вине?
– Нет, истина вовсе не в вине. Истина, наоборот, в аскетизме, поэтому она приходит к
немногим. Все эти богемные творческие штучки, что нужно опустить ноги в таз с
шампанским, чтобы сочинять умопомрачительные новеллы, это уже не актуально для
меня. Почему я иногда выпиваю? Не знаю.
– Меня устраивает этот ответ. Давайте поговорим о вдохновении в сочинении музыки.
Скажите, что же такое композиторство? Это ремесло, где достаточно знать законы
производства музыки, или это удивительное искусство, неподвластное разуму и законам
ремесла?
– Мне тяжело об этом говорить, потому что я знаю перед собой примеры некой музыки,
великой поэзии, к которой я имею достаточно опосредованное отношение. Поэтому я не
буду рассуждать о вдохновении как таковом, скажем, о вдохновении Пушкина или
Моцарта, так как я не могу идти в заоблачные выси и говорить о гениях. Но что касается
меня, обычного человека, я – профессиональный провинциал, так как я приехал в Москву
издалека. Знаешь, движение откуда-то куда-то, из пункта А в пункт Б, абсолютно не
означает движение к центру.
– А уж тем более в высоту.
– Скорее всего по кругу. Я родился в маленьком городе Холмск Сахалинской области, и
когда мы переехали в город Южно-Сахалинск, то мне он показался больше, чем Нью-
Йорк. Это был областной центр, там были светофоры, и это было как в кино. Следующий
шаг был из Южно-Сахалинска в Москву. Тогда я снова испытал потрясение, но уже не
такое, как при переезде из Холмска в Южно-Сахалинск. Я понимал, что это столица
нашей Родины и что здесь живут большие люди и я должен здесь адаптироваться. Я знал,
как общаться с людьми, и поэтому мне всегда это было легко, начиная с четырнадцати
лет. Был еще шаг в сторону Нью-Йорка. Но потрясений не было и, видимо, уже не будет.
Потом были Токио и другие города, но там я уже получал впечатления туристического
характера, чем потрясения при осознании крутых перемен в жизни. И сейчас, находясь в
Монако, я, к сожалению, не испытываю никаких потрясений.
– Вы находитесь в очень дорогом месте, сказочном, где миллиардерам, видимо, где-то за
углом бесплатно раздают «Феррари». Так их здесь много.
– У меня нет потрясений. Что такое потрясение? Это, например, когда у тебя нет
машины, ты ездишь постоянно на автобусе, и на автобусных остановках тебя какая-
нибудь машина обязательно обдаст грязью, а ты брюки надел красивые и единственные, и
после этого ты пересаживаешься на ржавую, подержанную одиннадцатую модель. Это
качественный скачок в жизни. Потом после одиннадцатой модели – «Форд», после
«Форда» – «Мерседес» – это уже не потрясение, это улучшение качества автомобиля.
Ничего кардинального в твоей жизни не меняется. А вот когда с общественного
транспорта ты пересаживаешься за руль своей одиннадцатой модели – это самое важное
изменение. Все остальное не важно.
– Америка для Вас – вторая Родина? Я знаю про Вашу слабость к Майами.
– Второй Родины не может быть.
– Что же для Вас Америка? – попыталась уточнить я и… совершила профессиональное
преступление.
– Все выключай, – Игорь отреагировал мгновенно, кивнув на диктофон, и усмехнулся, –
а в книге напиши: «Здесь я зевнула».
– Игореша, прости, миленький, я просто не высыпаюсь уже второй день.
– Америка совершенно разная, начиная с брайтоновской Америки. Кстати, я не люблю
крайности. Раньше все ездили только на Брайтон и говорили, что побывали в Нью-Йорке.
Затем стали говорить, что Брайтон – это ерунда, что они в Манхэттене и что у них там
концерты. Да, у меня был реальный сольный концерт с Наташей Королевой в Мэдисон-
Сквер-Гарден и настоящий аншлаг. Но при этом я не хочу говорить, что никогда не был
на Брайтоне. Почему? Там живут отличные люди, и нельзя их обижать из-за того, что
времена изменились и что русскими теперь являются не те несчастные эмигранты той
волны, а богатые новые русские, которые скупают недвижимость по всему миру. Те – они
ведь тоже классные, тоже включают телевизоры и по-прежнему тебя любят. И я люблю их
по-прежнему, как люблю по-прежнему моих сахалинских и дальневосточных зрителей. Я
оттуда уехал, но я их люблю. Если я уехал из Брайтона, то почему я должен перестать их
любить? Они же меня любят, а любовь должна быть взаимной.
