Geum.ru

Илья Ильф и Евгений Петров. Золотой теленок

Вид материалаЗакон
Глава xxii. командовать парадом буду я
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   36

ГЛАВА XXII. КОМАНДОВАТЬ ПАРАДОМ БУДУ Я




-- Я умираю от скуки, - сказал Остап, - мы с вами беседуем

только два часа, а вы уже надоели мне так, будто я знал вас всю

жизнь. С таким строптивым характером хорошо быть миллионером в

Америке. У нас миллионер должен быть более покладистым.

-- Вы сумасшедший! -- ответил Александр Иванович.

-- Не оскорбляйте меня, -- кротко заметил Бендер. -- Я сын

турецко-подданного и, следовательно, потомок янычаров. Я вас не

пощажу, если вы будете меня обижать. Янычары не знают жалости

ни к женщинам, ни к детям, ни к подпольным советским

миллионерам.

-- Уходите, гражданин! -- сказал Корейко голосом

геркулесовского бюрократа. -- Уже третий чае ночи, я хочу

спать, мне рано на службу идти.

-- Верно, верно, я и забыл! - воскликнул Остап. - Вам

нельзя опаздывать на службу. Могут уволить без выходного

пособия. Все-таки двухнедельный оклад -- двадцать три рубля!

При вашей экономии можно прожить полгода.

-- Не ваше дело. Оставьте меня в покое. Слышите?

Убирайтесь!

-- Но эта экономия вас погубит. Вам, конечно, небезопасно

показать свои миллионы. Однако вы чересчур стараетесь. Вы

подумали над тем, что с вами произойдет, если вы, наконец,

сможете тратить деньги? Воздержание-вещь опасная! Знакомая мне

учительница французского языка Эрнестина Иосифовна Пуанкаре

никогда в жизни не пила вина. И что же! На одной вечеринке ее

угостили рюмкой коньяку. Это ей так понравилось, что она выпила

целую бутылку и тут же, за ужином, сошла с ума. И на свете

стало меньше одной учительницей французского языка. То же может

произойти и с вами.

-- Чего вы, черт возьми, хотите от меня добиться?

-- Того, чего хотел добиться друг моего детства Коля

Остен-Бакен от подруги моего же детства, польской красавицы

Инги Зайонц. Он добился любви. И я добиваюсь любви. Я хочу,

чтобы вы, гражданин Корейко, меня полюбили и в знак своего

расположения выдали мне один миллион рублей.

-- Вон! -- негромко сказал Корейко.

-- Ну вот, опять вы забыли, что я потомок янычаров.

С этими словами Остап поднялся с места. Теперь собеседники

стояли друг против друга. У Корейко было штурмовое лицо, в

глазах мелькали белые барашки. Великий комбинатор сердечно

улыбался, показывая белые кукурузные зубы. Враги подошли близко

к настольной лампочке, и на стену легли их исполинские тени.

-- Тысячу раз я вам повторял, - произнес Корейко,

сдерживаясь, -- что никаких миллионов у меня нет и не было.

Поняли? Поняли? Ну, и убирайтесь! Я на вас буду жаловаться.

-- Жаловаться на меня вы никогда не будете, - значительно

сказал Остап, -- а уйти я могу, но не успею я выйти на вашу

Малую Касательную улицу, как вы с плачем побежите за мной и

будете лизать мои янычарские пятки, умоляя меня вернуться.

-- Почему же это я буду вас умолять?

-- Будете. Так надо, как любил выражаться мой друг

Васисуалий Лоханкин, именно в этом сермяжная правда. Вот она!

Великий комбинатор положил на стол папку и, медленно

развязывая ее ботиночные тесемки, продолжал:

-- Только давайте условимся. Никаких эксцессов! Вы не

должны меня душить, не должны выбрасываться из окна и, самое

главное, не умирайте от удара. Если вы вздумаете тут же

скоропостижно скончаться, то поставите меня этим в глупое

положение. Погибнет плод длительного добросовестного труда. В

общем, давайте потолкуем. Уже не секрет, что вы меня не любите.

