Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   21
несуществования во вневременность послесуществования.

Я не помню своей внешности. Вероятно, это связано с плохой зрительной памятью. Малознакомые люди часто обижались на меня, потому что я не узнавала их на улице, относя это неузнавание на счет моей гордыни, хотя дело вовсе не в гордыне: я просто не запоминаю лиц. И даже своего лица не помню. Внешность не играет для меня особой роли при идентификации человека, мне требуется общение на уровне биополей, с помощью эмпатии — это какой-то совершенно другой процесс, отличающийся от зрительного восприятия. При общении внешность мне даже мешает, являясь чем-то чужеродным, своеобразной маской, что ли! Я должна войти с человеком в «ближний контакт», прощупать его на уровне интуиции, чтобы понять, хочу ли иметь с ним дело. Наверное, поэтому я способна видеть людей, предугадывать их поступки и даже прощать подлость, списывая ее на слабость человеческой натуры, к тому же, мне очевидны мотивы их поступков…

Изучая в зеркале свое отображение, я каждый раз с удивлением обнаруживаю другого человека. Конечно, отраженные лица не то чтобы совершенно мне чужды, однако всегда отличны от моего собственного представления о себе. Мой облик, запечатленный в моем мозгу, это некое аморфное образование, меняющееся день ото дня, — поэтому, глядя внутрь зеркального стекла, покрытого едва заметным слоем пылинок, я лишь спустя какое-то время смиряюсь с мыслью, что там действительно я!.. Абстрактно я понимаю, что в реальном мире существует некая «госпожа N.», которой столько-то лет, которая окончила такой-то институт, болела в детстве такими-то болезнями и т.д. и т.п. Ну и что с того?.. Да, я — человек, женщина, — однако это всего лишь внешние составляющие чего-то значительно большего. Я почти не ощущаю себя человеком. Выросла из этого однобокого определения, скинула его с себя, как скидывает созревшая куколка бабочки сделавшийся ей тесным хитиновый покров. Трудно передать словами мои новые ощущения. Все началось тогда, когда я окуклилась. Работа над романом «Тропотун», а следом еще над двумя повестями, практически лишили меня жизненной силы, вызвав удивительные трансформации моей личности. Я долго размышляла над этим феноменом, подыскивая ему объяснение. Но об этом чуть позже, когда я снова вернусь к своим взаимоотношениям со Смертью…

Мир внешний и мир внутренний взаимодействуют самым непредсказуемым образом, оказывая странное влияние друг на друга и сплетая во времени причудливую сеть причинно-следственных связей. Страх перед огненной стихией преследовал меня всю жизнь, но даже по прошествии многих лет я отчетливо помню, как возникла у меня эта своеобразная фобия. Мне тогда было года три. Отец работал взрывником в карьере Мочище неподалеку от Новосибирска. Двухэтажный деревянный дом, в котором мы жили, находился на значительном расстоянии от карьера, однако до нас постоянно доносились звуки взрывов. Если направленность взрыва была рассчитана неверно, что иногда случалось, в селение залетали камни. Один такой здоровенный булыжник лежал во дворе, его занесло из карьера. К подобным «бомбам» давно привыкли, они никого не пугали и воспринимались как необходимое зло.

Однажды летом бабушка повела меня на дневной сеанс в мочищенский кинотеатр. Название фильма в моей памяти не отложилось, только сюжет: комбайнер был влюблен в девушку, которая не отвечала ему взаимностью, он долго страдал, а потом решил покончить жизнь самоубийством, причем весьма оригинальным способом. Отдельные эпизоды фильма врезались мне в память навсегда: парень сидит посреди пшеничного поля и нервно курит папиросу, а вокруг него до самого горизонта волнуются спелые хлеба. Вот он с отчаяньем бросает не затушенный окурок и пшеница мгновенно вспыхивает. Огонь быстро распространяется по полю, на экране крупным планом вал надвигающегося прямо на зрителя огня. Я замираю от ужаса. Комбайнера, в конце концов, спасают, пшеничное поле не без труда гасят, — насчет несчастной любви главного героя ничего не помню, наверное, тоже хэппи энд. Фильм как фильм. На производственную тему. Однако режиссерская находка со стеной приближающегося огня произвела на меня, трехлетнюю, жуткое впечатление. Я настолько перепугалась, что даже не плакала, прямо-таки окаменела от страха. Это был настоящий шок от пережитого ужаса. С тех пор я стала бояться огня во всех его проявлениях, а тайный страх перед пожарами сделался кошмаром моей жизни. Быть может, тогда же возникла и необъяснимая связь между мной и огненной стихией, связь скорее воображаемая, нежели действительная, но от этого не менее для меня реальная.