– Многим людям будет не понятно, почему Вы можете ездить в самых роскошных
автомобилях, обедать с миллиардерами в безумно дорогих ресторанах, жить в роскошных
отелях и даже не осознавать этого. Вы – баловень судьбы. Неужели Вы не понимаете, что
Ваш образ жизни отличается от образа жизни других людей? Осознаете ли, что Вы все тот
же сахалинский парень?
– Осознаю. Это добавляет мне аромата к жизни. Вот есть человек, который разбирается
в вине, а есть человек с деньгами, и он покупает самую дорогую бутылку, которая есть в
меню. В чем разница между ними?
– Первый лучше может оценить то, что он пьет.
– Именно поэтому.
– То есть если бы Вы родились с серебряной ложечкой во рту, Вы бы не смогли
оценить…
– Конечно, не было бы вкуса к жизни. В этом проблема детей, родившихся в очень
богатых семьях.
– Поэтому их в шестнадцать лет отправляют на работу в Fast Food's.
– Не всех. Может быть, здесь и отправляют, но не в России. Все знают историю о
принце и нищем. Принц хотел быть нищим, а нищему хотелось быть принцем.
– Человек стремится к тому, чего у него нет. Чего у Вас нет? То есть к чему Вы
стремитесь?
– Я ни к чему не стремлюсь, и это неправильно. Нужно к чему-то стремиться, чего-то
желать, и силой своего собственного желания вы притянете ваши желания к вам. А
притягивая плохие мысли, о том, что вы – looser, несчастный человек, именно таким и
становитесь.
– Я хочу поднять вопрос о сбитом летчике. Что значит «looser» в шоу-бизнесе?
– Это слово такое же грубое, как и слово «звезда», и не имеет отношения к реальной
жизни и реальной ситуации. Есть хорошая пословица: «Где найдешь, где потеряешь».
Eooser – это производное от английского языка, от слова «терять, потерять». А пословица
говорит, что можно найти так же легко, как и потерять. Человек никогда не должен
думать, что он что-то потерял или что-то приобрел. Он должен знать, что ничего не унесет
в гробу, как Александр Македонский. Можно завоевать весь мир и уйти из него с пустыми
руками. Поэтому я очень счастлив, что у меня еще жива мама, хотя она пережила тяжелые
минуты и послезавтра ей будет семьдесят лет. Я счастлив, что у меня есть дочь и что она
выбрала себе мужа…
– Не по толщине кошелька….
– Вообще ни по какой толщине. Она просто так решила, приняла решение как
самостоятельная девочка. И это очень хорошо.
И снова о мечтах.
– Каждый человек о чем-то мечтает, – открыл мне страшную тайну Игорь. – Я, видимо,
мечтал недостаточно. Мечтать – это притягивать свои желания, так как мысль
материальна. Если ты начинаешь мечтать, ты притягиваешь свою мечту к себе. Поэтому,
прежде чем мечтать, нужно оценивать свои реальные возможности. Расскажу тебе о
притяжении желаний. Когда я подрабатывал музыкантом в сахалинских ресторанах, у нас
была певица, которая пела песни из раннего репертуара Аллы Пугачевой. И я мечтал о
том, что, может быть, когда-нибудь я напишу песню для Аллы Пугачевой. Это желание
внезапно воплотилось в жизнь, когда мне было всего девятнадцать лет и когда я работал в
ее музыкальном коллективе. Тогда я понял, что недосягаемое становится досягаемым
силой человеческого желания. Я подошел в баре «Останкино» к симпатичной стройной
девушке в черном свитере и в черных джинсах, заправленных в черные сапоги, и спросил:
«Вы – Алла Пугачева?» Она ответила: «Да». Я сказал, что слышал, что она набирает
музыкантов в новую группу, хотя я этого ни от кого не слышал. Она сказала: «Откуда ты
знаешь? Да, набираю». Я сказал: «Так что же делать?» Она сказала, чтобы я на всякий
случай приходил в ДК МАИ. У нее там было намечено два концерта, и между концертами
она меня послушает. Вот так я стал работать с Аллой Пугачевой. Я думаю, что все
возможно, но, наверное, остального я желал гораздо меньше. Я еще желал, чтобы она пела
мои песни. И она спела моих песен более чем какого-то другого автора.
– В чем уникальность Аллы Пугачевой?
– Умение оценить ситуацию, умение быть другом, умение простить, умение понять.
– У Вас так много амплуа: автор, исполнитель_______, композитор, музыкант. Кто Вы?
