Geum.ru

Анатолий Чудиновских

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5

СВАДЬБА



Радостные, счастливые лица. Тост следовал за тостом. И в каждом тосте молодым же­лалось: счастье, здоровье, долгие годы жизни, благополучие, достаток, много детей, здоровых и умных. Некоторые из поздравляющих, чтобы не повторять предыдущие тосты, добавляли: «Было много сказано Вам хорошего, но и я хочу сказать…» и повторялся все один и тот же тост.

Ивану Ивановичу хотелось сказать что-нибудь оригинальное. Что такое счастье? Тол­ком и философы не знают. Здоровье, конечно, хорошее состояние для организма. Но ему встре­чались в жизни такие здоровяки с тупыми самоуверенными рылами, - вот таких то рыл и не хо­тел Иван Иванович желать ни молодоженам, ни их будущим детям. Долгих лет жизни? Вот, к примеру, его мать умерла в столетнем возрасте, последние пятнадцать лет она не помнила даже своего имени, а сына своего, Ивана Ивановича называла папочкой. Достаток? Ах, как портил иных людей достаток! Особенно тех людей, которые выскакивали «из грязи прямо в князи». Быстро нажившие состояния мужья бросали своих старых жен. Доктора наук женились на своих изворотливых аспирантках, нахлынувших из провинции.

Но особенно портились дети. Смена более чем скромного образа существования на ма­териально обеспеченную жизнь ломала детские души. Из ограничений во всем они резко пере­ходили в мир, где все или многое дозволено. Наркомания, пьянство, нежелание учиться и зани­маться спортом, завышенные материальные потребности при врожденной безвкусице - эти ка­чества своих детей с горечью отметят многие наши нувориши.

Много детей? Да разве в этом счастье? Иван Иванович сам умаялся от многодетности. Недаром сам Черчилль поговаривал, что управлять четырьмя собственными детьми ему труд­нее, чем управлять Британской империей.


И что только народ несет! Что несет! А ведь у всех радостные лица! Как будто бы сам Христос снизошел на землю или наступил, наконец, коммунизм. А может быть, народ такой обильной жратвы и выпивки давно не видел?


Ведь супружеская жизнь, - размышлял Иван Иванович, - уж не такое великое счастье. Когда у Сократа спросили совета, стоит ли ему жениться, Сократ ответил, поступай как хочешь: женишься – сожалеть будешь, и не женишься – тоже сожалеть будешь. Но в обоих случаях ог­ромная разница.

А какие трудности встают перед молодой семьей. В наш век, когда молоканин внешне не отличается от басурманина, в обыденной жизни сталкивается масса моральных принципов. А за этими принципами, определяющими устои жизни, начинаются семейные конфликты. Из-за пустяка может распасться молодая семья.

Я не говорю о сексе. Тут, конечно, есть свои проблемы. И затрагивать не хочу. Хотя, может быть, это и очень важные проблемы.

И вот слышу одни и те же здравия. И вижу сияющие у всех лица.

Бог ты мой.., до чего наивный народ. Давайте создадим праздничные товарищества из взаимно симпатизирующих друг другу лиц. Создадим общую кассу, накопим денег. Раз или два раза в год будем проводить подобные мероприятия.

А при чем тут свадьба? Раньше это был хороший народный обряд. По Костомарову, на старой русской свадьбе можно было не только несолоно нахлебаться, но и не каждый получал чарку от хозяина. Тогда, в давние времена, на свадьбе решались, прежде всего, хозяйственно-правовые вопросы между семьями жениха и невесты, обсуждались вопросы жизни будущей мо­лодой семьи.

Наконец, Ивану Ивановичу дали слово. Он хотел, очень хотел сказать все, о чем он тут передумал. Он жестикулировал руками, делал ленинские жесты… Язык у Ивана Ивановича за­плетался. Гости не понимали Ивана Ивановича. Иван Иванович пытался рассказать об отноше­ниях мужчины и женщины, что между ними идет непрерывная борьба, а любовь – это сладкие минуты примирения. Дети – вот что связывает по настоящему мужчину и женщину.