Хорошо помню одну черную зимнюю сибирскую ночь, хотя тогда мне исполнилось всего пять лет. Наша семья жила в четырехэтажном кирпичном доме неподалеку от старого зоопарка, и вдруг вечером начал мигать электрический свет. Почему я так сильно испугалась, не знаю. Помню только, что боялась пожара и все просила родителей выйти на улицу. Взрослые меня всячески уговаривали: на улице мороз под тридцать, — а я все плакала и тянула их из дома. Именно в эту страшную ночь случился пожар в зоопарке, звери вырывались из клеток, их пристреливали, погибло много животных. Окажись мы на улице, увидели бы все своими глазами. Сейчас мне кажется, что на уровне телепатии, я улавливала тот ужас, который переполнял несчастных зверей. Я всегда дружила с животными, кормила их, лечила, прекрасно понимая без слов, и они отвечали мне взаимностью.

Шло время, и постепенно впечатление, произведенное на меня тем фильмом, позабылось. Но позабылось на уровне сознания. Зато в кошмарных сновидениях я теперь часто видела пожары. Обычно мне снилось, будто я в страхе мечусь по каким-то лабиринтам в поисках выхода, а огонь следует за мной по пятам. Однако годам к десяти подобные сны прекратились и возвратились вновь лишь тогда, когда я заболела бруцеллезным энцефалитом. И снова, как в детстве, я металась в поисках выхода из горящего дома — но не находила его. Иногда я видела начало атомной войны, и это тоже непременно было связано с огнем. Выше я уже писала, что в течение нескольких лет мне не могли поставить правильный диагноз. К сожалению, в юности я еще не умела слышать свой организм, не обращала внимания на символику снов — к этому приходишь позднее. Посредством снов мое подсознание манифестировало о болезни, как умело. Чего, казалось бы, проще: энцефалит — воспаление оболочек мозга. Связь совершенно очевидна: пожар — огонь — воспаление. Увы, врачи никогда не расспрашивали меня о моих снах. Никогда не расспрашивали…

Совершенно точно зная причину, послужившую пусковым механизмом моего страха, я до сих пор не уяснила, почему он был настолько силен и порой перерастал в панический ужас. На протяжении своей жизни я несколько раз я тонула: в реке, в море, даже в большой ванне (меня переворачивало вверх ногами), — однако страха перед водной стихией не испытываю. Как не испытываю и других страхов, например, быть заживо погребенной, о чем когда-то прочла в рассказе Эдгара По, который силой воображения заставил своего героя переживать эту мучительной смерть. Но вот огонь… пожары… Долгие годы, отходя ко сну, я молила Бога, чтобы ночью не случилось пожара!..

Это похоже на паранойю, однако в какой-то момент у меня возникла мысль, что между мной и огненной стихией существует некая мистическая связь. «Есть много в этом мире, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам!..» Дошло до того, что мне стало казаться, будто огонь преследует меня, словно обладающее сознанием живое существо. Виртуальный страх перед пожарами постоянно подпитывали пожары вполне реальные, то и дело происходившие поблизости. Однако, будучи атеистом-материалистом, я не придавала этому значения, пока однажды не обратила внимания, что количество огненных происшествий вокруг меня намного превосходит среднестатистический показатель этих самых происшествий на душу населения. И это уже никакая не фобия и не игра больного воображения, а обыкновенная статистика. Сколько раз горел ваш дом? Может, раз, от силы два… Моя двенадцатиэтажная «свечка», в которой я прожила более двадцати лет, горела в среднем два-три раза в год. Так что если поначалу я впадала в панику и не знала что делать, то со временем выработала определенный алгоритм поведения. Нужно выяснить, где горит и насколько сильно. Если выше второго этажа, можно не беспокоиться, потому что огонь распространяется вверх. Хуже, когда на втором или же на первом, где находится моя квартира, — тогда возникает сильное задымление. В этом случае необходимо плотно закрыть двери, сложить в сумку документы и рукописи, взять кошку, которая, чувствуя опасность, крутится под ногами, и ждать дальнейшего развития ситуации, — слава Богу, всегда есть возможность выбраться через окно!..