– Все ошибочно и относительно. Конечно, так как мой отец был поэтом, я жил больше
среди поэзии, чем среди музыки, потому что музыка была уже моей историей, которую я
сам внедрял в свою жизнь, выписывая через «Книгу-почтой» пластинки с классической
музыкой. Надо сказать, что все пластинки доходили в срок и ни одна не разбилась. И они
не просто приходили, все они были прослушаны, изучены, и это была та влага, которая
удовлетворяла мою жажду музыки постоянно. Причем такую хорошую и сложную музыку
я сейчас не слушаю, а в детстве слушал Прокофьева, Шостаковича, сложнейшие
симфонии Малера. Надо сказать, что у меня даже курсовая работа была по
фортепианному концерту Прокофьева, к которой я взял эпиграфом интервью Максима
Горького. Его спросили: «Говорят, что в наше время нужно писать музыку энергичную и
оптимистичную?» Я не помню точно вопрос, но ответ Горького помню точно. Он сказал:
«А также сердечную и нежную». Эта история о том, что есть другая сторона Луны в
любом жанре. Например, ты можешь написать жесткую экономическую книгу. И в этой
же книге написать страницу очень красивой лирики. Так и Гоголь мог писать и писать о
Чичикове, а потом вдруг «редкая птица долетит до середины Днепра…» и т. д. Нас в
школе учили, что это лирическое отступление, которое школьники должны были
заучивать. Что это за отступление? Явный провал в прозе? Просто Гоголю захотелось
красоты. Он хотел почувствовать себя писателем, а не просто сатириком. И он решил на
эти полстранички побыть писателем. Минутная слабость, которая приводит к шедеврам. О
деньгах.
– Мои заработки как автора нелепым образом совпали с крушением советского
государства. В то время как другие авторы, которые чуть раньше начали писать, чем я,
успели хорошо себя почувствовать. Все знали об их баснословных гонорарах за их
великолепные советские хиты. Когда я начал делать советские хиты – слово «советский»
уже ушло в прошлое вместе с деньгами. Как «Титаник» утонул вместе с сокровищами,
Советский Союз утонул вместе с авторскими. Айсберг возник в 84-м году, в 85-м все
начало рушиться. И на мое счастье авторского обогащения не произошло.
– Это, наверное, был период первых ста долларов или их эквивалента. А первая тысяча
долларов?
– Первая тысяча долларов, скорее всего, связана с гастрольной деятельностью.
– Вы тогда были еще малоизвестным гастролером…
– Есть большая разница между тем, когда ты аккомпанируешь, пусть очень известному
человеку, и тем, когда сам становишься известным человеком. В Одессе бы сказали, что
это целых две больших разницы.
– А когда Вы почувствовали себя миллионером?
– Когда ты подбираешься к цифре миллион, ты с грустью понимаешь, что ты на этой
вершине не один. Там уже написали: «Здесь был Вася». Человек очень быстро
успокаивается и понимает, что он не самый богатый человек даже в своем районе.
Поэтому человек не должен думать, насколько он богат, а на сколько он при этом
счастлив и на сколько он адекватен в своем материальном положении, хватает ли ему
четырехкомнатной квартиры или бы он хотел пятикомнатную. Хочет ли он квартиру
вообще, может быть, он хочет ее оставить родственникам, а сам переехать в дом. Это его
личные амбиции, но размер гроба, в который он рано или поздно ляжет, при этом не
меняется. Он должен решить, что для него является предметом вожделения, например
яхта какого размера, или он вообще не хочет яхты, так как у него морская болезнь. Он
должен это для себя решить и успокоиться.
С советских времен повелось так, что в концерте, последним, почетно выступает самая
важная звезда. Поэтому торжественно закрываю книгу выступлением многоуважаемого
звездного мэтра Игоря. А все-таки жалко прощаться с Игорем, с которым я прощалась
таким дрожащим голосом, словно меня отправляли в Космос, проверить все ли звезды на
месте. Жалко прощаться и с Вами, дорогой читатель, и с книгой, которую так долго
писала и которую теперь придется отдать безжалостному издателю, как родного ребенка в
рабство на пять лет, предусмотренных беспощадным договором.
Послесловие
Звезды стали ближе и, кажется, их свет потеплел. Вы хотите, чтобы я сказала, в качестве резюме, что они такие же, как и мы. Но нет. Они лучше нас. Талантливее, сильнее, выносливее, работоспособнее, стрессоустойчивее, великодушнее и харизматичнее.
Звездный мир меня сцапал и никогда уже не выпустит. Я сама сунулась ему в пасть, и
теперь, когда он меня заглотил, я постепенно начну растворяться в его желудочном соке…__