Никогда я не добьюсь того, чего Коля Остен-Бакен добился от

Инги Зайонц, подруги моего детства. Поэтому я не стану вздыхать

напрасно, не стану хватать вас за талию. Считайте серенаду

законченной. Утихли балалайки, гусли и позолоченные арфы. Я

"пришел к вам как юридическое лицо к юридическому лицу. Вот

пачка весом в три-четыре кило. Она продается и стоят миллион

рублей, тот самый миллион, который вы из жадности не хотите мне

подарить. Купите!

Корейко склонился над столом и прочел на папке: "Дело

Александра Ивановича Корейко. Начато 25 июня 1930 г. Окончено

10 августа 1930 г. ".

-- Какая чепуха! - сказал он, разводя руками. - Что за

несчастье такое! То вы приходили ко мне с какими-то деньгами,

теперь дело выдумали. Просто смешно.

-- Ну что, состоится покупка? - настаивал великий

комбинатор, -- Цена невысокая. За кило замечательнейших

сведений из области подземной коммерции беру всего по триста

тысяч.

-- Какие там еще сведения? -- грубо спросил Корейко,

протягивая руку к папке.

-- Самые интересные, - ответил Остап, вежливо отводя его

руку. -- Сведения о вашей второй и главной жизни, которая

разительно отличается от вашей первой, сорокашестирублевой,

геркулесовской. Первая ваша жизнь всем известна. От десяти до

четырех вы за советскую власть. Но вот о вашей второй жизни, от

четырех до десяти, знаю я один. Вы учли ситуацию?

Корейко не ответил. Тень лежала в ефрейторских складках

его лица.

-- Нет, -- решительно сказал великий комбинатор, -- вы

произошли не от обезьяны, как все граждане, а от коровы. Вы

соображаете очень туго, совсем как парнокопытное млекопитающее.

Это я говорю вам как специалист по рогам и копытам. Итак, еще

раз. У вас, по моим сведениям, миллионов семь-восемь. Папка

продается за миллион. Если вы ее не купите, я сейчас же отнесу

ее в другое место. Там мне за нее ничего не дадут, ни копейки.

Но вы погибнете. Это я говорю вам как юридическое лицо

юридическому лицу. Я останусь таким же бедным поэтом и

многоженцем, каким был, но до самой смерти меня будет тешить

мысль, что я избавил общественность от великого сквалыжника.

-- Покажите дело, -- сказал Корейко задумчиво.

-- Не суетитесь, -- заметил Остап, раскрывая папку, --

командовать парадом буду я. В свое время вы были извещены об

этом по телеграфу. Так вот, парад наступил, и я, как вы можете

заметить, им командую.

Александр Иванович взглянул на первую страницу дела и,

увидев наклеенную на ней собственную фотографию, неприятно

улыбнулся и сказал:

-- Что-то не пойму, чего вы от меня хотите? Посмотреть

разве из любопытства.

-- Я тоже из любопытства, -- заявил великий комбинатор. --

Ну что ж, давайте приступим, исходя из этого в конце концов

невинного чувства. Господа присяжные заседатели, Александр

Иванович Корейко родился... Впрочем, счастливое детство можно

опустить. В то голубенькое время Саша еще не занимался

коммерческим грабежом. Дальше идет розоватое отрочество.

Пропустим еще страницу. А вот и юность, начало жизни. Здесь уже

можно остановиться. Из любопытства. Страница шестая дела...

Остап перевернул страницу шестую и огласил содержание

страниц седьмой, восьмой и далее, по двенадцатую включительно.

-- И вот, господа присяжные заседатели, перед вами только

что прошли первые крупные делишки моего подзащитного, как то:

торговля казенными медикаментами во время голода и тифа, а

также работа по снабжению, которая привела к исчезновению

железнодорожного маршрута с продовольствием, шедшего в

голодающее Поволжье. Все эти факты, господа присяжные

заседатели, интересуют нас с точки зрения чистого любопытства.

Остап говорил в скверной манере дореволюционного

присяжного поверенного, который, ухватившись за какое-нибудь

словечко, уже не выпускает его из зубов и тащит за собой в

течение всех десяти дней большого процесса.