Брак – это, прежде всего, взаимный контроль. Жить поодиночке, мужчина непременно выродится в скота, он не будет не только стирать свои носки, он забудет даже их снимать. А женщина, имею в виду одинокая женщина, - она непременно станет проституткой или злобной мегерой. Поэтому брак – это нахождение гармонии, это поиск спасения как для мужчины, так и для женщины.

Между женой и мужем идет вечный конфликт. Но этот конфликт благороден, он под­держивает в мужчине человека, в женщине – тоже человека!

И надо молодым понимать, что конфликт неизбежен! Иначе, без понимания тех неиз­бежных противоречий молодая семья обречена на развод.

А без конфликта тоже нельзя. Без конфликта, к сожалению, не удается никак прожить. Потому что человек от природы слаб и ленив. И первым, неосознанным желанием будет жела­ние переложить кучу домашних забот на своих ближних, и тем самым поработить своих ближних.

Все великодушно ждали, когда закончит Иван Иванович свой монолог, - ведь Иван Иванович все-таки отец жениха. Все дружно и радостно похлопали в ладоши, когда Иван Иванович, наконец, выгово­рился, тамада напомнил о не налитых рюмках…

Иван Иванович, совсем уже косой, пытался взывать к народу и сказать очередной тост, но его дражайшей половине удавалось вовремя одергивать его и прижимать мощными своими дланями к скамейке.

Вот и свадьбе конец. Иван Иванович не помнил, кто и как довез его домой. На утро у него гудела голова, а душа требовала опохмелки. Оставалось какое0то кислое чувство, вселен­ской озабоченности. Вот свадьбу справили, а дальше что? Как будут дальше жить молодые? У обоих ни специальности, ни работы. Правда, однокомнатной квартирой сумели все-таки обес­печить.

Тут и жена подошла. Упрекнула, что Иван Иванович до сих пор в постели, а на улице уже полдень. Как опозорил нас всех. Своими тостами и своей алкогольной неумеренностью.

Стыдно стало Ивану Ивановичу. Надо же, перепил, не удержался, наговорил лишнего, всякой чепухи намолол. А все были такими добрыми, радостными. А я, как всегда, только настроение людям порчу…

«Эх! Слава Богу, - думал Иван Иванович, -что я не поднаемный, а владею швейной мас­терской… Пойду-ка я в ближайший шинок, возьму пива, душа, душа требует своего…». И ни­кто меня с работы не прогонит. Какое счастье, все-таки, быть свободным человеком.

ПЕРЕКРЕСТЫ



Как-то однажды, Иван и Филипп, деревенские трактористы, собрались в субботу после бани, и решили попить самогонки. И была к тому основательная причина. Иван недавно выдал в замуж свою младшую сестру, а после свадьбы осталось литра три самогонки. И вот он, хозяин дома, угощал дорогого гостя.

Как и все русские мужики, выпив, они начинали говорить о работе. Потом обсуждали различные семейные случаи. Потом переключились на соседей и односельчан. Вспоминались незабываемые обиды, подлость… А такие разговоры начинаются уже после тог, на стадии, когда собутыльники говорят каждый свое, не слушая, но и не перебивая товарища. Временами они задавали друг другу вопросы: «Слышь, а ты меня уважаешь?».

Жена Ивана работала бухгалтером, и в этот день она уехала в районный центр с отчетом, обещая вернуться через пару дней.

- Слышь, Иван, а мне твоя жена нравится…

- Что? Что ты сказал? – до Ивана, кажется, стал доходить смысл слов собутыльника.

- Да не сердись, Иван, я просто так, по дружески тебе сказал. Ты не думай, что я…

- Что, Филя, - моя баба тебе понравилась? А что ты вдруг замолчал, а?