Потом я заметила определенную зависимость между моим психическим состоянием и количеством пожаров: едва уровень моей духовной и эмоциональной активности устремлялся вверх, как огненная стихия начинала бушевать со страшной силой, обкладывая меня со всех сторон. Звучит, конечно, шизофренически, — но это не столько бред, сколько наваждение. Пока писался роман, я почти все время находилась в приподнято-взвинченном состоянии, столь необходимом для работы, и это обернулось для меня настоящим кошмаром, — стоило мне выйти на улицу, и я обязательно видела пожар. Горели крыши домов, из окон соседних многоэтажек вырывались клубы огня и дыма, частные дома пылали, словно громадные костры, — особенно сильное впечатление это производило в ночное время. Меня не покидало состояние стресса, моя жизнь превратилась в пытку, в постоянное ожидание пожара, в один сплошной, нескончаемый ужас. И даже на отдыхе в Коктебеле, куда мы отправились вдвоем с Наташей, всегда оказывавшей на мою психику благотворное влияние своей ироничностью и внутренней уравновешенностью, нам трижды довелось наблюдать разгул огненной стихии. Причем один из пожаров почти в точности повторил сцену из фильма, с которой и началась моя «огненная» фобия. Мы загорали на городском пляже, как вдруг в нашу сторону понесло огромные черные клубы дыма. Вспыхнули заросли тростника, которым поросли берега небольшой речки, впадавшей в Коктебельский залив. Пламя взметнулось метров на восемь и с утробным ревом двинулось к пляжу. Бушующий огненный вал, казалось, шел прямо на нас. Мы отбежали в сторону и замерли, не в силах отвести глаз от завораживающего своей мощью огненного действа. Подтянувшиеся к месту пожара специализированные машины остановились поодаль, дождались, пока тростник догорит, а потом отбыли восвояси.

Сомневаюсь, можно ли установить объективную связь между моими детскими страхами, моим внутренним состоянием — и внешними событиями, не зависящими от моей воли, — пожарами!.. В прежние годы я посмеялась бы над подобной идеей, но теперь воздержусь. Интуиция подсказывает, что связь существует, — только вот осуществляется она совсем на другом уровне.

Наверное, читателю уже очевидно, что по натуре я законченный трудоголик, причем весьма честолюбивый, — поэтому работа до полного изнеможения, психического и физического, для меня нечто само собой разумеющееся. И действительно, я старалась писать ежедневно, с помощью силы воли, таблеток и пр. заставляя свой организм включаться в творческий процесс. Если же по какой-либо причине я не садилась за пишущую машинку, меня терзала совесть, что я живу зря, что отпущенное мне на земле время растрачивается попусту, что я не достойна собственного уважения, — и возникало грызущее чувство вины, от которого можно было избавиться только работой. Если бы не железная воля, я бы ничего не написала, — оказывается, можно жить и работать даже при отсутствии физических сил, одним усилием воли вгоняя свое тело в рабочее состояние. Какое-то время это срабатывает, но потом начинается реакция распада. «Тропотун» близился к завершению, однако накопившаяся усталость уже была такова, что мне казалось, я умру раньше, нежели поставлю точку. Вот тогда-то насилие, изо дня в день производимое мной над собственным телом, внезапно сказалось самым фантастическим образом. Но вначале стоит упомянуть об одном загадочном свойстве моего организма: занятия сексом не только меня не утомляют, но напротив, дают приток энергии. Я прямо-таки начинаю излучать витальность, в то время как партнер почти лишается сознания. Вероятно, это связано с обменом мужской и женской энергиями, — если мужская «янь» придает мне силы, то женская «инь» действует расслабляюще.

