«Слова о Полку Игореве»

Вид материала

Книга

Содержание 20. Уже връжеся дивь на землю…

Подобный материал:

• «Слова о полку Игореве», 72.19kb.
• План работы Введение. «Слово о полку Игореве» как переводческая проблема: «Слово» слово,, 312.02kb.
• Контрольная работа по литературе 1 уровень Основная идея «Слова о полку Игореве», 55.24kb.
• А. С. Пушкин «Повести Белкина». Тема и идейный смысл одной из них, 45.65kb.
• А. С. Пушкин «Повести Белкина». Тема и идейный смысл одной из них, 44.67kb.
• Литература ХI хiх веков курсовая работа «Проблема жанра Слова о полку Игореве», 309.49kb.
• Литература в XІІ начале XIII в на примере «Слова о полку Игореве», 81.43kb.
• «Слово о полку Игореве», 251.57kb.
• «Слово о полку Игореве» в изобразительном искусстве, 228.59kb.
• Кто же автор поэмы «Слово о полку Игореве»?, 314.67kb.

20. Уже връжеся дивь на землю…

«Уже филин спустился на землю!» — перевели это место первоиздатели «Слова…». Подобной или близкой по смыслу трактовки долгое время придерживалось большинство исследователей. Павлов-Бицын предположил, что «дивь» — это русский дозорец, стражник, караульщик посаженный туда, чтобы извещать о появлении «степных хищников». Он писал: «Нам припоминается сторожевая жизнь степной русской окраины и весьма характерный способ караулов, устроенный для наблюдения за степными хищниками. Этот способ, со времени киевских князей, боровшихся с половцами, сохранялся ещё и в московский царский период, когда врагами являлись уже крымские татары. На одиноких дубах, рассеянных по всей беспредельной равнине, сидят вверху стражники, дозорцы.… Когда первый стражник, возвестивший тревогу, сам сходил с дерева на землю и на своём собственном коне являлся в город подтвердить тревогу, тут уж войско, не мешкая, выступало в поход против вторгнувшегося чужестранца. Вот это-то на фамилиарном (а вовсе не на торжественном) языке дружинников и могло значить: "уже дивъ свергнулся на землю", выражение, которое далее и встречается в "Слове"» [Бицын, 1984, с. 785]. Этимология слова «дивь», предложенная Павловым-Бицыным, была весьма скептически воспринята исследователями «Слова…».

Решительным противником отождествления «диви» с птицей или стражником в XX веке был А. К. Югов. Он настаивал, что «дивь» собирательное существительное, т. е. дивь — половецкие орды [Югов, 1970, с. 136]. Вот его перевод загадочного фрагмента:

Уже пересилила хула хвалу,

уже сразила неволя волю, —

ринулся дикий на Русскую землю [Там же. С. 137].

Отстаивая трактовку «диви» как птицы, Л. А. Дмитриев писал: «Вержеся — кинулся, бросился (сверху). Этот глагол характеризует очень стремительное, резкое падение с высоты. Это скорее можно сказать о птице или птицеподобном существе, но не о половце» [Дмитриев, 1952, с. 269]. А. К. Югов показал несостоятельность этих доводов. Он писал: «легко из древнерусского текста самого "Слова о полку Игореве" обнаруживается научная несостоятельность этой лингвистической справки насчёт глагола "вержеся"! Ведь и про Игоря, когда он садится на коня, сказано то же самое: "въвръжеся на борз комонь". Насколько известно, люди садятся на коня снизу, с земли, а не откуда-либо с дерева или вообще "с высоты"!

"Вержение камня" бывает не только "с высоты", но и снизу, и сбоку! Вот, например, древнерусский текст XI века: "Вергый камень на высоту".

"Вержеся" в "Слове о полку" вовсе не означает, будто кто-то — птица или человек, безразлично! — слез или "стремительно упал" с дерева наземь. Вержеся буквально означает, кинулся, бросился. А так как в данном тексте подлежащее — женского рода — "дивь" (собирательное), то — кинулась, бросилась, ринулась вся «дивь» — дикие орды!» [Там же. С. 138].