- Да не подумай, Иван, ничего плохого. Я просто так сказал. Она у тебя и труженица, и на ферме целый день пропадает, и дома все у нее в порядке.

- Смотри, вон какие огурцы у вас, - Филипп наткнул огурец вилкой и потянул его в рот.

- Филя, - настороженно перебил его Иван, нервно наливая по граненному стакану мутного самогона. – Выпьем, сначала, Филя.

Они залпом выпили, первый раз за вечер не чокнувшись стаканами.

- Филя, - неожиданно подхватил тему разговора Иван, саркастически ухмыляясь, - А ведь и мне твоя жена, Надежда, тоже нравится!

Потом он замолчал, замолчали оба. Теперь они сидели друг напротив друга молча, что-то пережевывая и передумывая, обмениваясь настороженными взглядами.

- Филя, ведь я ее с первого класса любил… А вот подойти к ней все стеснялся. Вот стеснялся и все… Я, знаешь, один на троих мог выйти, никого не боялся. Знаешь, раз в армии…. А потом, помнишь, тогда в райцентре… . Ты ведь меня знаешь, Филя?!

И Филя угрюмо закивал кудлатой головой.

- А вот ее всегда стеснялся, Филя. И вот сейчас боюсь, зайдет она вдруг, посмотрит на меня, - и убежать тут же захочется, а ноги не идут. Хочу здесь, у тебя остаться, и все, хоть убей меня…

Слушая молча друга, Иван демонстративно положил голову на стол.

- Руби, - заревел Иван, - руби, друг, дурную мою голову.

- Да я ни о том…

- Руби, - уже стонал Иван.

- Да я сам, Ваня, сам я виноват, уже начал оправдываться Филя, - сам я первым начал речи дурные.

- Нет, Филя, - Иван медленно поднял голову и начал качать ее из стороны в сторону, повторяя, - Нет, Филя, вопрос поставлен серьезный.

Филипп, кажется, выглядел трезвее Ивана и самого себя. Он пытался смотреть на Ивана виноватым взглядом и почти беззвучно повторял «Ваня, ну подурили мы, ну подурили…».

- Нет, Филя, - Иван промолчал, а потом рубанул. - Давай, ты останешься в моей хате, вот здесь, - и он хлопнул ладошкой по скамейке. – А я иду к твоей Машке. – Филипп отталкивающим жестом показал хозяину на дверь. – Иди к Машке, скажи ей, что Филипп не хочет с тобой жить, не любит ее. Да, не люблю я ее! И все будто бы хорошо: и хозяйство ведет, и счетоводом в конторе работает, и накрасится, и нарядится, а вот не люблю ее и все.

- А что? И пойду! – хозяин решительно поднялся с места.

- Хм.. – Иван тоже встал на ноги.

- Ну, по рукам.

- По рукам.

Иван, слегка качаясь, направился к выходу из своего дома. Потом обернулся, а Филипп настороженно покосился на «бывшего» хозяина. Иван направился к столу. «Быть драке», - подумал Филипп, - напружинившись от своей инстинктивной догадки. Иван неторопливо подошел к столу и взял недопитую самогонную бутыль. «Ага, паскуда, по башке лупануть хочет. Уклонюсь влево, а потом…». Но Иван посмотрел вдруг на Филиппа потеплевшими глазами, и начал разливать остатки самогона по стаканам.

- Филя, давай напоследок выпьем.

Все у Филиппа в душе перевернулось. Из глаз вдруг хлынули слезы, их невозможно было остановить. Иван успокаивал друга.

- Ладно, ладно, Филипп, не надо. – Иван резко поднялся и быстрым шагом вышел из дома.

Долго сидел Филипп в тишине один. Трезвилось. «Может, уйти? Глупость какая! Что люди скажут в деревне? А ведь Машка и действительно мне надоела».