Наши отношения с Генрихом как раз достигли своего пика. Наконец-то я получила то, что хотела: обладание предметом своей страсти. На сексуальные игры моя общая усталость практически не распространялась, поэтому мы могли заниматься любовью не один час, и Генрих покидал меня, словно выжатый лимон, — мне же все было нипочём! В тот день, ставший впоследствии отправной точкой для многих, происходивших со мной в дальнейшем изменений, мой любимый мужчина провел у меня несколько часов. На улице стояла летняя жара, но в квартире за задернутыми шторами царила приятная прохлада. Мы пили кофе и беседовали, потом долго занимались любовью на моем видавшем виде диване. Sex-party вполне удалась. Генрих ушел от меня, едва передвигая ноги, — я же напротив была полна сил и энергии. Половое возбуждение не проходило, — у меня часто возникали проблемы с оргазмом, — и сейчас я прямо-таки истекала истомой. Мне хотелось заниматься любовью еще и еще. Я скинула шелковый халатик и принялась мастурбировать перед зеркалом. Мое обнаженное тело всегда меня возбуждает. К тому же нагое отражение выглядит чертовски эротично! Кажется, это называется эксгибиционизмом. Но что может быть притягательнее молодой женщины с фигурой Венеры Милосской?.. Я любила свое тело, любовалась красотой его линий, совершенством выпуклостей и изгибов… Я хотела себя, хотела достичь оргазма — еще несколько движений, и разряд наслаждения пронизает каждую клеточку этого великолепного тела!.. Я легла на диван, чтобы полностью отдаться ритму движений, стремясь приблизить вожделенный конец. Сейчас… вот сейчас произойдет тот взрыв, на который мое тело откликнется стонами наслаждения и конвульсиями… Я уже почти не помнила себя, ритм моих движений ускорился и — вот оно, Наслаждение!.. Я предвкушала чувство наслаждения в момент оргазма, и я его получила, — но как!!? Вместо привычного сексуального оргазма я испытала нечто совершенно непонятное. Вокруг меня вдруг вспыхнул яркий и удивительно красивый огонь. Высокие языки чистого оранжевого пламени окружили меня со всех сторон и нежно лизали мое тело, создавая ощущение приятного тепла. Я была внутри самого этого пламени, нежаркого, ласкового и прекрасного, — и в тот же миг пережила невероятное по силе наслаждение. Наслаждение с большой буквы, потрясающее, удивительное, какого я не испытывала до тех пор ни разу — потому что оно было интеллектуальным. Это было наслаждение чистого разума, в котором нет ни грана физиологии, но лишь воспарение духа. Наслаждение настолько прекрасное и необычайное, что я замерла, пораженная, желая только одного: продлить мгновенье.

Потом я долго приходила в себя. Я не понимала, что произошло, — ведь я стремилась получить привычное физическое удовольствие, а вместо этого получила интеллектуальный оргазм. Очень трудно объяснить это необычное чувство — настолько далеко оно отстоит от всего известного мне прежде. Я даже никогда не слышала о подобном! Однако несколько месяцев спустя в «Агни-йоге» наткнулась на описание ощущений человека в момент расширения сознания. Языки яркого оранжевого пламени, охватившего меня, пламени, которое не обжигало, напоминало схождение высоких энергий. Но одно дело читать про такое в книгах — и совершенно иное пережить самому. Я оказалась не подготовленной к столь неожиданному повороту событий.

Последствия интеллектуального оргазма оказались весьма странными и проявились далеко не сразу...

Я всегда была очень сексуальна, и вдруг с удивлением обнаружила, что меня почти не занимает секс. Это меня-то, с моей витальной силой!! И не только не занимает, но вызывает раздражение и даже злость. Это казалось настолько абсурдным, что я долго не верила себе, пыталась задавить отрицательные эмоции и психологически настроиться на секс — все бесполезно. Какое-то время мы еще встречались с Генрихом Петровичем, и я стоически изображала удовольствие, но потом плюнула — и мы перешли на сугубо дружеские отношения. У меня разом пропало всякое влечение к противоположному полу. Как отрубило! Мужчины вообще перестали служить для меня источником эмоций, положительных ли, отрицательных ли, — все равно. Я больше не испытывала в их присутствии ни малейшего волнения, свойственного любой молодой женщине, ни трепета от прикосновения мужской руки, ни горячей волны желания, пробегающей по всему телу при поцелуе. Я просто не испытывала ничего, что не мешало мне получать огромное интеллектуальное удовольствие от общения с ними. Одним словом, я внезапно сделалась фригидной.