-- Нелишено также любопытства появление моего подзащитного

в Москве в 1922 году...

Лицо Александра Ивановича сохраняло нейтральность, но его

руки бесцельно шарили по столу, как у слепого.

-- Позвольте, господа присяжные заседатели, задать вам

один вопрос. Конечно, из любопытства. Какой доход могут

принести человеку две обыкновенные бочки, наполненные

водопроводной водой? Двадцать рублей? Три рубля? Восемь копеек?

Нет, господа присяжные заседатели! Александру Ивановичу они

принесли четыреста тысяч золотых рублей ноль ноль копеек.

Правда, бочки эти носили выразительное название: "Промысловая

артель химических продуктов "Реванш". Однако пойдем дальше.

Страницы сорок вторая-пятьдесят третья. Место

действия-маленькая доверчивая республика. Синее небо, верблюды,

оазисы и пижоны в золотых тюбетейках. Мой подзащитный помогает

строить электростанцию. Подчеркиваю -- помогает. Посмотрите на

его лицо, господа присяжные заседатели!..

Увлекшийся Остап повернулся к Александру Ивановичу и

указал на него пальцем. Но эффектно описать рукой плавную дугу,

как это делывали присяжные поверенные, ему не удалось.

Подзащитный неожиданно захватил его руку на лету и молча стал

ее выкручивать. В то же время г. подзащитный другой рукой

вознамерился вцепиться в горло г. присяжного поверенного. С

полминуты противники ломали друг друга, дрожа от напряжения. На

Остапе расстегнулась рубашка, и в просвете мелькнула

татуировка. Наполеон по-прежнему держал пивную кружку, но был

так красен, словно бы успел основательно нализаться.

-- Не давите на мою психику! -- сказал Остап, оторвав от

себя Корейко и переводя дыхание. -- Невозможно заниматься.

-- Негодяй! Негодяй! -- шептал Александр Иванович. -- Вот

негодяй!

Он сел на пол, кривясь от боли, причиненной ему потомком

янычаров.

-- Заседание продолжается! - молвил Остап как ни в чем не

бывало. -- И, как видите, господа присяжные заседатели, лед

тронулся. Подзащитный пытался меня убить. Конечно, из детского

любопытства. Он просто хотел узнать, что находится у меня

внутри. Спешу это любопытство удовлетворить. Там внутри --

благородное и очень здоровое сердце, отличные легкие и печень

без признака камней. Прошу занести этот факт в протокол. А

теперь -- продолжим наши игры, как говорил редактор

юмористического журнала, открывая очередное заседание и строго

глядя на своих сотрудников.

Игры чрезвычайно не понравились Александру Ивановичу.

Командировка, из которой Остап вернулся, дыша вином и барашком,

оставила в деле обширные следы. Тут была копия заочного

приговора, снятые на кальку планы благотворительного комбината,

выписки из "Счета прибылей и убытков", а также фотографии

электрического ущелья и кинокоролей.

-- И наконец, господа присяжные заседатели, третий этан

деятельности моего драчливого подзащитного-скромная конторская

работа в "Геркулесе" для общества и усиленная торгово-подземная

деятельность -- для души. Просто из любопытства отметим

спекуляции валютой, мехами, камушками и прочими компактными

предметами первой необходимости. И, наконец, остановимся на

серии самовзрывающихся акционерных обществ под цветистыми

нахально-кооперативными названиями: "Интенсивник", "Трудовой

кедр", "Пилопомощь" и "Южный лесорубник". И всем этим вертел не

господин Фунт, узник частного капитала, а мой друг подзащитный.

При этом великий комбинатор снова указал рукой на Корейко

и описал ею давно задуманную эффектную дугу.

Затем Остап в напыщенных выражениях попросил у

воображаемого суда разрешения задать подсудимому несколько

вопросов и, подождав из приличия одну минуту, начал:

-- Не имел ли подсудимый каких-либо внеслужебных дел с

геркулесовцем Берлагой? Не имел. Правильно! А с геркулесовцем

Скумбриевичем? Тоже нет. Чудесно. А с геркулесовцем Полыхаевым?