А Иван тем временем уже уверенно подходил к дому Филиппа. Он был пьян, но все хорошо осознавал. В голову лезли разные мысли, точнее, обрывки мыслей.

Иван, как говорят, рано познал женщин. Первый раз, еще в пятнадцать лет их, школьников – мальчишек оставили ночью перегребать греющееся зерно. С ними ночью работали деревенские бабы. Райка, незамужняя девка лет тридцати пяти, деревенская блядь, подмигивала Ивану и всячески пыталась его зацепить колкими замечаниями и шутками. А он злился и сначала не показывал виду, потом уже проявил злость и чуть было не влепил этой Райке по спине деревянной лопатой.

С этой злой мыслью он посмотрел на Райку, но она почему-то смотрела уже такими теплыми глазами, будто бы она отгадала его отчаянную мысль и защищалась от нее.

Нет, Иван не смог ударить по спине лопатой даже презренную Райку, увидев такие глаза. Ни за что он не мог ударить. Потом, вдруг он вспомнил дурацкий случай, произошедший однажды на сенокосе. В обеденный зной, полагался перерыв, и бабы спали на траве, выпятив задницы, а мужики курили цигарки, мерно беседуя друг с другом. Вдруг раздался истошный рев тетки Пелагеи. Вокруг ее бегал вприпрыжку с деревянными граблями Митька, известный всем придурок, и визжал от восторга: «Муху, муху убил». Оказывается, несчастная муха, жертва митькиной охоты, имела неосторожность сесть на задницу тетки Пелагеи.

Иван улыбнулся от этого воспоминания. А Райка вообще расцвела. Она пододвинулась к Ивану и горячим, влажным шепотом ему в ухо: «Приходи к нам… через три часа, когда все уснут. Там, на нарах я буду возле двери…

Почему-то вдруг задрожали у Ивана руки и ноги, он старался усиленно грести лопатой, но руки и ноги продолжали дрожать. Он несколько раз по-воровски оглянулся вокруг, не заметно ли другим, что его всего так затрясло? И с чего это так? Сердце усиленно билось. Райка тоже старалась сильнее грести лопатой. Больше она его не задирала. Ребята, видя, что нашлось много энтузиастов социалистического труда, понемногу разбредаться и отваливать ко сну. Засобирались и бабы. Райка первая из них ушла спать.

Стали уходить и остальные бабы. А Иван продолжал усиленно грести лопатой.

- Да что на тебя нашло, Ваня? – со смехом к нему обратилась одна из баб. – Все не перелопатишь, иди спать, ты ведь молодой, отдыхать надо.

Но Иван как будто не слышал слов. Так же резко, как и работал, он последним из всех выскочил из склада.

Ему не спалось. Он воровато то стоял, то обходил вокруг барака. Разговоры в бараке замолкли быстро, сначала в мужском, а потом и в женском отделении.

Вот оно, это memento настало. Потной рукой Иван дотрагивался до дверной ручки женского отделения барака. Казалось, никакой воли не хватит Ивану потянуть эту ручку на себя. Дрожь в теле улеглась, но руки отказывались служить.

Он долго держался за дверную ручку, потом неожиданно для себя открыл дверь и зашел в барак. Было душно. На первых нарах, возле двери, спала молодая чернявая женщина. При слабом лунном свете Иван увидел ее. Одеяло сбилось, она была совершенно голая. Она лежала на спине, одна нога была согнута в колене, другая свисла с нар. Иван впервые увидел голую женщину. И это была Райка. Волосы ее растрепались и своими прядями закрывали ей лицо, Райка, казалось, тяжело дышала, и от этого у нее то поднималась, то опускалась грудь. Таинственно темнел лобок…

У Ивана вновь затряслось все тело. Разум помутился, и, не раздеваясь, он упал на Райку.