Происшедшая со мной перемена вызывала у меня недоумение, вплоть до отчаяния. Я даже предприняла попытку лечиться у гинеколога-эндокринолога, однако скоро поняла всю бессмысленность своих усилий и оставила собственное тело в покое. Мое женское начало словно впало в летаргию, и разбудить его не могли ни таблетки, ни воображаемые эротические сцены, с помощью которых я хотела воздействовать на свою физиологию. Воображение отказывалось работать в этом направлении, потому что мне становилось нестерпимо скучно. Несколько месяцев бесплодной борьбы с самой собой — и, наконец, я смирилась со свершившимся фактом.

Прошло, наверное, около года, прежде чем я сообразила, что моя холодность может быть каким-то образом связана с тем поразительным интеллектуальным оргазмом, который я пережила, и принялась размышлять на эту тему. Действительно, работа над «Тропотуном» основательно подорвала мои психические и физические ресурсы, так что дополнительная растрата жизненных сил на секс, возможно, уже несла угрозу моей жизни. И тогда мое подсознание, хитрым образом обойдя сознание, сумело преобразовать всю мою сексуальную энергию в энергию интеллектуальную. Случилось это по моей вине. Я сама довела себя до полного физического и нервного истощения, обращаясь с собственным организмом, как с бездушным механизмом, существующим лишь для воплощения идеи писательства.

Чувствовала я себя настолько ужасно, что порой приходила в настоящее исступление и готова была покончить все счеты с этой проклятой жизнью. Однако из собственного писательского опыта я уже знала, что после окончания романа обязательно разболеюсь, потому что вся моя энергия перейдет в него, что этот период необходимо перетерпеть, пережить, а потом начнется медленное восстановление. Но я даже представить себе не могла, как мне будет плохо на этот раз. Моя энергетическая защита настолько ослабела, что все возможные ОРЗ и гриппы, ходившие по Новосибирску, были моими, и продолжалось это беспрерывно. Иногда мне казалось, что сил больше нет, что я хочу только одного — умереть, и тогда я представляла себе различные способы сведения счетов с жизнью. Это доставляло странное мазохистическое удовольствие и, как ни парадоксально, приносило временное облегчение. Да и прежним Фомой Неверующим я уже не была, слишком много пережила и передумала за прошедшие годы. Разумеется, помогло специализированное лечение, проведенное в инфекционной клинике, — мои состояния сделались не столь яростными и агрессивными по отношению к самой себе. И хотя процесс этот растянулся на годы, драйв, доставлявший мне настолько мучительные душевные страдания, что единственным избавлением от них казалась смерть, мало-помалу утратил свою абсолютную власть надо мной.

Существует категория людей, которые буквально упиваются собственным нездоровьем. Они меня раздражают и нервируют своими разговорами о бесконечных болячках, лекарствах и докторах. Порой я их почти ненавижу, потому что, болея с семнадцати лет, даже думать не хочу о болезнях. Мне всегда хотелось выздороветь. Увидев однажды, как я занимаюсь гимнастикой, моя подруга Рита глубокомысленно изрекла: «Сюмасшедшая… сначала режется — потом гимнастикой занимается…» И я невольно расхохоталась, представив, каким абсурдным выглядит со стороны мое поведение. Пробыв на инвалидности в общей сложности одиннадцать лет, я в какой-то момент сказала себе: все! хватит! — и просто не пошла на очередное переосвидетельствование. Мое решение не было признаком глупости или эмоциональным порывом, — нет! — оно было выстрадано и принималось мной вполне осознано. Его подоплекой служило стремление подстегнуть себя к выздоровлению.

В чисто психологическом плане отказ от инвалидности, действительно, стимулировал мои внутренние ресурсы, хотя выздоровления, конечно, не последовало. В тот момент инвалидность казалась мне признанием собственной слабости, когда человек надеется на кого угодно: на помощь государства, отдельных людей, организаций, — но только не на самого себя. А к этому времени я уже поняла, что опору нужно искать не вовне, а внутри себя, потому что чувство зависимости от кого-то, которое провоцирует инвалидность, мешает развитию моего «я» и ограничивает духовную свободу. Поэтому я от нее отказалась. Хотя отчетливо сознавала, что выживать в этом жестком мире одной, к тому же при отсутствии здоровья и без «запасного аэродрома», — задача архисложная, не каждому здоровому человеку по плечу. Однако внутренний посыл к психологической свободе был настолько силен, что никакие доводы разума на меня уже не действовали.