Следует заметить, что в переводе А. К. Югова «дикий» ринулась на «Русскую землю». Между тем в «Слове…» говорится просто о земле. При переводе данного фрагмента необходимо помнить о загадочной деве, фигурирующей в «Слове». Разгадка этих образов была осуществлена нами, путём обращения к тюркской лексике. Вспомнив, что князя Игоря тюрки называли девою, легко понять, что в битве с половцами поверженным на землю оказался предводитель русского воинства.

21. Се бо готскiя красные дђвы въспеша на брезђ синему морю, звоня рускымъ златомъ.…

Уже первые издатели «Слова…» восприняли данную фразу как загадку. В примечании они отметили: «По какой связи сïя одержанная половцами победа могла доставить готфским дђвамъ Русское злато, сообразить невозможно». Со временем исследователи выдвинули целый ряд гипотез, призванных пролить свет на данную загадку. Так, например, академик Ф. Брун полагал, что подчинением Готии половцам «объясняется, почему готские красавицы принуждены были на берегу синего моря воспевать месть Шароканю» [Брун, 1874, с. 39—40]. «Звеня русским златом» готские девы могли возрадоваться и без особого принуждения.

«Готских дев» считали обитательницами Готии Н. М. Карамзин, Д. Н. Дубенский, Н. А. Мещерский и многие другие комментаторы «Слова…». А. Куник, исходя из текста «Слова…», предположил, что под «Синим морем» следует подразумевать не Чёрное, а Азовское море. По его мнению «готские девы» появились здесь, поскольку половцы переселяли сюда пленных готов [Куник, 1874, с. 141]. Пленение и переселение отнюдь не предполагают одаривание золотом, поэтому рассуждения А. Куника не решают загадку обретения русского золота готскими девами.

Зависимое положение готов не мешает большинству исследователей рассматривать пение «готских дев» как проявление радости по поводу доставшихся им драгоценностей. Чтобы не заострять внимание на русском золоте В. В. Мавродин объясняет радость и пение готских дев тем, что отпала угроза им со стороны русских [Мавродин, 1940, с. 260—267]. Разумеется, замалчивание проблемы отнюдь не устраняет её. Не решает проблему и гипотеза С. Н. Плаутина, который полагал, что «готские девы» воспевали отнюдь не половецкую, а русскую славу во «время Бусово» [Плаутин, 1958, с. 256].

А. Л. Никитин предполагал, что половцы поделились русским золотом не с крымскими, а с дунайскими готами, с которыми у них были не рабовладельческие, а торговые отношения. Ссылка на торговлю не объясняет причину, которая побудила кочевников, традиционно питавшим пристрастие к золотым украшениям, расстаться с русским золотом при избытке ходового товара: пленных.

Совершенно мифологизированная трактовка образа «готских дев» предложена Д. Прозоровским. Он полагал, что в «образе… готских дев представлены мифические существа, подобные древним вакханкам, неистово пирующие в честь Буса и во славу Шароканя» [Прозоровский, 1882, с. 61, 63].

На первый взгляд вполне реалистичная трактовка поющих «готских дев» в «Слове…» дана М. А. Салминой. Известно, что в Новгороде ещё в XIII веке существовал принадлежащий купечеству острова Готланд «Готский двор». Согласно гипотезе М. А. Салминой «готские девы» не радуются поражению русских. Напротив, они, «звоня русскимъ златомъ», воспевают времена торговли с русскими и «лелеютъ месть Шароканю» [Салмина, 1981, с. 228—229]. М. А. Салмина не учла, что активность половцев на южных торговых путях должна была активизировать торговлю русских с северными странами, поэтому северным готам вовсе не следовало беспокоиться по поводу спада торговли.

Гораздо реалистичнее предположить, что «готские красные девы» в «Слове…» появились по причине ошибки, которая была допущена переписчиками или первыми издателями «Слова…». По всей видимости, данный фрагмент начинался со слов: «Се богачки…» или «Се богатые». Ошибочная разбивка могла привести к тому, что «богагатые красные девы» трансформировались в «готских красных дев».

Если на берегу синего моря запели половецкие красные девы, то вопрос о причинах появления у них русского золота не возникает. Следует заметить, что употребление эпитета «богатый» в «Слове…» далеко не единично. Так, например, «злато слово» Святослава включает следующую фразу: «А уже не вижду власти сильного, и богатого, и многовои брата моего Ярослава…». Таким образом, предложенная конъектура не нарушает общей ткани повествования.