А Райка, оказывается, вовсе не спала. Она профессионально расстегнула у мальчишки ремень и стянула с него все преисподние… Иван почувствовал чужую влажную плоть и тут же, как-то болезненно-сладостным электричеством ударило сначала в голову, а потом быстро утихающими импульсами прошлось по всему телу. Райка продолжала притягивать его к своему горячему телу, слюнявя губами его лицо, но Ивану почему-то все это показалось уже противным. Резко оторвав от себя Райку, он быстро поднялся и по-воровски оглядываясь по сторонам, суетливо стал застегиваться. «Ботинки, черт побери, ботинки в темноте не найду. – Не в шутку забеспокоился Иван. - Ведь все узнают…». «Тише, Ваня, вот твои ботинки», - прошептала Райка, будто угадав его страхи.

На свежем ночном воздухе Иван облегченно вздохнул. На душе было противно, мерзко. «Тьфу, вот какие бабы, оказывается. А я то думал,.. да нет, наверное, Райка одна такая, она же – блядь». Чувствовалось какое-то осквернение, хотелось плеваться, хотелось оправдываться, хотелось как-то замолить свой грех. А вместе с тем постепенно внутри назревало чувство превосходства перед своими сверстниками.

Позже Ивану довелось убедиться, что не только все бабы, но и девки такие же, как и Райка. Поэтому он не мог долго гулять ни с одной женщиной. Каждая вторая цеплялась за него, надеясь выйти замуж. Девки использовали обычные для них нехитрые уловки: взять парня жалостью или шантажом, инкриминируя насилие. Но наш Ваня на такую жалобу, что я – беременная, спокойно отвечал, что он - не доктор.

Иных потом вспоминал, точнее их физиологические особенности, которые страстно хотел ощутить снова. Трудно сказать, можно ли было причислить Ивана к развратникам. Скорее нет. Сама деревенская жизнь, каждый день напоминает о совокуплении, и свои сексуальные подвиги Иван воспринимал как своеобразную лихость, молодецкое геройство, не более.

И ни от комплекции, ни от нравственности, ни от возраста партнерши… Иная бичевка в постели нравилась ему больше иной недотроги-красавицы.

Но как совместить несовместимое: внешнюю привлекательность, постельное очарование, мораль и положение в обществе?

Мудрый историк, может быть, и подсказал бы нашему Ивану, что выходом из положения было бы завести ему гарем, где можно было бы собрать все не сочетаемое.

С Надеждой, присланной после техникума в родной совхоз работать бухгалтером, он познакомился после армии. Она долго держала его на дистанции. Родители советовали Ивану: «Женись, женись. Чем плохая девка? Лучше не найдешь». В первую же брачную ночь… на восторженные ее ласки он… подумал: «Такая же, как и все, ни лучше, ни хуже. Правда, некоторых, пожалуй, и похуже».

Они жили, правда, хорошо, дружно. Но Иван не забывал погуливать на стороне. Он садился на мотоцикл и уезжал в пригород, на железнодорожную станцию, за тридцать километров от своего села. Там он сошелся с безработной пьяницей… И она физиологически привлекала его больше, чем молодая, нежная, верная жена!

Нет, все же не был моральным уродом наш Иван! Все эти добродетели относятся к сексу как фантики к конфетам, как футляр для очков или как доклад для президента.

Откроем читателю одну маленькую, но страшную тайну. Машу, жену Филиппа, когда еще она была в девках, они в молодости трахнули впятером. И среди соавторов были оба наши героя! Дело тогда получило огласку, и всем парням, каявшимся и проклинавшим случившееся, грозила групповуха, причем, позорная групповуха. Все, особенно родители парней, искали компромисс: «Мол, всем нам и дальше жить в селе, и жить надо дружно. И все в том же духе». Другие на это отвечали: «Так что, по этой причине теперь прощать будем друг другу любое преступление? Ведь мы тогда превратимся в подобие животных: свиней и волков».

А виной всему этому являлись пьянка да скабрезные разговоры.

Компромисс нашелся сами по себе. Машка неожиданно заявила, что если Филипп, самый младший из насильников, не женится на ней, тогда она точно всех посадит в тюрьму.