Инвалидность лишала меня ощущения собственной состоятельности, и я от нее избавились, вот только проблемы со здоровьем, резко обострившиеся после написания романа, иногда приводили к мысли, что небольшая помощь от государства мне бы не помешала. Но, что сделано — то сделано, и теперь приходилось выкарабкиваться самостоятельно. Тем более, мои денежные дела поправил полученный за «Тропотуна» аванс, и на какое-то время они отошли на второй план. На первый же совершенно неожиданно для меня вдруг выступила мистика. Но об этом я уже писала выше. Многое из того, что прежде представлялось мне чистейшим вымыслом, или воспринималось метафорически, обрушилось на меня, словно сметающая все на своем пути лавина. Явление мне Иисуса Христа, видение Потока Дао, схождение высоких энергий в виде оранжевого пламени и связанное с этим интеллектуальное наслаждение, зов олли, негромкие телефонные звонки и т.д., — все это никоим образом не укладывалось в рамки моего прежнего материалистического мировоззрения, наглядно демонстрируя его узость и ограниченность. Вероятно, кто-то там, наверху, решил, что я уже дозрела до подобных откровений…

В мыслях я все чаще обращалась к Богу. И одновременно меня не оставляло чувство собственной греховности: одни попытки самоубийства уже тянули на смертный грех!.. Снова и снова я задавалась вопросом, на который у меня и сегодня нет однозначного ответа: является ли суицид во время болезни таким же тяжким грехом, как суицид, совершенный под влиянием сложных жизненных обстоятельств, стресса, отчаяния, алкоголя, из куража и т.п., — или это нечто совсем другое, подразумевающее смягчение вины?! Иначе говоря, самоубийство в состоянии драйва — грех или не грех?.. И если все-таки грех — можно ли его искупить?.. Просила Бога и о возвращении здоровья. Просила, несмотря на грехи, отягчавшие мою душу чугунными гирями. И однажды ночью получила ответ. Вот как это было…

Несколько дней меня донимала бессонница. Я лежала, бесцельно глядя в темноту, но даже легкая дрема не желала коснуться моих усталых век своим мягким совиным крылом. И вдруг я заметила, как из моего тела вышла небольшая черная сущность, похожая на детскую куколку. Она напоминала сгусток тьмы, причем, одновременно живой и неживой, но каким-то образом я хорошо различала ее во мраке. Почему-то происходящее не испугало и не удивило меня, и я продолжала наблюдать. Куколка зависла в пространстве надо мной, словно пребывая в нерешительности; от нее исходил длинный, гибкий, абсолютно черный шнур, вторым концом крепившийся к моему телу где-то в области солнечного сплетения. Едва она покинула мое тело, как я тотчас поняла, что это какая-то чужеродная сущность, когда-то вселившаяся в меня, которой теперь сделалось неуютно, потому что я внутренне сильно изменилась. И тогда я отчаянно взмолилась Богу, чтобы черная куколка ушла навсегда, и тут же подумала, что поправлюсь, если она уйдет. Однако, несмотря на мое страстное желание, ничего не произошло, и черная сущность продолжала свободно парить в воздухе, удерживаясь за меня с помощью своего безразмерного шнура.

За дневной суетой я почти забывала про «черную куколку», но наступала ночь, и все возвращалось на круги своя. Стоило мне погасить свет, как я совершенно отчетливо начинала ощущать ее присутствие, а потом различала в темноте небольшой черный силуэт, плавающий надо мной. И все же мое страстное желание избавиться от нее возымело действие! Очень медленно и почти незаметно загадочная сущность стала удаляться, поднимаясь все выше и выше, пока, наконец, не превратилась в крохотную черную точку, связанную со мной эфирным — астральным? — шнуром. Она уходила в космическое пространство, постепенно теряясь в беспредельности. Это продолжалось несколько недель, и вдруг однажды я почувствовала: ушла!.. В пространстве надо мной больше не было ни черной точки, сотканной из мрака, ни бесконечного, черного шнура, соединенного с моим телом. Я почувствовала огромное облегчение, — словно, избавившись от «куколки», избавилась и от чего-то недоброго, жившего во мне все эти годы. Однако страх, что «черная куколка» может вернуться, еще долго преследовал меня.