Миллионер-конторщик молчал.

-- Вопросов больше не имею. Ф-фу! Я устал и есть хочу.

Скажите, Александр Иванович, нет ли у вас холодной котлеты за

пазухой? Нету? Удивительная бедность, в особенности если

принять во внимание величину суммы, которую вы при помощи

Полыхаева выкачали из доброго "Геркулеса". Вот собственноручные

объяснения Полыхаева, единственного геркулесовца, который знал,

кто скрывается под видом сорокашестирублевого конторщика. Но

ион по-настоящему не понимал, кто вы такой. Зато это знаю я.

Да, господа присяжные заседатели, мой подзащитный грешен. Это

доказано. Но я все-таки позволю себе просить о снисхождении,

при том, однако, условии, что подзащитный купит у меня папку. Я

кончил.

К концу речи великого комбинатора Александр Иванович

успокоился. Заложив руки в карманы легких брюк, он подошел к

окну. Молодой день в трамвайных бубенцах уже шумел то городу.

За полисадом шли осоавиахимовцы, держа винтовки вкривь и вкось,

будто несли мотыги. По оцинкованному карнизу, стуча красными

вербными лапками и поминутно срываясь, прогуливались голуби.

Александр Иванович, приучивший себя к экономии, потушил

настольную лампу и сказал:

-- Так это вы посылали мне дурацкие телеграммы?

-- Я, -- ответил Остап. -- "Грузите апельсины бочках

братья Карамазовы". Разве плохо?

-- Глуповато.

-- А нищий-полуидиот? - спросил Остап, чувствуя, что парад

удался. -- Хорош?

-- Мальчишеская выходка! И книга о миллионерах -- тоже. А

когда вы пришли в виде киевского надзирателя, я сразу понял,

что вы мелкий жулик. К сожалению, я ошибся. Иначе черта с два

вы бы меня нашли.

-- Да, вы ошиблись. И на старуху бывает проруха, как

сказала польская красавица Инга Зайонц через месяц после

свадьбы с другом моего детства Колей Остен-Бакеном.

-- Ну, ограбление -- это еще понятно, но гири! Почему вы

украли у меня гири?

-- Какие гири? Никаких гирь я не крал.

-- Вам просто стыдно признаться. И вообще вы наделали

массу глупостей.

-- Возможно, -- заметил Остап. -- Я не ангел. У меня есть

недочеты. Однако я с вами заболтался. Меня ждут мулаты.

Прикажете получить деньги?

-- Да, деньги! -- сказал Корейко. -- С деньгами заминка.

Папка хорошая, слов нет, купить можно, но, подсчитывая мои

доходы, вы совершенно упустили из виду расходы и прямые убытки.

Миллион -- это несуразная цифра.

-- До свиданья, -- холодно молвил Остап, -- и, пожалуйста,

побудьте дома полчаса. За вами приедут в чудной решетчатой

карете.

-- Так дела не делают, -- сказал Корейко с купеческой

улыбкой.

-- Может быть, -- вздохнул Остап, -- но я, знаете, не

финансист. Я-свободный художник и холодный философ.

-- За что же вы хотите получить деньги? Я их заработал, а

вы...

-- Я не только трудился. Я даже пострадал. После

разговоров с Берлагой, Скумбриевичем и Полыхаевым я потерял

веру в человечество. Разве это не стоит миллиона рублей, вера в

человечество?

-- Стоит, стоит, -- успокоил Александр Иванович.

-- Значит, пойдем в закрома? - спросил Остап. - Кстати,

где вы держите свою наличность? Надо полагать, не в сберкассе?

-- Пойдем! - ответил Корейко. - Там увидите,

-- Может быть, далеко? -- засуетился Остап. - Я могу

машину.

Но миллионер от машины отказался и заявил, что идти

недалеко и что вообще не нужно лишней помпы. Он учтиво

пропустил Бендера вперед и вышел, захватив со стола небольшой

пакетик, завернутый в газетную бумагу. Спускаясь с лестницы,

Остап напевал: "Под небом знойной Аргентины... "