Вот так и образовалась в селе еще одна молодая семья, в которой тут же родились погодки: девочка и мальчик. По семейным причинам Филипп в армии не служил.

После армии дружеские отношения Филиппа и Ивана возобновились. Жена Филиппа, встретив Ивана, густо краснела и опускала глаза.

Иван не хотел беспокоить Машу, поэтому старался не посещать Филиппа, и чаще Филипп со спросу или без спроса сам посещал Ивана.

Иногда Иван мысленно сопоставлял Машку и свою жену, Надежду. Нет, даже тот позорный случай, когда он овладел опьяневшей Машкой, раздевал ее, нет, думал он, Машка все же привлекательнее.

И вот, Иван возле дома Филиппа. Решительно вошел в дом. Спокойно разделся. Сонная Машка привычно подвинулась на кровати, уступила место.

Он жадно стал целовать ее тело. Сначала замлев, ее вдруг словно всю передернуло током, тело ее затряслось мелким бисером. В тот же момент он почему-то вспомнил Райку… Маша открыла глаза.

- Уйди, уйди вон!

- Маша, я, мы…

- Вон, пьяница! – Маша дико заверещала. Дети заплакали.

- …

Иван оделся. Потом постоял возле Машки и тут же бухнулся перед ней на колени.

- Маша, не гони меня…

Но она его не слушала, продолжала повторять: «Вон, вон отсюда…».

- Маша, мы с Филиппом поменялись…

- Что-о?

- Поменялись мы с ним женами.

Машка открыла рот и минуту стояла застывшая и пораженная…

- Маша, с утра мы поедем к жене… бывшей моей жене и Филиппу. Трудно… Только первый раз трудно… А так… так нам всем четверым будет лучше.

Иван долго и бессвязно говорил ей в том же роде… Маша молчала. Наконец и он успокоился.

- Господи! – простонала Маша, - а как же дети?

- Маша, твои дети – это будут и мои дети. Прости меня, Маша, за прежнее. Я ведь не сдуру принял такое решение, не с дуру.

… На утро ошеломляющая новость облетела село, и пошли объяснения… Кто понаглее – с ухмылкой делал комплименты и задавал разные каверзные вопросы, а кто посерьезнее, - здоровался и проходил мимо, смущаясь и отводя взгляд.

Все село смеялось, смеялись от мала до велика, смеялся уже весь район. Сельское начальство объяснялось с районным, покорно выслушивая глумливые сентенции и скабрезные советы.

Надежда, бывшая жена Ивана, старалась тайком пробегать мимо людей, пугаясь встретить их насмешливый взгляд. Она не пустила Филиппа к себе в дом, но он все же перенес свои нехитрые пожитки в ее баню, там и ночевал. … Но злые языки утверждали, что Филипп только днем живет в бане, а ночует у Надежды, в своем новом доме…Через два-три дня его начальник отправил сроком на месяц в тайгу, на трелевку леса.

Только Иван с Машей, красные от смущения, демонстративно ходили по селу вдвоем, Иван провожал и встречал Машу на ферме, она дожидалась его возле мастерских, куда после полевых работ он пригонял свой трактор.


Где-то через год Филипп вовсе уехал из села в город, говорят, что подался куда-то на север. Говорили также, будто бы там он и женился.

Надежда тоже уехала, вернулась в родные свои края, продав иванов дом. Претензий на имущество Иван предъявлять не стал.

А у Ивана и Маши сложилось все иначе. Насмешки людей быстро прекратились. Ведь наш народ любит новости, внезапные изменения в жизни односельчан, не вызывающие жалости или зависти. У Ивана с Машей родилось еще трое детей. Иван перестал гулять и весь ушел в хозяйственные заботы.

Эта история стала местной легендой-достопримечательностью. Встречая их всегда вместе, люди завидовали им, а они растили пятерых детей…